Последний раз я видел Семёнова осенью 1982 года. Он неожиданно зашел ко мне в кабинет в ЦК КПСС. Я помог ему снять пальто и предложил сесть за рабочий стол. «Тебе известно, — спросил он торжественно, — что меня назначили послом СССР в Федеративной Республике Германия? Агреман пришел вчера. Я знаю, что ты был при Царапкине и Фалине шесть лет в Бонне пресс-атташе и советником посольства по информации. Не можешь ли мне посоветовать, как я должен держать себя с западногерманскими масс-медиа, местными и иностранными журналистами?»

Я предупредил его, что это займет некоторое время. Все-таки он не дал отговорить себя от своего намерения, вытащил из портфеля толстый блокнот и сказал, что в его распоряжении два часа времени. А затем Семёнов, обычно такой заносчивый и невыдержанный, сидел чинно передо мной и усердно записывал как старательный школьник все, что я ему говорил, ни разу не перебив меня. Когда наконец он спрятал свой блокнот обратно в портфель, то спросил: «Не хочешь ли ты со мной в Бонн советником посольства?»

Я поблагодарил его за доверие, но напомнил ему о том, что мне уже почти 60 лет и я хочу уйти на пенсию. Семёнов оживился: «Но-но! Поосторожнее! Если уж ты выходишь на пенсию, тогда мне уже давно пора бы совершить этот шаг». Семёнову в то время было 72 года.

«Но, Владимир Семёнович, — возразил я, — мы все-таки оба стоим на разных ступеньках. С вашего уровня все же не уходят просто так на пенсию. В крайнем случае, люди, как вы, выходят в отставку незадолго перед тем, как найти вечный покой». Семёнов предпочел промолчать. Он поблагодарил меня и попрощался. На пороге моего кабинета он сказал: «Если передумаешь, дай мне знать!»

4 декабря 1982 года я попросился на пенсию. Это был мой 60-й год рождения. Выход на пенсию следовал по моему собственному настоянию. Около трех месяцев я ждал реакции на поданное мною заявление. «Ты что, серьезно?» — спрашивали меня. Ведь за 65 лет советской власти еще никто добровольно не покидал аппарат ЦК КПСС.

В коридоре я встретил заведующего сектором Лощакова. Он поинтересовался, почему я такой мрачный. В ответ на это я рассказал ему, что уже три месяца не получаю ответа на мое обращение относительно пенсии.

«Возможно, тебе дают время передумать и забрать свое заявление. Я как раз собираюсь к заместителю заведующего отделом Рахманину…» — «О, расскажите ему, пожалуйста, следующий хороший анекдот. И скажите, что я попросил вас сделать это».

Этот анекдот и помог разрешению моей проблемы. В Одессе одного старого еврея забрали в милицию по подозрению в убийстве. Его допрашивает начальник угрозыска. В комнате находятся еще два молодых человека в штатском. «Где вы живете?» — «Дерибасовская, три, квартира четыре». Начальник смотрит на двоих в штатском и движением головы приказывает им, чтобы они отправились туда и установили, правильный ли это адрес. Через полчаса оба возвращаются и качают головами. Мнимого убийцу поколотили и снова спрашивают, где он живет. Он отвечает то же самое. Эта сцена повторяется два или три раза. Наконец в комнату входит один офицер и сообщает, что действительный убийца установлен и арестован. Начальник извиняется перед стариком и отпускает его домой. Во дворе своего дома старик встречает дворника. Едва заметив своего соседа, дворник кричит ему: «О! Добрый день, Исаак! Ты должен мне бутылку водки!» — «За что?» — «Я тебе помог. Сегодня здесь два раза были люди из милиции, спрашивали про тебя. Я сказал им, что они ошиблись адресом».

Как я узнал позднее, начальник отдела кадров, едва услышав этот анекдот, вскочил, подбежал к своему сейфу, извлек мое заявление и подписал его. «Отдайте ему эту дурацкую бумагу», — сердито сказал он посреднику. Через три недели я стал пенсионером. Это произошло 11 марта 1983 года.

Я считаю, что в своей жизни я совершил два решительных шага, которые действительно потребовали от меня гражданского мужества. Первый, когда в июне 1941 года я добровольно попросился на фронт, и второй, когда спустя 40 лет я добровольно вышел на пенсию. Мои коллеги попрощались со мной очень тепло. В одном кабинете собралось около 50 мужчин и женщин. У них нашлось для меня немало теплых слов. Мой начальник Мартынов сказал, что ходят нелепые слухи о том, что Богомолов будто бы уходит в отставку из-за того, что он поссорился с Хонеккером. Я объяснил, что мое прощание с дипломатической работой не имеет к Хонеккеру никакого отношения. Будучи инвалидом войны, после дюжины тяжелейших операций и напряженной трудовой жизни, я слишком хорошо знал, что работать не в полную силу на международном паркете нельзя.