Глава XIII
Колхозный панк

Записанная в 1991 году на студии Gala Records каноническая (или, проще говоря, чистовая) версия альбома «Колхозный панк» стала для раннего периода «Сектора Газа» самой показательной. Популярности диска способствовал и стотысячный тираж винилового издания, выпущенный в 1992-м, и считающееся ныне большой редкостью издание на компакт-кассетах, куда неведомыми ветрами надуло песню «Вальпургиева ночь», отсутствовавшую на других носителях. Впервые в цифровом виде она появилась лишь в 1996-м на сборнике «Избранное», а в составе номерного альбома на CD увидела свет и подавно лишь через год на «Наркологическом университете миллионов».

Для пропитанного сермяжной правдой «Колхозного панка» напряженная и сосредоточенная «Вальпургиева ночь» и впрямь кажется инородным телом. Ведь песни в духе хоррора (которые, безусловно, любил и умел сочинять Юрий Хой) отнюдь здесь погоды не делают. Единственная вещь из трек-листа, которую с натяжкой можно отнести к этому жанру, – жалобный «Утопленник». Но и она скорее не пугает, а пытается ответить на вопрос экзистенциального масштаба: что будет после смерти с человеком, который при жизни так и не сумел совладать со своими низменными желаниями? Помогают в этом Хою народные сказания о том, что преждевременно погибшие в водоемах люди становятся сужеными русалок.

Несмотря на то что «Утопленник» был одной из первых написанных Хоем песен, сам он видел в ней отступление от традиции писать текст на готовую музыку. «“Утопленник” примечательна тем, что это единственная песня, которую я сделал наоборот, – говорил он. – То есть сначала текст, а потом музыка, а обычно я делаю сначала музыку, потом под нее подгоняю слова. “Утопленник” была вообще с другой мелодией совсем. Вначале была такая более дворовая мелодия, ну, три аккорда, она меня чего-то бесила – не нравилась. Я постарался и на текст сделал мелодию – получилось довольно-таки нормально, как мне кажется». Большая удача «Утопленника» – ведущая клавишная партия Алексея Ушакова, в которой нет ни тени от готической смури, зато ощутим едва уловимый «китайский» привкус.

Как и большинство альбомов «Сектора Газа», «Колхозный панк» обладает своей драматургией. Одним из основных цементирующих моментов здесь, конечно же, является «Вступление». Юрий Клинских на полную катушку сумел использовать, казалось бы, сугубо прикладную особенность магнитофонной культуры, когда за неимением буклетов и иной сопроводительной информации к записям приходилось на скорую руку сооружать студийное интро с минимальными выходными данными альбома с названием пластинки, названием проекта и – иногда – именами и фамилиями участников записи. Последний элемент обыгран и во «Вступлении» к «Колхозному панку», но с неповторимым хоевским юмором:

 
Представлю нашу группу:
На басухе Тупой, с гитарой Кривой,
Долбит он в забой,
Ударник – Плохой,
Клавишник – Глухой,
На микрофоне я, то есть просто Хой.
 

Нельзя отказать Хою в остроумии, когда эпитет «Глухой» он присваивает человеку с фамилией Ушаков, а «плохим ударником» в окончательной версии альбома вообще оказывается неумолимая драм-машина. Гитариста, кстати, «кривым» никак назвать нельзя, потому что именно с этого момента и до последнего года жизни с Юрием Клинских сотрудничал участник «Рондо» Игорь Жирнов, работавший тогда штатным музыкантом студии Gala Records. И все это – под музыку «We Will Rock You» группы Queen, чей фрагмент «Богемской рапсодии» «Сектор Газа» использует спустя несколько лет в сказке «Кащей Бессмертный». В финале «Вступления» Юрий Хой обещает сыграть «Колхозный панк», который и является своеобразным гвоздем программы.

