Несколько месяцев спустя

Глава 27

Сегодня прекрасный день – по множеству причин. Не далее как прошлой ночью, когда я легла в постель и принялась считать плюсы своей ситуации, их набралось столько, что я очень быстро дошла до сотни с лишним. Видимо, в конце концов я уснула, но могла бы считать всю ночь напролет и так и не закончить.

А сегодня радостей у меня еще больше, слишком много, чтобы их сосчитать.

Светит солнышко. На улице тепло, на небе ни облачка. Я только что вошла в «Ридженси гранд» и поднимаюсь по алым ступенькам навстречу мистеру Престону, который только что забрал у новоприбывших гостей их багаж.

– Молли! – говорит он, расплываясь в широкой улыбке, которая озаряет все его лицо. – Как приятно увидеть тебя на работе, а не в переполненном зале суда.

– Разве сегодня не прекрасный денек, мистер Престон?

– Что есть, то есть, – соглашается он. – Мы на работе, а Родни за решеткой. В мире все как полагается.

Интересно, настанет ли когда-нибудь день, когда при упоминании имени Родни со дна моего желудка не будет подниматься волна кислоты, а челюсти не будут сжиматься?

– А где Хуан Мануэль? – спрашивает мистер Престон.

– Он скоро появится. Его смена начинается через час.

– Наши воскресные планы в силе? Я уже мечтаю о его энчиладас. Знаешь, в том, что касается еды, я скорее консерватор, а уж после смерти жены так и вовсе перестал замечать, что я ем. Но этот твой мужчина, он просто распахнул передо мной дверь в новый гастрономический мир. Может, даже слишком широко.

Он со смешком похлопывает себя по животу.

– Ему будет очень приятно это слышать, мистер Престон. И да, мы ждем вас с Шарлоттой в воскресенье в обычное время. Я, пожалуй, пойду. Сегодня надо многое сделать! У нас свадьба и конференция. Мистер Сноу говорит, все номера забронированы на неделю вперед. Передавайте привет Шарлотте.

– Непременно, моя дорогая девочка. Береги себя.

Мистер Престон отворачивается, чтобы помочь кому-то из гостей. Я толкаю крутящуюся дверь и вхожу в лобби. Оно так же великолепно, как и в первый день, когда я его увидела, – строгая мраморная лестница, золотые перила в виде змей, изумрудные плюшевые диванчики, шум и толкотня гостей, служителей и носильщиков, снующих туда-сюда. Я делаю глубокий вдох и направляюсь к лестнице, ведущей в подвал. Но когда я уже готова спускаться, я замечаю чопорных пингвинов за стойкой регистрации. Они перестали работать. Они все смотрят в мою сторону. Некоторые перешептываются, но мне на них ровным счетом наплевать.

Из-за двери за стойкой регистрации появляется мистер Сноу.

– Молли! – восклицает он при виде меня и спешит мне навстречу. – Ты выступила блестяще. Просто блестяще!

Мне трудно сосредоточиться на его словах. Все мое внимание поглощено пингвинами: я пытаюсь сообразить, почему они так уставились на меня в этот раз.

– Я всего лишь сказала правду, – говорю я мистеру Сноу.

– Да, но именно эта правда, именно твои показания стали решающими. Ты держалась так спокойно и уверенно. И у тебя настоящий дар в том, что касается слов, и потрясающая память на мелочи. Судья это увидел и понял, что ты – надежный свидетель.

– Почему они так на меня пялятся? – спрашиваю я.

– Прошу прощения? – переспрашивает мистер Сноу, потом прослеживает мой взгляд по направлению к стойке регистрации. – А, понятно, – говорит он. – Если бы меня попросили высказать мои предположения, я бы сказал, что они в восхищении. Я бы сказал, что так они выражают свое уважение.

Уважение. Я настолько не привыкла быть объектом подобных взглядов, что не смогла их расшифровать.

– Благодарю вас, мистер Сноу, – говорю я. – Пожалуй, мне пора. Сегодня у меня много номеров, которые необходимо привести в безупречное состояние, а, как вы понимаете, номера сами себя не приберут.

– Это уж точно. Хорошего тебе дня, Молли.

