Глава 20

Вид из окна вагона, каким его наблюдал Берт по пути в Сальтхайм и обратно, менялся каким-то странным и удивительным образом. Сначала тёплая и почти тропическая флора Линсильвы с небольшим кусочком морского пейзажа, то и дело выглядывающим из-за деревьев и скалистых возвышенностей, сменилась густой и непривычно тёмной зелёной чередой вековых сосен, от которых веяло холодом. Теперь же ситуация отыгрывалась в обратную сторону: сдержанная и одноцветная двух-трёхэтажная архитектура Сальтхайма осталась далеко позади, а впереди вот-вот должны были замаячить колониальные разноцветные окрестности Линсильвы. Словно уцепившись за эту нейтральную тему, Роза попыталась разрядить обстановку и заговорила первой:

– Сальтхайм расположен в низменности, в самом центре острова и далёк от морского побережья. По идее, там должно быть влажно и жарко, как в бане, но, напротив, температура воздуха там всегда на несколько градусов ниже, чем в прибрежных городах. Наверное, поэтому местные в шутку называют его северным городком…

– Как мило, – сухо отозвался Берт и старательно потёр складку кожи, образовавшуюся меж бровей. Так бывало, когда лицо сводило от напряжения и никак не удавалось расслабиться, и от того лоб вскоре начинал сильно болеть.

Растирание почти не помогало, но других способов исправить ситуацию он не знал. Не помог бы ни алкоголь, ни травяные чаи, ни успокоительные таблетки. Ничто на свете не способно было справиться с этим звенящим в одной и той же тональности звуком, изнутри давящим на череп вот уже целый час без намёка на передышку.

Роза, в очередной раз демонстрируя сообразительность и эмоциональную гибкость, смолчала. Попытка отвлечь Берта сторонними разговорами не сработала и, пока ей не придёт в голову идея получше, стоило оставаться в стороне. Минут через пять она вдруг выразила желание выпить чаю в вагоне-ресторане и, встав со своего места, тихонько покинула купе. Стук колёс вытеснил все прочие шумы – и болтовню пассажиров за стенкой, и приглушённые напевы какой-то джазовой дивы, доносящиеся из радиоприемника, и надрывные крики чаек, до того преследовавших состав по пятам.

Устало Берт прислонился горячим от растирания и непрекращающегося нервного напряжения лбом к холодному стеклу окна. Быстро мелькающие перед глазами кусты, деревья и вены дорог постепенно сливались в одно расплывчатое сине-зелёное полотно, неразборчивое и абстрактное. К слову Берт ненавидел абстракционизм и импрессионизм. Не потому что не понимал, а потому что от одного вида всех этих пятен, нарочито небрежных мазков и брызг краски ему хотелось блевать так, словно он весь день кружился на заклинившей карусели. Плотно стиснув зубы, молодой человек тихо застонал.

Идея Констанции с самого начала ему не понравилась. И причиной всему было оно – это особенное предчувствие, острое и зудящее изнутри. Благодаря ему Берт умудрялся избегать наихудшего развития событий даже в самых сомнительных своих предприятиях. Его ни разу не пытался убить чей-нибудь разозлённый рогоносец-муж, хотя парочка-другая подобных числились в его списке потенциальных недоброжелателей. Связавшись с кредиторами, с которыми здравомыслящий человек связываться бы не стал, он не боялся, потому что его – этого самого предчувствия – в тот момент не было даже и рядом. Значит, разумно рассчитал Адальберт Маршан, судьба на его стороне и не даст ему закончить жизнь закатанным в бетон на заброшенной стройке где-нибудь под Неаполем. Берт, в отличие от своей прагматичной сестрицы, верил в предопределение и интуицию. Хотя бы потому, что последняя никогда его не подводила. По крайней мере, по-крупному…

И вот, спустя почти месяц неги и спокойствия, предчувствие вернулось. Оно разбудило его ранним утром, когда он лежал в своей постели, уткнувшись носом в плечо прекрасной рыжеволосой девушки, мирно сопевшей рядом. Но ни приятный запах Розы, ни её огненные локоны, ручейками расходящиеся по белой подушке, ни трогательное подрагивание шёлковых ресниц не могли возвратить Берту романтический настрой. Он сел на кровати и долго смотрел в сторону, тяжело дыша и не понимая, правильней ли будет прогнать дурное чувство или же прислушаться к нему. На всякий случай он приподнял одеяло и осмотрел обнажённое тело своей возлюбленной с той холодностью и безразличием, с каким бюрократы в паспортных службах смотрят на посетителей в ту самую секунду, когда собираются закрыть перед ними окошко и выставить табличку «обеденный перерыв». Это испугало парня и привело к чёткой мысли – прогнать предчувствие не удастся. Оно теперь доминирует над всем, даже над его чувствами к Розе. А ведь ещё вчера он только и думал о том, как она хороша, близка и в то же время недостижима, как похожа на божественных дев с картин прерафаэлитов, которые он так страстно обожал.

За ночь что-то изменилось, и теперь в груди у парня жгло так, словно он испил из бокала, доверху наполненного щёлочью. Вскочив с постели, он широким шагом направился в ванную, где припал губами к холодному металлическому крану и глотал ледяную воду до тех пор, пока желудок не вздулся. Избавиться от разрастающегося ожога это не помогало, а к горлу начала подступать едкая желчь.

– Ты в порядке? – спросила Роза, появляясь рядом в зеркале. Берт тут же как будто очнулся и начал хаотично соображать, как долго он так простоял над раковиной – минуту или полчаса. Растерянно он посмотрел на девушку в отражении: растрёпанная и всё ещё немного сонная, она стояла на пороге ванной, завернув всю себя от плеч и до пят в белую простыню – милое рыжее привидение. Парень вымученно улыбнулся.

