Всякий раз, когда вы видите учеников, идущих из западного крыла в восточное, вы знаете, куда они направляются: в Учебный центр, который обычно сокращают до УЦ. Двинуться в ту сторону – все равно что ступить на сцену под слепящие лучи десятков прожекторов. Поэтому нужно очень осмотрительно продумывать маршрут. Если я спущусь вниз по лестнице, пробегу по разным коридорам и снова поднимусь по лестнице возле черного хода, то смогу сбить всех с толку.

В УЦ три учителя и тренер по киберспорту помогали тем ученикам, для которых английский язык не был родным. Во время самостоятельных занятий и после уроков они проверяли домашние работы, разбирали наши задания по мелким частям и приводили в порядок записи, сделанные в классе. Они делали все, что должны были, чтобы помочь мне. Но когда помощь оказывают без запроса, она превращается в нежелательное наказание.

«Это огромная ошибка», – думала я, пытаясь сдержать горькое отвращение, но оно буквально сочилось сквозь кожу, проникая в мои работы.

«Если она вернется…»

Если б она вернулась, мы могли бы работать над моим эссе вместе. Исправить письменные работы, придумать несколько новых движений для моего сольного танца. Мне не понадобился бы никакой УЦ. Вместе мы могли бы все вернуть. Я должна найти Мандей.

Эти слова звучали у меня в голове, словно песня, когда я направлялась на следующее занятие.

«Найти Мандей. Найти Мандей. Найти Мандей. Найти… черт, я опаздываю!»

Новый маршрут требовал вдвое больше времени, чтобы добраться до конечной точки. Пробежав по коридору, я понеслась вверх по лестнице, расположенной возле школьной парковки. Перескакивая через две ступеньки, я с разбега врезалась в мисс Валенте. Она вскрикнула, бумаги из ее рук взлетели в воздух и осыпались на пол, словно снегопад.

– Черт! Клодия? Что ты здесь делаешь?

– Ой… э-э… из-звините, – выдавила я, опускаясь на пол, чтобы помочь ей собрать листы.

– Нечего тут извиняться. Я спросила – что ты здесь делаешь?

– Я… иду… на обществознание.

Она нахмурилась и склонила голову набок, разглядывая меня.

– У восьмого класса уроки обществознания совсем не здесь. Так куда ты собралась на самом деле?

Я подумала обо всех слухах, ходящих по школе, о ребятах, сплетничающих в коридорах на переменах. Мисс Валенте, должно быть, тоже слышала эти пересуды.

– Я никуда не собралась. Я иду из… Учебного центра, – пришлось признаться мне.

Ее рот слегка округлился, потом она кивнула.

– Ах да. – Вздох. – Я слышала об этом. На прошлой неделе получила уведомление.

Я вскинула голову.

– Они разослали уведомление обо мне?

– Да, уведомления приходят всему административному составу…

– Что?! Но если кто-нибудь увидит такое уведомление на доске объявлений… Тогда все узна́ют! Все будут думать, что я умственно отсталая!

Мисс Валенте вскинула руки.

– Ну-ну, успокойся! Оно пришло по электронной почте. Их присылают ежемесячно, чтобы сообщить об учениках, которым нужна дополнительная помощь.

Зрение затуманилось, сердце отчаянно колотилось.

– Но что, если кто-нибудь узнает? Что, если они… и тогда…

Колени у меня подкосились, и я рухнула на ступеньки, всхлипывая. Легкие горели в попытке втянуть хоть немного воздуха.

Мисс Валенте села рядом со мной, заставила наклонить голову ниже колен и принялась растирать мне спину.

– Дыши, Клодия. Большие, глубокие вдохи. Давай, вот так. Просто дыши. Все в порядке.

Но все было не в порядке. Воздух за пределами моего пузыря казался твердым, тяжелым, грязным. Как кто-то мог дышать этим? Как Мандей могла дышать без меня? Я несколько минут просидела на лестнице, и из моих глаз покатились слезы. Рыдания эхом отдавались на пустой лестничной клетке.

– Не хочешь поговорить об этом? – спросила мисс Валенте. – Может быть, тебе станет легче.

Я утерла глаза свитером и помотала головой, высморкавшись прямо на пол.

– Клодия, тебе нужно хоть с кем-нибудь поговорить. Ты не можешь держать это в себе. Может быть, начнем с самого простого? Почему ты идешь на урок этой доро́гой?

– Потому что не хочу, чтобы кто-нибудь знал. – Я подняла на нее взгляд, чувствуя, как на глаза снова наворачиваются слезы. – Мисс Валенте, я не хочу быть в классе для умственно отсталых.

Она поджала губы.

– Во-первых, в УЦ нет никаких классов для умственно отсталых. Это просто дурацкие слухи, которые распускают другие ученики, потому что им не хватает смелости признать, что им нужна помощь. Во-вторых, в УЦ обращаются даже блестящие ученики, потому что они хотят быть лучшими.

– Но… у меня все в порядке. Мне не нужна помощь.

