Глава 70

Стояло холодное голубое солнечное августовское утро. Трудно было представить, что в этом кристально чистом воздухе витает смертоносный вирус.

Стэн Делэйни послушно выполнял упражнения на растяжку, предписанные ему дочерью для защиты дряхлых коленей, прежде чем выйти на корт. Они с женой собирались постучать ракетками. Слегка.

«Вы никогда не играли слегка», – говорила Бруки.

Джой тоже делала предписанные Бруки упражнения, сбоку от него, когда у Стэна зазвонил телефон.

– Ради бога! – Джой выкатила глаза.

Она жаловалась, что Стэн слишком привязан к своему мобильнику. Он все время носил его в кармане и клал рядом с тарелкой, когда они ели. Она говорила, что это дурной тон. Он считал, что в том-то и смысл этой проклятой штуковины.

Стэн взглянул на экран:

– Это Логан.

– Быстро, быстро отвечай тогда! – Джой не могла допустить, чтобы звонок от кого-нибудь из детей остался без ответа, особенно теперь, после всего, что случилось. Когда-нибудь они, вероятно, посмеются над этим, но их смех всегда будет иметь призвук ужаса.

– Папа, – сказал Логан.

Стэн крепко сжал телефон. Голос Логана звучал каким-то чужим.

– Да, приятель? – Стэн весь подобрался, готовясь услышать о чьей-то смерти или какой-нибудь катастрофе.

– Ты помнишь моего друга Хиена?

– Конечно, я его помню.

– У него есть сын. Шестилетний. Хиен давно уже просил меня прийти и посмотреть, как тот играет в теннис, а я все откладывал, но сегодня утром я подумал: «К черту все это! Ребенок все равно сидит дома и учится онлайн», – так что я наконец пришел, и знаешь, папа… – Логан помолчал, и во время этой паузы надежда ртутью пробежала по венам Стэна. – Я никогда такого не видел.

Стэн смотрел, как волоски у него на руке становятся дыбом.

– Значит, он хорош, да?

– Да, папа, он хорош, черт побери!

Когда Стэн впервые увидел игру Гарри Хаддада – ребенка, нога которого до того дня не ступала на корт, – это было для него сродни лицезрению какого-то чуда природы. Только тренер мог говорить так, как сейчас говорил Логан, а Стэн знал, что Логан – прирожденный тренер, даже если этот болван сам того не понимает.

– Слушай, прошло много времени… – испытующе продолжил Логан.

Логан понизил голос, будто делился каким-то постыдным секретом, и произнес:

– Думаю, я хочу тренировать его.

Стэн мысленно ударил кулаком по воздуху.

– Что? – спросила Джой. – В чем дело?

– Ему повезет, если ты за него возьмешься, – сказал Стэн.

Последовала пауза, и, когда Логан снова заговорил, голос его звучал тверже:

– Ты думаешь, я справлюсь?

– Я это знаю.

– Он слушает, – сказал Логан.

– Да, – произнес Стэн. – Это здорово, когда они слушают.

Истинные таланты жадно впитывают в себя все, что ты можешь им дать. Они слушают советы и применяют их на практике. Они расцветают у тебя на глазах.

– Я думаю, он доберется до самого верха, папа.

– Может быть. Этого не предугадать. Но все бывает.

Стэн хотел сказать, что это не важно, дойдет ли ребенок до самого верха, важно то, что Логан снова включился в свою жизнь. Он хотел сказать, что быть тренером – это не какая-то уступка, шаг назад или компромисс и Логан снова может стать частью прекрасного мира тенниса, где все имеют значение: не только звезды, но и тренеры, и судьи; «игроки выходного дня» и «социальные игроки», выходящие на корт ради контактов с нужными людьми; родители с безумными глазами и визжащие фанаты, одобрительные крики которых поднимают звезд на высоты, иначе для них недостижимые.

Но на это потребовалось бы больше слов, чем имелось у него в запасе, поэтому Стэн отключился и вкратце передал содержание разговора Джой, которая сразу много чего наговорила по поводу самого Хиена и его матери, никогда не игравшей в теннис, насколько ей известно, но с виду была спортивной, так что можно биться об заклад, откуда внук унаследовал свой талант, и высказала надежду, что мальчик не озорной, потому как Хиен в детстве много шалил.

Наконец поток слов у Джой иссяк, они вышли на корт и начали разогреваться, и больное колено Стэна не болело. Они двинулись к линиям по краям площадки, вошли в ритм легко и быстро, как в сексе, и Стэн поймал себя на мысли об отце, как тот много лет по пятницам после обеда играл с ним в теннис – тайком, будто выполнял секретное задание двойного агента.

Разумеется, они не могли играть на корте, который отец устроил на заднем дворе своего дома, порог которого после ухода он никогда больше не переступал. Они встречались на убогом общественном корте, окруженном низкорослым бушем, рядом со старым скаутским домом. Поверхность его была вся в трещинах, сетка провисла, но игралось на нем восхитительно.

Отец Стэна говорил, что когда-нибудь увидит своего сына на Уимблдоне. Говорил так, будто обладал какой-то секретной информацией.

Когда Стэну было шестнадцать, его отец умер на железнодорожной станции в ожидании поезда в шесть сорок пять до Центрального вокзала. Умер мгновенно. Так же как старик Деннис Кристос.

