Я не хотел ни о чем говорить. Не хотел произносить ни слова. Все мои чувства будто застыли, уснули и оказались спрятаны где-то глубоко внутри.

Мне казалось, что одно-единственное произнесенное мной слово будет спусковым механизмом, а процессы, которые он запустит, уже ничто не остановит. Я не знал, к чему это могло привести, поэтому мое сознание впало в своего рода коматоз, будто боясь шелохнуться, чтобы не разрушить этот в одночасье перевернувшийся для меня мир.

Порой мы боимся перемен, порой – мечтаем о них. Иногда сами стремимся все изменить, а иногда ждем явления силы небес. Я же был в таком состоянии, когда желаешь лишь одного: не запустить своим ответом или решением, неосторожным взглядом или словом необратимый бег судьбы.

Я замер. Я буквально не дышал. Последние два дня мое самочувствие оставляло желать лучшего, мне казалось, что я заболел. Был сильный жар. Возможно, причиной был тот дождь, возможно – сильное потрясение. Я не хотел в этом разбираться. Мне казалось, что это не имеет значения. Однако, когда я понял, что мне становится хуже с каждым часом, здравый смысл взял верх.

Все это время я не покидал своей комнаты. Сольвейг стучалась, но не получала ответа. Я ничего не ел. И лишь когда в каюте закончилась вода, я вышел. Я почувствовал облегчение, что Сольвейг нет. Вероятно, она продолжала следить за штабом. Но Вигман Адальберт, а точнее то, чем он теперь стал… Этот киборг напугал меня, бесшумно возникнув позади, когда я возвращался в каюту с парой бутылок воды и ломтем хлеба.

– Так и будешь прятаться? – услышал я его голос с металлическим призвуком.

Я не собирался отвечать, я лишь хотел вернуться в свое «убежище».

– Это так не похоже на тебя, – произнес он, когда я был уже в дверях.

– А то, что я вижу, не похоже на тебя, – ответил наконец я слегка охрипшим голосом.

Мы впились друг в друга глазами и, простояв так с минуту, одновременно рассмеялись.

Он протянул мне руку:

– Я тебе не враг.

Мы сидели за столом, когда пришла Сольвейг. Ко мне возвращался аппетит, захотелось горячей еды. Но на корабле не было ничего подходящего. Лишь походные наборы. Это было еще и прекрасным поводом покинуть корабль во избежание разговоров и объяснений с Сольвейг и отправиться в город.

– Тебе лучше? – с тревогой в голосе прямо с порога задала она мне вопрос.

– Гораздо, – сухо ответил я и, накинув черную куртку, как тень, проскользнул мимо нее и скрылся за дверью.

Был вечер. Темнота уже прочно окутала Мегаполис, а он будто бы не замечал ее объятий. Он сиял, как днем и не мечтал сиять. Как странно осознавать, что то, чего мы избегаем и боимся, и то, что мы отрицаем, делает нас сильнее и прекраснее.

Размышляя, я ушел куда-то далеко от тех мест, где мы обычно бывали. Я не запоминал дорогу, я не думал об этом, не предугадывая и не ожидая, куда приведут меня ноги.

Холод. Единственное, что звенело в моей голове. Он будто вцепился в плечи и не отпускал, а лишь сильнее с каждым мигом сжимал свои ледяные оковы. Руки даже в карманах уже не управляли пальцами. Изо рта шел густой пар.

Я глубоко вдохнул, и меня будто обожгло изнутри. Я выдохнул едва нагревшийся воздух в замерзшие ладони. Было неожиданностью, что за эту пару дней так похолодало, и теперь я уже понимал, что дальше идти не смогу. Пробили часы на одном из зданий, и, взглянув на них, я увидел, что уже полночь. Я не обратил внимания на время, когда уходил с корабля, но обычно мы с Сольвейг возвращались не позднее девяти вечера. Выходит, я провел в городе уже порядка трех часов.

Признаться, в первое мгновение меня это сильно удивило, ведь я совершенно не заметил этого времени. Но мое тело говорило об обратном. Я вдруг будто бы очнулся и почувствовал сильную усталость. Я решил зайти в здание с часами и, к своему удивлению, обнаружил, что его двери не были заперты. Приоткрыв их, я услышал пронзительный звук. Это был сигнал поезда. Ноги привели меня на электродорожный вокзал.