Мисс Валенте с тяжелым вздохом похлопала меня по коленке.

– Клодия, у меня такое ощущение, что я тебя подвела.

– У вас? Почему?

– Потому что… в прошлом году мне показалось, что у тебя могут быть проблемы. Я была так решительно настроена работать с тобой. Но была слишком занята экзаменами, классификацией, выпускниками и планированием свадьбы… – Она покачала головой. – Я видела все признаки, просто не нашла времени сделать то, что должна была сделать.

Я отодвинулась от нее.

– Значит, вы тоже считаете меня умственно отсталой.

– Я не сказала…

– Сначала все решили, что я лесбиянка. А теперь будут говорить, что я вдобавок еще и умственно отсталая!

– Послушай, нет ничего плохого в том, чтобы быть лесбиянкой…

– Круто; теперь и вы думаете, что я такая!

Мисс Валенте с силой схватила меня за плечи.

– Я этого не говорила! Перестань приписывать мне чужие слова. Ты позволяешь этим сплетням управлять собой. Теперь я знаю, что ты не лесбиянка, но если б ты и была ею, это совершенно нормально. Не позволяй кучке гомофобных уродов… как вы все их называете?.. Ах да, днищами. Так вот, не позволяй всяким днищам внушать тебе, что это неправильно! У меня прекрасная жена и замечательная семья. Кому какое дело, что эти уроды думают?

Я фыркнула, сдерживая слезы. Никогда прежде не слышала, чтобы учителя ругались.

– Извини, – усмехнулась мисс Валенте. – Я слегка увлеклась. Но, Клодия, я считаю тебя очень умной. Ты просто… воспринимаешь информацию иначе, чем остальные ученики. Но так же обстоят дела у многих других людей, и в этом нет ничего постыдного. Жаль, что я не сказала тебе этого раньше. Может быть, тогда б ты не воспринимала все так тяжело, как сейчас. Я пыталась раньше поднять этот вопрос, но мне лишь говорили, что ты должна перейти в следующий класс. В школе все озабочены только рейтингом. Ни у кого нет времени найти несколько минут и понять, что же на самом деле нужно нашим ученикам. Теперь ты достаточно взрослая, чтобы знать об этом. Иногда для школы вы – просто одна из цифр в рейтинге. Чем выше счет, тем лучше репутация. Понимаешь, что я имею в виду?

Я кивнула.

– Но со мной все в порядке! Это просто какая-то ошибка. Я просто… слишком много думала обо всяком, а Мандей со мной не было, и…

Она широко раскрыла глаза.

– Погоди, ты хочешь сказать, что так ничего о ней и не узнала? Ты ни разу с тех пор ее не видела?

– Нет.

– Я… я думала, тебе сказали. Мистер Хилл или еще кто-нибудь.

Мой желудок скрутило.

– Сказали что?

– Они разговаривали с ее матерью. Она забрала Мандей из школы на домашнее обучение.

У меня отвисла челюсть.

– На домашнее обучение?

Мисс Валенте кивнула.

– Я разговаривала с соцработницей примерно неделю назад. Скажу честно, я всего два раза встречала маму Мандей, и мне трудно в такое поверить… но я не вправе указывать женщине, как ей растить своего ребенка.

– Но… ее даже нет дома! Как Мандей может быть на домашнем обучении, если она даже не дома?

Мисс Валенте прикусила нижнюю губу.

– Она дома, Клодия.

– Что?

– Социальная работница сказала, что Мандей дома.

– Нет! Ее нет дома. Это вранье! Если б она была дома, то позвонила бы мне!

Правда?

– Да, юная леди? Чем я могу вам помочь? – спросил сидящий за высоким столом офицер, когда я вошла в здание полицейского участка. Этот участок находился в десяти минутах ходьбы от дома Мандей, и я выбрала его нарочно: здесь наверняка привыкли иметь дело с обитателями «Эд Боро».

«Найти Мандей. Найти Мандей. Найти Мандей».

Мама и папа не стали бы слушать, от мистера Хилла не было никакого прока, но в рассказе социальной работницы что-то было не так. Будь Мандей дома, она обязательно позвонила бы мне. Я не могла снова явиться туда, не влипнув в неприятности, но полиция, несомненно, могла.

Я откашлялась и постаралась говорить, как настоящая взрослая.

– Да, здравствуйте. Я к вам насчет подруги, она живет в «Эд Боро». Мне кажется, она попала в неприятную ситуацию. Не мог бы кто-нибудь сходить к ней домой?

– В неприятную ситуацию?

– Она не ходит в школу, и никто ее не видел.

Офицер нахмурился.

– Значит… она пропала?

Слово «пропала» прозвучало, словно удар тяжелой ладони по барабану-конга.

– Нет-нет, – выдавила я. – Она не в том смысле пропала. Она… э-э… я просто не знаю, где она.

– Что вы имеете в виду под словами «не в том смысле»?

Высокий лысеющий мужчина в черных брюках и белой офисной рубашке подошел к нам и остановился возле стола, улыбнувшись мне.

