Глава 21
– Хотите продолжить? Мы можем сделать небольшую паузу и дать вам отдохнуть, – доктор Сигрин сидел в кресле у окна и смотрел на пациентку каким-то особенно спокойным, почти безразличным, взглядом. Конни немного поморщилась и осторожно коснулась мягкой медицинской накладки над правой бровью, скрывающей под собой зудящую рану. Ей вовсе не было больно, хотя небольшой дискомфорт и звон в ушах она всё ещё ощущала, но рассказывать в присутствии доктора вторую половину своей истории ей совсем не хотелось. Там нашлось бы место таким моментам, о которых постороннему человеку знать не стоило.
Взять хотя бы ту часть, где она чуть не вломилась в чужой дом…
– Я отдохнула бы, – добавив чуть театральной дрожи голосу, произнесла девушка негромко, и, хотя Сигрин ей точно не поверил, он подчинился воле пациентки и покинул комнату.
Спать Конни совсем уже не хотелось. По словам доктора, сотрясение у неё было не сильное, что явно противоречило расчётам нападавшего. Быть может, девушка вовремя увернулась, почуяв неладное. Быть может, спасло появление Франка Аллана, спугнувшего негодяя. Как бы там ни было, замысел злодея с треском провалился, потому что Констанция Маршан очень быстро розовела и отлично ела, демонстрируя прекрасную живучесть. Теперь она с нетерпением ждала возвращения брата из Сальтхайма (Севилла сказала, что он не смог попасть на вечерний поезд, поэтому прибывает на утреннем), чтобы поведать ему о своих злоключениях.
Она готова была откровенно и честно говорить обо всём: о призраке Лили в лесу (и пусть Берт окончательно уверится в её безумии), о разговоре с сыном госпожи Тейнис, о Франке Аллане, любезно предоставившем ей свою одежду, и о Максе…
Ах, да-а…Макс. Конни вновь поморщилась, но не от боли, а от воспоминаний.
Она была на условленном месте ровно в три часа. Дождь продолжал лить, как из ведра, но новенький дождевик и сухие вещи Франка пока ещё не давали ей промокнуть или закоченеть. Несколько раз она мысленно перепроверила все ориентиры, которые заранее дал ей Аткинс, чтобы убедиться – она пришла именно туда, куда должна была…
Узенькая порожистая речушка – есть.
Знак «купание запрещено» – есть.
Закрытая и уже порядком заброшенная кондитерская лавочка «Малиновая принцесса» – на месте.
Да, она точно пришла по адресу.
Эта часть окраины казалась необитаемой: половина домиков и магазинов, неухоженных и чуть покосившихся, смотрели на девушку пустыми глазницами выбитых окон, а по узким улочкам петляло пугающее безмолвие, фоном которого был один только шум дождя. Афиши и вывески выгорели на солнце, и надписей было уже не разобрать. Дикий плющ овивал и рушил своими объятьями каменные строения. Возможно, когда-то в этом районе кипела жизнь, а от кондитерской лавочки «Малиновая принцесса» по всей улице распространялся дивный аромат ванили и карамели, но эти времена, кажется, канули в небытие. Окраины Линсильвы вымирали, медленно, но верно.
– Жуть, не правда ли? – голос Макса, явившегося на встречу, чуть не потонул в шуме дождя. Конни кивнула, и мужчина быстро пояснил: – Здесь когда-то была небольшая фабрика, но потом производство перенесли в другой город, и почти все жители этого района схлынули следом, чтобы не потерять рабочие места.
– Давно?
– Лет десять уже, наверное. Может, больше. Впрочем, нельзя назвать это место необитаемым. В солнечные дни тут бывает полным-полно молодёжи.
– Зачем мы здесь?
– Прогуляемся к реке? – вопросом на вопрос ответил Макс Аткинс, и Конни поняла, что он ведёт её тем маршрутом, каким шёл его брат в тот день, когда нашёл тело Роуэн.
Очень скоро «малиновая принцесса» осталась позади вместе с остальными разрисованными неприличными граффити строениями, и мелкая порожистая речка, отделявшая окраину города от леса, начала увеличиваться вширь. Ступать по земле было всё опаснее – илистая почва скользила и разъезжалась под ногами, поэтому Конни пришлось ухватиться за руку своего провожатого, чтобы не упасть в бурный поток. Макс не возражал, и уже скоро сам помогал спутнице, с лёгкостью подхватывая её и перенося через особенно острые и высокие камни. Наконец, он остановился и возвестил:
– Мы на месте.
– Она была здесь?
– Ага. Вот тут, – он махнул рукой в неопределённом направлении и тут же добавил чуть раздражённо: – из-за дождя уровень воды поднимается. Место совсем затопило…просто представьте, что здесь было больше суши, а она лежала ногами к самой кромке.
– Представила, – Констанция кивнула, но включать воображение ей не понадобилось. Она видела фотографии в деле, которое ей дал комиссар Варга. Сейчас ей было куда важнее понять суть самого места. – Марк пришёл с той же стороны, что и мы только что?
– Да, и оттуда же пришли остальные зеваки, – ответил Макс уверенно. Впрочем, к тому месту, где они сейчас стояли, добраться (особенно с телом мёртвой девочки на руках) можно было лишь двумя путями вдоль берега, потому как прочие направления были истыканы острыми клыками камней и какими-то кривыми кустарниками наподобие кипарисов. Пробираться через них не пришло бы в голову даже самому тупому убийце на свете.
– А что в той стороне? – спросила девушка, указывая в направлении противоположном от того, откуда прибыли все вышеназванные герои. Там берег становился гораздо уже и опаснее, но в сухую погоду запросто можно было бы проскочить и, скрывшись за камнями, мгновенно исчезнуть из поля зрения и Марка Аткинса, и всех тех, кто явился вслед за ним. Макс некоторое время смотрел в ту сторону, напряжённо соображая, куда же ведёт эта узкая тропа.
– Лес, – наконец произнёс он и сокрушённо пожал плечами. – Если убийца скрылся там, то…это не даёт нам ровным счётом ничего. Он мог прийти и уйти совершенно незаметно, не оставив следов, и никто бы его не увидел, потому что там никто никогда не ходит.