– Я плохо спал, – стараясь объяснить всё происходящее не столько ей, сколько самому себе, произнёс он негромко.

– Ох, если уж Ди Гранов начинают мучить кошмары, то жди беды… – широко зевая, выпалила красавица и лениво поплелась обратно в комнату. Она даже не поняла, что своими словами подтвердила худшие опасения Берта, отчего ему поплохело ещё сильней.

Понадобилось немало времени, чтобы более-менее прийти в себя, но у Констанции были свои планы на брата, которые вскоре должны были всё усугубить…

– Тебе нужен бухгалтер? – часто хлопая ресницами, растерянно поинтересовалась Роза, когда Конни за завтраком заявила о своём намерении отправить брата с его новой подружкой в Сальтхайм, чтобы те посетили там какую-то аудиторскую контору. На крытой веранде было серо и мрачно из-за непрекращающегося вот уже десять часов дождя. Кроме того, время было раннее, но сон ни к Берту, ни к Розе теперь не шёл. Глядя, как Конни заходится в возбуждении и сверкает глазами, словно умалишённая, объясняя все детали предстоящей авантюры, Берт вновь остро ощутил это жжение внутри.

– Нет! Мне нужен документ с результатами проверки деятельности островного совета, который «Горман Аудит» должны были доставить Августу Ди Грану лично в руки, – тараторила сестрица, быстро при этом пережёвывая гренки.

– А они не доставили?

– Боюсь, он до этого момента не дожил. А госпожа Сапфир утверждает, что даже и в глаза не видела никакого курьера от них. Значит, документ остался в конторе. Всё же…мне бы хотелось в этом лично убедиться и получить его для ознакомления!

– Зачем?! – не выдержав напора сестринского больного энтузиазма и одновременно жуткого грызущего, щипающего, обжигающего всё нутро предчувствия вскрикнул Берт. Он и сам изумился тому, как надрывно прозвучал его голос. Как у подростка лет тринадцати.

– Берт, просто доверься мне! В конце концов, я старше и благоразумнее, – выражение лица Конни полностью противоречило её словам, с чем Маршан, пожалуй, прежде не сталкивался.

– Насчёт второго я в последнее время начинаю сомневаться, – протянул он, а затем, попытавшись собраться с мыслями, заговорил настолько сдержанно, насколько в данный момент был способен, – Конни, а ты не слишком увлеклась? Мне это уже как-то не нравится, знаешь ли.

– К тому же…когда, по-твоему, мы должны ехать? – спросила вдруг Роза, разбивая хрупкое равновесие Маршана вдребезги своим непростительным любопытством. Шлюзы прорвало, и всё тело Берта полыхнуло огнём, заставляя напрячься каждую клеточку его измождённого этим ужасным утром тела.

– В идеале, вам стоило бы собраться в течение часа-двух, – запросто отвечала Констанция, и, не сдержавшись, её брат застонал от боли и неконтролируемого приступа паники. Ладони его вспотели, а по спине как будто скакнул разряд тока. Игнорируя его, сестра выложила на стол небольшой буклет с расписанием движения электричек. – Смотрите, я всё просчитала. Если вы сядете на поезд от Линсильвы до Сальтхайма в десять часов, то уже в два часа будете там! Берите первый класс, пообедайте в вагоне-ресторане, а я всё оплачу. Чем не приключение, а? Если уложитесь со всеми делами до вечера, то сможете сесть на вечерний поезд и вернуться в Линсильву к двум-трём часам ночи!

– Но… к чему такая спешка? – продолжала участвовать в этом маскараде Роза, подогревая очевидное безумие Констанции.

– Голозадому Аткинсу вот-вот предъявят обвинение в убийстве, и Конни слетела с катушек! – спичкой вспыхнул Берт и непроизвольно взмахнул рукой так, что чуть не опрокинул на девушек горячий кофейник. На веранде повисло молчание. Парень раздражённо отвернулся в сторону, но спиной и шеей ощущал, как сестрица с Розой обмениваются жестами и о чём-то договариваются, беззвучно шевеля губами. Всё уже было решено и без его участия – он знал это. В каком-то смысле его не так сильно волновал происходящий вокруг абсурд, сколько не оставляющее его ни на минуту ощущение надвигающейся трагедии. Оно было сильно и непобедимо, а, значит, любой его дальнейший шаг неумолимо привёл бы к катастрофе. Сейчас он, как никогда прежде, понимал это и…даже принимал. Просто потому, что ничего другого, кажется, ему не оставалось.

– А знаешь, Берт, это и впрямь может быть интересно, – тихонько пропищала Роза и положила свою тёплую ладонь парню на плечо. Кажется, это подействовало на него успокаивающе, потому что пыл его начал немного спадать. – Сальтхайм – очень красивый город с живописными окрестностями. У меня там живёт приятельница – Лив Сигрин. Я давно обещала её навестить. К тому же у нас появился шанс сделать что-то хорошее и, возможно, помочь невиновному человеку избежать несправедливого наказания.

– И-и-и занавес, господа! Он сдался! – воскликнула Конни победно и, быстро уничтожив остатки своего завтрака, принялась командовать: – Собирайтесь, а я попрошу госпожу Сапфир подвезти вас до вокзала Линсильвы! Чего сидим? Шевелитесь, ну!

