Когда они встретились тем же вечером, солнце уже клонилось к закату. Дефне переоделась в длинное белое платье, с вышитыми на груди мелкими голубыми цветочками. Угасающий свет ласкал ее лицо, накладывая, словно кистью визажиста, розовые тени на щеки и загораясь медными искрами в каштановых волосах. В руках у нее была корзинка.

– Мы немножко пройдемся. Ты как, не против? – спросила Дефне.

– Я люблю ходить пешком.

Они прошли мимо сувенирных лавок и домов с плетистыми розами по фасаду. Беленые стены, некогда заклеенными листовками, теперь были безупречно чистыми и блестящими. Все кругом, казалось, дышало миром и спокойствием. Острова умеют вводить в заблуждение людей внешней безмятежностью.

Оставив позади оживленные улицы, Дефне с Костасом вышли на окраину города, к усыпанной сосновой хвоей, продуваемой всеми ветрами дорожке. Однако сейчас их встретил лишь ласковый бриз, а воздух таил в себе обещание. У Костаса путались мысли, он отчаянно искал, но не находил нужные слова, но при этом чувствовал себя почти счастливым. Он видел заросли ложного чеснока, полевой горчицы, золотого корня, колючих каперсов, побеги которых пробивались через пересохшую почву. И как всегда, когда ему было не по себе, он сосредоточился на деревьях: оливах, померанцах, мирте, гранате… ну и конечно, на рожковом дереве. В ушах тут же зазвучал голос матери: «Зачем человеку шоколад, если у него есть рожковое дерево, агори му?»

Костас заметил, что Дефне шла очень быстро, явно получая удовольствие от ходьбы. Женщины, с которыми он встречался до того, как правило, не любили долгих прогулок. Они были городскими жительницами, вечно занятыми и постоянно куда-то спешившими. Даже тем из них, кто декларировал любовь к хайкингу, все эти пешие походы быстро надоедали. Более того, во время подобных вылазок на природу Костас постоянно ловил себя на том, что его раздражает неумение его спутниц правильно одеться: слишком тонкая одежда, неподходящая обувь.

И вот теперь, поднимаясь в гору следом за Дефне, он с удивлением заметил, что она надела босоножки на плоской подошве. Они пробирались по колдобистым полям и грязным дорогам, кусты цветущего вереска и желтого утесника цеплялись за подол платья. Костас шел за ней, настроенный на все самые незначительные, исходящие от нее сигналы – на отзвуки смеха, глубину молчания, – задавая себе вопрос, осталась ли в душе Дефне хотя бы капля любви к нему.

В кустах слышалось гуканье куропаток. Прямо над головой в скоплениях теплого воздуха парил осоед, выискивающий на земле мелких млекопитающих. С листьев смотрели тысячи глаз – глаз, представляющих собой крошечные детекторы света, распознававшие различные длины волн, сталкивавшие различные реальности. Ведь тот мир, который видят люди, был лишь одним из немногих, доступных человеческому глазу.

Поднявшись на вершину холма, они остановились полюбоваться видом на старые каменные дома, терракотовые крыши, бескрайнее, щедрое небо. Если где-то и был центр мира, то наверняка здесь. Для бесчисленного множества путешественников, паломников и экспатов, подумал Костас, именно этот вид и стал, скорее всего, решающим аргументом в пользу того, чтобы навсегда осесть на острове.

Дефне открыла корзинку, которую не доверила нести Костасу. В ней лежали бутылка вина, два бокала, картонное ведерко с фигами и крошечные сэндвичи на любой вкус, которые Дефне приготовила дома.

– Надеюсь, ты не против, если мы устроим небольшой пикник. – Она расстелила на земле одеяло.

