Приложение силы…
Слишком быстро отреагировали пакистанские военные.
Становилось очевидным, что операция пошла не по самому «чистому» варианту. При всех допущениях обстановка позиционировала ту ситуацию, когда приходилось бить на упреждение – не дать возможности вооружённым силам Пакистана полноценно вмешаться.
Теперь всё зависело от того, насколько быстро и удачно спецназ справится с задачей. Лишние полчаса, час, даже минуты нахождения на сопредельной территории неизбежно усугубляли ситуацию, особенно если оставить за собой какие-то нежелательные следы.
Время 21:40, и спустившаяся ночь здесь скорей играла за «наших», однако какие-то позитивы были и за противником. Хотя бы в знании местности.
Командиру десантной группы ушёл запрос «Как скоро?».
Ответ вернулся с минимальным интервалом, прерывистым эфирным хрипом: «…минут пять, десять… и буду давать команду на отход».
Но этот отход уже надо было комплексно прикрывать с воздуха.
Вынесенные в передовой дозор группы разведки доложил о ещё нескольких транспортных «Пумах», высадивших «бойцов в чёрном»: пакистанский спецназ?.. пресловутые «Чёрные аисты»? Точками высадки занялись Ми-24, штурмуя ракетно-пушечным…
Колонну бронетехники противника, двигающуюся со стороны Пешавара, разведгруппы подсветили маяками, наводя реактивную авиацию.
Получив приказ, пилоты Су-17, прежде всего, избавились от подвесных баков… ещё наполовину полных, однако «везти» на территорию Пакистана лишние технические надписи на русском языке было нежелательно.
Чтобы избежать перехвата пакистанскими РЛС, истребители-бомбардировщики миновали зону приграничья на предельно малой высоте, уж затем, выходя на атакующий курс, делали «подскок» для оптимального прицеливания и сброса бомб.
Работали апробированными методами, в режиме навигационного бомбометания: передовая машина, ведомая опытным лётчиком из штурманского отдела, сначала сбрасывает несколько ориентирно-сигнальных бомб (НОСАБ); следом идёт носитель САБ, обеспечивающий локализацию цели; затем основная группа наносит удар на поражение.
Боезапас Су-17 вываливали сразу весь, не делая коррекции и второго захода. В этом случае точность, возможно, оставляла желать лучшего, но на «второй» в планах попросту не отводилось времени. Собьют в чужом небе – катапультироваться? Лучше застрелиться… тяни назад до границы.
Тем более что…
Барражирующий в небе Афганистана А-50 придвинулся ближе, чтобы «заглянуть за горизонты»: целью – воздушное пространство Исламской Республики, активность военных аэродромов, чужие РЛС, и… взлёт боевых самолётов. О них-то воздушный командный пункт А-50 немедленно и сообщил: на радарах появились новые засветки, несомненно, являющиеся пакистанскими истребителями-перехватчиками.
Их отвлекли… увлекли за собой проскочившие на сверхзвуке от границы «Миги». И там, между передовой парой F-16А и четвёркой нарушителей произошёл обмен ракетными залпами: от «Спэрроу» Миг-23 ушли вертикально вверх, сорвав захват головок наведения; впрочем, и встречно выпущенные Р-23 потерялись в «молоке».
Но «сушкам» здесь уже было не место.
«Тревога» в частях ПВО Пакистана наконец прозвучала.
В наушниках пилотов «Су-семнадцатых» запищала СПО «Берёза» – предупреждение об облучении. Входящий в ударную группу постановщик помех врубил системы электронного подавления, зафиксировав работу станций ПВО базы «Пешавар»… той самой, кстати, откуда, в своё время взлетел U-2 злополучного Фрэнсиса Гарри Пауэрса.
На источник излучения с ходу ушли две противо-радиолокационные ракеты Х-28. Это был уже, так сказать, «презент напоследок»! Разгрузившиеся истребители-бомбардировщики выполнили боевой разворот, набирая скорость и высоту.
Зазор на отход – две с половиной минуты.
А «КаПэ» между тем тревожно оповестил о новой, приоритетной угрозе, исходящей с другого пеленга.
Два «Миража», взлетевшие по тревоге с авиабазы Кохат (всего в 45 километрах к югу), успели выпустить вслед уходящим бомбардировщикам ракеты «воздух-воздух».
«Су» отчаянно форсировались, применяя противоракетные манёвры.
Успеют?
* * *
Беленин выводил ревущую машину на вертикаль, давясь перегрузкой и молчаливым матом.
Громко сказанной «расчистки неба» в задаче истребительного обеспечения не стояло. Им сразу дали понять, что от них не требуется непременно сбивать – достаточно не дать пакистанским ВВС сорвать операцию, не допустить атак на десантно-штурмовую группу, прикрыть «вертушки» и Су-17. Разумеется, и самим не подставиться.
На предполётном инструктаже стоящий подле комэска столичный штабной чин нудно вещал, что де «…во избежание международных осложнений, в небе над чужой территорией желательно в бой не вступать, а действовать непрямыми методами».
«Посмотрел бы я на этого говоруна, посади его сюда в кабину, – мысленно плевался Паша, – они тут у себя дома – пакистанцы… ошалели, взбеленились от нашей наглой вылазки. И лучшие непрямые методы, это всадить УР-м самое что ни на есть по-боевому. Вот тогда они, кстати, и прянули, завертевшись в „противоракетном” – возымело!»
«Миг» подскочил до 6500, майор положил его на крыло, выводя «полубочкой» в горизонталь. В наушниках пощёлкивало – это «ведомый» сигнализировал, что не отстаёт.