Я спускаюсь вниз, в подсобные помещения. Там душно и тесно, как обычно, но меня это никогда не смущало, ни в малейшей степени. Я останавливаюсь перед моим шкафчиком, на дверце которого висит моя униформа, свежевыстиранная и тщательно выглаженная, в тонкой, как паутинка, пластиковой обертке. Она – это еще один плюс. Это вещь неземной красоты.

Я несу ее в раздевалку и переодеваюсь. Потом возвращаюсь к шкафчику и открываю его. Детектив Старк давным-давно вернула мне песочные часы, подарок Жизели, и я храню их на верхней полочке как напоминание. О ней. О нас. О нашей странной дружбе, которая была и которой не было.

Пора.

Я обзавелась новым аксессуаром, дополнением к униформе, который тоже храню в шкафчике. Это продолговатый позолоченный значок, который я ношу над сердцем. На нем написано: «МОЛЛИ ГРЕЙ, СТАРШАЯ ГОРНИЧНАЯ».

Смелым и неожиданным решением мистер Сноу с месяц назад повысил меня. Не в моих правилах злословить, но, похоже, рабочая этика Шерил не соответствовала высоким профессиональным стандартам мистера Сноу, потому что он снял ее с начальственной должности и назначил вместо нее меня.

За этот месяц я внедрила в рабочую практику кое-какие полезные нововведения, чтобы улучшить общую производительность и командный дух в улье. Во-первых, перед каждой сменой я собственноручно забочусь о том, чтобы тележка каждой горничной была целиком и полностью укомплектована всем необходимым. Я обожаю эту часть моей работы: укладывать брусочки мыла и миниатюрные флакончики шампуня в лотки, пополнять запасы салфеток для полировки и чистящих средств, складывать свежие белоснежные полотенца идеально ровными стопками. По особым дням, таким как День матери, я оставляю для горничных маленькие подарочки в их тележках, например коробочку шоколадных конфет с небольшой карточкой, на которой написано: «От горничной Молли. Знай: твоя работа прекрасна».

Еще одно полезное нововведение касается того, каким образом мы начинаем нашу смену. Все горничные собираются вместе со своими тележками и договариваются о честном и справедливом распределении номеров как в плане количества комнат, так и возможности заработать чаевые. Я совершенно ясно дала понять Шерил, что у нее нет права совать свой нос в комнаты, закрепленные за другими горничными, и, если она присвоит себе хотя бы цент из чужих чаевых, я безо всякой жалости вышвырну ее из улья и напоследок перееду ее же собственной тележкой.

В нашей команде горничных пополнение. Его зовут Рики, и он сын Солнышка. Шерил язвительно заметила, что он шепелявит и подводит глаза, – два факта, которые, честно говоря, настолько неуместны, что я не заметила ни того ни другого за весь период его месячного обучения. А вот на что я обратила внимание, так это на то, с какой скоростью он учится новому, как безупречно, без единой складочки, застилает постели, до блеска натирает стекла и приветствует гостей с манерами изысканного придворного. Он, как говорят менеджеры, просто находка для отеля.

Вместе с повышением в должности я получила и прибавку к зарплате, и ввиду этого обстоятельства и того, что теперь за квартиру мы платим вдвоем, основала свое собственное «Фаберже». Там пока немного, всего несколько сотен долларов, но у меня есть план. Я буду откладывать деньги до тех пор, пока не скопится достаточно, чтобы снова записаться на курс гостиничного менеджмента в местный колледж. С позволения мистера Сноу я буду совмещать работу с учебой и через год или два, окончив курс с отличием, вернусь к работе в «Ридженси гранд» на полный день с новыми умениями и более полными познаниями в области гостиничного менеджмента.

Но пожалуй, самая большая перемена, которая произошла в моей жизни, – это то, что теперь у меня официально есть кавалер. Говорят, сейчас принято называть его партнером, и я пытаюсь приучить себя к этому термину, хотя каждый раз, когда я произношу его вслух, в голове у меня всплывает выражение «соучастник преступления», что в некотором роде так и было, хотя в то время я об этом не подозревала.