– Никто и никогда? – переспросила Констанция эхом и тут же добавила: – А мы всё-таки сходим, – и двинулась в сторону дикой тропы.
– Эй-эй, стоп! – ухватив её за плечи, остановил девушку вожак псоглавцев. – Не в такую погоду. Слишком опасно.
– Вашему брату не сегодня-завтра предъявят обвинения в убийстве. Вы точно хотите терять время и ждать, пока погодка устаканится?
– Допустим, не хочу, но…
– Но?
Маска невозмутимого и сурового мужчины-волка вдруг треснула, и на лице Максимилиана расплылась странная, совсем не хищная, улыбка. Впервые за всё время их общения псоглавец взглянул на Конни с искренним восхищением.
– Почему вам вообще есть до этого дело, госпожа Ди Гран?
– Я дочь эксцентричного художника, – не задумываясь, рассмеялась девушка в ответ, – а мы все немного двинутые, знаете ли! Ну так что? Поможете мне не упасть в бурный поток?
Макс, ничего не ответив, вдруг обхватил Конни за талию и рывком поднял её над землёй – силы Аткинсу явно было не занимать. В несколько шагов он преодолел опасный участок, где поднявшаяся речная вода почти полностью затопила сушу и скрыла под собой скользкие камни, пока растерянная Констанция с трудом держалась, крепко обхватив массивную шею своего провожатого. К счастью, дождь уже заканчивался, и резкого подъёма уровня воды в ближайшее время не предвиделось. Хватка Макса ослабла, а ноги Конни со звонким всплеском погрузились в илистое болотце по самую щиколотку.
– Дальше пути точно нет, – покачал головой мужчина, кивая в сторону леса. Там половодье подступало уже к самым деревьям, и не было ни намёка на тропу. – Говорил же – бесполезно…
– А это что такое? – раскрасневшаяся девушка указывала на крутой склон, такой же каменистый с обилием кустарников и деревьев, какой шёл вдоль всей реки до самой окраины Линсильвы, откуда они только что пришли. Аткинс чуть было не усомнился в адекватности девицы, когда вдруг понял, о чём она говорит. Меж камней и кипарисов с большим трудом можно было заметить глубокую щель, зигзагом стремящуюся вверх, а в той щели…
– Ступеньки! – вскрикнула Конни и рванула к склону. Уже через несколько секунд, запинаясь и матерясь, она карабкалась по старой и довольно примитивной каменной лестнице. Изумлённый Макс еле поспевал следом, попутно подстраховывая свою спутницу, которая могла сорваться вниз в любую секунду.
– Констанция, вы знали об этом или только догадывались?
– О чём?
– Я обошёл эти места вдоль и поперёк за свою жизнь, но не имел ни малейшего понятия о том, что здесь есть лестница! Откуда вы-то могли знать?
– Ниоткуда! Я и не знала! – с трудом хватая воздух, выпалила Конни и рассмеялась одновременно от радости и от нервного возбуждения, сотрясавшего всё её существо откуда-то изнутри.
Подъём усложняла сырость, но в погожий день этот путь вполне можно было бы назвать удобным – каменные ступеньки оказались крепкими и уходящими на приличное расстояние вглубь почвы. Более того, человека, спускавшегося и поднимавшегося по этой тайной тропе, можно было бы разглядеть лишь с одного ракурса – с противоположной стороны реки, где никто особо и не бродил. «Потрясающе – с восторгом думала про себя Констанция, – лестница в кустах!»
Последняя ступенька была преодолена на самой вершине склона, в тёмной гуще леса, и упиралась в высокую и довольно старую кованую ограду, густо поросшую ползучими растениями и колючими сорняками. Под слоем зелени с трудом угадывалась надпись на ржавой табличке: «Частная Собственность». Очевидно, за забором начиналась чья-то земля, и Конни прильнула всем телом к кованым прутьям в надежде разглядеть, что же скрыто за ними. Меж густой листвы угадывались очертания каких-то каменных тропинок и облагороженных розовых кустов.
– Чей это сад? – спросила она саму себя, напрочь позабыв о присутствии Макса Аткинса, и двинулась вдоль забора в надежде найти более удобную точку обзора. Наконец, в густой растительности, покрывавшей ограду, обнаружился рябой участок, и, навалившись на него, Констанция почти смогла просунуть голову между прутьев. – Ого! Вижу дом…вроде особняка или…ай-яй!!
Раздался пронзительный скрип, и тот участок забора, на который опиралась девушка, вдруг подался вперёд, утягивая за собой и саму Конни. От болезненного падения на сырую землю её спасла отменная реакция и физическая сила Макса Аткинса, вовремя ухватившего её за поясницу. На секунду она повисла в его руках, растерянно оглядываясь по сторонам, пока не поняла очевидное – наиболее удобный для подглядывания участок ограды был на самом деле хорошо замаскированной калиткой. И под весом госпожи Маршан калитка распахнулась, демонстрируя огромную приусадебную территорию с садом и прудом, а ещё красивый двухэтажный особняк из жёлтого песчаника в колониальном стиле.
– Мамочки… – высвобождаясь из спасительной хватки Аткинса, Конни боязливо осмотрелась по сторонам. – Что это за место?
– Кажется, я знаю, – мрачно протянул Макс и стиснул зубы. Лицо его стало хищным и пугающим. Внезапно Констанция всё поняла. Она уставилась на стоявший вдалеке особняк и почувствовала, как у неё перехватило дыхание.
– Здесь живёт Альфред Диккенс, – произнесла девушка медленно. – У самой реки…но…почему никто не…
– Я не знал, что здесь есть тропа и лестница. Не знал, что у дома есть выход к реке. И никто не знал! – озлобленно рыкнул вожак псоглавцев. В глазах его пылали боль и гнев, а широкая грудь вздымалась от частого дыхания. Ещё немного – понимала Конни – и он рванёт в дом, чтобы самолично разобраться с ненавистным писателем. В надежде предотвратить это, она крепко обхватила его запястье и слегка сжала его. Удержать такого зверя она не смогла бы, но надеялась хотя бы на секунду переключить его внимание.