В ночных условиях понятие «ведущий-ведомый» несколько усложнялось, и если на большом эшелоне зарево ещё подсвечивало атмосферу, и визуальный контакт был возможен, то с уходом на малые высоты, а теперь и просто в силу того, что солнце окончательно ушло за край, слаженность и взаимодействие пары истребителей обеспечивались чёткой работой операторов А-50, отслеживающих все движения на своих РЛС-экранах. Дистанция боевого порядка увеличивалась.
В наушниках прорезалось приоритетным – с командного пункта поступил приказ: «Задаче – отбой. Покинуть зону!» Сиречь воздушное пространство Пакистана.
Тут же, без паузы, торопливо предупредив о новой угрозе: со стороны пешаварской авиабазы, приближались четыре метки – пакистанские истребители.
БРЭО уже реагировало. Автоматика СПО-15 и без того издавала низкий прерывистый звук, означающий облучение чьим-то радаром в режиме обзора. Сейчас горящее световое табло мигало красным, непрерывный звуковой сигнал оповещал о захвате самолёта РЛС наведения оружия.
Беленин брякнул коротко-условное «ведомому», и они, завернув слаженной парой крутой вираж, пошли на малые высоты, раскочегариваясь до сверхзвуков.
Кто бы там ни приближался со стороны – хрен догонят.
И та пара истребителей, с которой они изначально сцепились-расцепились, похоже, окончательно вышла из боя.
«Той парой» были два «Миража», погнавшиеся за Су-17.
Собственно, тип вражеских перехватчиков был неизвестен. Но кто там, в противниках, Паша примерно представлял, зная, чем располагают пакистанские ВВС: тут либо F-16, либо «Миражи».
Вступать в ближний маневренный бой на «двадцать третьем» «Миге» против этих машин не самое позитивное дело. Но так уж сложилось накоротке воздушной схлёстки.
Как всегда, когда времени на оценку ситуации и принятие решений мало, мысли в голове прокручиваются с бешеной скоростью – с учётом ещё на земле обсчитанных вариантов, как за себя, так и за вероятного противника.
Выйти в зону пуска ракет «Миги» могли только на больших скоростях с повышенными радиусами маневров, за счет тяговооруженности и разгона – здесь они, пожалуй, превосходил и «Миражи» и F-16.
«Не выгорит, не загоним их в положение обороняющихся, – домысливал конфигурацию Беленин, – всегда сможем оторваться. И снова атаковать с произвольного ракурса. В любом случае с хвоста „сушек“ мы их уже стряхнули».
Паша подозревал, что пакистанцы вполне могли остаться без ракет – выпустили все по убегающим бомбёрам. Впрочем, полностью полагаться на это было бы неправильно.
Крылья перевели на 45 градусов, начав ускоряться. От ПТБ они тоже избавились заранее. В общем, были налегке и «в полной боевой». Целеуказанием их обеспечивал А-50, дабы не выдавали себя излучениями РЛС.
Полого взбираясь выше, развернулись почти на 180 градусов, атакуя на встречнопересекающемся курсе.
Дистанция прогрессивно сокращалась, секунды бежали до…
На приборной панели замигали лампочки – инфракрасные «головки» захватили цель. Услышав резкий сигнал в наушниках своего шлема – «разрешение пуска», Беленин нажал боевую кнопку. Самолёт слегка тряхнуло. Яркой вспышкой по глазам стартовала Р-60МК. Её уносящийся в ночь огонёк плясал, мерцал, истончаясь… Вспыхнет подрывом попадания?
Справа из-за головы прочертили две ракеты «ведомого». Тот с чего-то сорвался в эфире на русском: «Чего тянешь? Вторую пускай».
СПО предупреждало – их подсвечивают. Кто бы там ни был впереди – они встречно атаковали.
– Уходим вверх на максимале, – приказал майор, потянув ручку на себя.
Атаку признали безуспешной. Операторы самолёта радиолокационного управления, наблюдающие за разбросанными по экрану метками воздушных целей, лишь отметили, что пакистанцы вдруг хором развернулись, покидая место боя.
На самом деле ночь укрыла, что у одного из уходящих «Миражей» из сопла двигателя валил густой чёрный дым. Истребитель почти дотянул до посадочной полосы и уже выполнял глиссаду, как вдруг перевернулся и рухнул на какие-то ангары. Возникший пожар охватил и стоящий поблизости транспортный С-130.
Аэродромным службам авиабазы Кохат выпала «занятная» ночь.
То, что с лёгкой руки описанного, казалось, вполне поддаётся представлению, наглядно, в условиях ночи, в условиях ночного боя являло собой фрагментарную и порой сумбурную картину. Её, наверное, лучше всего интерпретировали операторы РЛС, что с одной, что с другой стороны, даже в условиях постановки радиолокационных помех разбирая и разделяя, где «свой», где «чужой».
Визуально же небо то тут, то там «вспыхивало» форсажными факелами истребителей, феерическим отстрелом тепловых и инфракрасных ловушек, что сыпали уходящие бомбардировщики. Фонтанировали стартом срывающиеся с пилонов ракеты «воздух-воздух», проносясь искорками и порой лопаясь разрывом своих боевых частей.
По низам «гуляло» ещё разнообразней, частя гирляндами вертолётных «нурсов», контрастно испещряясь вспышками выстрелов, трассерами, всполохами взрывов.
Кульминацией этого фееричного концерта стала детонация склада боеприпасов – ровно тогда, когда боевики ворвались в покинутый русскими лагерь, рассеиваясь в поисках уцелевших – сработала закладка-таймер, унеся более трёх сотен душ к Аллах-акбару.
