Какое-то очередное мероприятие проходило в майский вечер на Курфюрстендамм в представительстве Совэкспортфильм, недавно начавшем свою деятельность в Западном Берлине. Не помню, было ли это организованным приглашением или в то время ответственный сотрудник сенатской канцелярии при правящем бургомистре Вилли Брандте Эгон Бар по собственной инициативе, что маловероятно, появился на нашем мероприятии, но факт остается фактом — это был он. Уже тогда заметная политическая фигура при Вилли Брандте. Если бы тогда знать, что именно Эгон Бар сыграет такую важную роль в так называемой восточной политике Брандта, политике «наведения мостов»! Он будет не только ближайшим другом и помощником Брандата, этого выдающегося политика XX века, но и разработчиком Московского договора, политики «поворота путем сближения», что и повлекло за собой гибель ГДР, а затем и всего социалистического содружества во главе с Советским Союзом. Впрочем, западные стратеги и разработчики новых политических концепций и сами не ожидали такого стремительного развития событий. Их планам суждено было сбыться, потому что им помогло внутреннее предательство тех наших лидеров, которые не обладали нужными профессиональными навыками масштабных руководителей при полном отсутствии политического чутья. Они боролись за власть и свалившееся на них неслыханное богатство некогда второй мировой державы. Но оставим это истории…

Бар появился неожиданно, уже в конце мероприятия. Он был в темном пальто, которое положил на оказавшийся рядом с ним стул. С бокалом в руке подошел к стоявшему в стороне недавно прибывшему в посольство новому советнику, руководителю западноберлинской группы Николаю Михайловичу Гусеву. Советник Гусев здесь, на этом приеме, был по положению старше всех присутствовавших. Я думаю, кто-то подсказал Бару, к кому следует подойти. Странно, но советник слабо владел немецким для политической беседы. Я оказался рядом. Николай Михайлович подозвал меня. Наша беседа с бокалами в руках оказалась довольно длительной, наверное, не менее полутора часов. По возвращении домой я на свежую память сделал соответствующие наброски, а позже на работе составил запись беседы, как принято, от имени главного лица, в данном случае Н.М. Гусева, с фиксацией числа и продолжительности беседы и указанием присутствующего при этом лица, то есть себя.

Запомнились некоторые детали из беседы, примечательные своей необычностью, откровенностью. Чувствовалось, что Бар опытный переговорщик. Он как бы «втягивал» собеседника в разговор, умело навязывал ему свои формулировки, свою точку зрения. Он очень откровенно рассказывал о себе, включая некоторые интимные подробности своей биографии, как бы показывая свою искренность, в надежде получить что-то подобное и откровенное взамен. Do ut des — «я даю, чтобы ты дал».

Он рассказывал о своей юности и увлечениях. О перенесенном им на фронте и о тяжелейшем послевоенном экономическом подъеме Германии. О попытках германских социал-демократов наладить контакты с трудящимися других стран, действуя там через легальные политические партии левого толка. О наведении мостов речь еще не шла. Он поведал любопытную историю о своей юношеской мечте стать летчиком-истребителем. И это ему удалось. Процесс обучения пилотов в люфтваффе очень длительный. Он превышал по количеству часов самостоятельных полетов многократно подготовку советских летчиков в довоенный, особенно в военный период. Бар добровольно пришел в авиацию. Мечта сбылась. Он стал курсантом военной школы летчиков-истребителей. Война «перевалила» за ее вторую половину. Уже прошли Сталинград и Курск. Бои шли на Украине. Правда, еще не было высадки союзников в Нормандии в июне 1944 года. Они, молодые пилоты, не верили в поражение Германии. До выпуска, присвоения офицерского звания и вылета на фронт оставались считанные дни. Оказывается, у немцев тоже хорошо работали «особые отделы». Выяснилось, что у Бара бабушка еврейка. В немецкой люфтваффе могут сражаться только чистопородные арийцы. И это было так. Даже при недостатке квалифицированных пилотов, а курсант Бар являлся таковым, его лишили права офицерского выпуска, присвоили воинское звание фельдфебеля и отправили на фронт в пехоту. Пропала мечта умереть за фатерланд в воздушном бою. Но он заработал право умереть на земле. Этого, к счастью, не произошло…

Он довольно жестко обвинял Сталина в массовых репрессиях, но при этом соглашался и с нашими доводами. Он не понимал политику ВКП(б) — Коминтерна, заключавшуюся в отказе от союза со всеми демократическими и иными антинацистскими силами в Германии, прежде всего с социал-демократами, что позволило прийти Гитлеру к власти.