– Ваш брат знал, – вдруг произнесла девушка, не совсем осознавая это. Макс резко оглянулся.
– Что?
– Думаю, Марк знал про этот путь. Так он попал в дом к Диккенсу.
– Откуда ему было знать? И к чему вы опять ведёте Констанция? Неужели вам не очевидно, что у Диккенса была реальная возможность убить Роуэн и незаметно перенести её к реке?
– О, более чем очевидно теперь, – согласилась Конни спокойно. – И, мне кажется, ваш брат это понял раньше нас. И до того, как это поняли бы другие, поспешил воспользоваться тайной тропой, чтобы проникнуть к нему в дом. А знаете зачем?
– И зачем же?
– Чтобы добыть доказательства, – девушка махнула рукой в сторону дома, и Макс не сразу понял, что именно она пытается ему показать. Ей пришлось пояснить. – Камеры!
И действительно – по периметру дома можно было то тут, то там рассмотреть белые, странно контрастирующие с жёлтым песчаником, точки видеонаблюдения с пучком проводов и видеокамер на каждой.
– У вашего местного шантажиста явно паранойя. Впрочем, если Роуэн погибла здесь, то хоть одна из камер должна была это заснять, так?
– Так, но… – пыл Макса чуть остыл, и он раздражённо потряс головой. – Но это частная территория. Без ордера видео не запросить.
– Вот именно. К тому же версия с Диккенсом особо не разрабатывалась, поэтому ваш брат решил пойти другим путём.
– Почему же он тогда молчал? Почему не сказал обо всём сразу – о тайной тропе, о камерах и прочем?
– Потому что тогда сюда нагрянула бы полиция с обыском, а этого Марку тоже не хотелось. И хотя сама мысль найти записи с камер входила в его план, основной она всё же не была. Главной задачей вашего брата было ограбление, но непростое. Ему не нужны были деньги или драгоценности. Он искал кое-что покруче и пожирнее…
– Компромат, – догадался Макс. Конни кивнула.
– Не корысти ради, – она чуть покачала головой. – Нет, я так не думаю. Скорее, он хотел защитить кого-то или защититься самому. В любом случае, это его благородство сыграло с ним злую шутку, и теперь он в ловушке. Он может сознаться в том, зачем сюда пробрался, но тогда придётся признаваться и в том, что именно он хотел найти.
– Дурак! – хмыкнул вожак псоглавцев беззлобно. – Лучше б просто сказал, что хотел раскрыть убийство Роуэн…
– Рискованно. Всё равно остаётся вероятность обысков и обнародования найденных у Диккенса документов.
– И кого, по-вашему, он так рьяно защищает?
– Думаю, что знаю ответ на этот вопрос.
– …но не скажете?
– Пока нет. Сначала надо бы кое в чём убедиться, – глубоко вздохнула Констанция и смело шагнула за порог калитки, направляясь через сад к дому Диккенса. Глаза Макса округлились, и он не сразу сообразил, что происходит. Уважаемая госпожа Ди Гран собиралась вломиться в чужой дом.
– Стойте! – догоняя её, выпалил Аткинс. – Он же может быть дома!
– Может, – кивнула она, – поэтому советую вам говорить тише.
– И камеры!..
– Они не работают, – смело парировала девушка. – Я в этом уверена. При встрече у комиссара, когда вашего брата арестовали, я попросила Диккенса предоставить записи, чтобы увидеть проникновение Марка в дом. Тот аж весь побагровел от напряжения и записей не предоставил…
– Он мог бояться, что все узнают про тропу, – резонно заметил Макс, но Конни даже не замедлила шаг.
– Ни одна из этих камер не смотрит в сторону тропы – сами посмотрите. Только на сад, на входы-выходы и на территорию с фасада. Про последнее я лишь предполагаю, но это было бы логично.
– Ну и что же вы задумали? – ухватив девицу за плечо, резко останавливая её, выпалил псоглавец. – Повторить судьбу брата? Обокрасть шантажиста? Или вам в тюрьме посидеть захотелось?
– Я не собираюсь грабить шантажиста. Мне, в отличие от Марка, плевать на мелкие грешки и супружеские измены местных жителей. Я хочу изобличить убийцу, поняв, как именно всё произошло. Бедная юная девочка, презираемая всем городом, верой и правдой служила этому, мягко говоря, сомнительному джентльмену, а потом – Бах! – удар камнем по голове. И её больше нет. И заступиться за неё некому. И даже вашего братца куда больше заботит баба, с которой он спит, чем эта трагедия!
– Так вы действительно думаете, что это Диккенс её убил? И Лили тоже? – игнорируя последние тезисы, спросил Макс после продолжительной паузы. Взгляд его потемнел и наполнился пугающей холодностью. Он смотрел на Конни долго и выжидающе. Казалось, его уже нисколько не волнует тот факт, что они оба находятся в поле зрения хозяина дома, если тому вдруг вздумается полюбоваться садом из окна.
– Я думаю, как минимум, в случае с Роуэн у него были возможность и мотив, – сдержанно ответила девушка, тщательно взвесив каждое своё слово.
Они оба замолчали на мгновение, и это их спасло. Внимательно изучая хищное лицо Макса, Конни вдруг как будто ясно услышала волчий рык и на крохотную долю секунды даже поверила, что это псоглавец внутри него издаёт эти звуки. У Аткинса же с воображением всё было куда проще, поэтому, лишь уловив шевеление и рычание где-то поблизости, он вдруг схватил девушку за плечо и рванул обратно к калитке.