В то время как «вертушки», кромсая лопастями ещё больше сгустившееся ночной тьмой небо, уже благополучно миновали, пересекли границу, проходя над извивами ущелий, точно призраки. Возвращаясь, унося дыры в борта́х, увозя живых и раненых (на удивление ни одного «двухсотого»), вытащив тех, ради кого… И кто-то из уставших вусмерть бойцов спецназа, в полумраке десантного отсека, возможно, удовлетворённо улыбался, проигрывая моменты – иногда услышать отчаянно-радостное «Братцы! Наши!» дорогого стоит!
Догорала где-то на подступах к Бадаберу техника из состава частей 11-й армии вооруженных сил Исламской Республики. Догорал где-то там же недалеко повреждённый «Миль», оставленный и подожжённый экипажем.
Изрешечённый осколками Су-17 дотянул до Джелалабада – живучесть самолёта, можно сказать, в который раз показала себя на высоте.
Полыхало ещё что-то на авиабазе Кохат. Умалчивать о своих потерях в правилах военных, наверное, всех армий мира, так что разбившийся «Мираж» III не будет никому зачтён в победу.
Вооружённые силы Исламской Республики приводились в боевую готовность, однако в намерениях пакистанских военных просматривалась некоторая сумбурность.
На самом деле самые здравомыслящие головы всё прекрасно понимали – кто стоит за беспрецедентно наглой военной диверсией. Никого не обманули фальшивые опознавательные знаки ДРА на плоскостях, да и кто бы их там ночью разглядывал. Тем более что… при всём желании, избежать «русского языка» в эфире полностью не удалось, и уж тем более мата.
Каких-либо позитивных целей в ответных демаршах против Советов, с которыми у Пакистана даже не было общих границ, исламские генералы не видели.
Только и оставалось – слать в адрес русских кяфиров праведные проклятия.
Этой ночью мало кто из политических кругов и клерикалов Исламабада не был поднят с постели. Созванный экстренный совет занялся составлением ноты протеста, готовя к утру обращение в ООН, а также воззвания к братьям по вере в рамках ОИК (организации «Исламская конференция»). Ещё не зная, что следующий день принесёт Пакистану другие, гораздо большие головные боли, когда на рассвете, сначала с недоразумений и стычек, разбередив старые раны и противоречия, начнётся очередной военный конфликт на Индостане.
Аравийское море
Тропики…
Индийский океан в своём иллюстрированном образе, его тёплые муссоны и само дыхание южных морей ассоциировались именно с этим словом.
С закатом темнота здесь наступает быстро, и очистившаяся конденсатом атмосфера усеивается россыпью знакомо-незнакомых созвездий, горящих ярко и пристально.
И сейчас, покинув внутренние помещения корабля и выбравшись на верхнюю палубу, задрав голову… На севере у горизонта помаргивала Полярная, а с другой стороны… Ах, если бы спуститься чуть-чуть ниже по сетке координат, пересекая невидимую черту «северного тропика», или как его ещё называют – тропик Рака, то тогда можно увидеть знаменитый Южный крест.
Внизу своя иллюминация – подсвеченные плафонами полётной палубы (зелёные, красные огни), вращающиеся лопасти вертолётов оставляли причудливые, светящиеся по кромкам рассекающие воздух круги.
А сразу за срезом и заваленными леерами – чёрный провал океана, лишь за малым исключением фосфоресцирующего свечения кильватера да редко отсвечивающего плёса на гребнях волн.
Небо тоже… Несмотря на застывшую россыпь звёзд, для экипажей взлетающих «вертушек» оно тоже виделось чёрным провалом.
Ночные полёты никто не любил… Ночные полёты над морем, где ориентиры и без того условны, – тем более.
«Улетишь куда-нибудь к ети мать эфиопам, а горючки на остатке – ведро», – балагурили меж собой штурманы и пилоты, не забывая следовать всем пунктам предполётной подготовки, щёлкая тумблерами, сверяя показания приборов.
Ну, дык, в кабинах сидели не юнцы, а счётно-решающий прибор при соблюдении нужных условий позволял штурману привести вертолёт на плавучий аэродром в автоматическом режиме и без участия лётчика. Да и секторальное патрулирование предполагалось выдерживать на курсовых углах крейсера, удобно оставаясь в зоне радиолокационного контроля корабельных РЛС.
Наконец все процедуры были соблюдены, и, получив разрешение, четвёрка Ка-25ПЛ снялась с палубы, уходя «длинной рукой» на дальний поисково-патрульный рубеж.
Уже за тридцать-сорок километров их эхо-сигналы могли пропадать в помехах от поверхности воды, когда они, зависая в точках поиска, опускали на тросе гидроакустические антенны – «послушать» море, сами опускаясь совсем низко.
В ближней зоне, «под собой», гидролокацию и шумопеленгование вели корабельными станциями – бортовыми и буксируемыми.
В ходовой рубке крейсера на контрольном приборе ГАС «Орион» тухла зелёная лампочка «Обтекатель поднят», и если прислушаться к «низам» – гудели двигатели гидравлики, выводя антенну из подкилевой ниши.
Загоралась «красная»: «Обтекатель опущен», поступали данные, операторы принимались колдовать с электроникой, «рисующей» на выносных индикаторах кривые и всплески шумов. Замирали в постах акустики, чутко чуть касаясь ладонью лопуха наушника, внимая к понятным и непонятным звукам, будь то винты своего корабля, контакт с неизвестной ПЛ или далёкий крик касатки-охотницы.