– Не знак ли это? – произнес я замерзшими губами, задавая вопрос то ли себе, то ли вокзалу, то ли небесам.

Было безлюдно. Поезд одиноко поблескивал стальным телом, готовый сорваться с места и осилить свой путь. Но все еще распахнутые двери вагонов задерживали его. Он будто чего-то ждал. Или кого-то? Я оказался прямо перед его носом. Мы смотрели друг другу в глаза с безмолвным вопросом.

«Каково это, – мысленно обратился я к нему, – когда твой путь предопределен? Твое движение из точки А в точку Б. Все заранее известно – остановки и дозаправки. Ты ведь ничего не ждешь и не ищешь. Ты следуешь плану, не задавая вопросов и не сомневаясь в его необходимости и правильности».

Закончив внутренний монолог, я еще с минуту смотрел в горящие оранжевым светом фонари поезда, будто ожидая ответа. А он будто бы ждал ответа от меня.

– По пути ли нам? – произнес я вслух.

За окном пролетали здания, пустыри, каменные джунгли и голая земля. Так быстро сменялись пейзажи перед моими глазами. Я будто бы спал. Смотрел на все сквозь какую-то дымку. И не чувствовал, что это происходит со мной, что это имеет ко мне какое-то отношение.

Мои мысли поглотил Трани. Кто такой Трани? Моего брата зовут Барни. Священного города, жрецов, их тайн и имен больше нет, так почему же я должен следовать их заветам? Я живу сейчас в мире без них. Без никого. Я совершенно один. Но должен идти. Сам не зная куда и зачем.

Вдруг я почувствовал чей-то взгляд. Он был пронзительный и неотвратимый. Он смотрел на меня, внутрь меня и сквозь меня. Я судорожно, словно едва очнувшись ото сна, начал озираться вокруг, чтобы найти обладателя этого пронизывающего взгляда. К моему удивлению и облегчению, я обнаружил, что в вагоне, кроме меня, никого не было. Еще секунду я прислушивался, но доносилось лишь отдаленное гудение поезда. Я вернулся в прежнее положение, развернувшись к окну, и тут же отпрянул. Этот взгляд, эти глаза. Я отражался в обледеневшем окне поезда, словно в зеркале. Мне стало не по себе. Это мои глаза. Моя затаившаяся сила, от которой у меня самого пробежали мурашки. Неужели это я? Как давно я не обращался к самому себе, не смотрел на себя ни со стороны, ни изнутри? Я будто плыл по течению времени и событий в оболочке, которая имеет свойство меняться и отражать то, что происходит внутри. Глаза не утаят правды. Глаза выдали меня. Меня настоящего. Меня сейчас. Ничего не проходит бесследно – эта истина стара как мир. Но порой мы не сразу замечаем изменения или делаем вид, что не замечаем. Но рано или поздно они неизбежно проникают в нашу жизнь и в нас самих. То ли замещая, то ли тщательно укрывая то, что живет в нас, то, кем мы были. И мы забываем обо всем, что происходило, через что мы прошли, что нас радовало и огорчало. Мы забываем, какими мы были и что было для тех нас так важно.

Однажды взглянув в зеркало, можно увидеть совсем другого себя, с иными целями, взглядами, мечтаниями, страхами. Возможно, на мгновение покажется, что даже глаза изменились. Возможно, взгляд. Но если присмотреться внимательнее, заглянуть в свои собственные глаза – увидишь все. Увидишь себя сквозь годы, сквозь века и жизни.

– Сольвейг, – услышала я чужой голос.

Мне все еще сложно было привыкнуть. И хоть для меня было неважно как – главное, что он рядом, – все же нужно было время, чтобы все это осознать и принять.

– Сольвейг, – повторил он, не услышав ответа.

Я взглянула на него. Его стальные руки безжизненно коснулись моих плеч. Они не несли в себе того тепла, к которому мы привыкли. Однако мне было тепло от одной только мысли, что он жив, что он нашел меня. В очередной раз нашел меня, невзирая ни на что.

– Прости, – сказала я, обернувшись, – я задумалась.