– Что?! – растерянно выкрикнула она, не особенно соображая, о чём конкретно спрашивает. С трудом она переставляла ноги, поспевая за удерживавшим её мужчиной, когда поняла, что их преследуют. Ухоженный сочно-зелёный газон скользил у неё под ногами, поэтому она чуть было не растянулась на траве, когда попыталась обернуться и рассмотреть того, кто мчался за ними, стремительно сокращая расстояние. На фоне особняка из жёлтого песчаника вырисовывался стройный силуэт животного, покрытого сверкающей чёрно-коричневой шерстью, с вытянутой мордой и пастью, наполненной белыми и острыми, как ножи, зубами. Оно даже не бежало, а словно бы парило в воздухе, и лишь клочки почвы и газона, разлетавшиеся в разные стороны, были доказательством того, что лапы животного всё-таки иногда касались земли, рассекая её острыми когтями. Конни испуганно вдохнула и не смогла выдохнуть, потому что уже у самой калитки Макс вновь обхватил её за талию, вышибая весь дух из тела девушки. Он фактически перекинул её через проём в заборе, затем нырнул следом и захлопнул дверь за одну секунду до того, как чудовищный зверь, захлёбываясь рыком и слюной, настиг бы их. Всем своим мускулистым телом огромный доберман рухнул на кованые прутья, просовывая меж них свою огромную дьявольскую морду. Ограда была старой, а пёс – пугающе сильным. И Констанция и Макс быстро поняли, что калитка, наспех запертая ими какой-то корягой, его не удержит.
– Вниз! – бодро скомандовал Аткинс, и Констанция подчинилась без колебаний. Они, соскальзывая и отбивая ноги и задницы, кое-как продвигались по каменной лестнице обратно к реке, когда позади раздался пугающий металлический скрежет и лай. Казалось, доберман снёс калитку напрочь, и гнев его от этого лишь усилился.
– Держись! – раздалось у девушки над ухом, когда она вдруг почувствовала, как отрываются её ноги от твёрдой почвы под ногами. Аткинс всё с той же поразительной лёгкостью, доступной разве что тяжелоатлетам, швырнул растерянную и до смерти напуганную девушку на камни, уводя с лестницы. Беспощадная гравитация тут же включилась в игру, и тело Конни, как по маслу, заскользило вниз по склону, стремительно приближаясь к бурлящей реке. Дав неподдельному ужасу волю, госпожа Маршан завизжала настолько громко и пронзительно, насколько позволяли ей голосовые связки. Крик оборвала резкая остановка – это Макс, скользивший по склону следом, ухватил девицу за плечо, чуть не вывихнув его. Резкая боль полыхнула по всему телу, но «насладиться» ею Конни толком не успела, потому что тишину безлюдной набережной вновь нарушил крик, похожий на детский плач. Не способный ни за что уцепиться, пёс проскользил в паре метров от своих жертв и, барахтаясь как уж на сковородке, сорвался со склона в бурлящий и пенящийся речной поток.
С полминуты Аткинс и Констанция не шевелились и боялись даже заговорить. Наконец, девушка осторожно обернулась, поднимая взгляд на своего спасителя. Он держал её в нескольких метрах над водой на вытянутой руке, другой рукой уцепившись за толстый ствол какого-то старого дерева. Каким образом они вернулись на тропу и спустились вниз, она практически не помнила. Тело её горело от множества синяков, а дождевик пришёл в негодность, оставшись висеть рваными лохмотьями на ветках склона. Впрочем, плечо вроде бы осталось цело. Растерянно ощупывая его, девушка всё же смогла это произнести:
– Мы …только что убили…собаку?
* * *
Конни зажмурилась в надежде смыть это воспоминание из памяти. Да, видимо, Диккенс, отключивший камеры и не особенно веривший в помощь полиции, решил обзавестись сторожевым псом. Конечно, эта свирепая тварь исполнила бы свой боевой долг, и порвала бы их с Максом на куски, но легче от этой мысли не становилось. Конни любила собак, и на душе у неё заскребло. Вспоминать, что было дальше, ей пока не хотелось. Ещё раз осторожно ощупав заплатку над бровью, а затем плечо, которое ей чудом не вывихнул Аткинс, девушка залезла с головой под одеяло и ненадолго погрузилась в тёплую дремоту. Очнулась она довольно скоро и с чётким пониманием – в комнате кто-то есть.
– Виолетта, это ты? – не высовываясь из своего спасительного кокона, поинтересовалась Констанция глухо.
– Ты говоришь во сне, – вместо ответа послышался знакомый ровный голосок.
– Который час?
– Почти двенадцать. Берт уже в городе. Скоро будет здесь.
– Спасибо, – поблагодарила Констанция свою сообразительную родственницу, сумевшую ответить на вопросы, которые ещё даже не были заданы вслух. – А ты не рановато встала? Я думала, ты до обеда спишь своим вампирским сном…
– День пасмурный, я люблю такие, – уклончиво ответила Ви.
Осторожно выглянув из-под одеяла, Конни увидела её сидящей у окна. Юная госпожа Ди Гран любовалась узорами из дождевых ручейков, переплетающимися на стёклах. На ней был костюм, похожий на пижаму из тёмно-синего бархата и домашние тапочки – экстравагантный видок даже для такой своеобразной личности, как Виолетта. В своих крохотных фарфоровых пальчиках она сжимала какой-то тёмный флакончик. Констанция улыбнулась от мысли о том, что её новая подруга, видимо, пробыла поблизости всю ночь.
– Что это у тебя? – спросила Конни, взглядом указывая на флакон.
– Французский коньяк, в основном. И кашица из кое-каких трав. Безвредная вещица, но, я подумала, тебе она пригодится. Помогает восстановить тонус.
– Спасибо ещё раз.
– Ты разговаривала во сне.
– Да, ты это уже упомянула, – Конни поморщилась от того, что собеседница вновь затронула эту тему. Она подумала о том, какие сны ей снились, и не захотела, чтобы Ви своими разговорами напоминала ей о них. Распадающийся на части череп Исидоры Совиньи был вовсе не тем образом из сновидений, который мечтаешь запомнить и как-то трактовать.
