Много лет назад

Квай-Гон сидел в комнатах Дуку. Там было пусто и темно, светил только голокрон.

После того судьбоносного задания по истории минуло много месяцев. Наивысшие баллы, полученные за реферат, еще больше подстегнули увлечение Квай-Гона. Пророчества превратились для него едва ли не в одержимость.

Но это была одержимость иного рода, нежели у других падаванов его возраста, которые могли часами просматривать голозаписи о фехтовании или же следили за жизнью своих любимых гонщиков и гордились их победами. Квай-Гон никогда не заговаривал о своем хобби – не из стыда и не потому, что считал его чем-то неправильным: просто Раэль намекнул, что у учителя Дуку неоднозначное отношение к пророчествам и мистикам.

Если бы он боялся, что его застукают, то вел бы себя осторожней. Не брал бы голокрон в комнаты Дуку, чтобы изучать его там наедине. И, конечно, не позволил бы себе так увлечься, что потерял счет времени и все еще работал, когда вернулся наставник. Услышав шорох двери, Квай-Гон повернул голову, чтобы, как обычно, поздороваться с учителем. И лишь при виде выражения на лице Дуку он понял, что совершил ошибку.

– Что, – спросил Дуку, отчетливо выговаривая каждое слово, – это значит?

Квай-Гон уже знал, что во всех ошибках и сомнениях нужно сознаваться немедленно. Мастер Дуку любил прямоту, и к тому же он рано или поздно обо всем узнавал сам.

– Это голокрон пророчеств, учитель. Я работал с ним, когда готовил реферат, и с тех пор… – какое же правильное слово? – …заинтересовался.

Дуку вошел в комнату, сбросив тяжелый плащ. Он уставился на голокрон – но не с яростью, а с вожделением, которое Квай-Гону было знакомо.

– Падаван, такое знание… искушает, но оно опасно.

– Почему? Знаю, вы говорили, что желание увидеть будущее может завести на темную сторону, но я не думаю, что со мной что-то такое происходит. – Как и любой подросток, Квай-Гон уперся, защищая свое увлечение. – Он даже помогает мне учиться! Спросите моих учителей истории, хоть орденской, хоть галактической…

– В этом вопросе мнение твоих учителей не играет роли. Они не знают пророчеств так, как знаю их я. Они не изучали их так, как я. Они не могут знать всех рисков.

Однако, произнося это строгое суждение, Дуку все ближе подходил к голокрону. Озаренный его свечением, он уставился на прибор. Квай-Гон не мог разобрать выражение в его глазах. Что учитель чувствовал – боль? Или благоговение? У мастера Дуку реакции не слишком различались.

– Я отнесу голокрон обратно, – пообещал Квай-Гон. Это было единственное, что он мог придумать. – Я больше никогда не буду его сюда приносить, клянусь.

– Меня тревожит не то, что ты изучаешь голокрон здесь, а то, что ты вообще его изучаешь, – сказал Дуку. Но в его голосе больше не чувствовалось гнева. Возможно, он уже остывал. Квай-Гон надеялся на это. – Ты ведь все равно будешь в него заглядывать, не так ли? Невзирая на то, что я говорю.

От разочарования юноша осел в кресле:

– Я вас не ослушаюсь, учитель. Если вы велите не изучать голокрон, я оставлю его в покое до тех пор, пока остаюсь вашим падаваном.

Дуку выпрямился во весь рост и скрестил руки на груди:

– Иными словами, ты будешь его изучать после?

Настолько далеко вперед Квай-Гон не загадывал, но, положа руку на сердце…

– Возможно, – признал он. – Если мне все еще будет интересно.

– Будет. – Дуку отошел от него и уставился в окно, на обычную корусантскую суету.

После долгого молчания Квай-Гон осознал, что учитель больше ничего не скажет. Он закрыл голокрон и ушел, твердо решив отнести его прямо в Архивы и больше никогда не огорчать наставника.

Той ночью, однако, Квай-Гон никак не мог заснуть.

«Голокрон содержит пророчества. А пророчества открывают нам будущее». – Как можно было не хотеть узнать будущее, если это возможно? Он застонал и перевернулся в постели. – «Никакая это не темная сторона. Просто бессонница».

Квай-Гон уже нашел множество связей, которые, как он думал, были вполне аргументированными. Было ошибкой, полагал он, считать, что пророчества поныне описывают будущее: они были записаны почти десять тысяч лет назад, и, конечно, с тех пор некоторые уже сбылись. Пророчество о женщине, которая родится во тьме и породит тьму – оно вполне могло относиться к древней герцогине Маластера, чей отец вел войны, грязные даже по тамошним стандартам, и чья дочь стала темным джедаем. Другое пророчество гласило, что ситхи исчезнут и появятся снова. Большинство толкователей считали, что в нем говорится о потенциальном возрождении Ордена ситхов, но Квай-Гон гадал, не идет ли речь об одном конкретном ситхе, легендарном Дарте Ренде, который считался мертвым, но вернулся и снова начал войну против Ордена джедаев…

Но нет, об этом даже думать не следует. Нельзя, если он хочет быть хорошим учеником Дуку.

Квай-Гон натянул одеяло на голову и постарался заснуть.

Наутро Квай-Гон, сонный и сердитый, придал себе презентабельный вид и отправился в комнаты Дуку. Он ожидал очередной выволочки, а возможно, даже пары дополнительных поручений в виде наказания. «Как будет угодно учителю», – сказал он себе.

Однако, открыв дверь, юноша обнаружил, что Дуку сидит за тем же столом, за которым накануне сидел он сам, а перед ним открыт голокрон пророчеств. В золотистом свете голокрона лицо Дуку казалось моложе, чем Квай-Гон когда-либо его видел.

– Падаван, – сказал Дуку. – Мне подумалось, что раз ты в любом случае будешь его изучать – то лучше, если ты будешь это делать под правильным руководством. Под руководством того, кто присмотрит, чтобы ты не зашел слишком далеко.

Квай-Гон ухмыльнулся:

– Вы имеете в виду, что будете сами меня учить?

– Это моя обязанность, – ответил Дуку. – Ведь я твой учитель. – За все время он так и не оторвал глаз от голокрона.