Когда Хуан Мануэль наконец получил разрешение на работу и вернулся на кухню «Ридженси гранд», мистер Сноу предложил ему пожить в своем собственном номере в отеле столько времени, сколько ему понадобится, чтобы встать на ноги. Но по вечерам и выходным, когда мы не работали, мы с Хуаном проводили много времени вместе. Я не сразу смогла заставить себя поверить в то, что он и в самом деле тот, кем кажется, а именно хороший человек, без намека на гнильцу. И полагаю, он тоже не сразу поверил в то, что я такая же.

Я научилась судить друзей по их делам, а дела Хуана говорят сами за себя. Среди них есть важные вещи, как, например, его выступление в суде, на котором он сказал, что я понятия не имела о незаконной деятельности, которая творилась в отеле. Но есть и мелочи, вроде ланчей в пакетиках из коричневой бумаги, которые он готовит для меня и которые я забираю с кухни каждый день ровно в полдень. Внутри пакетика лежит восхитительный сэндвич и что-нибудь сладкое, что он кладет, чтобы меня порадовать, – песочное печенье, шоколадная конфета, а время от времени – кекс с отрубями и изюмом.

У меня все еще бывают дни, когда я испытываю острую тоску по бабушке, и, когда я пишу Хуану сообщение, чтобы сказать ему, что мне грустно, он тут же отвечает: «БПТ ННУ». Он приносит пазлы, которые мы с ним собираем вместе, или просто помогает с уборкой. Если и есть что-то, что поднимает настроение лучше хорошей уборки, – это хорошая уборка в хорошей компании. Со своей стороны, когда я понимаю, что Хуан грустит и скучает по своим родным, я воздерживаюсь от предложения быстренько это исправить при помощи салфеток. Вместо этого я обнимаю и целую его.

Два месяца назад я спросила Хуана Мануэля, не хочет ли он переехать из отеля ко мне.

– Из соображений финансовой экономии, – пояснила я. – Помимо всего прочего.

– Я соглашусь только при условии, что ты позволишь мне мыть всю посуду.

Я с неохотой согласилась.

С тех пор мы живем в моей квартире в полном согласии – делим пополам квартирную плату, вместе готовим еду, вместе звоним его родным, вместе ходим за покупками и в «Олив гарден»… и не только. Хуан Мануэль разделяет мою любовь к «Туру по Италии». Мы часто играем с ним в игру, как будто мы оказались на необитаемом острове и должны выбрать только какую-то одну часть «Тура по Италии», которую можем съесть.

– Ты можешь выбрать только что-то одно: цыпленка с пармезаном, лазанью или фетучини с соусом альфредо.

– Нет, я не могу выбрать. Это невозможно, Молли.

– Но ты должен. Нужно выбрать что-то одно.

– Я не могу выбрать. Я лучше умру.

– Я бы предпочла, чтобы ты остался жив и здоров, большое тебе спасибо!

В последний раз мы с ним играли в эту игру в «Олив гарден». Он наклонился вперед через стол и поцеловал меня, прямо под висячей лампой, и при этом ни на миг не положил локти на стол, потому что такой уж он человек.

Сегодня мы с ним тоже идем в «Олив гарден», вдвоем, только он и я. У нас есть что отпраздновать. Вчера был важный день для нас обоих. Мы оба выступали в суде по делу Родни. Шарлотта несколько недель готовила нас к перекрестному допросу, к любому каверзному вопросу, который защита могла нам задать. В итоге Хуана Мануэля вызвали для дачи показаний передо мной, и он поведал суду всю печальную и неприглядную правду. Он рассказал, как лишился документов, как Родни угрожал расправиться с ним и его родными, как его заставляли работать на Родни и регулярно истязали. В результате защитник Родни обрушился не на Хуана Мануэля. Он обрушился на меня.

«Вы в самом деле полагаете, что суд поверит в то, что вы ни о чем не подозревали, когда каждое утро в самом буквальном смысле стирали кокаин со столов?»

«Правильно ли будет утверждать, что вы были сообщницей мистера Блэка?»

«Жизель ваша подруга? Поэтому вы ее защищаете?»

