Когда рано утром Костас приехал на место, команда Дефне уже трудилась в поте лица. Накануне вечером члены комитета получили очередную наводку, и им предстояло вести раскопки в высохшем русле реки в сорока милях от Никосии. Из разговоров Костас понял, что поисковики предпочитали работать в глубинке и сельской местности. В больших и маленьких городах прохожие обычно останавливались поглазеть, задавали ненужные вопросы, отпускали комментарии, их поведение зачастую было назойливым и даже подстрекательским. Более того, если удавалось что-то найти, страсти мгновенно накалялись. Однажды некая женщина даже упала в обморок, и членам группы пришлось ею заниматься. Поэтому они предпочитали работать на природе, без посторонних глаз, в окружении деревьев – единственных свидетелей их скорбного труда.

Во время перерыва на кофе Костас с Дефне сидели под кустом дикого олеандра, слушая стрекотание кузнечиков в сгущавшемся зное. Дефне достала табак и скрутила себе сигаретку. Увидев у Дефне серебряный портсигар Дэвида, Костас решил, что они, должно быть, провели ночь вместе. Невозможно было не заметить, какие взгляды бросал на нее Дэвид. Костас отчаянно пытался унять беспокойное сердце. Какое право он имеет задавать себе вопросы о ее сексуальной жизни, если они стали чужими не только друг другу, но и тем молодым людям, которыми были когда-то?

Дефне наклонилась к нему так близко, что он видел глубокие кобальтовые крапинки в ее темных глазах.

– Дэвид сегодня бросил курить.

– Неужели?

– А чтобы доказать твердость своих намерений, отдал мне свой портсигар. Уверена, что уже к концу дня Дэвид попросит его обратно. Он бросает курить каждые несколько дней.

Костас не мог сдержать улыбки. И, глотнув кофе, спросил:

– Итак, сколько ты планируешь этим заниматься?

– Столько, сколько потребуется.

– Что ты хочешь этим сказать? Пока вы не найдете последнюю жертву?

– А разве это не было бы самым большим достижением? Нет, я не настолько наивна. Я знаю, что многие жертвы с обеих сторон никогда не будут найдены. – Ее взгляд стал отстраненным. – Хотя это не так уж и невероятно. Если бы в молодости нам кто-нибудь сказал, что наш остров будет разделен по этническому признаку и нам придется искать безымянные могилы, мы ни за что не поверили бы. А сейчас мы не только верим, но и понимаем, что развязать этот узел уже не удастся. Перемены, которые нам сейчас кажутся невозможными, происходят при жизни каждого следующего поколения.

Костас слушал, растирая пальцами ком земли:

– Я заметил, что в твоей команде больше женщин, чем мужчин.

– Нас здесь очень много – греков и турок. Кто-то копает землю, кто-то работает в лаборатории. А еще у нас есть психологи, которые общаются с семьями. Большинство наших волонтеров – женщины.

– Как думаешь – почему?

– Но ведь это же очевидно. То, чем мы здесь занимаемся, не имеет ничего общего ни с политикой, ни с властью, а, скорее, касается скорби… и памяти. В подобных вопросах женщины разбираются намного лучше мужчин.

– Мужчины тоже умеют помнить, – заметил Костас. – И они тоже скорбят.

– Разве? – Заметив явный подтекст в словах Костаса, Дефне вгляделась в его лицо. – Возможно, ты прав. Но по статистике, мужчина, потерявший супругу, женится куда быстрее, чем овдовевшая женщина. Женщины скорбят, мужчины заменяют.

Дефне заправила за ухо непослушный локон. Костаса вдруг объяло острое желание дотронуться до нее; ему даже пришлось скрестить на груди руки, словно из страха не совладать со своими чувствами. Он вспомнил, как они с Дефне тайно встречались под покровом ночи, в сени оливковых деревьев, отливавших серебром в свете восходящей луны. А еще вспомнил, как в ту приснопамятную ночь в «Счастливой смоковнице» Дефне попросила его принести воды, а когда он отлучился всего на секунду, в таверне произошел взрыв. Та ночь навсегда изменила их жизнь.

Костас покосился на сигарету у нее в руке:

– Но зачем ты куришь, аским? Разве ты не знаешь, это всего-навсего пара затяжек, которые растают, как только ты выдохнешь?

