Я почувствовал себя плохо. Заболел. После короткого, но тщательного обследования мой лечащий врач (он и его жена Соня к этому времени стали нашими семейными друзьями), Мориц Мебель, вынес окончательное решение: нужна срочная полостная операция. Мое начальство предложило сделать операцию в нашем центральном военном госпитале ГСВГ в Белице. Мориц не рекомендовал мне этот вариант. Тогда мне предложили лететь в Москву. Я отказался. Когда руководитель Представительства КГБ в ГДР генерал Александр Михайлович Коротков узнал, что решение о срочной операции вынес Мориц Мебель и готов сам сделать ее, он тут же дал свое согласие на операцию в немецкой клинике в Бухе (пригород Берлина), где в то время работал Мориц. Но при условии, что в соседнем помещении, откуда можно было бы слышать все, что будет происходить в операционной, должен находиться наш сотрудник. А вдруг под наркозом я начну выбалтывать известные мне секреты? Этим сотрудником согласился быть мой друг Олег Сергеевич Панин, который «отсидел» все время операции рядом, но ни бормотания, ни речи находившегося под наркозом оперируемого так и не зафиксировал. Больной даже матом ни разу не выругался. Врач-анестезиолог еще до операции утверждал, что некоторые русские пациенты, особенно в начале действия наркоза, виртуозно и смачно бранятся. Этот немец врач был у нас в плену и сносно владел русским языком.

Операция прошла благополучно. Я жив и здоров по сей день. Через 12 дней меня выписали из клиники, и в тот же день я сел за руль своей «Волги» и выехал в Западный Берлин по делам.

Еще находясь в клинике, я спросил Морица, чью кровь я получил. Целых 250 граммов. У немцев принято сообщать данные доноров. Им оказалась 19-летняя девушка, проживающая в Берлине по Нидершенхаузен. Спустя некоторое время, предварительно позвонив по телефону, я посетил свою спасительницу.

Посол Михаил Георгиевич Первухин выделил мне для подарка из личного резерва громадную, почти двухкилограммовую коробку шоколадных конфет, изготовленных в Москве на «Красном Октябре» по правительственному спецзаказу.

С этой коробкой и букетом роскошных роз в руках я нажал кнопку звонка квартиры донора. Миловидная белокурая мордашка с лучезарными глазами радостно мне улыбалась. Она сделала жест рукой, пропуская в квартиру «спасенного» ею русского пациента. Я вручил ей букет и коробку. Мне показалось, что по милой мордашке пробежала какая-то тень то ли смущения, то ли разочарования. Пригласила к столу, где гостя уже ожидал кофе. Странно, но сладкого на столе не было. Блюдце соленых орешков и соленой соломки. В разговоре выяснилось, что девушка работает на известной на всю Республику и далеко за ее пределами шоколадной фабрике «Эльфе». Стоит у шоколадного конвейера, где заняты только женщины, в основном молодые. От запаха шоколада почти всех мутит, и они затыкают носы ватой, чтобы даже запах не проникал в пропитанный шоколадом организм. Вот тут-то я и понял причину мелькнувшей на румяном личике гримаски. Поболтав с ней немого и поблагодарив за спасение жизни, я распрощался и договорился еще об одной встрече. Через две недели, когда у нее был свободный от тяжелой работы на конвейере день, я вновь появился в этой квартире с пакетом и традиционным букетом цветов. На этот раз я хорошо подготовился и вручил своей спасительнице банку красной икры, банку русской селедки, приобретенные в магазине у наших военных русской засолки огурцы, банку соленых, по русскому рецепту, грибов. Бутылку какой-то особой (из подвалов посла) водки не распечатывали. Договорились, что она днями встречается (приглашала и меня, но я отказался под предлогом занятости) со своим другом и они обязательно выпьют за мое здоровье русской водки под типично русскую закуску и, разумеется, за укрепление советско-германской дружбы.

Так закончилась встреча с моей «кровной» немецкой сестрой. Получив дозу немецкой крови, я не почувствовал себя немцем. Да это и, слава Богу, к лучшему!