Глава 71

– Если вы услышите команду пилота: «Эвакуация, эвакуация, эвакуация», – сказала стюардесса, – прежде всего убедитесь, что территория снаружи воздушного судна безопасна.

Она произнесла: «Эвакуация, эвакуация, эвакуация» – таким скучающим, бюрократически монотонным голосом, что было смешно. Так никого не заставишь прислушаться к своим наставлениям.

Девушка, занимавшая место 12F, перестала обращать внимание на стюардессу: инструкция об ответственности пассажиров, сидящих в этом ряду, ее не интересовала. Никакой самолет не упадет во время пандемии. Это превысило бы количество катастроф в вечернем выпуске новостей. В любом случае, если произойдет крушение, что невероятно, мускулистый парень с соседнего кресла отпихнет ее в сторону и откроет дверь для выхода.

Она подергала маску на лице. От нее чесалась кожа.

Все беспрерывно возились со своими масками, пытаясь приспособиться к этому странному новому миру, видны были только усталые глаза да затуманенные испариной очки. Некоторые люди спускали маски с носов, чтобы освежиться и вдохнуть зараженного микробами воздуха. Две женщины через проход от девушки с кресла 12F протирали откидные столики и подлокотники кресел антибактериальными салфетками, будто подчищали следы на месте преступления.

Девушка выглядела как участница гранж-группы из девяностых. Волосы окрашены в чернильно-черный цвет и сбриты с одного бока, драные джинсы, мотоциклетные ботинки с толстой подошвой и множество гремучих побрякушек, от которых срабатывали металлодетекторы в аэропорту: браслеты в виде змей, ожерелье с черепушками.

Девушка летела в Аделаиду повидаться с матерью.

Рейс откладывали много раз, будто для того, чтобы уж наверняка обеспечить всем пассажирам дурное настроение. Пока она возьмет из проката арендованную машину и доедет до дома своего детства, будет десятый час. Она предполагала, что мать будет лежать в теплой и уютной постели, закутанная в одеяло, недоступная клопам, именно такой девушка оставила ее в золотистом свете зари много месяцев назад.

– Пока, мам! – сказала она. – Люблю тебя!

Ответа не последовало.

Вечером накануне того утра она приготовила матери обед, как делала всегда, приезжая к ней. Изысканный, с выверенным числом калорий, на большой тарелке. Две котлеты из ягненка в панировке из трав (весь жир срезан с хирургической аккуратностью). Восемь стручков зеленой фасоли. Ложка картофельного пюре, выложенного на тарелку идеальной маленькой горкой. Мать продолжала пристально следить за тем, что ест. Коварные калории так и рвутся пролезть на твою тарелку, а оттуда – в твое тело. Иногда калории могут найти тебя даже во сне.

Ее мать, одетая как для церкви, хотя никогда туда не ходила, смела все до последней крошки с этой большой белой тарелки и выковыряла зубочисткой застрявшие между зубами кусочки мяса, попутно объявляя, что обед был недурен.

Потом она долго принимала душ, чистила зубы, переодевалась в ночную рубашку и накидывала халат, после чего садилась на диван смотреть телевизор со стопкой водки (алкоголь с наименьшим количеством калорий, ни углеводов, ни жиров, ни сахара) и двумя таблетками снотворного. Врач сказал, что ей нужно принимать только одну, за полчаса до сна, но что он понимает? Мать девушки сказала: «Решения нужно принимать самостоятельно, когда речь идет о твоем здоровье». Она заглатывала по две таблетки каждый вечер и спала как убитая.

Девушка долго стояла на кухне и смотрела на тарелку своей матери, прежде чем смахнула обглоданные кости в мусорное ведро. Потом она вышла в гостиную и сказала матери в затылок:

– Разве ты не учила меня никогда не доедать всего, что лежит на тарелке?

– Ты поняла это превратно! Учи своих детей не оставлять ни крошки.

– У тебя было другое правило: «Никогда не доедай все со своей тарелки», – возразила девушка.

Она взглянула на полки, где были выставлены все ее медали и призы, взяла один кубок из наименее престижных – всего лишь второе место на региональном конкурсе «маленьких танцовщиц», но по размеру он был едва ли не самый большой и внушительный. Позолоченная фигурка делающей пируэт балерины на низком белом мраморном пьедестале.

Девушка помнила, как она танцевала, чтобы получить этот приз, потому что она помнила все. Помнила, как мать тонко улыбнулась своей маленькой балерине. И эта едва заметная улыбка стала крошечной наградой девочке за мозоли на пальцах ног и синяки под ногтями, за боль в голенях, в лодыжках, в спине, но превыше всего – за боль в животе от безжалостного голода.