– Что? – удивленно прищурилась Дефне.

– Ты не помнишь, да? В свое время, увидев, как я курю, ты сказала мне именно эти слова.

По выражению лица Дефне он понял, что она все прекрасно помнит. Застигнутая врасплох, она попыталась смехом замаскировать растерянность.

– Почему ты не отвечала на мои письма? – спросил Костас.

Длинная пауза.

– Мне было не о чем писать.

Костас сглотнул ком в горле:

– Недавно со мной связался кое-кто из нашего прошлого. Врач… – Костас вгляделся в ее лицо, оно оставалось непроницаемым. – Доктор Норман нашел контактную информацию, обнаружив мое имя в газете. Я выпустил новую книгу, потом давал интервью, вот так он и вышел на меня. Встретились, поговорили. Он кое о чем попутно упомянул, и я понял, что летом тысяча девятьсот семьдесят четвертого года случилось нечто такое, чего я не знал. Я не мог не приехать на Кипр, чтобы увидеть тебя.

– Доктор Норман? – Дефне едва заметно приподняла брови. – Ну и что он тебе сказал?

– На самом деле не слишком много. Но я сложил два и два. Он сказал, ты вручила ему записку и попросила передать ее мне, если что-то пойдет не так. Доктор хранил записку в кармане, но, к сожалению, она куда-то запропастилась. Он не в курсе, о чем там говорилось, потому что записка была личного характера, и он ее не читал. Уж не знаю, верить ему или нет. И теперь я пытаюсь понять, зачем совсем юной женщине срочно понадобилось повидать гинеколога летом тысяча девятьсот семьдесят четвертого года – того страшного года, когда остров пылал и его наводнили солдаты, – если, конечно, это не было вызвано чем-то экстраординарным… срочным… нежелательной беременностью, например. Необходимостью сделать аборт. – Костас окинул Дефне печальным взглядом. – Хочу, чтобы ты знала, что, как только я все это понял, мне стало ужасно плохо. Я почувствовал себя виноватым. Прости меня. Мне не следовало тебя оставлять. Ведь все эти годы я ни о чем не подозревал.

В этот момент кто-то из поисковиков окликнул Дефне. Перерыв заканчивался.

Сделав последнюю затяжку, Дефне бросила окурок на землю и затоптала его каблуком:

– Ладно. Пора возвращаться к работе. Как я говорила вчера, мы были молоды. А в молодости все совершают ошибки. Чудовищные ошибки. – (Костаса бросило в дрожь. Он встал, сделал шаг в сторону Дефне, силясь найти слова.) – Послушай, я не желаю об этом говорить. Ты должен понимать, что, когда в стране – или на острове – происходят трагические события, между уехавшими и оставшимися разверзается пропасть. Нет, я вовсе не утверждаю, что тем, кто уехал, было легко. Не сомневаюсь, им тоже пришлось несладко, но они понятия не имеют, что пришлось пережить тем, кто остался.

– Те, кто остался, получили страшные раны, со временем превратившиеся в шрамы, что наверняка было чрезвычайно болезненно, – начал Костас. – Однако у дезертиров, как ты нас наверняка называешь… не имелось возможности залечить свои раны, и они продолжают кровоточить.

Дефне задумчиво наклонила голову, а затем поспешно сказала:

– Прости, но работа не ждет.

Костас смотрел, как она уходит, чтобы присоединиться к остальным. Он боялся, что все кончено – кончено для них. Дефне явно не желала ворошить прошлое. А скорее всего, хотела, чтобы их отношения оставались чисто формальными, пусть и сердечными. Он подумал, что ему придется вернуться к своим исследованиям, а потом – в Англию, к старой жизни, монотонный ритм которой мало-помалу начинал его душить, медленно, но верно. И все именно так и случилось бы, если бы в конце утомительного рабочего дня, после долгих часов раскопок и расчистки, когда ее темные локоны выбились из-под банданы, а на гладкой оливковой коже на лбу появились потеки грязи, она не подошла к нему и не сказала, совершенно невозмутимо:

– Знаешь, а почему бы нам куда-нибудь не сходить? Только ты и я. Если у тебя, конечно, нет других планов на вечер.

Она, естественно, знала, что у него их не было.