Случай свел меня с удивительным человеком. Это был истинно верующий священник и коммунист одновременно.

Мы ужинали в уютном ресторанчике рядом с Берлинским оперным театром. Нас было шестеро. Пригласил меня знакомый заведующий сектором ЦК СЕПГ. Это высокий партийный пост. Все присутствующие, как сказал мой знакомый, — коммунисты. Представляясь, один из гостей назвал свое имя — Клейншмидт.

— Вы родственник или однофамилец известного в партии Клейншмидта, который является священником? — шутливо поинтересовался я.

— А я и есть тот самый Клейншмидт, — с улыбкой ответил он. Чтобы скрыть возникшее у меня внутреннее смущение, я тут же процитировал слова Ленина, что, если священнослужитель, выполняя свою работу, делает это формально, соблюдая церковный ритуал, но не более того, а, по сути, не верит в Бога, он имеет право быть коммунистом.

— Нет-нет, — возразил Клейншмидт. — Я истинно верующий. Что-то притягивало в этом внешне, казалось бы, ничем не выделяющемся человеке. Среднего роста. Сухощавый. Симпатичное, тронутое доброй улыбкой лицо. Крупные складки морщин, придающие ему мужественность. Светлые глаза, в глубине которых затаилась грусть. Рыжеватые волосы с обилием седины. Короткая старомодная фасонная стрижка (так в Германии стриглись в 1930-е годы). Четкая артикуляция немецкого интеллигента. Чуть заметный внешний артистизм. Крепкое пожатие. руки.

Я знал, что в СЕПГ (как и в других компартиях некоторых европейских стран) были священники. Два имели приходы, а третий, доктор теологии и философии, профессор, являлся деканом теологического факультета Берлинского государственного университета имени Гумбольдта. Забегая вперед, я должен сказать, что спустя несколько лет после моего знакомства с Клейншмидтом упомянутому выше декану-коммунисту предложили перейти на работу в идеологический отдел ЦК СЕПГ заведующим сектором. При этом ему было поставлено условие: уходя с должности декана, он должен был полностью отойти от церкви, то есть, как это ни странно звучит, перестать быть верующим. Профессор отказался, вышел из партии и еще много лет возглавлял теологический факультет университета.

Мой новый знакомый Клейншмидт за столом оказался рядом со мной. Сидевший с другой стороны от меня мой знакомый функционер стал рассказывать всем присутствующим историю идеологического становления Клейншмидта. А сам герой смертельно-трагического, но с элементами юмора повествования иногда добавлял некоторые детали. Вот эта история.

Еще до прихода Гитлера к власти Клейншмидт, тогда совсем молодой, начал свою карьеру на театральной сцене, выступая в жанре политической сатиры. Обладая хорошими артистическими данными, мимикой, пластикой, острым умом, мгновенной реакцией на бушевавшие тогда в Германии политические события, он быстро стал заметной фигурой в этом театральном жанре. В Германии кабаре политической сатиры всегда имели успех у публики. Артисты кабаре — это особый народ с особым талантом. Кроме перечисленных выше актерских дарований, Клейншмидт обладал недюжинными организаторскими способностями, что помогло ему организовать свое кабаре под названием «Бомбы и катакомбы».

Но вот Гитлер пришел к власти. На инакомыслие любого рода, особенно с критикой правящей клики национал-социалистов, начались гонения и запреты.

Первый раз кабаре Клейншмидта разогнали, а сам он оказался в концлагере из-за смелого и открытого антигосударственного выступления. На сцену вышли одна за другой четыре девушки в форменной одежде рабочих-стекольщиков. В руках у каждой был плоский деревянный на ремне через плечо ящик для стекольных пластин. Каждый в Германии знал, что на ящике стекольщика всегда крупными буквами значилось: «Nicht stuerzen!», что в переводе означало «Осторожно! Стекло!» или «Не кантовать! Не ронять!». Но в немецком языке есть другой перевод и понятие слова stuerzen: свергать (в том числе неугодную власть), низвергать, низлагать (имеется в виду королевская, графская или царская власть). По команде Клейншмидта девушки перевернули на другую сторону свои бутафорские ящики, и зал замер в страхе: на ящиках красовались портреты Гитлера, Геринга, Геббельса и Гесса. Концерт был сорван, а сам Клейншмидт после короткого следствия в гестапо и жестоких избиений очутился в недавно созданном нацистами концлагере Дахау.

Вышел он оттуда в 1938 году, когда Гитлером была объявлена политическая амнистия. Нацистская клика была настолько уверена в победе своей идеологии в Германии, что освободила большое число коммунистов и социал-демократов, за исключением известных функционеров, «не перевоспитавшихся» и «не исправившихся» в концлагерях. В числе «исправившихся» оказался и Клейншмидт. 1938 год был особым годом в Германии — он ознаменовался апофеозом власти национал-социалистов.

Как только Клейншмидт очутился на свободе, он тут же вновь организовал кабаре и был арестован после первого же выступления. Труппа выступала в театре под открытым небом. Перед началом концерта и объявления программы он вышел на сцену и, обращаясь к публике, среди которой было много нацистов в форме гестапо, произнес следующие слова: «Знаете ли вы, что такое концлагерь?» Публика замерла. Зал затих.

«Не знаете? Так я вам сейчас расскажу, я только что вышел оттуда. Это большая территория в пустынной местности, обнесенная двойным, а местами и тройным высоким забором из колючей проволоки, через которую пропущен ток высокого напряжения. Внутри симметрично расположены бараки с заключенными. По всему периметру этой мощной ограды стоят высокие вышки с прожекторами и пулеметами. Ночью светло как днем. Между рядами колючей проволоки запускаются злые овчарки. В некоторых местах оборудованы наполненные водой рвы. Не только человек, птица не вылетит из этого места. Но если я захочу, то сразу же попаду туда».

Здесь он прервал речь и, подойдя к рампе, вбросил вперед в нацистском приветствии правую руку и замер. Весь зал, как по команде, быстро и молча поднялся с таким же приветствием. Иначе и быть не могло. Так в гробовой тишине прошло томительных 10–15 секунд. Клейншмидт вздохнул, поднял голову и посмотрел на ясное в звездах небо, перевернул ладошкой вверх протянутую правую руку, еще раз вздохнул и громко произнес: «А дождя-то нет!» Дали занавес. Клейншмидт тут же был арестован. И вновь после жесточайшего избиения в гестапо очутился в концлагере. Он чудом остался жить. На сей раз до освобождения его Красной армией в 1945 году.

Программу идеологического перевоспитания он прошел сполна, выбрав новую жизнь священника-коммуниста.