– Ты не помнишь? – спросила девушка мать. – Если я забывала оставить что-нибудь на своей тарелке, ты запирала меня в комнате. Хорошие танцовщицы должны научиться следить за своими калориями.

Мать продолжала смотреть в мерцающий экран телевизора.

– Я не понимаю, почему мы сейчас об этом говорим.

Девушка тоже не знала, почему завела этот разговор. Ссора не входила в ее планы. Она пришла сюда попрощаться, потому что переезжала в другой штат со своим новым парнем – ирландцем, художником. Он считал ее нормальной. Считал, это мило, что она была балериной. Его сестра тоже балерина. Девушка знала, что балетный опыт его сестры кардинально отличается от ее собственного.

– Иногда ты запирала меня в комнате, дав только воду. Мне приходилось рассчитывать, на сколько ее хватит. Поступать так с маленькой девочкой… это было ужасно жестоко. Я думала, что буду сидеть там вечно. Я думала, что умру. Вероятно, я была близка к смерти. Несколько раз. – (Никакой реакции.) – У меня расстройство пищевого поведения, – продолжила девушка. – У меня проблемы со щитовидной железой, с уровнем железа, с зубами, пищеварением, мозгом, личностью. Я… не в порядке. – Она помолчала. – Ты сломала меня.

Из телевизора раздался и смолк взрыв консервированного хохота.

Наконец ее мать заговорила, немного нетерпеливо, слегка задорно:

– Ты всегда была такой лгуньей, Саванна. У тебя в комнате стоял телевизор. Как у маленькой принцессы в замке! Только взгляни на эти призы! Ты не думаешь, что у меня имелись более интересные занятия, чем мотаться с тобой по балетным концертам и конкурсам? У меня была своя жизнь, знаешь ли!

Вот, значит, как она жила с этим. Как многие живут со своими сожалениями и ошибками – просто мысленно перекраивают собственную жизнь. Эта женщина, например, заново создала себя в образе преданной матери, как будто балет был любимым занятием ее дочери, а не ее безумной идеей.

– Ты обладала весьма средним талантом, – после долгой паузы продолжила мать. Голос ее начал слабеть – снотворные таблетки постепенно делали свое дело. – Ты не была ничьей протеже, как твой брат. Я знала это с самого начала.

«Твой отец подсуетился», – засыпая, подумала мать.

Девушка сложила себя. Аккуратно. Геометрически. Как фигурку оригами.

Она вернулась на кухню и убрала там быстрыми уверенными грациозными движениями. Терла приставшее к плите пятнышко жира туго намотанной на большой палец тряпкой, пока оно не исчезло. Подмела пол. До блеска намыла раковину.

Вернулась к своей любящей матери в гостиную и застала ее крепко спящей на диване: голова откинута назад, открытый рот принял идеально овальную форму, как у вертящейся карусели на ярмарке.

Сегодня днем мать сказала, что иногда снотворное оказывает действие слишком быстро, она засыпает на диване и просыпается с болью в пояснице, причем сказала это так, будто ее дочь была в чем-то виновата.

Поэтому девушка решила взять на себя ответственность. Она выключила пультом телевизор.

– Давай-ка отведем тебя в постель, соня! Чтобы спина у тебя не болела!

Ей пришлось тащить мать, подхватив под мышки, но та была легкой как воздух, как крошечная балерина. Девушка доволокла ее до ближайшей спальни, которая оказалась той, где раньше жила она сама, со старым замком на двери.

Теперь считается незаконным иметь спальни, которые запираются на замок снаружи. Проблемы безопасности.

Когда девушка росла, похоже, проблем безопасности не существовало.

Она взгромоздила мать на свою бывшую кровать, плотно натянула одеяло поверх ее груди, расправила его и подоткнула под подбородок.

Справившись с этим, девушка обнаружила, что запыхалась и дышит часто, но с неким контролируемым радостным возбуждением, как будто выполнила какой-то экстраординарный, но всем известный, исключительный, но необходимый элемент танца вроде тридцати двух фуэте на пуантах.

– Спи крепко, не позволяй клопам кусаться. – Девушка поцеловала мать в лоб и ощутила на своей щеке ее теплое дыхание. В дверях она сказала: – Теперь мне нужно запереть эту дверь. Таково правило. Ты обглодала все кости, как мерзкая маленькая свинья!