На самом деле, Берт согласился лишь потому, что знал – теперь уже Конни не успокоится. Да и целебное прикосновение Розы впервые за всё утро заставило почувствовать облегчение. Напряжение немного спало, и Маршан осторожно выдохнул. Тем не менее, идеи сестры не перестали казаться ему сумасбродными, а её инициативность – потенциально опасной. Продолжая демонстрировать своё несогласие, он весьма сдержанно попрощался с Констанцией перед тем, как сесть в машину и отправиться на вокзал. Он никогда не жаловался сестре на свои болезненные предчувствия, потому что очень боялся наткнуться на её долгие рассуждения об иррациональности его отношения к подобным вещам или, что ещё хуже, на обвинения в излишней податливости собственному богатому воображению. С другой же стороны, именно с ней, как ни с кем другим, он в глубине души мечтал поделиться своими переживаниями. В момент их расставания ему следовало сказать чётко и уверенно – «Конни, с самого утра меня пожирает чувство необъяснимой тревоги. Оно так сильно и так болезненно, что я сам не свой. Представь себе, Конни, у нас с Розой с утра даже не было секса – настолько мне плохо и тошно от осознания приближающейся беды. Прошу тебя, пожалей меня, пойми меня и отмени свои идиотские планы!». Но он смолчал. Потому что вовремя осознал, что произнести эти слова «чётко и уверенно», не превратившись при этом в глазах сестры в сопливого подростка с надрывным ломающимся голоском, скорее всего, невозможно.

Они с Розой отправились в путь, и с момента их прибытия на вокзал абсолютно всё пошло не так, как запланировала для них Конни. Сначала кислолицый мужчина в окошке кассы сообщил, что обратных билетов от Сальтхайма до Линсильвы на сегодня уже не будет, поэтому, если они всё же надумают ехать в Сальтхайм, то возвращаться оттуда придётся утром следующего дня. Роза неумело попыталась намекнуть сморщенному, как изюм, кассиру, что в покупке билета заинтересован потомственный Ди Гран, но схема всеобщего почитания потомков Святого Линсея на острове внезапно дала сбой: ни один мускул не дрогнул на безразлично-кислом лице сотрудника станции. Роза сначала чуть опешила, но затем собралась и широко улыбнулась Берту.

– Может, это даже лучше? В Сальтхайме живёт моя подруга. Она нас с радостью примет на одну ночь! Что скажешь?

Берт не ответил. В голове у него было пусто и холодно, и по мере их отдаления от поместья Ди Гранов отупение мыслей и чувств прогрессировало. Тело стало тугим и скрипучим. Еле-еле заставив себя повести плечами и подбородком, он вроде как согласился на предложение девушки, и через мгновение на руках у них оказались билеты до Сальтхайма.

Вагоны первого класса напоминали о старых фильмах или романах Агаты Кристи. Большая часть отделки имитировала дерево, а мягкая мебель была обтянула изумрудно-зелёной тканью, исшитой тонким золотистым узором. Под ногами стелился мягкий ковролин, а расположенный между двумя койками столик крепко держался на массивной резной ножке. Тем не менее, как это обычно и бывает в поездах, в воздухе висел плотный запах пыли и затхлости, от которых у Берта зачесалось в носу. На это неудобство цена билета абсолютно никак не способна была повлиять.

– Что тебя грызёт? – спросила Роза, как только поезд тронулся и медленно пополз вдоль пригорода, постепенно набирая скорость. Берт вслушивался в нарастающий стук колес и не спешил с ответом.

– Сложно сказать, – наконец, заговорил он, – но мне никак не удаётся отпустить ощущение, что этот день обернётся для меня катастрофой…

– Я понимаю, о чём ты, – подумав немного, заключила девушка.

– Правда?

– Да, но нет ли у тебя чувства, что катастрофа неизбежна?

– О да, оно-то и пугает меня больше всего, – чувствуя, как огромный камень отлегает от сердца, выдохнул эти слова Маршан. Голос его дрогнул, но осознание того, что Роза поняла его чувства без дополнительных пояснений, облегчило его дыхание и наполнило тело приятной серебристой прохладой жизни. Поднявшись со своего места, девушка встала напротив Берта и, положив обе руки ему на плечи, нависла над ним с лёгкой улыбкой на губах.

– Что ж…если катастрофа неизбежна, то, может, стоит просто принять это? И…раз ты ко всему готов, то ничто не способно тебя застать врасплох, так ведь?

– Получается, что так…

Это было не так. Берт знал это, но понимание, лишь на секунду проявленное рыжеволосой красавицей, вернуло его чувствам прежнюю магию, и он позволил себе забыться, принимая правила этой игры. С возвратившимся к нему желанием он поймал её поцелуй и, обхватив её бедра, ловко усадил её на колени. Остаток пути до Сальтхайма они провели за закрытыми дверями своего купе, а потому дорога промелькнула, как одно мгновение.

Архитектура Сальтхайма, городка, который в своё время облюбовали мигранты из Скандинавских стран, действительно очень сильно напоминала северную: по окраинам выстроились скромные серые каменные домики, похожие друг на друга и размещённые по секторам с какой-то пугающей симметричностью, а в центре нашлось место и классической башне с часами и острым шпилем, и какому-то суровому бронзовому памятнику, и мостовым, выложенным массивной брусчаткой. Воздух здесь был прохладнее и свежее, насквозь пропитанный ароматами хвои и можжевельника, а люди – сдержаннее и спокойнее распалённых солнышком и прибрежным солёным ветром жителей Линсильвы. На мгновение Берту показалось, что они с Розой пересекли какую-то границу и оказались в другом государстве – настолько всё здесь казалось другим. На них, двух чужаков, вышагивающих вдоль городской ратуши, никто не обращал внимания, в то время как в Линсильве какая-нибудь Гвиневра уже успела бы поднять шум на всю округу – «Ди Граны! Живые Ди Граны!».