– Кто такая Алис? – внезапный вопрос Виолетты оглушил Констанцию Маршан. На несколько мучительных секунд в ушах зазвенело, и стены как будто заметно сдвинулись. В горле у Конни всё пересохло. Девушка попыталась откашляться, но не получилось. Она растерянно хлопала ресницами, глядя на свою гостью, пока та не пояснила терпеливым тоном: – Ты постоянно повторяла во сне «совсем как Алис. Так похоже на Алис». Вот мне и интересно…
Констанция долго думала, со скрипом сдвигая шестерёнки в сознании. Виолетта задела одну из самых запретных, самых тайных тем. Виолетта нашла ящик Пандоры семейства Маршанов, который не открывался годами. Говорить об этом было категорически запрещено. Негласное табу. Закон. Необходимость. Ни за что и никогда…
– Алис Беранже была натурщицей моего отца, – вдруг произнесла Конни вслух, медленно и почти по слогам. Голос её звучал так, словно она погрузилась в транс. – Она изображена на одной из самых знаменитых его картин – «Портрет балерины Алис Беранже». Видела такую?
– Видела, – коротко кивнула Виолетта, не отрываясь от созерцания вида за окном. Её отрешённость и спокойствие настраивали Констанцию на совершенно особую частоту, делавшей и её саму такой же холодной и ровной, словно спица.
– Когда моя мама ещё даже не знала, что беременна, отец приступил к работе над этой картиной. Они только-только успели обосноваться в Париже, как на него свалился этот заказ. Один богатенький буржуа по фамилии Беранже мечтал, чтобы Ян Маршан писал его дочь Алис, девятнадцати лет от роду. Та уже подавала большие надежды, как балерина, и никто не сомневался, что очень скоро это невесомое существо будет исполнять партии Жизель, Одетты и Сильфиды на сцене парижской Гранд Опера.
Алис была очень красива – хрупкая и изящная, но при этом не тощая, натуральная блондинка с узеньким вытянутым носиком, большими небесно-голубыми глазами и обворожительной улыбкой, она, помимо всего этого, ещё и двигалась так плавно и легко, словно сама была той самой Сильфидой, сотканной из воздуха. Отец, увидев её, сразу понял, что встретил свою Джоконду. Если бы ему удалось запечатлеть на холсте всё то совершенство и облика, и натуры, каким наградила Алис природа, то это стало бы Эверестом его творчества.
Специально для работы над этим портретом Ян Маршан арендовал такую студию, куда проникало максимум естественного солнечного света. Ему казалось это правильным – свет и воздух должны окружать его фею со всех сторон, покрывая её кожу и волосы еле уловимым волшебным сиянием. И никак иначе. Он был настолько строг к освещению, что отправлялся в студию в компании своей натурщицы за час до рассвета, а покидал её ровно за час до заката. Всё прочее время, провёденное за холстом, он считал потраченным впустую, поэтому сумерки и ночь посвящал жене. Её, в смысле жену, это вполне устраивало. Особенно теперь, когда она начала подозревать, что ждёт ребёнка, и в скором времени им могут понадобиться деньги.
Тут следует сразу прояснить: Елена Маршан прекрасно знала обо всех романах мужа, но, убеждённая в его гениальности, нисколько не возражала против его увлечений. Поэтому она прекрасно понимала, что момент, когда Алис Беранже окажется в постели её мужа – лишь вопрос времени. Все эти истории всегда протекали по одному и тому же сценарию: Ян жадно пожирал глазами своих натурщиц, выискивая в них всё больше и больше прекрасных черт, не забывая обозначать все свои «находки» вслух, отчего девичьи сердца таяли со скоростью света; в какой-то момент, сталкиваясь со своей музой взглядом, он видел ответное восхищение, а со временем и откровенное желание, что приводило его в ещё больший восторг, а кровь наполняло зарядом адреналина. Он спал с ними со всеми и в эти моменты полагал, что искренне влюблён. Женщины готовы были бросать ради него мужей и предавать родных, но ничего такого он от них не требовал. Ведь, стоило ему закончить работу над картиной, как вся его любовь куда-то улетучивалась, превращаясь в изматывающую болезнь. Похудевший, бледный и раздражённый он возвращался домой и, целуя колени и руки жены, благодарил её за то, что она стала его убежищем от самого себя и от мира. Она всё понимала и…не прощала. Именно потому, что и прощать, по её мнению, было нечего. Эта женщина просто-напросто не способна была хоть полсекунды ненавидеть своего гения.
Предполагалось, что в этот раз всё пойдёт ровно по той же дороге, но Елена не учла одно…
То была Алис Беранже.
Ты только не подумай, Виолетта, что папенька наш совратил невинную девушку. Хоть внешне Алис и была воплощением света и воздуха, но внутри там жило нечто совсем другое. Красавица-балерина, представительница состоятельного семейства, род которых относился чуть ли не к потомкам внебрачных детей Людовика XIV, она всегда получала желаемое. Препятствия, которые ломали других людей, давались ей без боя. Будь эта Алиса на месте той, о которой писал Кэролл, то Красная Королева сама отдала бы ей свою корону. Полагаю, у неё просто не осталось бы выбора.
Алис не стала ждать, пока искра между ней и Яном Маршаном вспыхнет сама собой, как природная стихия. В первую же неделю работы над портретом, когда солнце в очередной раз начало клониться к закату, а художник засобирался домой, она остановила его. Она прямо сказала ему, что осознаёт, насколько она привлекательна, что ему не нужно ничего пояснять, и что она совсем не против небольшой интрижки. Так она это назвала – «небольшая интрижка». И сию минуту оголилась. Ему бы насторожиться, но Ян Маршан не умел настораживаться, когда перед ним раздевались женщины. Это ему казалось самым естественным действом на свете.
Следующие месяца три они совмещали работу над картиной с «небольшой интрижкой», и отец начал чувствовать неладное. Он не мог ночевать в студии даже тогда, когда прекрасная Алис на этом настаивала. Рядом с ней к нему не шёл сон, а самая лёгкая дремота оборачивалась кошмарами и тяжёлыми предчувствиями. Иногда ему чудилось, будто его душат или топят, тогда он просыпался и сбегал, возвращался домой и засыпал рядом с женой, округлившиеся формы которой он мог бы заметить только лишь днём.
Вероятно, в этом и была мамина главная ошибка – она слишком долго тянула с новостями, не желая отвлекать супруга от его «Джоконды». В то время, как сама Джоконда всё больше и больше пугала Яна Маршана. Когда же супруга соизволила сознаться во всём, художник как будто выдохнул. Впервые за всю свою жизнь он принял осознанное решение отказаться от дальнейшей работы над портретом, о чём поспешил сообщить натурщице.