На ходовом мостике вахта в привычном ритме штатной работы: мерцающие шкалы приборов, баюкающий гуд аппаратуры, подпевающий писк сельсинчиков. Пощёлкает динамик трансляции – запрос или радиоотклик… безответно шуршащая приёмная частота.
На развёртке РЛС бегущий по кругу луч поискового вектора «вспыхивает» ближними метками кораблей ордера – БПК «Николаев» и «Петропавловск» следуют «невидимые» на флангах.
В «штурманской» по ленте курсографа елозит самописец: крейсер меняет галс, скорость снижена до семи узлов – лебёдка в транце разматывает кабель-трос с «телом» ГАС «Вега» – на сто метров вниз, в толщу – «пощупать» воды под слоем температурного скачка.
Из ГКП крейсера, осуществляющего общее управление, поступал запрос дежурного офицера:
– ГГ, доложите обстановку!
Гидроакустики:
– Горизонт осмотрен. Эха нет!
Сверху, с ГКП:
– Мух не ловите, ищите лучше!
– Горизонт осмотрен. Эха нет.
И может, вдруг объявят:
– Обнаружен контакт. Пеленг… дистанция…
Чтобы, отсчитав минуты ожидания, отбить:
– Контакт потерян.
Сверху настаивают:
– Проверьте сектор.
Уйдёт по тревоге в небо пара дежурных «Камовых», выставивших в предполагаемом районе несколько буёв, чтобы погодя сообщить:
– Восстановить контакт не удалось. Контакт ложный.
* * *
– А ведь на эти самые звёзды смотрел и Магеллан, и Кук…
– А? Это да. Для галактики триста-пятьсот лет, как для нас секунда, ничего не меняется, – Вову-особиста Скопин узнал по голосу, коротко обозначив кивок, – а вы что ж это – не «низами» – коридором, а прямо через полётку сюда топали? Вообще-то… – Капитан 2-го ранга осуждающе покачал головой – на палубе как раз готовили следующую в очерёдности четвёрку «Камовых»: ныли приводы подъёмников, «рожая» собранного по-походному ангарного винтокрыла, катали вручную, ёрзал тягач, раскладывались лопасти, запускали на разогрев движки. – Вообще-то техника безопасности не одобряет праздношатающихся во время боевой работы. И не спится же вам…
Сам он в данный момент здесь оказался непреднамеренно. Случилось то, что нередко бывает, когда дела делаются в спешке «давай-давай», порождая неизменно сопутствующий бардак. А подробней: сбагрив прикомандированных «пассажиров» и всё их материальное обеспечение, спустя сутки вдруг выяснили, что не «всё».
Инженер ТЭЧ, в ведении коего числился груз, божился, что по спискам «учёта приёмки-убытия» всё сходится, показывал подотчётные бумажки… Тем не менее в одном из «сусеков» обнаружились не отданные чужие ящики.
Командир сходил лично удостовериться.
– Оно как получилось, – оправдывался за подчинённых подполковник, старший БЧ-6, – они пометили то, что наверх поднимать, и пошли дальше. А другие раздолбаи, видимо, попутали и не всё помеченное наверх подняли. Вот и пожалуйста. Вскрывать мы не стали, мало ли, но судя по маркировке, ничего там секретного – оружейка. Хуже если перепутали и что-то «своё» вместо ушло – наверху-то всё «по единицам» сошлось. Теперь однозначный головняк – ворошить со сверкой придётся. Чёрт!
«Уж точно – чёрт! – попенял Скопин, поднимаясь на лифте из ангара вместе с одним из вертолётов. – Теперь перед адмиралом распинаться. Хорошо хоть не лично – скинуть рапортичку и получить ответный втык».
Здесь особист и застал его.
Пока он стоял у кормового среза, в сторонке от крайней взлётно-посадочной площадки, краем уха слыша, от привычки подмечать любой непорядок, как комэск распекает кого-то из технарей за «неисправное ВАКС (выпрямительное устройство) на ВПП № 3»… и как всё порешали, запустив движки «вертухи» от бортовых аккумуляторов, чиркая подмокшими спичками – досадуя на них и непритязательно дивясь.
– Ловко же у вас, тащ подполковник, получается всякий раз меня отыскать, где бы я ни был.
– Так я вас тут не раз подмечал, – подсунул огонёк «комитетчик», – любите это место – покурить, да глядя за корму? Вона как переливается.
– Да. Бывает, – можно было и не отвечать, но дым хорошо влился в лёгкие, привнеся то, что от него требовалось: – Кильватер… он порой точно живёт своей жизнью: в пенных водоворотах, взбитых винтами, высматривают добычу чайки, его любят использовать дельфины, равно как и плыть «оседлав» волну, что гонит судно. Многим нравится смотреть вперёд по курсу, с носа, с баковых надстроек: брызги из-под форштевня, крутой вход на волну, всё такое. А мне вот здесь. Что-то в этом есть – когда вокруг океан, и корабль словно завис в безбрежье, только вот эта исходящая полоса показывает, ориентируя, что мы двигаемся. Есть в этом и нечто почти роковое: исчезающий вдаль пройденный путь… Как прожитая жизнь. Обернуться можно, но чтоб вернуться…
– «Вернуться», – ухватился за последнее слово офицер КГБ, – домой захотели?
Кавторанг молчал. Отвлечённый символичными образами мозг не сразу уловил подоплёку.