– Здесь живут Ван Хуттены – голландская ветка вашего рода, – поймав мысль, отразившуюся на лице Берта, предусмотрительно пояснила Роза и тут же снова уткнулась в карту, пытаясь понять, куда им двигаться дальше. – Вы вроде познакомились с ними недавно?

– На вечеринке Конни? Да, – молодой человек кивнул и как-то неопределённо повел плечом. – То есть появление Ди Гранов здесь никого не удивляет?

– У Ван Хуттенов четверо сыновей и ещё целый ворох каких-то дальних кузенов, и все они – высоченные блондины. Ты бы потерялся среди них в одно мгновение, слившись с толпой. Конечно, в тебе больше именно диграновских черт, но здесь никто не станет присматриваться к этим чертам так, как в Линсильве, где семейство Святого Линсея жило со дня основания первого поселения. В общем, можешь расслабиться – Гвиневра тут до нас не доберётся, – на последней фразе Роза чуть слышно хихикнула, а щеки её порозовели. Кажется, странным образом имя надоедливой старушки теперь плотно ассоциировалось в сознании девушки со всеми теми вещами, которым Роза с Бертом тайно предавались за закрытыми дверями её дома, его дома и недавно в купе вагона первого класса…

Берт тоже улыбнулся, но, скорее, из вежливого желания поддержать игривое настроение красавицы. Их недавнее «приключение» ему, безусловно, пришлось по душе, но держать мысли о нём в голове не получалось. Их снова и снова накатывающей волной вытесняло предчувствие, пусть притупившееся и не такое болезненное, но по-прежнему тревожное.

Впереди показались здания «нового города» – района куда более современного и делового. Здесь улицы становились шире, брусчатка сменилась относительно ровным асфальтом, а на замену каменным домикам на свет божий повыползали пресные и одноликие офисные здания с зеркальными пластиковыми окнами. Среди этих пенопластовых коробок деловой центр «Горман Аудит» смотрелся, как анахронизм: явно не столетняя, но выполненная в неожиданной для местности барочной манере, постройка цвета слоновой кости поражала деталями отделки – барельефами с изображением прекрасных полуобнажённых нимф, танцующих среди стаи оскалившихся волков. Крышу над центральным входом вместо колонн удерживали две странноватых статуи – облачённые в тоги мужчина и женщина, но головы у которых оказались до жути детально исполненными собачьими мордами.

– А…это точно то, что нам нужно? – осторожно поинтересовался Берт, одной рукой приостанавливая Розу, спешившую ворваться в здание через высокие стеклянные двери.

– Ну, вот же у входа табличка – «Горман Аудит»! – ответила она, махнув в сторону позолоченной пластины, что висела справа от входа.

– Это-то да, но… – ещё раз окинув тревожным взглядом каменные фигуры, протянул Маршан неуверенно, – но…здесь точно сидят бухгалтеры?

– Думаю, да. А это, – Роза махнула на одну из статуй получеловека-полусобаки прежде, чем распахнуть двери конторы, – киноцефалы, то есть псоглавцы. Привыкай, на нашем острове ты ещё не раз с ними столкнёшься!

Внутреннее убранство «Горман Аудит» вполне соответствовало внешнему – Роза и Берт оказались в просторном, отделанном розовым мрамором, атриуме, где каждый их шаг, вдох и неосторожно брошенная фраза, разносились по стенам многократным эхом. Визитёры привлекли внимание двух охранников в строгих деловых костюмах и двух миловидных девушек на ресепшене. И если первые заметно напряглись, впиваясь пристальным взором в лица посетителей, то вторые мигом нацепили сверкающие улыбки.

– Добрый день, господа, – поприветствовала Берта и Розу та девица, что стояла справа, высокая платиновая блондинка с грудью настолько выдающейся, что пуговки на белоснежной блузе еле-еле сдерживали её в рамках, заданных нормами приличия. – Чем могу помочь?

Вкратце Берт попытался обрисовать ситуацию, не забывая несколько раз намеренно упомянуть свою новую фамилию, так как заметил, что всякий раз, услышав её, блондинка чуть шире распахивала свои большие глаза и как будто оживлялась. Наконец, она томно вздохнула и, понимающе кивнув, проговорила:

– Вам надо попасть на встречу с господином Горманом. Ему наверняка известны все интересующие вас детали.

– Хорошо. И как к нему попасть?

– Боюсь, сегодня никак. Господин Горман отбыл на материк до следующего понедельника, – не меняя выражения лица бывалой соблазнительницы, пропела девушка. На мгновение Берт завис, вспоминая, как сильно он ненавидит все эти бюрократические проволочки и проникаясь искренней неприязнью к этой девице, предпочитающей изображать из себя порноактрису вместо того, чтобы дать хоть сколько-нибудь дельный ответ. В этот момент нарастающего недовольства инициативу ловко перехватила Роза и, уверенно облокотившись на стойку ресепшена, звонко щёлкнула пальцами у девицы перед глазами, чтобы разорвать зрительный контакт с Маршаном.

– Значит так, – сказала она без намёка на доброжелательность, – кто ещё, кроме господина Гормана, осведомлён в этом вопросе? Есть у него зам или секретарь? Или вы думаете, милочка, что Адальберт Ди Гран намерен разбить у вас здесь палаточный лагерь и покорно ждать возвращения блудного директора до следующего понедельника?

– А…что, простите? – растерялась на секунду блондинка и взглянула на Розу с высоты своего роста так, словно всё это время даже и не подозревала о существовании подобных существ.

