Когда удалились от коттеджа на значительное расстояние, в безлюдном месте у Кумы–реки девочка решила спросить у вновь обретенной куколки, как им на этом свете жить–поживать: две пары одинаковых…

Кукле дали поглодать кусок купленного пирожка — и Леля, ожив, отвечала так:

 

 

Ребята переглянулись: выходит, всё ж таки не всегда они будут глядеть на тех — как на свое отражение. Справедливость восторжествует: коль родился один мальчик, а не два — значит, один в конце концов и останется… То же самое с девочкой… Надо только подождать. А сколько ждать? Хоть бы не до старости!..

Но в этот день их ожидало еще одно потрясение. На обратном пути они сели в автобус, и в салоне из разговоров людей узнали, что в Буденновске боевики захватили больницу… Ребята чуть дара речи не лишились — друг на друга смотрят, рты пораскрывали, а слова не идут, как вроде у рыб, выброшенных на берег! Наконец включился звук, ребята заорали в два голоса, переполошив пассажиров:

— Не–ет!

— Не может быть!

Старушка какая‑то им ответила:

— Чего орете‑то! Сейчас всякое может быть — таковские времена настали!

Ваня со Стешей, ошеломленные, ехали дальше молча, когда сошли на нужной остановке, решили, что жаловаться на тех, кому они загодя дали знать про нападение на город, — пустой номер. Откажутся от всего, дескать, знать ничего не знаем, ведать не ведаем, никто нам про захват больницы не говорил — и кому поверят: ментам или им, считай что беспризорникам?

Шли, повесив головы, вспоминали про больницу…

— Конечно, мы‑то тоже виноваты, — подумав, сказал Ваня, — понадеялись на милицию, а надо было не так, надо было, как куклу‑то своровали, тут же твоему начальству доложить про захват, вот что!

— Да–а, — неопределенно протянула десантница.

Они знали, что завтра днем заложников не освободят, но, может быть, ночью или… послезавтра? Надо бы как‑то добраться до телевизора и посмотреть новости, но… это только в том случае, если те уйдут из дома.

Лешачонок уже поджидал ребят в жасминовых зарослях, может, полесовый думал: им, так же, как ему, нравится ночевать на воле, но, чтоб не обидеть гостеприимных хозяев, они приходят сюда тайком?.. Лешак с аппетитом наворачивал засохшую ветку, дал понюхать Полкану, но тот разочарованно отворотил морду.

— Ты смотри, Березай, потихоньку грызи дерево‑то, — сказала девочка. — Чтоб никто, кроме нас, не видел, а то всех угощать придется… — и подмигнула Ване.

Девочка стала просить лешачонка, дескать, Березаюшка, когда мы будем уходить из дому, так ты, де, вывешивай за окно свой красный плащ… Это, де, очень–очень важно… Дескать, даже если Ванька станет тебя просить не делать этого, ты его не слушай, а вывешивай флаг… И хозяев, де, не слушай, а как мы — трое — вон из дома, твой алый плащ должен висеть в окошке!

— Даже если я сама стану убирать плащ или говорить, что ни о чем тебя не просила, — продолжала Степанида Дымова, — ты на меня не гляди, а делай, что должен, ладно?

Лешак, конечно, не мог понять, зачем это нужно (да и никто бы на его месте не понял), но твердо обещал десантнице выполнять порученное. А Ваня, уразумев, в чем дело, попросил его следующей же ночью принести плащ сюда, и шепнул девочке, дескать, я к нему древко приделаю. (Другой‑то плащ лешака после передряг выгорел до розового цвета, истерся, и полеживал в котомке — тоже ведь память о том месте…)

Вот так знамя опять стало знаменем. Теперь ребята могли не торчать целыми днями перед домом, а, по мере надобности, хотя бы ненадолго, отлучаться.

О том, как был захвачен город, о трагедии в больнице, об освобождении заложников ребята узнавали из новостей: едва попав в дом, бросались к телевизору. Планы по освобождению капитана Егора Туртыгина пришлось отложить в долгий ящик — в Чечню сейчас нечего было и соваться… Но, впрочем, ящик оказался не таким уж долгим: спустя неделю, через каких‑то посредников, переговоры с Бароевым всё же начались…

Конечно, Ваня казался хозяину усадьбы странноватым: забывал, о чем говорил только что, по нескольку раз спрашивал об одном и том же; уходя из дому, тут же возвращался, — вместе со своей рыжей подругой, — отсылая по делу мальчика–олигофрена, как будто от него мог быть какой‑то толк… Но то, что ребята вернули им дочь, — да не просто вернули домой, а потихоньку возвращали к жизни, — стоило того, чтобы держать их в доме и помогать им. (Про будущего внука коммерсант старался не думать.) Не говоря уж о том, что, приобретя у них загадочный кинжал, Николай Соколов совершил очень и очень недурную сделку… Впрочем, он честно расплатился с ребятами: ведь, связываясь с чеченцами, он страшно рисковал, причем не только деньгами, — теперь это были деньги мальчика, — но и головой. Николай договорился с армейскими товарищами, которые обещались отвезти его на встречу с Бароевым, он должен был отдать чеченцу выкуп, — и если всё пойдет без обмана, — чеченцы должны были в указанное место привезти капитана.