«Домой? А вопросик часом не с подковыркой? Не производная ли это того разговора с Терентьевым – о якобы моём разочаровании в обретённом „совке“? Интонации только товарищ с Лубянки выбрал какие-то странные. Му́тит что-то? И чего вдруг сейчас?»
«Москва» снова меняла галс.
В этот раз причина исходила от руководителя полётов – крейсер становился для удобства пилотов на ветер, который к этому моменту немного разгулялся, и волочащийся за кораблём кильватер выгибался дугой.
– Во всяком случае, – улыбнулся на это особист, – бывает, что и кривые дорожки приводят в интересные места.
Как-то натянуто улыбнулся.
Пакистан – Индия
Пакистанские вооружённые силы, что называется, лихорадило: с одной стороны, как положено приграничные части, армия, воздушные силы были подняты по тревоге; с другой – обладающие информацией о причинах всей этой суматохи офицеры не понимали: «зачем?» Защищаться уже было не от кого – виновники-шурави сделали своё дело и убрались восвояси. Скорей всего, в большинстве уже покинув и территорию Афганистана.
Вторгаться в соседнюю страну также не предполагалось. Какие-либо боевые действия с русскими (по крайней мере, открытые) вести не планировалось – себе дороже.
И можно было ещё раз повторить: никаких позитивных перспектив в прямом военном противостоянии с Советами руководство Пакистана не видело.
Зато в Дели все эти военные приготовления приняли на свой счёт. А вполне возможно, что только и ждали повода. Как-то уж быстро там у них всё от провокаций, одиночной пальбы и перестрелок между пограничными нарядами перешло к столкновению регулярных войск.
Причина всё та же – «неразрешённая территориальная проблема принадлежности Кашмира». Конфликт переходил к ожесточённым столкновениям, обе стороны вводили в действие тяжёлую артиллерию и бронетехнику. В небе в жёстких схватках сходилась истребительная авиация.
Обе стороны несли потери.
В околоигровом пространстве
На йеменские аэродромы советская морская авиация стала базироваться с начала восьмидесятых. Противолодочные самолёты совершали патрульные рейды в северные районы Индийского океана и чаще использовались не по назначению – как воздушные разведчики.
И в этот раз – неблагодарная работа: поиск американской АПЛ, следующей неочевидным маршрутом, что предполагало барраж над обширной акваторией практически на пределе боевого радиуса, кидая из ночного неба в тёмные воды Аравийского моря гидроакустические буи, работая на бреющих высотах магнитометром.
Принимая во внимание заданные и сложившиеся обстоятельства поисковой операции, как и вообще шансы обнаружить «американку», учитывая и то, что засветло она, скорей всего, уже будет в зоне действия вертолётов с ПКР «Москва», Ил-38 с авиабазы Эль-Анад взлетел за четыре с половиной часа до восхода солнца.
Вторая машина задержалась по техническим причинам.
Удача пришла со стороны: с утра 27 апреля советская служба радиоразведки, прослушивающая все радиостанции в регионе, включая гражданские – береговые, судовые, перехватила сообщение японского танкера, увидевшего «в точке координат» (условно на выходе из Оманского залива) всплывшую неизвестную субмарину.
В штабе флота знали – своих подводных лодок там быть не могло, а значит… Значит, эфирные сплетни-протечки радиостанций нейтралов и не только, работали и на советскую сторону.
Получив курсовую наводку, Ил-38 немедленно лёг на крыло, разворачиваясь к указанному месту.
– Вот она, родимая! – воскликнул радостный штурман-навигатор, тыча пальцем. – Не наврали.
Разумеется, цель перво-наперво засекли радаром. Теперь сменив эшелон, совершая облёт на снижении, наблюдали визуальную картину, проходя на «бреющем»: серый силуэт надводного корабля в дрейфе… Поблизости у его борта чёрная сигара с торчком рубки.
– Отбивай в полк РДО: подтверждение! – приказал радисту командир экипажа. – На ПЛ возможна неисправность, лишение хода или ещё чего. Иначе чего бы ей здесь торчать, да ещё с сопроводителем. Кто это рядом с ней, кстати – эсминец или фрегат?
– Бортовой номер 1065.
– На буксир не взяли…
– Значит, надеются устранить повреждения. Как там радиационный фон?
На эскадру контр-адмирала Паромова сообщение о субмарине поступило с минимальной задержкой, пройдя короткий путь инстанций.
В 10:00 по Москве (в восемь по местному) в командном пункте флагмана на планшете тактической обстановки появится соответствующая пометка. К ряду прочих.
В первую очередь (ещё ночью) покинули свои места, исчезнув с радаров, два пакистанских корабля-наблюдателя.
С их стороны это было очень предусмотрительно и очень своевременно – уйти ещё до первых выстрелов и обмена ударами на стыках спорного Кашмира. Здесь в море против индийской морской группировки пара устаревших фрегатов однозначно не жильцы.
Утром ВМС Индии прервали совместные учения, уведя наличные силы. Не иначе как переориентируясь на отражение возможных пакистанских атак, а также с задачей самим нанести удар по береговым базам противника.
Прежде чем уйти, индийцы снова «напугали» историями о пакистанской субмарине, в этот раз хотя бы предоставив некую детализацию, в минимале основанную на совокупных данных разведки. Речь шла о подводной лодке типа «Агоста» французской постройки, с указанием названия и тактического номера (их, этого типа, в пакистанском флоте всего-то и было две).
В походном штабе контр-адмирала Паромова на основании столь ненадёжной информации, существенно менять свои планы резона не видели. Все эти «индийские подробности», наряду с расплывчатыми формулировками, типа «установлены кратковременные гидроакустические контакты», давали повод думать, что индусы, на самом деле, так и не локализовав противника, всего лишь стараются показать свою компетентность в вопросе.
