Карлсхорст. 1959 год. Солнечно-мягкая осень. Воздух чист и прозрачен. Воскресный день. Дворники сегодня не работают, поэтому пешеходная и проезжая части улиц этого зеленого района Берлина покрыты сплошным ковром опавших листьев. Они приятно шуршат под ногами, создавая ощущение загородной прогулки. На тротуаре Ингельхаймерштрассе рядом с островком-треугольником зеленых насаждений, разделяющим проезжую часть улицы, и как раз напротив моего подъезда под номером 1а стоят трое мужчин. Двое — мои коллеги по работе в посольстве. Третий, что ко мне спиной, судя по крупной лысой голове и морщинистой шее — пожилой человек, который мне незнаком. Один из моих товарищей приглашает меня присоединиться к их компании. Пожилым оказался незнакомый мне немец. При приветствии он крепко пожал мою руку, но имени своего не назвал. Пожилой немец продолжает начатый еще до моего появления рассказ. Русским языком он владеет достаточно прилично, чтобы не только довести до собеседников существо обсуждаемой темы, но и украсить свою речь образными выражениями.

— Можете говорить и думать что хотите, но я никогда не изменю своего мнения. В те годы у меня были такие ребята, которых сейчас уж нет. Я руководил не только немецкими, но и интернациональными группами. Вот одна из них. Их человек десять было. Два русских, три немца, поляки, чехи, шведы. Хорошо работали. Не один корабль фашистский на дно отправили. В этой группе каждый владел двумя-тремя языками. Все — бывшие моряки. Коммунисты. Кроме интеллекта, каждый из них мог руками лом согнуть. Да я бы этих десять моих парней на весь штат наших сотрудников в десять тысяч человек никогда бы не поменял.

И далее он продолжал в таком же духе о самом лучшем сочетании в человеке силы и ума, умноженных на коммунистическую идеологию, и именно в тех людях, которыми он руководил в годы сопротивления нацизму и войны с Германией.

Он полез за чем-то в карман пиджака, полы его легкого осеннего пальто на мгновенье распахнулись, и перед моими глазами мелькнули две бело-красные муаровые колодки с золотистыми кружочками орденов Красного Знамени на левом лацкане пиджака.

Старик еще немножко «пошумел», чем-то повозмущался, тепло распрощался с «самыми любимыми», как он сказал «советскими русским друзьями», от встреч с которыми ему «всегда немножко грустно», и ушел не оборачиваясь, слегка загребая старческими ногами ярко-желтые листья.

Мы молча провожали его взглядом, пока он не скрылся за ближайшим углом, свернув на Кенигсвинтерштрассе.

Тут я спросил своих товарищей:

— Что это за чудак, да еще и при таких высоких наших наградах?

— Как же ты не узнал его? Это же знаменитый Волльвебер.

— Конечно, я знаю легендарного Волльвебера, но никогда его не видел.

Именно таким я и представлял себе этого немецкого коммуниста, принявшего свой первый бой с нацизмом задолго до гражданской войны в Испании. Это он сражался в 1921 году в пылающем революционным огнем Руре, а позже создавал нелегальные военные организации компартии Германии. Эта случайная встреча с легендарным немецким антифашистом навсегда осталась в моей памяти.