И вот наступил долгожданный день: Николай Соколов накануне отправился на встречу с Бароевым, и сегодня должен был возвратиться. Ваня со Стешей страшно переживали, они никак не могли попасть в коттедж — потому что те весь день не выходили из дому. Вдруг есть какие‑то известия, ведь Соколов мог позвонить… Удалось ли ему выкупить капитана, всё ли идет как надо, — а вдруг чеченцы деньги‑то взяли, а дяде Коле вместе с капитаном головы–те отрезали… Всяко ведь может быть…

Деньги у ребят подошли к концу, и весь вчерашний день они, с помощью куколки Лели, как могли, зарабатывали. Отправились на другой конец города, подальше от этих мест, где о кукле–вещунье могли быть наслышаны, и заработали достаточно для своих планов.

И вот Ваня увидел, как из красных ворот выходит Анюта, небось за продуктами… Первыми ее словами были:

— А вы чего ж это капитана своего бросили?!

Запыхавшиеся ребята так и замерли! Стеша даже рот раскрыла и за сердце схватилась, и вырвалось у нее: — А разве он уже… — хорошо вовремя спохватилась и быстро нашлась:

— А ты чего его бросила?..

— Как «чего»? Я ж по делу…

— И мы по делу! — воскликнул Ваня.

— Мы тебе поможем! — сказала десантница.

— А чего мне помогать, я и сама справлюсь… — пожала плечами Анюта. — Да уж ладно, коль так, хоть не скучно будет…

Некоторое время шли молча, ведь даже ничего не спросишь — Анюта‑то думает, им всё известно… Хорошо, на их счастье, женщина любила поговорить… Дескать, вот ведь — страшной такой, на капитана‑то и не похож вовсе, оно, конечно, в плену‑то не сахар… И мы бы, небось, сами на себя перестали походить, когда б в яме на цепи год просидели; хозяин говорит, это уж постригли его, побрили, а то, дескать, бородища была — во! Хорошо хоть бороде‑то было на чем расти… да добрые люди помогли с выкупом, а то бы… поминай как звали! Дескать, она, конечно, недолго видела его и не говорила с ним совсем — провели капитана к вам в башню, а он‑то вам чего‑нибудь рассказывал али нет?

— Нет, — покачала Стеша головой.

— Оно и видно, не до разговоров ему сейчас… Нет бы отлежаться у нас, в себя прийти…

Тут только ребята заметили, что идут не в сторону рынка и магазинов, а на остановку… Но спрашивать — куда направляются, не решились, вдруг ее при тех посылали по делу (по какому такому делу?)? Тут Анюта, отдалившись от темы «капитана», принялась ворчать, дескать, нанималась в горничные, а сделали девочкой на побегушках: Анюта пойди туда, Анюта сбегай сюда, вот как безответный характер–от иметь, заездят!

Только когда сели в автобус, идущий на «вокзал», ребята догадались, по какому делу послали Анюту… Степанида Дымова, притворившись недотепой, спросила:

— А на какой день билеты‑то будем брать?

— Как «на какой» — на завтрашний, я ж и говорю, чего так рано надо было уезжать, хоть бы оклемался маленько, и хозяин то же говорит — дак нет: капитан ваш уперся, поедем, мол… И вы туда же! Ну, езжайте…

Ваня со Стешей переглянулись. В кассы были очереди, но Анюту они не касались, она подошла к нужному окошечку, а там ее уж дожидались билетики — видать, у коммерсанта везде имелись нужные люди. Только женщина собралась спрятать билеты, как Стеша, — со страхом глядевшая на исчезающие в портмоне зеленоватые купоны, — попросила поближе взглянуть, ведь всё равно, дескать, это наши билеты‑то…

Так вот ребятам и стал известен № поезда и вагона, а также места будущих пассажиров.

Ребята распрощались с Анютой, дескать, нам надо еще кое–куда заскочить — но потом, де, мы тут же обратно в коттедж… Ваня сказал:

— Спорим, мы еще раньше тебя дома будем?

— Да уж, конечно, у вас ноги‑то молодые, — проворчала Анюта, которой едва минуло тридцать. А Стеша решила следы за собой подчистить: дескать, нас ведь подругому делу‑то послали, так ты уж не говори никому, что мы с тобой на вокзал поперлись…

— А чего поперлись? — удивилась Анюта, потом плечами пожала: — Вот уж секрет какой, никто и спрашивать не станет… Ладно — спросят, дак не скажу… Чего мне… Всё у них тайны какие‑то…

Отделавшись от Анюты, ребята бросились к кассам — для них‑то никто ведь билеты не приготовил, пришлось выстаивать очередь. Ой, как хорошо, что они заранее о деньгах позаботились — а то бы что сейчас делали!

Пока Ваня в очереди маялся, Степанида Дымова купила в ближайшем ларьке парфюмерию, намалевалась, как фурия, чтоб за взрослую сойти, — и раздобыла‑таки билеты… В кассе сказали, что ей крупно повезло: кто‑то сдал, вот ей билетики и достались, еще и купейные… Целых четыре штуки!