– Господин Дотцен, – подала голос вторая администраторша, пониже и поскромнее. Визитёры сразу же обернулись к ней. – Это заместитель директора. Он должен быть в курсе. Третий этаж, триста двенадцатый кабинет. Я предупрежу его секретаря, что вы сейчас подойдёте.

У кабинета Дотцена их ждала ещё одна блондинка, но очень юная, лет девятнадцати, и трогательно смутившаяся в присутствии Берта. Лицо её залила краска, а речь сбило нервное заикание. Возможно, по телефону её предупредили, что к заместителю директора идёт Ди Гран, но, могло статься, девушка просто по неопытности и впечатлительности своей совсем расклеилась при появлении симпатичного молодого мужчины. Иной раз Берт, подобно своему отцу, производил переполох в женском коллективе одним лишь своим появлением. Причём, что удивительно, «эффект Маршана», как называла его Конни, чаще всего срабатывал именно в те мгновения, когда братец был чем-то сильно раздражён. От него вдруг начинали расходиться во все стороны невидимые глазу волны, нагревавшие воздух и задевающие струны девичьих душ. Сейчас под влиянием этого поля оказалась бедная секретарша Дотцена – Мина. Дрожащими руками она несла в кабинет две чашки кофе со сливками, и они звонко подпрыгивали на блюдце, пока Роза и Берт сбивчиво объясняли пятидесятилетнему тучному и усатому заместителю директора, в чём суть да дело.

Сначала господин Дотцен был учтив и участлив, но, как это часто бывает с бухгалтерами со стажем, участливость быстро сменилась пренебрежением. Ему вдруг начало казаться, что Берт его либо разыгрывает, либо не понимает. И сложно было сказать, какой из двух вариантов злил его сильнее.

– Вы вступили в права наследования? – оборвав Маршана на полуслове, вдруг хмыкнул он в усы.

– Да. То есть…думаю, да.

– Значит, вы можете предоставить все документы, подтверждающие это? – снисходительным тоном проговорил Дотцен, подаваясь вперёд и сплетая в замок свои пухлые пальцы. На мгновение Берт опешил, но, собравшись с мыслями, ответил максимально деловито и вдумчиво.

– Все документы на руках у моего адвоката, ясное дело. Вы же не думаете, что я повсюду таскаю их с собой?

– Ну-с, господин Ди Гран, стоило прихватить их хотя бы на встречу со мной. Дело в том, что у нас с Августом Ди Граном, упокой Господь его душу, был очень чётко составлен договор. Согласно этому договору, получить от нас копию документов с полным анализом аудита островного совета может либо он сам, что теперь невозможно, либо доверенное лицо.

– Либо наследник! – напомнила Роза с нажимом, хотя на самом деле не была уверена, что в договоре действительно был такой пункт.

– М-м-да, – помычав немного, как бы вспоминая все юридические детали, протянул Дотцен и криво усмехнулся, – но у господина Августа Ди Грана, насколько я помню, есть ещё два наследника. Пожалуй, нам не помешало бы, как минимум, письменное согласие этих лиц на то, чтобы именно вам можно было предоставить копию документа. Нотариально заверенное, опять же. И все ваши документы о вступлении в права наследования… безусловно.

– Да вы издеваетесь! – нервно воскликнул Берт и рассмеялся. – Вы же сами не сделали своё дело до конца!

– Простите? – бесцветные брови Дотцена взмыли вверх, а серые глазки-бусинки злобно сверкнули. – Как это ещё понимать?

– А вот так! Ваша задача была доставить документ, а никто его так и не получил. И что теперь вы будете делать? Хранить его у себя в закромах в этом нелепом уродливом бухгалтерском аду до тех пор, пока бумага не сгниёт?

– Во-первых, господин Ди Гран, – грозно поднимаясь над своим столом, зашипел Дотцен, подобно разозлённой змее, – с нашей стороны все условия договора были исполнены безукоризненно. Документ был доставлен адресату, и это зафиксировано в курьерском журнале. А во-вторых, я не потерплю разговора в подобном тоне в стенах моего кабинета! «Горман Аудит» – уважаемая компания с кристально чистой репутацией. И вы не смеете разбрасываться столь гнусными обвинениями, к какой бы фамилии не принадлежали! А теперь я попрошу вас покинуть помещение и не отвлекать меня от работы, если, конечно, где-нибудь в карманах у вас не завалялись документы о вступлении в наследство и нотариально заверенные заявления прочих наследников.

Берт пулей выскочил из кабинета, не забыв громко хлопнуть за собой дверью. Он не знал точно, что злит его сильнее – не покидающее его чувство тревоги или рожа этого противного мужика. Возможно, всё это действовало на него в комплексе. Стремительно они с Розой шагали к лифту, и краем глаза молодой человек видел, что его спутница тоже вся раскраснелась от волнения и обиды. Кажется, она начала принимать ситуацию и на свой счёт тоже. Ему вдруг стало стыдно, что он втянул её во все эти аферы Констанции. Ох, Конни! Ну и влетит же тебе, когда они возвратятся…

– Господин Ди Гран, – пискнул кто-то за спиной, и Берт даже не сразу понял, что это ему не померещилось. Наконец, уже у самого лифта, он обернулся. По пятам за ними с Розой шла та самая секретарша Дотцена. На бейджике, криво закреплённом у неё на блузке, было написано имя – «Мина».

– Да? – чуть растерянно переспросил парень.

– Вы зря ругаетесь на господина Дотцена, – робко произнесла девушка, переминаясь с ноги на ногу.

– Вот как?

– Я точно знаю, что документы, о которых вы говорили, были доставлены адресату. Дважды.

– Дважды? – удивлённо переспросили Роза и Берт одновременно. Мина кивнула.