Никогда не верьте девятнадцатилетним красавицам, когда они говорят «небольшая интрижка», особенно если эта красавица никогда прежде не знала отказов. В мгновение ока девица обратилась из Одетты в Одилию, а глаза её наполнились гневом и тьмой. Я знаю, о чём говорю, потому что годы спустя сама видела этот пугающий дьявольский взгляд, направленный на меня. Сначала она устроила истерику с погромом, чуть не убив Яна Маршана, запустив в него стулом. Потом изменила стратегию и, расплакавшись, поклялась, что покончит с собой, если он не останется с ней хотя бы ради того, чтобы закончить картину. Он остался, но прежней близости с натурщицей практически не допускал и всё своё внимание уделил работе над портретом. Этот его холодный подход Алис как будто устроил, и некоторое время она покорно позировала и поддерживала нейтральную дружелюбную беседу, словно вовсе и не претендовала на звание почётной любовницы.
– Как давно ты женат? – спросила она однажды спокойно и вроде бы походя.
– Семь лет, – не отрываясь от холста, отвечал Ян, даже не подумав о том, зачем его Джоконда внезапно затронула эту тему.
– У вас есть дети?
– Нет.
Стоило бы сказать «пока нет», но Маршан вовсе не собирался посвящать сумасбродную девицу в тайны своей личной жизни и своего особого убежища, где его ждала Верная Елена с медленно округляющимся животиком. Срок был ещё невелик, поэтому они приняли совместное решение оставить беременность в тайне.
– Мой отец говорит, что брак без детей вряд ли можно назвать настоящим, – с очень важным видом изрекла Алис, и на этом разговор был исчерпан.
Странная девочка была она, эта мадмуазель Беранже. И что только творилась в её светленькой голове? Можно предположить, что она и сама поверила в саркастично брошенную когда-то её отцом фразочку. Или, быть может, не желая смириться с той реальностью, где Ян Маршан не принадлежал ей безраздельно, она вообразила себе новую. Ту, где всё всегда складывалось так, как она того желала, где каждая хитрая идея, пришедшая ей на ум, казалась гениальной и, безусловно, рабочей.
Однажды отец возвратился домой в очень подавленном состоянии. Открыв дверь их с мамой парижской квартиры, он замер на пороге и не решался войти. Казалось, он раздумывает над тем, не стоит ли ему вообще сбежать, растворившись в толпе хмурых прохожих навсегда. Елена вышла ему навстречу, держа в руках томик с произведениями Александра Дюма, которыми зачитывалась днями напролёт, и, оценив потерянный вид супруга, произнесла с нежностью:
– Констанция – красивое имя для девочки, ты не находишь?.. Ох, ладно-ладно. И что на этот раз выкинула твоя Джоконда?
Джоконда была беременна.
Такой вот поворот. И теперь совершенно спокойно она заявляла свои права на человека, чьего ребенка носила под сердцем.
До сих пор не ясно, было ли это спланировано ею, или же так «удачно» звёзды сошлись на небесах, но ситуация получалась откровенно абсурдная и немного сюрреалистичная. Уверенная в том, что художник немедленно бросит свою «старую и бездетную» супругу, Алис и не подозревала, какое горькое разочарование подкрадывалось к ней со спины. Уже приготовившись отмечать свою победу, девушка поспешила оповестить своего высокопоставленного отца о том, что ждёт ребёнка и, конечно же, не планирует от него избавляться. Да, её избранник пока ещё женат, но это ненадолго, поэтому было бы неплохо со стороны папеньки выделить дочери содержание и дополнительные средства на скорую свадьбу.
В тот же день блудная дочь с позором была выставлена за дверь. К этому она явно была не готова. Не теряя веры в свои убеждения, мадмуазель Беранже решила идти ва-банк и заявилась прямиком на парижскую квартиру Маршанов. Стоя на пороге, с важным видом она рассказывала Елене о своем положении, о романе с художником и их «неземной любви», а так же о том, что она – Елена – если уж и впрямь так любит Яна, должна уступить место той, кто способен подарить ему наследника.
Накал абсурда нарастал с каждой секундой, и Елена даже растерялась, не зная как отреагировать – рассмеяться или пожалеть бедняжку. Выбрав второе, она пригласила совсем юную и совершенно отчаявшуюся в своём безумии девушку в дом и в максимально корректной форме поведала ей другую сторону этой истории. Жизнь родителей стремительно превращалась в сценарий дешёвой мыльной оперы, и поверить во всё происходящее было очень сложно…
Алис плакала и кляла Маршанов, обвиняя в распущенности и низости взглядов. Спорить не стану – в чём-то она была справедлива. Отец постоянно вытворял глупости и совершал гедонистические поступки, мало задумываясь о последствиях. Логично было предположить, что в этом танце с Дьяволом рано или поздно кто-то кому-то наступит на ногу.
Попав в больницу с угрозой выкидыша, Алис совсем сникла. Вместо того, чтобы полнеть, она худела, хотя врачи силой заставляли её есть. Родители с девушкой не желали более знаться, потому все расходы на лечение взял на себя Ян Маршан. Когда Алис стало чуть лучше, он перевёз её жить к себе на студию, нанял для неё сиделку. Примерно в это же самое время на свет появилась его законная дочь – Констанция Кларисса Маршан.
Рождение ребёнка на некоторое время смягчило ситуацию. Во-первых, Ян был буквально без ума от дочери и внезапно открыл в себе родительский инстинкт, а во-вторых, принял первое в своей жизни ответственное решение – взять на себя все обязательства, чтобы обеспечить комфортное существование и тому малышу, которого подарит ему Алис. Так, спустя пять месяцев, семейство Маршанов пополнилось ещё одним ребёнком, которого Ян гордо нарёк в честь одного из своих предков Адальбертом.
