– Куда я отправлюсь? – переспросил я, немного растерянно глядя на Хьярти.

– Что с вами? – удивлялся тот. – Откуда эта нерешительность? – он посмотрел на Сольвейг. – Уверен, что ты-то точно знаешь, не правда ли?

Она улыбнулась и ответила:

– Правда.

Хьярти самодовольно усмехнулся, залпом опустошил бокал и сказал:

– Ну а вам двоим нужно определиться до вечера. Я должен сообщить о вашем решении капитану Асбьёрну. Первая армия отправляется уже завтра утром. Вторая – вечером того же дня, – на этом он встал из-за стола и, попрощавшись, вышел из кафе.

– Ты полетишь искать Игга Манне? – спросил я Сольвейг. Она кивнула в ответ.

– Уверена, что найду его в штабе на Фео, – в глазах ее читались обреченность и смирение. Я поймал ее холодный взгляд, такой же опустошенный, как стакан Хьярти, будто бы кто-то выпил весь ее интерес к жизни, не оставив ни капли. То, к чему она стремилась все эти годы, было близко как никогда. Но теперь мне казалось, что даже это не рождало блеска в ее глазах.

– Что ты будешь делать, когда найдешь его? – спросил я, а она ответила каким-то странным взглядом. Неужели она собирается убить его? Благородная месть за разрушенный рай?

– Я полечу с тобой, – вдруг сказал Вигман Адальберт.

Сольвейг перевела потеплевший взгляд на него. В молчании можно услышать больше, чем в словах. Здесь мне довелось увидеть это воочию.

– Полагаю, – медленно начала Сольвейг, – ты знал об этом уже тогда, когда Хьярти звал тебя с собой в Первую армию?

Вигман Адальберт улыбнулся, не поднимая глаз, и сказал:

– Не хотел расстраивать его в такой торжественный момент.

Мы ушли из кафе и просто бродили по городу. Тишина поглотила нас. Каждый думал о своем. Это был наш последний день. Завтрашний день настанет, и все закончится. Невозможно предсказать, что ждет нас. Все ли из нас встретят рассвет послезавтра?

Когда мы вернулись к штабу, Сольвейг сказала, что хочет со мной поговорить. Мы вдвоем снова побрели по пустым улицам. Дойдя до моего дома, она остановилась.

– Я хочу, чтобы ты остался здесь, – не ожидая такого разговора, я удивленно посмотрел на нее. Сольвейг же, не дожидаясь моего ответа, продолжила. – Мы знаем, что скоро планета Йера будет разрушена, что ты не сможешь остаться здесь навсегда, но я хочу, чтобы ты был здесь до послезавтра. До того момента, когда все решится, – я сел на узкие ступени крыльца и молча смотрел на нее. На мгновение она о чем-то задумалась, но потом вновь устремила на меня свой взгляд, полный терзающих ее душу противоречий. – Я помню, как забрала тебя отсюда, но теперь не знаю, правильно ли это было.

– По-другому и быть не могло, – ответил я, – я так много нашел и так много потерял, – она села рядом со мной на ступени моего дома, – это моя жизнь. Судьба явилась ко мне в твоем лице, и я сам сделал шаг ей навстречу. Ни на мгновение я не пожалел об этом, и, даже если сегодня мой последний день, я благодарен тебе за все.

Все это время она смотрела на меня, не отрывая глаз, и я увидел то, что уже и не рассчитывал увидеть. Молочно-голубое сияние теплилось в ее глазах, придавая ослепительный блеск слезам, что бежали по ее щекам. Я почувствовал тепло в своих руках – это были ее руки. Мы поднялись на крышу такого родного мне дома и сели на самом краю. Казалось, все небо озаряло сияние, исходившее от нас. Я смотрел куда-то вдаль так же, как всегда смотрела Сольвейг. Я, наконец, понял, что она могла увидеть в ледяной тьме космоса, часами вглядываясь в бесконечность. Я видел то же, что видела она. Я видел нас, родителей, всех, кто был мне дорог и кому был дорог я. И не было границ между нами, не было жизней и оболочек. Мы знали друг друга тысячу лет, мы любили друг друга всегда, и эта любовь не кончилась, когда закончилась жизнь.