Девушка нашла ключ от спальни там, где мать всегда держала его, – в плошке со всякой дребеденью. Эту милую вещицу подарил ей бывший муж. На ней были изображены, как на карикатуре, обнимающиеся мужчина и женщина. Над их головами витали сердечки и надпись: «Любовь – это… когда тебя любят в ответ».

Он был одним из самых милых мужей, научил девушку готовить, а потом ушел, забрав свою фамилию вместе с кухонными принадлежностями. Если бы он остался, то не допустил бы, чтобы с ней произошло то, что произошло.

Многие люди могли прекратить это, если бы только знали, если бы пригляделись повнимательнее, потрудились задать вопрос или выслушать.

Были учителя и другие балетные родители, врачи, которые могли бы заметить. Например, пластический хирург, который смотрел ее в детстве. Доктор Генри Эджворт. Мать отвела ее к нему на прием, чтобы узнать, можно ли «пришпилить» к голове ее «ужасные уши» и во что это обойдется. Это стоило слишком дорого.

– Я хочу есть, – шепнула девочка доктору, пока тот изучал ее «ужасные уши», и он усмехнулся, словно это было забавно, что ему довелось осматривать недоедающего ребенка.

Недавно он дорого заплатил за свой добрый смешок, хотя думал, что заплатил условленную цену за связь с потаскушкой, которую подцепил в ночном клубе. В любом случае все было по-честному.

Пока ее мать в ту ночь спала, девушка сходила в супермаркет, купила шесть коробок оптимальных для питания протеиновых батончиков. Они выглядели такими вкусными! Она приобрела поддон бутылок с водой, стянутых термоусадочной пленкой. Принесла эти запасы в спальню и оставила на полу рядом с кроватью. Мать мирно дышала ртом.

Девушка написала ей шутливую записку: «Кажется, тут много, но тебе придется расходовать припасы продуманно. Помни: главное – самодисциплина!»

Она снова заперла дверь.

В тут ночь девушка улетела в Сидней. Это было до закрытия границ, тогда еще можно было перемещаться по стране со своим новым парнем-ирландцем и не думать о таких вещах.

Она не рассчитывала, что проведет в отъезде столько времени. Она была занята! Жизнью! Отношения не сложились, но она познакомилась с новыми людьми, повидалась со старыми друзьями и знакомыми. Закончила кое-какие дела. Пару раз на нее неожиданно сыпались кучи денег. Она даже немного занималась благотворительностью. Она «дотянулась», как говорят американцы, до своего знаменитого и успешного брата, и он отнесся к ней по-доброму. Они договорились, что снова свидятся, когда этот обезумевший мир вернется в норму. Он сказал, что больше не хочет видеть ни одного из их психованных гребаных родителей, и она его поняла. Она тоже не хотела, правда, но она преданная дочь, как ее мать была преданной матерью.

Ключ висел у нее на шее на цепочке. Казалось важным, даже крайне существенным держать его при себе. Это демонстрировало любовь.

– Возвращаетесь домой? – спросил ее мускулистый сосед по ряду, когда самолет начал двигаться к взлетной полосе. В это время люди повсюду возвращались домой. Поверх маски соседа смотрели собачьи глаза.

Стюардесса показывала, что нужно делать, если с потолка выпадет кислородная маска. Сперва снимите защитную маску. Вирус больше не будет вашей главной заботой!

– Еду навестить мать, – сказала девушка.

Есть много способов, которые сообразительный пожилой гражданин мог, должен был, обязан и, вероятно, использовал бы, чтобы освободиться из запертой спальни. Вышибить дверь. Стучать в окно. Позвать соседей. Кричать соседям – спальня находилась на втором этаже и выходила окнами на кирпичную стену, но все равно дозваться кого-нибудь можно. Ребенок мог пялиться на окно, сделанное из толстого стекла и прочно закупоренное слоями старой непроницаемой краски, и не видеть способа, как открыть его, но взрослый найдет разумное решение. «Если бы я была взрослой, то смогла бы выбраться отсюда» – вот что в детстве думала девушка. Она жаждала быть взрослой, с деньгами, едой, а также с силами и средствами, но была ребенком, просто ребенком, мечтавшим о бобовом ростке, по которому можно выбраться из этой комнаты и залезть на небо. Ей не нужно было золото великана. Ей хотелось слопать его обед.

Она до сих пор чувствовала себя маленькой, пойманной в ловушку и мятущейся, не важно, какие действия предпринимались ею в попытках унять боль, все более отчаянных. Воспоминания не стирались из ее памяти, как у других людей, и она смирилась с этим, но не понимала, почему боль усиливалась по мере того, как она взрослела и все сильнее отдалялась от тех времен.