– Первый раз документ был отправлен с курьером в Линсильву, и я лично подшивала опись в курьерский журнал. Я тогда ещё работала в отделе делопроизводства.

– А второй?

– Второй раз был спустя дней десять или около того. Господин Август к тому времени уже умер, и на острове был трёхдневный траур. Я хорошо это помню, потому что все сотрудники должны были прийти в чёрном, и Греттен с ресепшена всё время ныла по этому поводу, потому что чёрный ей не к лицу…

– Вы ещё раз отправили курьера? – не давая девушке удариться в рассказы о цветовых предпочтениях сотрудниц администрации, поспешил уточнить Берт. Мина повертела головой.

– Н-нет, к нам пришла женщина. Она предоставила доверенность, подписанную Августом Ди Граном, и попросила сделать для неё копию документа, так как первый экземпляр в суматохе подготовки похорон был утерян.

– Что за женщина? Кто это был?

– Я не знаю.

– Как так? Она же предоставила доверенность и…

– Я не работала с этой доверенностью. Я проходила практику в отделе делопроизводства, и мне тогда не доверяли работу подобного рода. Я, в основном, подшивала всякие бумажки и варила кофе. Помню просто, что услышала её голос и разговор с архивариусом, поэтому вышла посмотреть. Мне казалось это странным, ведь господин Ди Гран только-только умер, даже похорон ещё не было. Но…потом я подумала и поняла, что это даже логично – разобраться со всеми документами сразу и не откладывать на потом. Когда, к примеру, мой прадедушка умер, от него осталось столько всяких бумажек! Мы с бабушкой месяц их разбирали, и это было просто невыносимо…

– А записи в каких-нибудь журналах об этом остались?

– Скорее всего, но без тех документов, о которых говорил господин Дотцен, вам их не покажут. А разве и эта копия не дошла до адресата?

– Мы просто хотим во всем разобраться, – уклончиво ответила Роза, вклиниваясь в беседу. – А, скажи-ка, как хотя бы эта женщина выглядела?

– О! – глаза Мины засверкали, и девушка робко заулыбалась, – Она выглядела как кинозвезда! Не молодая, скорее всего, но точный возраст не могу назвать.

– А цвет волос, глаз?

– Нет-нет, ничего такого сказать не смогу. Дело в том, что лицо закрывали большие солнцезащитные очки. Знаете, такие… в стиле Джеки Кеннеди? На руках – кружевные перчатки с перстнями, а на голове – белая широкополая шляпка! Боже мой, – Мина вздохнула мечтательно, – я никогда не носила шляпки. Мне всегда казалось, я выгляжу в них глупо. Но на ней…смотрелось потрясающе! Не удивлюсь, если снаружи здания её ожидал какой-нибудь Роллс Ройс с водителем. Она как из старого кино к нам сошла, прямо с экрана!

Покинув здание «Горман Аудит», озадаченная всем услышанным парочка поймала такси и отправились на встречу с Лив, подругой Розы, у которой они надеялись заночевать. Они молчали, но по лицам их было видно – думают они об одном и том же.

– Она не стала бы лгать, – первой прервала тишину Роза и покачала головой, – нет-нет, в этом просто нет смысла, понимаешь?

– Ясно.

– И всё? – выждав паузу после сдержанного ответа Берта, Роза вдруг вскинула брови и взглянула на него в изумлении. – Это всё, что ты можешь мне сказать? Ясно? То есть ты считаешь иначе?

– Я никак не считаю, – устало вздохнул Берт, ощущая тяжесть в груди. – Я думаю.

– Нечего думать! – огрызнулась девушка, потеряв терпение впервые за всю поездку.

– Севилла сказала Констанции, что не получала документов. Значит, она их не получала!

– Или…быть может, она не совсем поняла, о каких документах идёт речь, – осторожно предположил Маршан, надеясь обойти разрастающееся недовольство собеседницы.

– Значит, по-твоему, она не обманщица, но набитая дура, так?

Берт ничего не ответил.

– Чего ты молчишь?

– Я думаю, сказал же, – холодно произнёс молодой человек. Остаток пути Роза ничего не говорила, но напряжение, повисшее в воздухе, не требовало каких-либо разъяснений.

Шляпка, перчатки, стать кинозвезды – ни у одного из них не возникло сомнений, что в тот день контору посетила Севилла Сапфир и забрала копии документов. Но зачем? Неужели была в них такая острая необходимость? Берт хаотично соображал, и голова его вскипала. Зачем же тогда было говорить Конни, будто бы она этих бумаг в глаза не видела? Всё-таки она солгала или просто забыла? Хотя…как она могла забыть? Август умер не год назад, а всего пару месяцев как, даже меньше. Неужели бы эта дама, способная организовать всё на свете, не запомнила недавнюю поездку в другой город, да ещё и в дни накануне похорон? Получалась какая-то кашеобразная ерунда. Смешиваясь с неприятными предчувствиями, она превращалась в горючий коктейль, способный вспыхнуть и разорвать голову в любую секунду. Ему нужна была тишина. И что-нибудь, чтобы уснуть…

– Виски? – словно спустившееся с небес божье спасение, прозвучал низкий голос Лив Сигрин. Подруга Розы, как и многие в этом городе, тоже оказалась натуральной блондинкой, но отнюдь не такой изящной, как сотрудницы «Горман Аудит». Невысокая, широкоплечая с массивными как будто мужскими руками дама тридцати семи лет устало сидела на крыльце своего дома, когда к нему подъехало такси с гостями.