Мне показалось, что он улыбнулся. Мы стояли у иллюминатора и смотрели на падающий снег. Как давно я не видела снега! На мгновение мне показалось, что я на планете Совуло, в штабе. Мы в безопасности, под покрывалом ночи, охраняемые снежными бурями и ледяными ветрами. Лишь на мгновение мне показалось, что я вернулась в то время, почувствовала себя тогда, увидела мир теми глазами. Та решительность, стойкость и хладнокровие – неужели это я? Мое тело будто было другим, я по-другому ощущала землю под ногами. Неужели можно так измениться? Даже ход мысли был иным – структурированным и цепким.

Затем возникла другая картина. Планета Зиу. Детство. Родители. Наш дом. Я смотрю в окно, наблюдаю, как падает снег, как метель рисует причудливые узоры на стекле. Я ощутила всю ту радость, беззаботность, которые присущи разве что детям. Такую легкость я приобрела в этот момент, что на моих губах заиграла улыбка, едва удерживаемый смех. Я приложила маленькую ручку к замерзшему окну и вдруг почувствовала чей-то взгляд.

– Аск?!

Он смотрел на меня сквозь стекло. Аск приложил свою руку к моей по другую сторону окна. Я видела, что он что-то говорит, но не слышала его слов. В этот миг я очнулась.

– Сольвейг, ты слышишь?

Я пытался докричаться до нее, но она лишь смотрела с удивлением, приложив руку к стеклу, а в следующую секунду исчезла в метели.

– Сольвейг! – выкрикнул я в отчаянии и ударил кулаком по окну.

В вагоне замигал свет и вдруг погас. Меня поглотила тьма, в ушах звенела тишина. Не знаю, сколько это продлилось, но мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем экраны по всему вагону загорелись красным светом. Затем появилось сообщение: «Экстренная остановка».

«Но мы ведь все еще едем», – мелькнуло у меня в голове. И в ту же минуту раздался голос по громкоговорителю: «Внимание! Всем пассажирам немедленно занять свои места. Экстренная остановка через три, две, одну…»

Поезд отключился. Бесшумно прокатился еще несколько десятков метров и замер. Я посмотрел в окно. Не было видно ни фонарей, ни зданий, ни перрона.

«Где же мы? – думал я. – И есть ли кто-то еще в этом поезде?»

Свет так и не зажегся. Вагон освещали лишь красные экраны, которые в этой вновь застывшей тишине выглядели жутко.

– Ну что же, – сказал я, обращаясь к поезду, будто бы он был живой и слышал меня, – и в твоей судьбе бывают непредвиденные остановки!

Мне было не по себе, я снова осмотрел вагон: он был пуст.

«Ничего не поделать, – подумал я, – не может же этот поезд вечно стоять тут».

Раздался резкий скрежет, и повеяло холодом – это открылись двери. Будто все ветры разом ворвались в вагон, принеся с собой белоснежные облака. Снег стелился по полу и все ближе подбирался ко мне. Я кутался в свою куртку, но здесь было гораздо холоднее, чем в городе, так что она совсем не грела. Холодный воздух клубами вырвался сквозь мои приоткрытые губы.

«Оставаться здесь или идти?» – звенело в моей голове.

Оба варианта казались равнозначно губительными.

– Вигман… – сказала я, колеблясь, – мне кажется, я видела…

– Что видела? – спросил он, когда я замолчала, не договорив.

– Наверное, только показалось, – сказала я растерянно.

Вигман Адальберт не сводил с меня глаз. Глаза его были прежними, я только сейчас заметила это.

– Нам о стольком нужно поговорить, – изменившимся голосом сказала я, – о стольком я хочу спросить тебя…

– Да, Сольвейг, – быстро ответил он, – но все же скажи, что ты видела?

– Мне показалось, что я видела Аска… – со смущенной улыбкой ответила я. – Будто бы он смотрит на меня сквозь окно. Но это ведь только мираж…

Внезапно мое тело будто сковало. Я почувствовала, что дрожу.

– Что с тобой? – с тревогой спросил Вигман.

– Я не знаю… Наверное, где-то окно открыто. Жутко холодно, ты не чувствуешь? – вырвалось у меня, и в ту же секунду я осеклась, но Вигман невозмутимо наблюдал за мной. – Прости! Я не хотела…

Я пыталась подобрать слова, но на ум ничего не приходило. Я ощутила себя совершенно беспомощной, оставленной и непонятой. К глазам подступили слезы, а слова, если и нашлись бы, то уже не смогли бы вырваться наружу, потому что мое горло сжало тисками отчаяния, боли и холода.