Костас с улыбкой сел рядом с Дефне. Его тронуло, что она, изменив своим привычкам, приготовила всю эту снедь. И пока они ели, очень медленно, смакуя каждый кусочек, совсем как тогда, когда впервые пришли в «Счастливую смоковницу», Костас рассказал Дефне о своей жизни в Англии. Проглотив ком в горле, он поведал о смерти Панагиоты, о напряженных отношениях с младшим братом, которые с годами только ухудшились, о своей неспособности вернуться на остров – то ли из страха столкнуться с горькими воспоминаниями, то ли из-за наложенного на него заклятия. Костас не стал говорить, что, хотя он и доволен своей работой, иногда чувствует себя ужасно одиноким; впрочем, внутренний голос подсказывал ему, что Дефне и так это знает.

– Ты был прав. Беременность действительно имела место, – молча выслушав Костаса, сказала Дефне. – Но я давным-давно запретила себе думать на эту тему, и теперь не уверена, что хочу ворошить прошлое. Предпочитаю не вспоминать.

Костас не делал попыток говорить или задавать вопросы. Он просто хотел понять и помочь.

Дефне прикусила нижнюю губу:

– Ты спрашивал меня, как долго я собираюсь работать в Комитете по пропавшим без вести. Хочется верить, что до тех пор, пока не найду Юсуфа и Йоргоса. Ради меня они рисковали жизнью, эти двое. Сомневаюсь, что ты был в курсе.

– Не был. – Уголки губ Костаса печально поникли.

– Я не знаю, что с ними случилось, и это сводит меня с ума. Каждые несколько дней я звоню в лабораторию узнать, нет ли новых данных. Там есть одна хорошая женщина – Элени, но и она уже сыта по горло моими звонками.

Дефне рассмеялась. Резкий, отрывистый звук. Костас почувствовал в нем жесткость и ломкость, невольно вызывавшие ассоциации с разбитой кафельной плиткой.

– Мне не следует этого говорить, поскольку это ужасно неловко, но моя безумная сестра считает, нам нужно сходить к экстрасенсу. Мерьем даже договорилась с какой-то чокнутой ясновидящей. Очевидно, эта женщина помогает безутешным семьям найти своих пропавших близких. Нет, ты можешь поверить? На Кипре это теперь профессия.

– А ты сама-то хочешь пойти?

– Не очень. – Наклонившись вперед, Дефне разрыхлила почву, чтобы выдернуть дикий щавель. Длинный крученый корень повис у нее между пальцами. Глубокая узкая дыра в земле чем-то напоминала пулевое отверстие. Дефне сунула палец в образовавшуюся полость и тяжело сглотнула, задохнувшись. – Пойду, если ты тоже пойдешь.

– Я с тобой схожу. – Костас погладил Дефне по голове, очень нежно.

В свое время он верил, что они смогут подняться над обстоятельствами, освободившись от силы притяжения, протянуть свои корни к небу, подобно деревьям из снов. Как же он хотел, чтобы они с Дефне смогли вернуться в те блаженные времена.

– Я пойду с тобой куда угодно. – Голос Костаса звучал уже по-другому, став более полным, поднимаясь из глубины души.

Природный цинизм не позволил Дефне поверить Костасу, но сомнений она тоже не стала выражать, предпочитая ретироваться в лиминальное пространство между верой и сомнением – почти как тогда, в ту памятную ночь, которая, казалось, была в другой жизни.

Дефне прислонилась к Костасу, уткнувшись лицом ему в плечо. Она не поцеловала его и явно не ждала поцелуя. Она лишь обняла Костаса. Объятия эти были крепкими и искренними, – собственно, большего Костасу и не требовалось. Ему было довольно и того, что она рядом и можно чувствовать биение ее сердца. Она дотронулась до шрама у него на лбу, такого старого, что Костас совсем забыл об отметине, оставшейся на память о том дне, когда во время волны тепла он, пытаясь спасти крыланов, ударился об угол ящика.

– Я скучала по тебе, – сказала Дефне.

И в этот самый момент Костас Казандзакис понял, что остров снова затянул его на свою орбиту, чему невозможно было противостоять, и теперь он очень не скоро вернется в Англию, а если и вернется, то только вместе с Дефне.