Я запомнил его фразу: «Вы, большевики, нетерпеливы. А в политической борьбе нужно иметь большое терпение. Вы всегда торопитесь. Вам подавай все сразу. Вы за кровь и за борьбу на баррикадах. Мы, социал-демократы, ведем другую политику. Политику реформ в интересах трудящихся. Мы за парламентский путь борьбы. Но мы ведь тоже за социализм».

Мы отвечали Бару так, как тогда требовалось, и мы считали это правильным и единственным ответом на его политические оценки. Но, в общем, Эгон Бар произвел впечатление честного и политически выдержанного человека. Чувствовалось, что он настроен развивать личные контакты с нами с позиций западноберлинского сената, а стало быть, с позиций одного из ведущих лидеров социал-демократической партии В. Брандта.

По-моему, была еще одна встреча с советником Гусевым, но у него был другой переводчик. Кто именно, не помню. Вскоре Н.М. Гусева сменил Виктор Николаевич Белецкий. Виктор довольно длительное время встречался с Баром, о чем свидетельствуют записи бесед.

Вскоре возник закрытый канал обмена информацией между советским руководством и канцлером ФРГ Брандтом, который действовал долгие годы, внося взаимовыгодные коррективы в стремительно развивающийся процесс «новой восточной политики» Брандта, нашедшей понимание у советских руководителей. С нашей стороны работало два ведомства, возглавляемые А.А. Громыко и Ю.В. Андроповым. Следует отметить, что контакт с Баром в данной ситуации стал развиваться не на базе ранее имевших место официальных встреч советских дипломатов в Западном Берлине и в ФРГ — он был выстроен вновь с помощью немецкого и советского журналистов, к которым позже присоединился сотрудник нашего Ведомства В.Е. Кеворков. Выбор этого талантливого контрразведчика был удачным. Кеворков прекрасно владел немецким языком, был хорошо известен как журналист, обладал «легким пером» и не только знал Германию, ее внутренние и внешние политические проблемы, но и с симпатией и сопереживанием относился к судьбе разделенной страны и к населявшим ее людям, то есть немцам. Ю.В. Андропов достаточно полно изучил этого человека, всецело доверял ему и не ошибся. Вряд ли в Ведомстве в то время нашелся бы кто-либо другой, кто по своим объективным и личным качествам смог исполнить эту деликатную роль…

Бар к этому времени из Западного Берлина переместился вместе с В. Брандтом в Бонн, где занимал высокую должность статс-секретаря в ведомстве канцлера ФРГ. И кроме того, являлся уполномоченным канцлера по Западному Берлину, что позволяло в случае необходимости беспрепятственно встречаться с ним в этом городе без излишних официальных проволочек и незаметно для любопытствующих. А главное — он был ближайшим другом и помощником в разработке политических решений канцлера ФРГ — Вилли Брандта. При этом Бонн не делал из этого тайны для своих западных союзников, внимательно наблюдавших за развитием контактов, советовался с ними и регулярно информировал Вашингтон о ходе этой работы. Цель была достигнута. Сохранение в тайне встреч и их результатов от вездесущей прессы и чрезмерно любознательной общественности позволило ускорить подписание целого ряда международных соглашений, оказавших положительное воздействие на смягчение политической обстановки в мире в целом. Мне представляется, что такой успех стал возможным еще и потому, что Кеворкову и его другу, известному московскому журналисту Валерию Ледневу, удалось установить с Баром прежде всего самые добрые, теплые человеческие отношения, базировавшиеся на взаимной честности и открытости. И еще: вся проводившаяся в те годы работа по «тайному каналу» проходила в самом тесном взаимодействии между двумя ведомствами — МИД и КГБ.