Ещё Паромов явочным порядком (ну как явочным – надлежащие согласования с Москвой, безусловно, последовали) «прикарманил» себе приписанный к КЧФ противолодочный корабль «Проворный», который ранее пребывал с миссией в Индии, в рамках совместных и экспортных флотских программ.
Посчитав оперативное прикрытие «Минска» вполне достаточным (ракетный крейсер «Варяг», СКРы «Порывистый» и «Ревностный», БПК «Способный» плюс подошедший «Твёрдый»), контр-адмирал решил удовлетворить запрос капитана 2-го ранга Скопина на усиление его КПУГ.
Вышедший из базы в Мумбаи «Проворный» был уже более чем на полпути.
В целом же корабли советской эскадры оставались в месте прежней дислокации в выжидательной позиции.
По реализации операции «Бадабер» конфликт на границе, между вооружёнными силами ДРА (понимать: группами советского спецназа) и пакистанскими регулярными частями, развития не получил. Хотя в Москве со стороны Исламабада ожидали любой реакции.
Каких-то других дополнительных директив от Генштаба контр-адмиралу Паромову не поступило. Пока.
КПУГ, флагман ПКР «Москва»
Воздушные цели попали в поле зрения РЛС «Ангара» и «Восход» практически одновременно. Совпали и доклады:
– Цель воздушная… Малозаметная, дистанция устанавливается.
Последнее дополнение прозвучало с характерной неуверенной заминкой, на которую поначалу командир и не обратил внимания, больше занятый тем, чтобы принять чашку дразнящего утреннего кофе у вестового, аккуратно мостясь (дабы не пролить её полнющую) в массивном командирском кресле ходовой рубки.
Между тем доклады группы ОНВО продолжали поступать:
– Цель парная! Пеленг сто шестьдесят пять градусов! Параметр близкий к «нулевому» – идут практически прямиком на нас.
– Ну-у, – прихлёбывал горячее кэп, – это уже даже не интересно.
Пеленг, с которого приближались неизвестные самолёты, говорил сам за себя – вчера оттуда же заявились «Стратофортрессы».
– Прилетали раз – прилетят и повторно.
Однако чуть погодя с поста РЛС «Восход» дали понять, что параметры всё же не те. И пост РЛС «Ангара» подтвердил: «…это другие».
И «эртээсники» согласились! – перехватив в эфире переговоры на «английском», вместе с тем так и не зафиксировали типовую работу самолётных радаров. А спустя несколько минут уже было окончательно ясно, что это не В-52 – громилы бомбёры оставляли бы на экранах метки существенно жирнее.
Наконец, дали точную дистанцию до «неизвестных», уточнив:
– Цели низкоскоростные.
– Предупредите сигнальщиков на азимут для установления визуального контакта, – распорядился командир, – «низкоскоростная», говорите? Я кофе-то успею допить, прежде чем они явятся? Надо будет посмотреть – что за такие «незваные» к нам.
Успел. Допил. Успев выслушать краткий доклад вахтенного офицера, касающийся текущих моментов в задаче ПЛО. Обязательно ознакомившись и с общим положением дел.
Утро 27 апреля крейсер «Москва» вместе с БПК эскорта встречал, по-прежнему и всецело ориентируясь на обнаружение американской АПЛ, в выделенном секторе направлением на юго-запад.
ЦУ «сверху» и данные разведки всё ещё сохраняли силу (сообщение от Ил-38 будет принято только к 8:10 по местному поясному времени).
Корабли елозили море, неизменно отрабатывая все режимы: в пассиве – шумопеленгацией, и работая в активе – по эху – отражённому сигналу импульсов ГАС. Впрочем (это было известно), в условиях изотермии моря акустические системы подводных лодок всегда слышат «грохот» винтов кораблей-охотников гораздо раньше… на порядки.
Знали: «американки», как правило, ходят на глубинах сто – сто пятьдесят метров, а обнаружив за собой слежение, уже на дальности сорок-пятьдесят миль начинают манёвр уклонения, погружаясь на двести – двести пятьдесят, отрываясь… Поэтому весь расчёт строился на работе авиагруппы, включая две единицы, базирующиеся на БПК сопровождения.
Уже по светлому времени суток нормативы вылетов экипажей доводились до средних и выше средних показателей (боевая готовность была все же не по «номеру один»). В полётных планшетах: нарезанная на квадраты или полосы акватория, наиболее вероятные пути подхода и район обитания ПЛ, а по сути… слепой поиск.
Разделяясь на тактические «четвёрки», Ка-25ПЛ уходили на максимальные дальности 100–120 километров, зависая так и эдак: фронтом, клином, крестом – «макали» на тросе «Прибор-10» – гидроакустическую станцию пассивной прослушки. Подозрением на «контакт» сбрасывались гидроакустические буи.
По итогам на стол лёг отчёт за текущий период:
– Время поиска и слежения два часа тридцать минут, из них вертолётами общий налёт семь часов. Использовано РГБ-Н столько-то…
Чтобы утром, отложив журнал учёта, командир, возможно, хмыкнул:
– Пробросались в море телевизорами…
Так и было. Утром, допив кофе до коричневого осадка-гущи и услышав: «Товарищ командир, цели на подлёте!» – капитан 2-го ранга Скопин отложил вахтенный журнал, брякнув под нос:
– Пошли, что ли… Поглядим, – ни к кому не обращаясь, так, для себя.