Мне очень хотелось сказать им, что Жизель не нуждается в моей защите – больше не нуждается, поскольку ее обидчик, мистер Блэк, мертв. Но я усвоила от Шарлотты, что в суде, когда в вопросе звучит предположение, отвечать на него не обязательно. И поскольку я не хотела попасть впросак, я позволила Шарлотте возразить. А сама ничего не сказала.

Детектив Старк неоднократно пыталась добиться того, чтобы Жизель появилась в суде, но все напрасно. Однажды ей удалось поговорить с Жизелью по телефону. Ее засекли в отеле в Сен-Тропе. Детектив Старк умоляла Жизель вернуться в страну и выступить в суде. Жизель спросила, кто обвиняемый, а когда узнала, что это Родни, а не я, сказала: «Черта с два, нет. Я не собираюсь возвращаться».

– А она не сказала почему? – спросила я.

– Она сказала, что и так потратила слишком много времени на отъявленных мерзавцев. И что теперь, когда она впервые в своей жизни свободна, с нее хватит. Она сказала, что явится в суд только при условии, что я выслежу ее и вручу повестку лично в руки. Еще она сказала, что это я следователь, а не она и что это моя обязанность – засадить злодея за решетку.

Это было очень похоже на Жизель. Когда детектив Старк рассказывала мне все это, я прямо-таки слышала ее голос.

В конце концов я вышла на трибуну, и лишь Хуан мог подтвердить мою версию этой истории.

По всей видимости, выступила я хорошо. На трибуне я держалась спокойно, и судья принял это во внимание. Шарлотта говорит, большинство свидетелей решает, что на них нападают, и начинают либо агрессивно обороняться, либо ломаются.

Я же привыкла к обзывательствам и намекам относительно моего характера. Я привыкла к словесным перепалкам и колкостям. Меня осыпают ими ежедневно, а я нередко об этом даже не догадываюсь. Я привыкла к тому, что слова – моя единственная защита.

По большей части находиться на свидетельской трибуне мне было нетрудно. Все, что от меня требовалось, – это выслушивать вопросы и отвечать правду, мою правду.

Сложнее всего мне пришлось, когда Шарлотта попросила меня рассказать суду о моих воспоминаниях о том дне, когда я обнаружила мистера Блэка мертвым в постели. Я рассказала им о том, как мистер Блэк едва не сшиб меня с ног у входа в номер. Как я потом вернулась в номер еще раз, но Жизели там уже не было, как я заглянула в дверь спальни и увидела мистера Блэка, лежащего на кровати. Я рассказала им все подробности, какие смогла вспомнить, – про бутылочки с алкоголем на столике в гостиной, открытый сейф, рассыпанные по полу таблетки, разбросанные в разные стороны туфли мистера Блэка, три подушки на кровати вместо четырех.

– Три подушки, – произнесла Шарлотта. – Сколько подушек обычно лежит на кровати в «Ридженси гранд»?

– Наш стандарт – четыре подушки. Две твердые, две мягкие. И могу вас заверить, я всегда строго следила за тем, чтобы на той кровати было ровно четыре чистые подушки. Я человек, для которого несущественных мелочей не существует.

По залу суда пронесся приглушенный смех, смех надо мной. Судья призвал к порядку, и Шарлотта попросила меня продолжать.

– Расскажите суду, Молли. Вы никого не видели в номере или в коридоре, никого, кто мог бы унести с собой пропавшую подушку?

И вот тут-то наступила самая сложная часть, то, что я никогда ни с кем не обсуждала, даже с Шарлоттой. Но я подготовилась к этому моменту. Я репетировала его много ночей подряд, между подсчетом плюсов моей ситуации и подсчетом овец.

Я собралась с духом, чтобы не выдать свое волнение ни дрожью в голосе, ни смущенным взглядом. Я сосредоточилась на приятном шорохе крови в ушах. Я слышала, как она мягко пульсирует, набегая и отступая, точно волны где-нибудь на далеком пляже.

– Я не была одна. В той комнате, – сказала я. – Сначала я думала, что одна, но это было не так.

Шарлотта круто обернулась и воззрилась на меня.

– Молли?! – сказала она. – О чем вы говорите?