«Невелика потеря», – сказала мать Стэна, будучи уверенной, что сын не видел отца много лет, хотя она не стала бы утешать его, даже если бы знала правду. Она была не из тех матерей, которые утешают. Когда его мальчики были детьми и болели, а Джой ухаживала за ними, гладила рукой по головкам, Стэн иногда испытывал постыдную, разъедавшую душу зависть. Его сыновья принимали материнскую любовь в такой рыцарственной манере, будто имели на нее право по рождению, и, может быть, иногда из-за этой зависти он обходился с ними, особенно с Троем, более сурово, чем можно было бы обойтись.

Много десятков лет Стэн редко вспоминал об отце и никогда не говорил о нем до того дня, когда они с Джой поехали на Уимблдон и он вдруг услышал у себя в ушах отцовский голос так отчетливо, словно тот сидел рядом с ним: «Ну разве это не подходящее место для парнишки из буша!»

Тогда впервые в жизни Стэн ощутил бурную реакцию своего тела на чувство, на простую мысль, родившуюся в голове. Он не стал рассказывать об этом Джой. Они оба притворились, будто его тогда сразила какая-то странная, неопознанная болезнь. Разве мог он сказать ей, что присутствие на Уимблдоне вызвало у него глубокую печаль не только о собственной несостоявшейся спортивной карьере, о несостоявшихся победах в теннисе его детей, но и о давнишней утрате доброго, любящего человека, печально известного тем, что тот ударил свою жену, мать Стэна?

Это отец научил его быть начеку и сдерживать буйные проявления мужского характера.

– Ты вот что делай, – говорил он ему не раз, когда они сидели, обливаясь потом, в теньке после каждого пятничного матча. – Если когда-нибудь потеряешь терпение с женщиной или ребенком, уходи. Выйди за дверь. Не останавливайся, чтобы подумать. Ничего не говори. Не возвращайся, пока не успокоишься. Просто уходи. Как нужно было сделать мне.

Стэн следовал этому совету буквально, в точности, со смертельной серьезностью. Он считал мужской характер своим самым ужасным изъяном. Когда Трой перескочил через сетку и набросился на Гарри Хаддада, Стэн знал: уходя из дому, он поступает неправильно, и, когда Трой совершал глупости одну за другой, Стэн умывал руки. Он делал то, чего советовал никогда не делать своим детям и ученикам: он сдавался. Никогда не сдавайтесь. Боритесь до последнего мяча. Матч не закончился, пока не разыграно последнее очко. Но сам он перестал бороться за своего сына.

Недавно Стэн начал слушать один из подкастов Джой о биржевой торговле. Джой говорила, это скучно, и была права, но Стэн упорствовал и вчера позвонил Трою.

– Как работа? – поинтересовался он.

– Хорошо, папа, – кратко ответил Трой.

Стэн вдохнул, набрался смелости и сказал:

– По-моему, рынок – это твой противник. Так? Ты соревнуешься с рынком? Пытаешься предсказать, что он сделает дальше?

Тишина в трубке тянулась так долго, что Стэн почувствовал, как его лицо заливает краска. Неужели он сказал что-то настолько неподражаемо глупое, что Трой катается по полу от смеха, потому что его старик тупой как бревно?

Но Трой медленно проговорил:

– Да, папа, именно так.

– Верно, – сказал Стэн. – Значит…

Трой перебил его:

– Знаешь, папа, когда ко мне пришел настоящий успех в этом? – и, не дожидаясь ответа, выдал скороговоркой: – Когда я перестал быть цирковым пони. Когда подавил свое эго, стал собранным и начал мыслить стратегически. – Понять его было довольно трудно, потому что голос временами звучал невнятно, но потом он добавил немного спокойнее и отчетливее: – Все, чему ты учил меня на корте, папа, я использую каждый день.

Стэн никогда не учил своего мальчика делать этот хренов педикюр, но все же услышать такие слова было приятно.

Было чертовски здорово услышать их!

В вышине пролетел самолет. Стэн запрокинул голову и посмотрел, как он прочерчивает полосу на небе. Возможно, он никогда больше не ступит на борт самолета – его это не расстраивало, ему и на земле хорошо.

Джой подошла к сетке. Она завязывала волосы в хвост на затылке, когда играла, как молоденькая девушка. У нее по-прежнему были самые красивые ноги, какие Стэн видел в жизни. Как и прежде, ей нужно было поработать над ударом с лёта, но она не станет слушать. Щеки ее раскраснелись от игры и холодного воздуха. Джой любила спорт так же, как он, так же сильно, как он любил ее, а насколько сильно, она никогда не узнает. Пока он не встретил ее, игра в паре его не интересовала. Они лучше играли вместе, чем порознь.

Каждый раз, как она переставала любить его, он замечал это и пережидал. А сам никогда не переставал любить ее, даже когда чувствовал себя глубоко обиженным и преданным ею, даже в тот тяжелый год, когда они говорили о разводе, он просто соглашался и ждал, пока она вернется к нему, благодарил Бога и Его Отца каждый раз, как это происходило.

Джой прикрыла глаза ладонью, чтобы посмотреть, как самолет исчезает из виду, потом опустила руку и взглянула на Стэна:

– Давай играть.