Снаружи перекликающиеся на крыше рубки сигнальцы́ сразу показали направление на самолеты… уже различимые, но ещё трудно опознаваемые.
На глазах вырастая в сетке оптики, затем и просто на глазах, забирая в сторону, видимо, чтобы не нарушать международные правила: нельзя выходить на боевой курс, – одна машина правила параллельно траверзу крейсера, другая пошла на вираж, дав крен, чем позволив себя лучше рассмотреть, блеснула винтами.
– Но это не индийский «Ализе́»! – уверенно определил Скопин, приглядевшись: – Двухмоторный, двухбалочный – два киля, прямое крыло, угловатые формы, невелик. Что-то знакомое, но…
Порылся в памяти: подобная аэродинамическая схема не самая распространённая, но опознать, что же это может быть, не имея сравнительных фото?!.
Обе «Рамы» неторопливо прогудели мимо корабля, посверкав обильным остеклением фонарей, показав, наконец, опознавательные знаки.
– «Юс марине»! – тут же, на крыле мостика, стояли старпом и мичман (старший команды сигнальщиков), ловя самолёты в бинокли. У мичмана был наготове справочник «Авиация капиталистических государств» в синей воениздатовской обложке, который он уже торопливо перелистывал, выискивая:
– Вроде нашёл. Этот похож. Точно он – ОV-10 «Бронко»! Многоцелевой… для борьбы с партизанами? Ёпрст! Тут-то он что делает?!
Командир отобрал справочник, глянул: скудно, всего две странички.
«Ага. Тут тебе не там… не тырнет с цветными картинками».
И поинтересовался:
– А что, на корабле нет авиационного «Джейна»?
– А должен быть? – вопросом на вопрос отозвался помощник, снова уставившись в бинокль. – Прижужжали к нам, как мухи на… сладкое.
– Мухи, они предпочитают вообще-то иные повидла, – оборвал Скопин. Ему не понравился хамоватый ответ старпома, захотелось отбрить, но не нашёл ничего лучше.
Против ожидания парочка американских разведчиков (на большее эти самолётики не тянули) не стали задерживаться, завершив разворот, полезли на потолок, отчего, вкупе с подвывающими движками и перемалывающими воздух пропеллерами, казались совсем медлительными. Поплыли обратно, туда, откуда пришли.
– И улетели, – озадаченно подал голос мичман, – но в воздухе висят, что наши «кукурузники».
– Это самолёты палубного базирования, иначе откуда бы им взяться, – вернул справочник командир, – стало быть, где-то и носитель. Надпись на борту «Marines» указывает на принадлежность к Корпусу морской пехоты США. А эту пехоту-кавалерию возят на универсальных десантных кораблях, на которых базируются и вполне себе реактивные самолёты.
Свяжитесь с флагманом: где-то в пределах тысячи километров на южные румбы, вероятно, имеем американский УДК типа «Тарава». Или «Иводзима», на худой конец.
– Насчёт «маринес» и УДК – тут всё ясно, – заговорил старпом, подчёркнуто давая понять, что по части знания боевых средств условного противника у него всё в порядке. И выразил недоверие: – Но почему в пределах тысячи километров, в чём логика?
– В том, что максимальная дальность по ТТХ у этих малышек, в перегоне, чуть более двух тысяч. Заметили, кроме ПТБ3 на подвесках ничего больше не висело. Прилетели, глянули, удостоверились и по-быстрому ушли. Даже до «Минска» не сбегали. Я думаю, от лимита по топливу.
USS «Saipan», US Marine Corps
Классификация десантных кораблей в термине «УДК» – это скорей «изобретение» советского флота. У американцев данный подкласс в оригинале называют «штурмовыми десантными вертолётоносцами» – Landing Helicopter Assault (LHA).
Этим всё и определялось: боевая специфика – работа по берегу. Действия против корабельной группировки для LHA не предусматривались.
Обретение в составе авиагруппы самолётов вертикального взлёта-посадки AV-8 «Harrier», несомненно, расширяло боевые возможности десантного вертолетоносца. Однако все в тех же задачах – лёгкий дозвуковой штурмовик выступал в роли непосредственной поддержки морпехов.
В свою очередь Фолклендская война показала, что английский СВВП вполне может использоваться более универсально.
Командовал на мостке USS «Tarawa» (LHA-1) кэптен Ньюмен Роджер Ли.
Получив задание «поприсутствовать наблюдателем в виду советско-индийских учений» – вполне заурядное, но не совсем типичное для десантного корабля, Ньюмен сразу и предполагал использовать только имеемую на борту авиацию.
Для начала, входящие в состав авиакрыла два лёгких турбовинтовых штурмовика OV-10 «Бронко», обладающие минимальной скоростью устойчивого полета всего 90 километров в час, удачно вписывались в задачу разведки-барража и длительного мониторинга за соединением «красных». А как основное: кэптен Ньюмен, в общем-то, не исключая какие-то осложнения, могущие возникнуть в ходе «взаимодействия на острие» с русскими, немного «раздел» задержавшийся в базе систершип «Сайпан», по возможности насытив свою авиагруппу «Харриерами».
Эскортируемый одиночкой-эсминцем типа «Кунц» (все, чем на текущий момент оперативно располагала база Диего-Гарсия… как ни странно), «Тарава» чертил «пунктир» длиною в 1700 морских миль, поднимаясь к «норду».
На протяжении всего маршрута из регионального центра управления флота периодически поступали телеграммы с текущими сводками и детализирующими данными. А именно: уточнялось место советской эскадры, обозначенное В-52 (подтверждённое спутником); прояснялись моменты относительно дислокации индийских кораблей. Обязательно доводилась перспективная диспозиция своих сил – какие боевые единицы окажутся в непосредственном взаимодействии.