Я сглотнула, потом продолжила:

– После того как я в первый раз позвонила на ресепшен и попросила кого-нибудь прислать, я повесила трубку. Потом повернулась к выходу из спальни. И тогда я увидела…

– Молли, я хочу, чтобы вы очень хорошо подумали, прежде чем говорить, – посоветовала мне Шарлотта спокойным тоном, хотя глаза у нее расширились от тревоги. – Я сейчас задам вам вопрос, а вы должны будете ответить на него абсолютно честно. Что именно вы увидели?

Она склонила голову набок, как будто ничего не понимала.

– На дальней стене напротив меня висело зеркало.

Я сделала паузу и стала ждать, когда Шарлотта сообразит. Это не заняло у нее много времени.

– Зеркало, – повторила она. – И что же в нем отражалось?

– Во-первых, я сама, мое перепуганное лицо. Во-вторых, за спиной у меня, слева, в темном углу рядом со шкафом Жизели, стоял… человек.

Я впилась взглядом в Шарлотту. Казалось, ее разум лихорадочно работает, точно сложная машина, пытаясь проникнуть в мои мысли и решить, как действовать дальше.

– А… у этого человека было что-нибудь в руках? – спросила она.

– Подушка.

По залу суда пробежал шепот. Судья призвал к порядку.

– Молли, а этот человек, чье отражение в зеркале вы увидели тогда в темном углу, присутствует сейчас в зале суда?

– Боюсь, я не могу с полным правом это сказать.

– Потому что вы не знаете?

– Потому что в тот самый момент, когда я обернулась, чтобы посмотреть на этого человека в темном углу напрямую, я упала в обморок. А когда очнулась, его там уже не было.

Шарлотта медленно кивнула. Она тянула время.

– Разумеется, – произнесла она. – Вы ведь вообще склонны падать в обморок, верно, Молли? Детектив Старк показала, что вы один раз упали в обморок на пороге своей квартиры, когда вас арестовали, и еще один раз в полицейском участке, я ничего не путаю?

– Да, все верно. Я падаю в обморок в состоянии крайнего нервного напряжения. И я совершенно определенно пребывала в состоянии крайнего нервного напряжения, когда меня ошибочно арестовали. И точно так же я пришла в состояние крайнего нервного напряжения, когда посмотрела в то зеркало и поняла, что в номере я не одна.

Шарлотта принялась расхаживать туда-сюда перед трибуной, потом остановилась прямо передо мной.

– И что произошло, когда вы пришли в себя? – спросила она.

– Когда я пришла в сознание, я снова позвонила на стойку регистрации. Но тогда в номере уже больше никого не было. Только я. Ну, то есть я и труп мистера Блэка, – уточнила я.

– Возможно ли такое, Молли, – я не спрашиваю, он это был или нет, – но возможно ли такое, что этим человеком в том темном углу был Родни Стайлз?

Адвокат Родни вскочил на ноги.

– Возражение! Наводящий вопрос!

– Поддерживаю, – ответил судья. – Адвокат, вы хотите переформулировать свой вопрос?

Шарлотта некоторое время молчала, хотя я сомневаюсь, что это потому, что она думала. Я в это время внимательно разглядывала Родни. Его адвокат наклонился вперед и что-то шептал ему на ухо. Я задалась вопросом, какими эпитетами меня награждают в этот раз; впрочем, не то чтобы это имело какое-то значение. На Родни был очень дорогой c виду костюм. Когда-то этот мужчина казался мне таким красивым, сейчас же, глядя на него, я лишь недоумевала, что вообще могла в нем находить.

После долгого молчания Шарлотта наконец произнесла:

– Вопросов больше не имею, Ваша честь. – Она обернулась ко мне. – Спасибо, Молли.

Я уже было решила, что все закончилось, но потом вспомнила, что это только половина дела. Адвокат Родни неторопливым шагом направился ко мне и, остановившись прямо передо мной, смерил меня взглядом. Это меня не особенно смутило. Я привыкла к таким взглядам. Мир хорошо меня подготовил.