– Сольвейг, – вновь услышала я его голос, – я вижу твое дыхание.

Я сначала не поняла, о чем он говорит, но увидела белый пар, что сорвался с моих губ и тут же растворился. Я отпрянула.

– Что происходит?! – в страхе и дрожа от холода выпалила я.

– Это Аск, – твердо сказал Вигман Адальберт, – он в беде.

Он накинул мне на плечи плед, лежавший на диване, и направился к двери.

Оглянувшись, он сказал:

– Идем же! Только ты сможешь его найти.

– Но как? – недоумевала я. Мною овладевало смятение, пульсирующий страх бил в ушах. – Я же не знаю, куда он пошел! Как я найду его?!

Вигман будто бы не слышал моих слов. Он шел куда-то быстрым шагом впереди меня, пока не скрылся за углом. Я попыталась догнать его. Но, к своему удивлению, обнаружила, что за углом его не было. Я застыла на месте.

– Куда он мог деться?..

Я оглядывалась, но на пустынной улице только ветер дул мне прямо в лицо, заставляя слезиться глаза. К тому моменту мне уже стало так холодно, что я не чувствовала рук. Несколько минут я ждала, что Вигман появится, но его нигде не было. Я развернулась и пошла в обратную сторону.

Вдруг на всей улице погас свет: в окнах и витринах магазинов, свет фонарей и даже фары эиркаров. Я замерла и посмотрела вверх. В темном заснеженном небе я увидела молочно-голубое сияние.

– Аск? – осторожно произнесла я.

Оно было неярким, где-то очень далеко. Но я направилась в его сторону. С каждым метром я чувствовала уверенность, мой шаг ускорялся, вскоре я уже бежала в сторону этого сияния, даже не заметив этого.

Я оказалась перед зданием вокзала и толкнула тяжелые двери. В здании было пусто, лишь над одним перроном горел красный экран. Я подбежала к нему. Перрон номер девять. На экране отображалось сообщение: «Аварийная остановка». Я пыталась глазами найти кого-нибудь, но все было тщетно. Тогда я спрыгнула на рельсы и пошла по ним навстречу ледяному ветру и искрящемуся в ночи снегу. И тут я почувствовала чье-то холодное прикосновение и быстро оглянулась.

– Вигман! Куда ты пропал?! – не без обиды в голосе выкрикнула я.

– Не хотел мешать тебе, – с улыбкой ответил принц.

Он подхватил меня на руки, укрыл пледом, и одним рывком мы оказались на платформе.

– Жди тут, – сказал он. – Теперь я найду его.

Он не дал мне возможности возразить, потому что через мгновение я увидела, как его силуэт исчезает за снежным занавесом.

Я выглянул из вагона. На нем был номер одиннадцать. Это был последний вагон поезда.

«Может быть, там кто-то есть…» – думал я, смотря на состав.

Я решился проверить. До земли было около метра, метель застилала рельсы. Дверь в соседний вагон тоже оказалась не заперта. Я открыл ее и очутился в абсолютно таком же вагоне. Было пусто. Я прошел по нему до следующей двери, а потом до следующей, и еще до одной… Я уже сбился со счета, но ни в одном вагоне мне никто не встретился.

«Куда же следовал этот поезд?» – задумался я, когда, наконец, остановился у входа в головной вагон. Он был заперт. На двери сигнализировал знак «Вход запрещен».

– Ну вот и все, – сказал я вслух самому себе, осознавая, что выхода нет.

Я попытался открыть дверь, но на ней не было ни ручки, ни кнопок. Только панель для карты-ключа. Мои руки уже совсем застыли от холода. Я едва мог чувствовать пальцы. Попытки открыть дверь, как и ожидалось, не увенчались успехом, а потому я решил вернуться назад. Дойдя до своего вагона, я выглянул из дверей. Была глубокая ночь, белоснежная земля сияла в противовес темному небу.

«Я найду дорогу назад по рельсам, – успокаивал я себя, – лучше вернуться, ведь кто знает, как далеко еще до пункта назначения».