– Да, – вместо приветствия и знакомства охотно согласился Берт. Хозяйка понимающе кивнула и нехотя поплелась в дом, жестом подзывая молодых людей за собой. Выглядела она неважно: в мятой домашней одежде (серых пижамных штанах и растянутом свитере) с растрёпанными волосами и тёмными кругами под глазами. Зато её дом изнутри сиял чистотой и минимализмом: молочно-белые стены, неброская тёмная мебель, ковры с несложным геометрическим рисунком.

– А где дети, Лив? – вежливо поинтересовалась Роза, оглядываясь по сторонам. Детей в доме явно не было, и, по мнению Берта, быть не могло, учитывая окружавший их порядок. В просторной гостиной, соединённой со столовой, обнаружился светлый диван, на котором лежал смятый плед со спальной подушкой, а рядом – стеклянный журнальный столик с початой бутылкой виски на нём.

– Отправились на каникулы к своему отцу… – тяжело вздохнула женщина, а затем добавила со смехом: – Боже, благослови каникулы! Какое ж это счастье! Знаешь, когда в доме в последний раз было так чисто, детка? Никогда. Вот так вот. А ещё я выспалась на год вперёд. Почему я раньше не понимала, какое это счастье – просто выспаться! И часами пялиться в телек, просматривая тупые телепередачи…

– Я рада за тебя, Ливи, – немного сконфуженно улыбнулась Роза. Она явно не ждала, что подруга встретит её в таком настроении, но ничего поделать не могла. Приходилось подстраиваться. – Мы не помешаем тебе, если останемся до утра?

– Конечно, нет! О чём разговор! – отмахнулась хозяйка от слов рыжей красавицы. – Можете спать в комнате моих мелких, они всё равно не узнают. Если, конечно, вас устроит двухъярусная кровать.

– Вполне, – Берт пожал плечами и недвусмысленно кивнул в сторону бутылки на журнальном столике. – А что вы там говорили насчёт виски?

– Этот Ди Гран мне нравится, – Лив чуть слышно хрюкнула от смеха и, пригласив гостей сесть на диван, пошла за бокалами в сторону высокого стеллажа с посудой. – Вы уже имели честь познакомиться с моим папенькой?

– Боюсь, что нет.

– Это лишь говорит о том, что вы пока здоровы. Погодите до ближайшей простуды…

– Отец Лив – семейный врач Ди Гранов, – почти не шевеля губами, тихо пояснила Роза. – Очень хороший.

– М-да, гениальный, – не без иронии в голосе прыснула Лив, разливая янтарный напиток по стаканам и протягивая их гостям. – Помог Виолетте появиться на свет. Август, упокой Господь его душу, без него так долго бы не протянул. Можете мне поверить.

– Вы тоже врач?

– Да, но у меня пациенты куда скромнее и гораздо спокойнее, если вы понимаете, о чём я, – загадочно произнесла женщина и несколько раз комично вскинула брови. На мгновение в гостиной повисло молчание.

– Она работает в городском морге, – вновь пояснила Роза, и от этих слов у Берта всё похолодело внутри. Нет, он ничего не имел против такой профессии, но отчего-то окружающий его стерильный порядок, контрастирующий с внешним обликом Лив Сигрин, вдруг заиграл новыми красками и подсмыслами. Парень поёжился и одним махом осушил свой бокал. Затем Лив, обмениваясь какими-то новостями и сплетнями с Розой, подлила ему ещё. Эта порция так же быстро переместилась и стекла в нутро Маршана, после чего он отправился в детскую спальню на втором этаже.

Болтать и любезничать ему сейчас совсем не хотелось, а хозяйка дома и не возражала. Даже с Розой её общение строилось так, словно бы она позволяла той выговориться и потрещать ни о чём, но искренне не интересовалась ни одной из затронутых тем. На ватных ногах парень поднимался по широким скрипучим ступенькам в полумрак коридора с невысоким потолком. Оклеенная сине-зелёными обоями мальчиковая комната отыскалась быстро – дверь была не заперта, и упомянутая госпожой Сигрин двухъярусная кровать сразу бросилась в глаза.

Судя по всему, у измученной хозяйки дома было двое сыновей: на стенах висели плакаты с гоночными болидами и космическими ракетами, а маломальский порядок обеспечивала наполненная доверху корзина для белья. Игрушки (кислотно-зелёного цвета пучеглазые инопланетяне и какие-то мультяшные персонажи) валялись повсюду: на подоконнике узкого окна, под ним и на полу, у подножия кровати, за входной дверью и ещё небольшая горка украшала письменный стол вперемешку с восковыми карандашами. Когда Берт сам был ещё мальчишкой, подобный бардак он наблюдал только дома у своих друзей. Его комната была чистой и идеально прибранной. И вовсе не потому, что лет до двенадцати он делил её с сестрой. Наоборот, Конни при всей своей врождённой рациональности не отличалась чистоплотностью и постоянно вносила в их совместное жилище не критичный, но весьма раздражающий хаос, выставляя книги на полках не по размеру, а ещё постоянно перекладывая краски и бумагу на новое место. Брат огрызался и ворчал, а потом наводил порядок, возвращая всё на круги своя. То ли мама Конни, Елена Маршан, столь умело приучила его к чистоте, то ли так проявлялись зачатки какого-нибудь детского невроза, которому никто не придал значения. Только отец иногда, заметив яростные попытки мальчишки затереть крохотный след от краски на полу, присвистывал и качал головой. Уж ему бы точно не пришло в голову заниматься чем-то подобным – Ян Маршан оставлял следы на всём (и на всех), к чему прикасался, не задумываясь о последствиях.