Утром 27 апреля штаб прислал сообщение: «Атомная субмарина „Greenling“, вышедшая из Персидского залива, в связи с техническими неполадками задерживается», погодя обнадёжив – «ненадолго».
Утром (первые «звоночки» в разведывательное управление Минобороны США начали поступать из офиса ЦРУ) уже не оставалось сомнений, что стычки на границе в районе Кашмира между вооружёнными силами Пакистана и Индии переросли в настоящие боевых действия с использованием авиации и тяжёлой полевой техники.
Комитет начальников в Пентагоне пока не созвали, ввиду разницы в поясном времени (Вашингтон ещё спал – ночь), но оперативный штаб ВМС уже работал! Аналитики просчитывали вероятности, прогнозируя дальнейшую эскалацию конфликта, оценивали причастность Советов, в той или иной мере: вмешаются, использовав развёрнутую в Аравийском море эскадру, или?..
На приёмный пост «Таравы» в связи с меняющейся обстановкой и повысившейся степенью угрозы посыпались новые вводные, под грифом «срочно», усложняя приоритеты и уровень задачи. Теперь, распоряжением командования, обязывалось не просто мониторить, но выйти на контакт с оперативным соединением флота «красных» и, ни много ни мало, своим слежением связать свободу действия русских. Этот оперативный режим требовалось поддерживать до подхода «главных сил».
– «В случае вмешательства Советов в военные действия на стороне Дели перейти от пассивных контрмер к активным», – зачитал вслух последние строчки кэптен Ньюмен, уже мысленно выругавшись: «Проклятье».
Капитан обоснованно видел свою задачу ограниченной и, при всей своей трезвой оценке возможностей корабельной группировки русских, прекрасно понимал: не его это дело, не для «Таравы».
«Перейти к активным контрмерам! Чем? Что-то там спешит на усиление из Персидского залива – фрегат, эсминец… и то с какими-то проблемами. А с подплавом взаимодействие и связь, как дали понять вышестоящие инстанции, будет осуществляться „длинным плечом” – через штаб. Иначе: у подводников свои обособленные задачи и своя операционная зона. И уж, конечно, ничего не решит подход сутками-тремя позже „Сайпана“. Тут русских могут напугать только „Большие парни” – ударные авианосцы типа „Нимиц“ или „Китти-Хок“, например».
Капитан Ньюмен, командуя «кораблём с полётной палубой» водоизмещением в 40 тысяч тонн, называл ударные авианосцы «Большими парнями» не потому, что они больше «весили», – дело в возможностях их полноценного авиакрыла.
«В любом случае, – продолжал мысль кэптен, – вклиниваться сейчас с такими наличными силами в боевые порядки русских априори поставить себя в уязвимое положение. Тактически правильно будет по прибытию в контактную зону, выверенно выбрать ту дистанцию, на которой советские палубные „Форджеры“ с их малым боевым радиусом не смогут до нас дотянуться. В то время как собственные AV-8A будут свободно перекрывать эти расстояния. Разумеется, не забывать следить за подводной обстановкой, в том числе контролируя РЛС-горизонт, дабы не подпустить близко какую-нибудь неприятность, оснащённую дальнобойными противокорабельными ракетами. У большевиков с этим всегда было на уровне».
Случись противоборство в воздухе, прямое ли, косвенное – тут Ньюмен видел за собой только позитивные моменты, не сомневаясь, что его ребята смогут потрепать нервы «красным коллегам», летающим на заведомо худших машинах.
Справочники с ТТХ советских кораблей и самолётов лежали перед ним на столе, уже неоднократно пересмотренные: «Любопытное совпадение: авиагруппа корабля класса „Киев“ не превышает шестнадцати дозвуковых штурмовиков. Равное количество – 16 самолётов сейчас и на борту „Таравы”.
Англичане любезно поделились некоторыми удачно апробированными в ходе Фолклендской войны тактическими приёмами… что-то там приводящее к срыву атаки управляемых ракет. Русский… как там они его называют – Yak-38, так не может.
Наличие на „Harrier“ радара… впрочем, – Ньюмен запнулся в мыслях, сам не заметив, как англичане из любезных, в его восприятии, мигом стали никчёмными, – наличие на борту AV-8A британского изделия, похожего на радар, особой роли не играет. Не обеспечивает эта их паршивенькая „Blue Fox“ нормального целеуказания. Однако на „Яках“ и такого не стоит».
Все эти рассуждения ответственного офицера строились из предположений худшего сценария – если дело дойдёт до радикальных приказов. «Худшего» при данном соотношении сил – затевать драку, не создав тройной перевес, на взгляд Ньюмена, было просто непрофессионально… не то чтобы он не хотел, так или иначе при случае, проучить коммуняк.
Ответственный офицер на другой стороне – капитан 2-го ранга Скопин – немного ошибся с расстоянием. «Тарава», сиротливо сопровождаемый эсминцем, был уже в пределах четырёхсот миль, продолжая двадцатиузловым ходом сокращать подлётные километры. За то время пока «Бронко» на крейсерской скорости вернутся на палубу, дистанция аккурат «ляжет» в технические параметры боевого радиуса «Харриеров».
Капитан Ньюмен обдумывал лишь нюансы: готовить «птичек» уже сейчас или выждать ещё миль пятьдесят, чтобы они могли уверенно дотянуться до отстоящего дальше от передовой советской корабельной группы авианосца «Kiev»-class.