Сомнения в отцовстве если и могли возникнуть, то очень ненадолго. Малыш Берт рос точнейшей копией отца. И, к большому удивлению Елены, Констанция так же вобрала в себя куда больше отцовских черт, чем ожидалось. Не досталось ей ни материнских тёмных волос, ни лебединой шеи, ни огромных аквамариновых глаз. Лишь иногда, стоило девочке о чём-то сильно призадуматься или же зачитаться интересной книжкой, и взгляд её становился сосредоточенным, холодным и острым, как спица. И это, безусловно, роднило её с матерью. В остальном же и Конни, и Берт напоминали херувимов с рождественских открыток, а в похожей одежде их и вовсе легко можно было спутать. Поладили брат с сестрой тоже очень быстро, хоть и отличались друг от друга темпераментами фундаментально. Люди, мало приближённые к Маршанам, без дополнительных интриг и подсказок приняли белокурых малышей за близнецов, и спорный момент происхождения детей постепенно растворился в небытие.
Алис такое положение вещей тоже устроило. Практически всё время Берт жил у отца, и она забирала его всё реже, а однажды и вовсе превратилась в «гостевую маму». Материнской связи с сыном она не то чтобы не чувствовала, но и отыгрывать роль примерной родительницы тоже не пыталась. Отдаляясь от Маршанов, она изо всех сил старалась собрать по кусочкам свою разрушенную жизнь. Кажется, у неё получалось. После родов вновь вернуться в балет не получилось, зато природная красота и изящность по-прежнему делали её интересной для живописцев и фотографов. Алис стала работать моделью, натурщицей и манекенщицей, и в этой среде она имела успех. Одежда её становилась всё дороже, а поклонники – всё солиднее.
Однажды Яна Маршана вызвал к себе один состоятельный господин по фамилии Дюрон. Предполагалось, что он закажет картину, но всё оказалось не так просто. Сей господин объяснил отцу, что желает жениться на Алис Беранже. Намерения его были тверды, несмотря на крохотное «тёмное пятно» в биографии его возлюбленной. Этим тёмным пятном был Берт. Дюрон не собирался воспитывать чужих детей, а ещё он не хотел объяснять всем уважаемым лицам в его окружении, как так вышло, что у его прекрасной молодой жены уже есть дети. Со своей стороны же Дюрон готов был по песчинке собрать и склеить разрушенную репутацию девушки – помирить её с родителями, вернуть в высшее общество и обеспечить всеми необходимыми благами до конца её дней. У него достаточно связей для этого – так он сказал. Всё, что требовалось от Яна Маршана, так это сущая мелочь – полностью взять опеку над сыном на себя и ни коим образом не навязывать общение с ним матери. Конечно, она будет его навещать. Конечно. Но сама. И в строго отведённые дни. Сам мальчик являться в дом матери не должен ни при каких обстоятельствах. И, конечно же, не заявлять публично о том, чей он отпрыск. Взамен господин Дюрон готов предоставить Адальберту Маршану месячное содержание, а так же доверительный счёт на его имя, куда будет ежегодно (в день рождения мальчика) перечислять фиксированную сумму.
Так сказать, на будущие свершения.
Отцу хватило ума не ввязаться в драку с Дюроном в тот день, и, поступив на редкость мудро, он предпочёл сначала посоветоваться с самой Алис. Когда она в очередной раз пришла навестить сына, он одарил её долгим и многозначительным взглядом, а затем спросил без прелюдий:
– Ты сама-то этого хочешь?
– Я хочу быть свободной, – вдруг ответила девушка уверенно и, чуть дрогнувшим голосом, добавила: – Хочу быть свободной от тебя. Ты можешь сделать мне такой подарок?
Ничего не ответив, он кивнул и ушёл с её дороги. С того дня визиты Алис Беранже-Дюрон стали исключительной редкостью, а Адальберт Маршан называл мамой женщину, которая заботилась о нём и одаривала такой нежной любовью, словно и он впрямь был одним из близнецов.
– Я читала об Алис Дюрон, – прохладный, как струи дождя за окном, голос Виолетты Ди Гран нарушил воцарившееся молчание. – Никто из нас не знал, что она – настоящая мать Берта. Мы с тётей были уверены, что вы либо близнецы, либо погодки.
– Раз ты знаешь о ней, то, полагаю, понимаешь, почему эту тему ни в коем случае нельзя затрагивать в присутствии брата? – строго произнесла Конни, и Ви понимающе кивнула.
– Но с кем ты сравнивала Алис, когда говорила о ней во сне?
– Кое с кем, – уклончиво ответила Констанция и замолчала.
Она вспоминала тот день, когда Алис приехала к ним незадолго до двенадцатого дня рождения Берта. Она привезла какие-то подарки, но задерживаться надолго не могла. Обняв сына, она потрепала его пшеничную шевелюру и, пока никто этого не видел, спешно засобиралась домой. Конни осторожно выглянула из-за двери своей комнаты и наблюдала за тем, как эта безупречная, похожая на куклу Барби, женщина накидывает на свои плечи длинное кашемировое пальто, а затем грациозным движением извлекает из-под него свои прекрасные, переливающиеся на солнце, светлые волосы. Внезапно она дёрнулась и замерла, схватившись за левое плечо. Лицо её исказила гримаса боли, и Алис приглушённо застонала, медленно выпуская воздух через сжатые губы.
– Вам помочь? – спросила Конни участливо, понимая, что дама всеми силами пытается подавить крик. Алис обернулась в её сторону резко, и взгляд её потемнел от гнева. Она смотрела на старшую дочь Яна Маршана и всем сердцем в эту самую секунду ненавидела её.
– Чем ты поможешь мне, маленькая тварь? – проговорила госпожа Дюрон и как-то сдавленно и нервно рассмеялась. – Достаточно и того, что ты появилась на свет!
Не попрощавшись ни с кем, она распахнула дверь и была такова. Позже, за ужином, когда Берт безынициативно водил вилкой по тарелке, а отец напряжённо размышлял о грядущей выставке, Елена вдруг посетовала на то, что гостья покинула их, ни с кем не попрощавшись.
– Может, она была чем-то расстроена? – предположила госпожа Маршан. Отвлекаясь от своих тяжёлых дум, Ян растерянно посмотрел на жену.