Я спрыгнул вниз и оказался по колено в сугробе. Выбравшись из него, я двинулся в сторону вокзала. Ледяной ветер дул мне в спину, что облегчало путь. Но как долго мне предстояло идти? Конечно, этот вопрос крутился в моей голове, но я отвечал себе, что остаться в поезде – не лучший вариант. Неизвестно, когда он возобновит движение. Я мечтал, молил, чтобы поскорее настал рассвет. Но вскоре все мысли начали угасать. Последнее, что я помню, – это признание самому себе: «Я просто убегал. Уходил в никуда. Поэтому я никуда и не пришел». Вокруг все было белым, даже неба не было видно, я оказался в снежном плену. Мои глаза слезились от ветра, я почти ничего не видел, как вдруг мне показалось, что впереди возник темный силуэт. Он приближался очень быстро. Но я не смог его разглядеть. В следующее мгновение я провалился во тьму.

Я сильно беспокоилась. Прошло уже около получаса, но я все еще была на вокзале совсем одна. Поначалу я куталась в плед, но теперь я уже не ощущала холода. Я не ощущала ничего – только гнетущую тревогу. Я ходила из стороны в сторону по перрону, ежесекундно пытаясь разглядеть их силуэты вдали, но, как назло, метель лишь усиливалась. В конце концов я спрыгнула вниз и пошла по рельсам вслед за Вигманом Адальбертом. Я ушла еще совсем недалеко, как, к своему счастью, увидела молочно-голубое свечение.

– Аск! – крикнула я что было сил и побежала навстречу.

Сияние становилось все ярче, так быстро, что я уже не могла не жмуриться.

– Сольвейг, – услышала я.

– Вигман? Это ты? – с радостью воскликнула я. – Я так счастлива, что ты вернулся!

Голубое свечение рассеялось, и я увидела его – киборга, внутри которого билось сердце моего принца.

– Я не один, – сказал Вигман и развернулся вполоборота.

На его спине был Аск. Он был без сознания.

– Скорее, нужно вернуться на корабль, – торопливо сказала я.

На корабле мы уложили Аска на кровать в его каюте и укрыли всем, что смогли найти. Его волосы были мокрыми от растаявшего снега, а губы приобрели синий оттенок. Он спал, но очень беспокойно. Капли от растворившихся снежинок стекали по его лбу. Я коснулась его и обнаружила, что у Аска жар.

– Нужно найти лекарства, – сказала я Вигману, направляясь в багажный отсек.

Было темно: я так спешила, что даже не включила свет. В приоткрытую дверь проникали блеклые лучи от ламп. Я перебирала коробки, но никак не могла найти нужную. Вдруг стало светло, и я подумала, что Вигман зажег свет, но оказалось, он был позади меня, а свечение исходило из его ладони.

– Ого! – с улыбкой воскликнула я. – Твое новое тело обладает удивительными возможностями!

– С этим не поспоришь, – ответил Вигман Адальберт.

Я слышала улыбку в его словах. Когда я не смотрела на него, мне казалось, что он такой же, каким я видела его на планете Фео в последний раз. Но стоило мне взглянуть на него, как странное чувство чуждости и недоверия закрадывалось в мою душу. Неужели так будет всегда?

Наконец-то я пришел в себя. Я пролежал, казалось, целую вечность. Меня бросало то в жар, то в холод. При этом мне сильно хотелось есть, но еда вовсе не придавала мне сил. Напротив, не хотелось вставать и даже открывать глаза. Я лежал в темной душной каюте и представлял, будто это целый мир и в нем я, все такой же одинокий и обессилевший. И нет никакого повода что-то менять. Нет никакого смысла с этим бороться. Я пытался раствориться всем своим сознанием в этом пространстве, но все равно не обретал успокоения для своего терзаемого сердца. А если сердце что-то терзает, значит, все-таки придется с ним считаться, искать причину, даже если кажется, что на это совсем нет сил.

Я решил отдаться воспоминаниям. Мне представлялось это наиболее безболезненным способом, ведь все уже случилось. Ни на что невозможно повлиять. Остается лишь наблюдать уже со стороны.

Многим это кажется шагом назад, однако зачастую в прошлом можно обнаружить невидимые для нас в настоящем предпосылки к значительному в будущем.

«Интересно, – думал я, – Вигман Адальберт рассказал Сольвейг о том, что мы увидели?..»

Я вышел из своей каюты и обнаружил его в одиночестве сидящим на диване.

– Я обязан тебе жизнью, – сказал я, протягивая ему руку.