Когда первый брак Яна Маршана был официально расторгнут, началась неразбериха. Сначала дети жили с Еленой, но жизнь эта стала тусклой и угнетающей: целыми днями любимая мачеха Берта сидела в своей комнате без света и при плотно закрытых шторах, она лишь иногда выходила, чтобы покормить их с Конни, обменяться парой дежурных фраз и отдать их в руки гувернантки. Спустя полтора года она попала в клинику, и за детьми примчался отец, чтобы увезти их с собой в Рим. Первое время они жили на два города и две страны, катаясь между Римом и Парижем, чтобы Конни могла видеться с мамой, но затем она, четырнадцатилетняя девчонка, вдруг заявила – с неё хватит.

– Папа, давай уедем, – деловым тоном произнесла она за ужином однажды. Не понимая её истинных мотивов (или делая вид, что не понимает), отец взглянул на девочку с искренним изумлением.

– Вот как? Куда бы тебе хотелось поехать и на какой срок?

– Мне всё равно, лишь бы навсегда, – нервно повела плечом Конни, затем, подумав немного, добавила: – Ты вроде хотел жить в Южной Америке?

– Была такая мысль…

– Супер. Когда собираемся?

Он ничего ей не ответил, и Берту даже показалось, что весь этот разговор был чем-то вроде игры для него. Ничего серьёзного – просто детская болтовня. Вот только Конни не шутила. Она приняла твёрдое, пусть и крайне болезненное, решение навсегда покинуть Европу, а в идеале – эту часть света.

– А помнишь ты говорила про переезд в Южную Америку, дорогая? – внезапно вернулся к этой теме Ян Маршан несколько месяцев спустя.

– Да! – воскликнула девочка, и в глазах её заискрились огоньки.

– Так вот ничего не выйдет. Но мне предложили работу в Северной Америке, в штатах. Это подойдёт?

– Да-да, вполне, – Конни отмахнулась и часто закивала. – Когда мы поедем?

– В следующем месяце, если всё срастётся. Но ты же понимаешь, что теперь будешь реже видеться с мамой?

– Ага, жаль, – безымоционально и коротко отозвалась девчонка.

Берт молчал. Он был согласен на любой исход, и ему понравилась бы и Южная Америка, и Африка, и Австралия, и даже Арктика, если бы это избавило Констанцию от мучительных встреч с женщиной, которую теперь с трудом можно было бы сравнить с той волшебно прекрасной особой, что они помнили.

В тот период их с сестрой впервые расселили по разным комнатам, а его невротическое стремление к чистоте приобрело характер мании, и уже в Америке новая пассия отца заставила того отвести сына на приём к психиатру. Вроде помогло. По крайней мере, теперь, спустя столько лет, он преспокойненько развалился на пахнущей затхлостью и сырными чипсами кровати в комнате каких-то малолетних засранцев, небрежно откинув ногой мягкие игрушки и смятые футболки, завернулся в короткий плед и, уткнувшись носом в стену, заснул.

Сон был тревожным, и периодически Берт просыпался, не особо понимая, где находится. Розы поблизости не было, но с первого этажа по-прежнему доносились голоса. Да и с чего бы ей ложиться так рано? Её-то не терзало, отнимая все силы, бесконечное предчувствие беды. Было около девяти-десяти часов вечера, когда Маршан вновь проснулся. На этот раз пробуждение было резким и мучительным. Сознание как будто пронзил удар молнии – яркая вспышка, боль и расползающийся ожог. Задыхаясь и не слыша ничего, кроме стука крови в ушах, парень резко сел и схватился руками за голову. Паника длилась всего мгновение, но этого хватило, чтобы прогнать сонливость прочь. Теперь он ни за что не станет спать. Ни за что и никогда.

Ничего подобного прежде с ним не случалось, и он с трудом заставил себя встать с постели и, скрипя всем телом, спуститься вниз. Увидев его, порозовевшие от алкоголя и весёлой беседы, женщины замерли. Перед ними будто предстал призрак – бледный, покрытый испариной, и с горькой усмешкой на обескровленных губах. Роза вскочила и громко ахнула, а Лив поспешила на кухню за стаканом воды. С трудом усадив гостя за стол, хозяйка дома задавала ему какие-то вопросы, но он не слушал. В два глотка он опустошил стакан, и холодный поток воды, спускаясь по пищеводу, более-менее сбил пожар внутри. Дышать стало чуть легче.

– Я не должен был уезжать, – вдруг произнёс он, совсем не контролируя свой речевой аппарат. Казалось, эти слова всплыли сами собой откуда-то из подсознания и, наконец, озвучили терзавшие его сомнения. – Не должен был. Нельзя было её оставлять…не сегодня…

– О чём ты, Берт?.. – растерянно спрашивала Роза, но ответа у него не было. Он говорил то, что мог понять лишь он сам и лишь в самой глубине своего «я». Где-то там, где хранились все его самые важные события и самая сильная боль. Где-то там, на полках между воспоминаниями об отце, об Алис и словами Констанции: «Тем не менее – так уж сложилось – но мы с тобой вроде тех близнецов, что перенимают эмоции друг друга. И если, по какой-то причине, ты собрался упиваться своей болью, то, хочешь ты того или нет, но тебе придётся разделить её со мной. Можешь снова убежать от меня на месяц-другой, вот только это ничего не изменит. Твои проблемы – это и мои проблемы. Так уж у Маршанов повелось».

Через полтора часа зазвонил телефон. Номер был незнакомый. В трубке раздался хрипловатый мужской голос:

– Адальберт Маршан, полагаю?

– Да. Кто это?

– Доктор Сигрин, семейный врач. На вашу сестру напали чуть больше часа назад, в Линсильве. Ударили по голове. Она в норме, но пока без сознания. Когда вы сможете приехать?