– Может, из-за того, что её бьёт муж? – предположила Конни спокойно и с булькающим звуком хлебнула из своего бокала с соком. Вдруг за столом повисла гробовая тишина, и все присутствующие взглянули на девочку как-то особенно настороженно. – Что? – искренне недоумевала Констанция. Елена подчёркнуто медленным движением положила свои столовые приборы и подняла на дочь взгляд холодный и острый, как спица, а затем отчеканила металлическим тоном:
– Выйди из-за стола.
– А что я такого…?
– Выйди из-за стола. Немедленно.
– Ой да пожалуйста! – заявила девочка саркастично и, демонстративно отбросив в сторону салфетку, покинула своё место. Остаток вечера она провела, запершись в ванной, и это, кажется, вполне устроило взрослых.
Она точно не знала, что злило её сильней: чувство детского бессилия перед пугающим гневом Алис или тот факт, что её слова домашние восприняли, как злую шутку. И ещё она никак не могла объяснить себе, каким путём она умудрилась в своей голове сделать вывод, будто бы госпожа Дюрон страдает от домашнего насилия. Голова кипела от мыслей, обиды и неконтролируемого страха перед этим жутким тёмным взглядом Одетты. На секунду ей показалось, что, будь у Алис шанс, она бы непременно убила Констанцию, уверенная в том, что это решит все её жизненные проблемы. От этих мыслей всё тело девочки покрывалось гусиной кожей. Тихий стук чуть было не заставил её вскрикнуть от ужаса.
– Конни?.. – негромкий голос брата раздался по ту сторону двери. – Ты здесь?
– Угу, – выдохнув с облегчением, девочка попыталась изобразить полное безразличие ко всему на свете. С полминуты брат молчал, собираясь с мыслями.
– Ты и вправду думаешь, что муж её бьёт? – наконец, спросил он подавленно и приглушённо. От его тона сестре стало не по себе, и внутри всё полыхнуло огнём. Внезапно Конни вспомнила, о ком идёт речь. Не просто о той красивой женщине, что время от времени появляется и приносит брату подарки, но о его родной матери. Чудовищные мысли о том, какую боль она причинила Берту, сделав своё заявление за ужином, заставили Констанцию Маршан испытать острый приступ тошноты. Живот её скрутило от боли.
– Нет-нет, – быстро солгала она, глотая слёзы, – я просто…просто сглупила. Я так не считаю на самом деле…
– Паршивая ты лгунья, – быстро оборвал её братец. – Я видел синяки у неё на руках. Надо сказать отцу.
Они договорились, что скажут ему обо всём завтра, как только тот вернётся с открытия выставки. Но не пришлось. На следующий день все парижские газеты и телеканалы облетела новость – миллионер Пьер Дюрон был убит. В пылу ссоры его ударила кухонным ножом супруга – Алис Дюрон – после чего женщина скрылась с места преступления. Полиция быстро нашла её, побитую и совершенно безумную. Как выяснило следствие, дама регулярно подвергалась физическому и психологическому насилию со стороны деспотичного супруга. Это подтвердили и коллеги Алис, и домашняя прислуга. Всё могло бы закончиться для неё оправдательным приговором, но увы, расшатанная истериками, психика женщины не выдержала. Алис Дюрон, в девичестве Беранже, покончила с собой. В предсмертной записке её была одна лишь фраза: «Я просто хочу быть свободной от тебя».
И ни один человек в семье Маршан не сомневался в том, кому было посвящено это послание. Отнюдь не покойному господину Дюрону.
Вскоре после этого, будто бы желая превратить и без того непростую жизнь своих детей в ад, Ян Маршан подал на развод. Намерения у него были благие – об этом он не уставал повторять – но благими намерениями, как известно, вымощена дорога сами знаете, куда…
Сначала Берт лишился родной матери, а затем похожая судьба ждала и Конни, когда Елена Маршан отправилась в психиатрическую лечебницу с нервным истощением и суицидальными наклонностями. С тех пор брат с сестрой жили и путешествовали по миру под опекой отца и, хотя отношения у них были тёплые и доверительные, история Алис серьёзно ударила по ним всем. Ян Маршан подорвал здоровье и, словно ища достойную замену прежней жене, начал бесконтрольно жениться и разводиться. Берт, у которого обнаружились таланты к живописи и скульптуре, тем не менее куда больше времени уделял сомнительным авантюрам, странным друзьям и краткосрочным интрижкам. Констанция же и вовсе оказалась чужда богемному и гедонистическому образам жизни, а потому полностью ушла в учёбу, изучая экономику и статистику вместо перспективы и светотени. Тему любви и романтической привязанности она и вовсе избегала, как огня, находя в этом нечто отталкивающее и противоречащее естественному инстинкту самосохранения.
Единственными людьми во всём мире, кому она отдавала всю свою любовь и заботу без остатка были отец и брат. Даже тогда, когда они не выносили друг друга или казались слишком разными, их маленькая семья оставалась на плаву. Даже тогда, когда их разделяли города, континенты, океаны, а обиды казались нестерпимыми. Даже тогда, когда Берт с надрывом кричал отцу, что ни за что и никогда не станет таким, как он, будучи при этом так на него похожим. Даже тогда, когда Яна Маршана не стало, и сердце Конни, казалось, окончательно окаменело. Видимо, заключила она, есть на свете такой пугающий тип любви, над которой не властны ни боль, ни обиды, ни внутренняя пустота, ни даже смерть…
– Ах вот ты где, безумная девица! – ворвался в комнату шумный и разгорячённый братец в помятой одежде. В два широких шага она преодолел расстояние от дверей до постели, где лежала сестра, и обхватил её своими длинными руками, сжимая в удушливом объятии. – Получила по башке?! А я говорил, что ты точно от кого-нибудь отхватишь! А теперь скажи мне, кто это был, я найду его и убью!
Конни рассмеялась, а затем, не выдержав, долго и громко плакала у Берта на плече. Виолетта наблюдала эту картину в лёгкой растерянности и непроизвольно улыбалась.