Начинается «Колхозный панк» с «дворовых» акустических переборов, как бы намекая на те корни, из которых органично вырастает все творчество «Сектора Газа». Все это быстро переходит в качающий твистовый ритм с невероятно сочными хардовыми гитарами. Эти ингредиенты и составляют основу «колхозного» стиля Юрия Хоя, который изящно приправляется просторечными оборотами вроде «я на ЕМ панк-рок пистоню» или «сиськи ДЕРГАЕТЬ весь день». По этой песне запросто можно изучать диалектизмы у «Сектора Газа», причем заметим, что Хой в ней использует реальные черты южнорусского выговора (присущего, конечно, и жителям воронежского региона), в котором, в отличие от севернорусского, употреблялся мягкий знак в глаголах третьего лица и фрикативное произношение звука «г» (нечто среднее между «г» и «х»).

Продолжение «колхозной» темы встречаем уже в следующей песне – «Плуги-вуги». Спустя двадцать лет питерский самородок с волгоградскими корнями Игорь Растеряев будет петь о трудовых буднях представителей сельских профессий на полном серьезе в своих знаменитых «Комбайнерах». А пока Юрий Хой аттестует своих плугарей с известной долей иронии – на мотив «Мы любим буги-вуги» Майка Науменко. Снобам от рока такое цитирование может показаться оскорбительным. Однако те, кто хорошо знаком с биографией лидера группы «Зоопарк», в курсе, что коллектив начинал с концертов с западными каверами в деревенских клубах – и закончил практически в той же парадигме, сыграв на одном из своих последних концертов в белорусской глубинке программу преимущественно из «фирменных» рок-н-ролльных стандартов. Если этот аргумент не убеждает, то вот вам еще один: почему еще одному «панку с баяном» Федору Чистякову можно было интерпретировать «Буги-вуги», а Юрию Хою – нельзя?

Цитаты из зарубежной и российской рок-классики, сельский колорит, диалектное произношение… Все это создает неповторимый ландшафт альбома. Но еще одна уникальная особенность этого диска – локализация песен в пространстве родного города Юрия Хоя. В песне «Колхозный панк» непонятый земляками талант грозится махнуть от них «на воронежский пятак». Такое неофициальное название в Воронеже носит перекресток Космонавтов и Ворошилова с еще несколькими прилегающими к ним улицами. Одни утверждают, что «пятак» отсылает к просторечному наименованию уничтоженного здесь во время Великой Отечественной войны аэродрома «Альфа», другие указывают на то, что улиц здесь действительно пять.

Так или иначе, место это действительно будто заряжено нутряной рок-энергетикой. Уже в 2019-м местная воронежская пресса писала о том, что с обратной стороны стелы Воронежского керамического завода на так называемом Малом пятаке (ул. Конструкторов, 31) появились граффити «Долой гопоту», представляющие собой цитату из песни «Бригадного подряда», перепетой лидером «Короля и Шута» Михаилом Горшеневым на сольнике «Я алкоголик, анархист!». Впрочем, особо обольщаться не стоит: «Пятаки» как раз были известны в советское время как логово этих самых гопников. «У нас, помню, стрелки постоянно происходили на стадионе за 70-й школой, – рассказывал изданию «Блокнот Воронеж» местный житель Илья Серобян. – Тогда повод только нужен был для того, чтобы разборки учинить. “Рамсили” из-за телок, из-за денег, из-за того, что кто-то что-то не то сказал… Бывало, до драк доходило. А бились в кровь!»

Однако далеко не только на «Пятаках» разворачивались подобные баталии. Об этом как раз песня «Местные», также входящая в альбом «Колхозный панк». Но теперь действие происходит в родном районе Хоя – «Ваях», которому группа «Сектор Газа» обязана своим названием. Ведь в Ваи как раз находятся Шинный и Синтетически-Каучуковый заводы Воронежа, а тамошняя ТЭЦ заволакивает окрестности приснопамятным газом. Воистину гиблое место, район-призрак, ведь и назван он в честь ВАИ – Воронежского авиационного института, которого тут нет и никогда не существовало. Все это великолепие располагается в левобережном районе, а на противоположном берегу – те самые «Чижи», агрессивные обитатели которой не давали герою «Местных» прорваться к любимой. Ирония судьбы в том, что, по одной из версий, название «Чижи» как раз и происходит от тех самых «чужих», которые когда-то заселяли пустовавшую слободу. А теперь они с характерными задиристыми интонациями сами вопрошали пришлых: «Стоять, ты откуда?!» В этом грозном оклике из «Местных» и вполне узнаваемая ситуация, характерная далеко не только для Воронежа, и пример умелого использования Юрием Хоем в песнях «Сектора Газа» приема spoken word, апофеозом которого станет мистическая цитата из трактата аббата Кальме в песне «Укус вампира» из альбома «Танцы после порева» (1994). Стоит обратить внимание и на финал «Местных»:

 
Я придумал, как нам быть, чтоб в разлуке нам не выть, ―
Лучше ты, моя подруга, приезжай ко мне дружить…
 

Можно было списать это пожелание на малодушие или трусость героя. Но в конце 2020 года на двойном трибьюте «Сектору Газа» вышла кавер-версия «Твоего звонка» в исполнении Ирины Клинских. В спетой от женского лица балладе девушка не выдерживает томительного ожидания – и сама отправляется навстречу своему любимому и возможным опасностям. Теперь понятно, почему в среде поклонников «Сектора Газа» так популярен сборник баллад группы: собранные вместе, эти песни раскрывают единый мета-сюжет.

«Местные» – единственный пример любовной лирики в альбоме «Колхозный панк». Помимо колоритных сельских парубков, бал на диске правят замызганные прощелыги позднесоветской эпохи, вынесенные на гребень волны в лихих 90-х. «Патриот», «Наркоман», «Попец» содержат типические и в то же время живые и узнаваемые портреты. Это сейчас слово «патриот» имеет высокий смысл, а в постсоветскую эпоху оно было опошлено донельзя. Словосочетание «советский патриотизм» попахивало жуткой спекуляцией, ибо не было основано на национальном единстве, а преследовало зачастую сугубо политические цели. Юрию Хою, в песнях которого чувство Родины имеет глубоко уходящие в национальную почву корни, подпитывающиеся народными сказками, песнями, верованиями и – чего уж там – скабрезными частушками, такой «патриотизм» наверняка претил. Вот и персонаж его песни «Патриот» ведет себя как дешевый агитатор из сельского клуба (примерно то же самое можно сказать и о подхалиме из песни «Попец»):

 
Мне так охота вам сказать про наш любимый строй.
Мне кажется, что каждый из вас согласен будет со мной.
Вот все говорят: на Западе все очень хорошо.
Кто это скажет мне вот так – сотру я в порошок!
Все, что советское, – ништяк – машины и штаны,
Пусть дорого все стоит, но все наше, пацаны.
Ты на меня не зырь так люто, и брови ты не супь,
Я знаю, лучшая в мире валюта – это наш тамбовский рупь.
 

Однако в творчестве Хоя редко можно встретить карикатуру ради карикатуры. Он был слишком добр для использования стеба как средства разрушения. И уже во втором куплете в патриотически настроенном гражданине проглядывают черты разудалого колхозного панка:

 
Ну что хорошего у них, один лишь стыд и срам:
Магнитофоны, видаки, зачем нужны они нам?
Мы под гармошку попоем про наш любимый край,
Где честному рабочему не жизнь, а просто рай.
 

Добавим к этому прирэпованные куплеты и забойный припев – и получим стереоскопичную песню, которая не подлежит однозначной трактовке. Такой же двоякой получилась и композиция «Наркоман». В 80-х – начале 90-х в русском роке о наркотиках вещали либо с болезненной экзальтацией «Агаты Кристи» и «Наутилуса Помпилиуса» («чтобы видеть их след, мы пили горькие травы»), либо с плотоядным околохиппистским ерничеством Майка Науменко и Бориса Гребенщикова («будь для меня, как банка, замени мне косяк, мне будет с тобою сладко, мне будет с тобой ништяк»). Юрий Хой оказался едва ли не первым из наших рокеров, кто писал процесс употребления наркотиков во всей его неприглядности:

 
Меня игла пронзит прямо в сердце,
Меня придавит насмерть колесо,
Косяк мне жжет глаза, словно солнце,
И красный мак сотрет меня в песок.
 