– Я тоже, – сказал ее сосед. – Ваша мать живет одна?

– Да, – ответила девушка, понимая, что он имел в виду, но подумала: «Мы все одиноки». Даже когда окружены людьми или лежим в постели с любимым человеком.

Какой-нибудь дружелюбный сосед по дому, вероятно, мог заглянуть к ее матери, чтобы проверить, как она, по прошествии одной, двух или трех недель, хотя если вы рассчитываете на внимание дружелюбных соседей, то вам самим нужно быть такими.

Так что это маловероятно.

Или, может быть, ее мать сейчас лежит в постели и спокойно разворачивает свой последний вкуснейший протеиновый батончик, делая глоток воды из последней бутылки, плавая по бесконечной ряби моря телевизионных волн ровно так же, как делала раньше ее испорченная дочь, когда, ускользая от жестоких спазмов голода, погружалась в другие реальности жизни незнакомых людей.

Может быть, ее мать создала комедийную версию самой себя.

Девушка представила улыбающегося клона своей матери – она вытирает руки о передник и прижимает к себе заблудшую дочь: «Утром я встала и от души посмеялась! Ты заперла меня, маленькая негодница!»

Вероятно, в доме будет пахнуть сладкой выпечкой и любовью.

Но может быть, и нет.

– Мы с мамой собираемся вместе изолироваться, – сказал парень с соседнего кресла. – У нее аутоиммунное заболевание, так что ей нужно быть осторожнее. Это страшно.

– Да, – отозвалась девушка. – Очень страшно. – Она потрогала висевший на шее ключ. – Мы сейчас должны держать своих родителей взаперти.

Сумасшедший хохот родился у нее в груди и застрял между ртом и маской. Ткань на вдохе пристала к губам, на выдохе отлепилась, и девушка представила, что на голову ей надели и плотно завязали вокруг шеи полиэтиленовый пакет. Парень-сосед ничего не заметил. Он совсем не знал эту девушку, сидевшую рядом и разделявшую с ним ответственность пассажиров из двенадцатого ряда. Маски – это так здорово! Так полезно, дает такую защиту! Никто не представляет, что под ними творится. Она могла быть кем угодно по своему выбору, любым человеком, который был ему сейчас нужен.

В динамиках затрещал голос пилота:

– Экипажу приготовиться к взлету.

Девушка туже затянула ремень безопасности, как делают нервные пассажиры, и почувствовала, что парень это заметил, что он тревожится за нее, как тревожатся милые, хорошо воспитанные юноши за хрупких, испуганных девушек. Он нуждался в хрупкости. Она даст ему хрупкость. Одета неправильно – образ скромной девушки из соседнего дома подошел бы лучше, – но все дело в том, как себя подать.

Загудели моторы. Момент перед отрывом от земли всегда кажется невероятным. Противоречащим законам природы. Но постоянно происходят вещи, которые с виду противоречат законам природы.

Самолет поднялся в воздух.

Девушка посмотрела вниз, на лоскутное одеяло пригородной местности: крошечные домики с задними двориками и плавательными бассейнами, машинки размером со спичечный коробок едут по петляющим улочкам мимо спортивных площадок и теннисных кортов.

Отсюда, с высоты облаков, жизнь казалась такой мирной и управляемой. Запрыгивай в свою спичечную коробку на колесиках и поезжай в этот милый маленький городок, чтобы заработать себе на жизнь! Заходи в эти симпатичные магазинчики и покупай продукты на обед! Люби и корми своих детей! Стремись к исполнению своих желаний и плати налоги! Почему одним людям до невозможности трудно делать такие простые вещи, а другим легко?

Ее сосед по креслу описывал свою мать:

– Она домоседка. Не особенно активная.

– Моя мать другая, – сказала девушка.

Она увидела женщину, очень похожую на себя. Женщина наполняла ванну и проверяла температуру воды, бултыхая в ней рукой, чтобы перемешать и получить желаемую. Увидела, как та поздно вечером стоит у двери в ее спальню с дополнительным одеялом, потому что вдруг стало прохладно. Увидела, как она снимает платье с вешалки просто потому, что это подходящий ей цвет, а потом хлопает в ладоши от удовольствия при ее появлении из примерочной. Девушка увидела женщину, которая яростно ругает ее за плохое поведение, но затем, оставив прошлое позади, двигается дальше, как будто даже самые ужасные поступки можно простить.

Девушка сказала:

– Моя мать играет в теннис.