Я сейчас не воспроизведу дословно, что именно было сказано, но помню, что стояла на своем, излагая ту же самую историю в том же самом виде каждый раз, когда меня спрашивали. Я ни разу не запнулась, потому что очень просто говорить правду, когда ты знаешь, где правда, а где нет, и когда ты провел для себя четкую линию. Однако в какой-то миг во время перекрестного допроса адвокат Родни начал наседать на меня особенно яростно.

– Молли, в вашей истории есть один момент, которого я до сих пор не понимаю. Вас несколько раз привозили в полицейский участок. У вас была масса возможностей рассказать детективу Старк о человеке, которого вы видели в углу номера в тот день. Тем самым вы, возможно, вывели бы себя из круга подозреваемых. И тем не менее вы раз за разом умалчивали о том, что видели в номере кого-то еще. Вы ни единого слова об этом не сказали. И если поведение вашего адвоката что-то значит, она, по всей видимости, тоже ровным счетом ничего об этом не знала до сегодняшнего дня. Чем вы это объясните, а, Молли? Может, на самом деле там никого не было? Или вы защищаете кого-то другого? Или, когда вы взглянули в то зеркало, все, что вы в нем увидели, это отражение вашего же собственного виноватого лица?

– Возражение. Психологическое давление. Самого отвратительного свойства, – вмешалась Шарлотта.

– Принимается, за вычетом последней фразы.

По залу пронеслись шепотки.

– Я перефразирую свой вопрос, – сказал адвокат Родни. – Вы солгали детективу Старк, когда в самый первый раз рассказывали ей о том, что увидели в том гостиничном номере.

– Я не лгала, – возразила я. – Напротив. Вы все читали протоколы допроса. Возможно, вы даже смотрели видео с моими показаниями, которые я дала в самый первый день в том грязном полицейском участке. Я практически первым же делом сообщила детективу Старк в самых недвусмысленных выражениях, что, когда я объявила о себе, входя в номер, мне показалось, что в номере был еще кто-то, кроме меня. Я специально попросила ее занести это в протокол.

– Но детектив, по всей видимости, подумала, что вы имели в виду мистера Блэка.

– Вот почему додумывать за другого человека опасно, – сказала я.

– А-а, – отозвался он, расхаживая туда-сюда перед трибуной. – Значит, вы утаили правду. Вы не стали ничего пояснять. Это ведь тоже ложь, Молли.

Он покосился на судью, который еле заметно опустил подбородок. Я подумала, что Шарлотта, возможно, вмешается, но она не вмешалась. Она сидела на своей скамье, молчаливая и неподвижная.

– А не могли бы вы, Молли, поведать нам, почему вы не сочли необходимым пояснить следователям ваше утверждение о том, что в номере был кто-то еще и что этот человек держал в руках подушку?

– Потому что я…

– Потому что вы что, Молли? Вы производите на меня впечатление человека, который за словом в карман не лезет, так что давайте проясним этот вопрос. Это ваш шанс.

– Я не была на сто процентов уверена, что именно я видела. Я привыкла сомневаться в себе и в собственном восприятии окружающего мира. Я отдаю себе отчет в том, что я другая, понимаете, не такая, как большинство людей. Мое восприятие будет отличаться от вашего восприятия. И потом, люди не всегда меня слушают. Я часто боюсь, что мне не поверят, что мои соображения не примут во внимание. Я всего лишь горничная, никто. И то, что я увидела в тот миг, показалось мне сном, хотя теперь я знаю, что это было наяву. Что там был кто-то, у кого был веский мотив убить мистера Блэка. И это была не я, – сказала я.

С этими словами я посмотрела на Родни, а он посмотрел на меня. На его лице появилось совершенно новое выражение. Такое впечатление, что он впервые за все время увидел во мне ту, кем я на самом деле являюсь.

Зал взорвался, и судья снова призвал всех к порядку. Мне задали еще несколько вопросов, на которые я ответила четко и учтиво. Но я понимала, что все, что бы я ни говорила дальше, уже не имеет никакого значения. Я понимала это, потому что видела лицо Шарлотты. Она улыбалась, и эта улыбка была для меня чем-то новым, чем-то, что я была намерена добавить в свой мысленный каталог под буквой В, которая означала «восхищение». Я удивила ее, поразила до глубины души, но ничего не испортила. Все выходило по-нашему. Вот что говорила ее улыбка.