В то же время наркоман «Сектора Газа» вполне вписывается в галерею «униженных и оскорбленных» изгоев общества, которых Хой по-братски жалеет, не опускаясь до высокомерного осуждения. Те же эмоции, но в более юмористической и театрализованной подаче находим в «Банке», принадлежащей к разряду песен-диалогов, которые так удавались Хою. Только здесь, в отличие от знаменитых «Вечером на лавочке» и «Арии Ивана и Лягушки», разговор идет не между разнополыми персонажами, хотя накал страстей ничуть не меньше. В «Банке» Хой мастерски исполняет свои вокальные партии голосом измученного похмельем и «сушняком» дворового пьянчуги, который почем зря доверил собутыльникам сходить за пивком. Те с заданием не справились, утратив по пути самое ценное – пустую тару. В припевах Хой легко переходит с ленивого изложения событий на свирепый угрожающий рев: «А ну-ка банку подавай!» А поющий за провинившихся гонцов за пивом клавишник Алексей Ушаков неуклюже и очень потешно оправдывается: «Мы ее разбили! Ну, не ругайся, Юра… Ну, что я ее, рожу, что ли?»

Алексей Ушаков

«Банка» – отдельная вещь, там же другой стиль совершенно. Она абсолютно «не газовская». Юра не любил все эти синкопированные вещи, гитарные флажолеты. Он говорил: «Не надо мне все вот эти ваши кружева! Делайте их на своих тусовках, а мне нужен бум-бум-бум». Но тут он понял, что все-таки клево звучит.

Татьяна Фатеева

Мои любимые песни у «Сектора Газа» – это «Банка» и «Авто-мат», где идет игра слов и есть аллегории. Ведь «Банку» мы слушаем вовсе не потому, что там кто-то банку разбил. А потому что «без банки мы в пивнухе…» и дальше идут вот эти образы – этот без этого, тот без того, переплетение и узор из слов. Ты в это полностью погружаешься, и тебя завораживает: как же это он догадался вот так сказать?!

Завершается альбом трагикомичной «Пасхой». Возможно, нынешнее поколение и не поймет, в чем здесь прикол: прийти на кладбище с трехлитровой банкой самогона, обрадовать усопшую родню загробным пьяным тостом и наотрез отказаться делиться принесенным спиртным с таинственным «жандармом»… Но тут надо понимать, что в советские времена гонений на Русскую православную церковь власти всячески пытались отвадить молодежь от посещения храмов по большим религиозным праздникам. Поэтому в пасхальную ночь коварно транслировались по ТВ «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады», которые в другое время было не сыскать днем с огнем. А наутро по всей стране начинали бесперебойно ходить автобусы на городские кладбища, перечеркивая тем самым сакральный смысл Пасхи как торжества жизни над смертью. Отсюда – и неизбывная тоска в голосе Юрия Хоя во время исполнения этой песни. Что же касается архаического «жандарма», то это может быть намеком на религиозный формализм, имевший место еще в царской России и отчасти приведший к революции, которая окончательно попрала все церковные каноны. Правда, есть версия, что Жандарм – это прозвище некоего деревенского дружка Юрия Хоя.

«Пасха» «Сектора Газа» с трудом воспринимается той категорией верующих, которые ставят обряд во главу угла и не шибко склонны к самокритике. А вот те, кто привык смотреть внутрь себя и видеть кишащую грехами бездну, ужаснутся проницательности Юрия Хоя. В статье «Уроки юродства – укор панку» из газеты Нижегородской епархии «Православное слово» о «Пасхе» «Сектора Газа» есть такой вот поразительный пассаж: «Единственная светлая деталь – цветущий погост. В этом можно усмотреть известную символичность. Для очень многих церковная духовность исчерпывается обязательством по отношению к мертвым. Люди приходят в храм не молиться, а поставить свечку или написать записку о поминании. Так вот стоит ли “на зеркало пенять, коли рожа крива”? И не может ли “стеб” группы оказаться полезным хотя бы в осознании степени нашего падения, подобно тому, как издавна юродивые обличали заносчивых? Может быть, панк – это промыслительная форма юродства нашего времени?»