И она была права. Все действительно вышло по-нашему.

Я вновь вспоминаю все то, что произошло вчера в зале суда, и против воли улыбаюсь сама.

От моих воспоминаний меня отрывают Сунита и Солнышко, направляющиеся ко мне. Они только что заступили на смену. Обе в безупречно чистой и отглаженной униформе, с аккуратно убранными волосами. Они молча останавливаются передо мной, что совершенно в порядке вещей для Суниты и абсолютно нехарактерно для Солнышка.

– Доброе утро, дамы, – приветствую их я. – Надеюсь, вам не терпится поскорее приступить к приведению номеров в идеальное состояние.

Обе продолжают молчать. Наконец Солнышко произносит:

– Давай. Скажи ей!

Сунита выходит вперед.

– Я хотела сказать: ты поймала змею. Теперь в траве чисто, благодаря тебе.

Я не очень понимаю, что именно она хочет сказать, но вижу, что это комплимент.

– Мы все хотим, чтобы в отеле было чисто, так ведь?

– О да! Где чистота, там и зелень!

Ее слова доставляют мне огромное удовольствие, потому что она цитирует мою же собственную фразу, которую я произнесла на последнем тренинге для горничных. «Где наводят чистоту, там и зелень тут как тут». Под зеленью я имела в виду деньги – чаевые, купюры. Фраза показалась мне весьма остроумной, и мне приятно, что Сунита ее запомнила.

– Большие чаевые сегодня и в будущем! – провозглашает она.

– Это будет очень хорошо для нас всех, – говорю я. – Ну что, идемте?

И мы без промедления беремся за тележки и направляемся к лифтам.

Но ровно в ту минуту, когда мы подходим к лифтам, в кармане у меня начинает вибрировать телефон.

Двери лифта распахиваются.

– Поезжайте сначала вы. Я подожду следующего, – говорю я.

Они вдвоем уезжают, так что я без помех могу проверить мой телефон. Это, скорее всего, Хуан Мануэль. Он частенько присылает мне сообщения во время рабочего дня, всякие пустяки, которые вызывают у меня улыбку, – фотографию, на которой мы с ним вдвоем едим мороженое в парке, или какую-нибудь новость о его родных в Мексике.

Но это не Хуан Мануэль. Это сообщение из банка. Сердце у меня ухает в пятки. Я не переживу скверных финансовых новостей. Я открываю сообщение и читаю:

«Солнечные Кайманы отправил(а) вам 10 000 долларов (США). Деньги были автоматически зачислены на ваш счет».

Там есть еще сообщение для получателя, которое состоит всего из двух слов: «Долг благодарности».

Сначала я думаю, что это какая-то ошибка. Но потом до меня доходит. Солнечные Кайманы. Каймановы острова.

Жизель.

Жизель прислала мне подарок. И она сейчас именно там – на ее любимом острове, на вилле, которую она так хотела и которую просила мистера Блэка переписать на ее имя за несколько часов до его смерти. Мистер Блэк уступил. Он сдался. Об этом проговорились на суде адвокаты Родни. Когда в последний день своей жизни он выскочил из номера, запустив в Жизель обручальным кольцом, он передумал. Он взял дарственную на виллу на Кайманах из сейфа. Я случайно увидела ее краешек, который торчал у него из нагрудного кармана, когда он едва не сшиб меня с ног у двери номера. Несмотря на то что они с Жизелью поссорились, он направился прямиком к своим адвокатам и велел им переписать виллу на ее имя. Это было последнее его дело, которое он сделал перед тем, как вернуться в отель. Это многое объяснило.

Я представила себе Жизель, нежащуюся на солнце в шезлонге. Наконец-то она получила то, чего всегда хотела, пусть и не таким образом, как ожидала. И деньги у нее тоже откуда-то появились, пусть это и не были деньги мистера Блэка, – деньги, которые можно было пустить на исправление ошибок.

Она прислала мне подарок. Огромный, многократно увеличивающий «Фаберже» подарок.

Подарок, который я не смогла бы вернуть, даже если бы и захотела.

Подарок, распорядиться которым я была намерена с умом.