– Не беспокойся, Уоррен, я займусь этим, – сказал он, придерживая под мышкой стопку папок. – Пройдемте, юная леди, нам нужно поговорить. Я детектив Карсон. А как вас зовут?

– Клодия, – ответила я, следуя за ним к его рабочему столу.

– Хорошо, Клодия, я слышал, вы упомянули, что ваша подруга пропала. Вы не хотели бы рассказать мне, что именно произошло?

Я сообщила детективу все. Что Мандей не ходит в школу с самого начала учебного года, что ее мать и сестра ведут себя как-то странно. В течение всего моего рассказа детектив кивал, откинувшись на спинку кресла и сложив руки на животе.

Разве он не должен делать записи или что-то в этом роде?

– Вы разговаривали об этом со своими родителями?

– В некотором смысле.

– Понятно, – он откашлялся. – Скажите мне, почему вы так твердо уверены, что ее нет дома? Вы были внутри?

– Нет. Но ее там нет, я точно знаю. И ее мама постоянно твердит, что Мандей нет дома.

– Может быть, она теперь живет у какого-нибудь другого родственника… Возможно, у отца.

Я покачала головой.

– Нет. Она сообщила бы мне.

Он улыбнулся.

– Что ж, иногда семейные дела остаются внутри семьи.

– Нет, это не тот случай, – возразила я. – Между нами нет никаких тайн.

– Хм-м… ладно. Допустим, она действительно пропала без вести. Не знаете ли вы, сообщала ли ее мать об исчезновении дочери?

Опять это слово. «Пропала». Почему оно звучит, как визг тормозов перед столкновением машин?

– Э-э… нет. Ее мама не стала бы этого делать.

Он нахмурился.

– У них какие-то проблемы дома?

– Просто… как у всех.

– Хорошо. Возможно ли, что она сбежала из дома?

– Что? Нет, она не бросила бы меня… вот так.

Он пожал плечами.

– Иногда девушки предпочитают сбегать от своих проблем, а не просить помощи.

Мне хотелось крикнуть «нет», но потом я подумала о синяках на теле Мандей, и мой язык примерз к небу.

Карсон вздохнул и потер лысину.

– Клодия, я хочу кое-что вам показать. Следуйте за мной.

Мы прошли в вестибюль участка к большой доске объявлений, висящей у двери. Она была сплошь увешана объявлениями о пропаже людей – с именами, датами, возрастом и фотографиями. Глядя на эту стену радостных, улыбающихся лиц, я не могла не прийти к вопиющему выводу: на этой доске были только фотографии девушек. И все они были похожи на Мандей.

– Здесь есть ваша подруга?

Я затаила дыхание и снова окинула доску пристальным взглядом.

– Нет. Но она не пропала без вести, как эти девушки. Или… я не знаю…

– Я хочу, чтобы вы как следует рассмотрели эту доску, – жестким тоном произнес Карсон. – За последние несколько месяцев поступили сообщения о пропаже десятка девушек – примерно пятьдесят в неделю. Предполагалось, что это похищения, но большинство из них просто сбегали из дома, потому что им не разрешали делать все, что они хотят.

– Но разве вам не полагается все равно искать их?

Он открыл было рот, затем снова закрыл и откашлялся.

– Да. Но, Клодия, я хочу, чтобы вы запомнили: когда вы приходите в полицейский участок и заявляете, будто ваша подруга пропала, это означает, что мы, офицеры, должны заняться ее поисками и отвлечься от всех этих девушек. Девушек, которые действительно могут быть в беде.

Я отвела взгляд, чувствуя, как слезы жгут мне глаза.

– Так вот, если ваша подруга действительно пропала и ее нет на этой доске, то подать заявление о пропаже может только кто-то из родителей. И если мать не стала этого делать, остается только ее отец или назначенный законом опекун.

Я втянула воздух, стараясь не заплакать. Все искали этих девушек, и только я одна искала Мандей.

– Честное слово, твой отец каждый год покупает самую большую елку и ждет, что мы управимся с ней в одиночку! – Мама стояла на стремянке, вытянув руки в попытке подвесить фигурку эльфа на одну из верхних веток нашей рождественской елки. – То ли елка в этом году выше, чем в прошлом, то ли я съеживаюсь.

Я сидела на полу в окружении наполовину неработающих елочных гирлянд и коробок с украшениями и цепляла к шарикам и фигуркам новые петельки взамен старых. Из динамиков звучали любимые мамины душевные рождественские альбомы: Нэт Кинг Коул, «Джексон 5», «Темптейшнс», Ванесса Уильямс.

– Ты никогда и не была особо высокой, – засмеялась я, разматывая клубок лент.

– Так с матерью не разговаривают, – она ухмыльнулась в ответ. – Ладно, давай следующее.

Я вскочила, подавая ей двух деревянных Щелкунчиков. Елка уже была увешана снеговиками, балеринами, чернокожими Санта-Клаусами и стеклянными карамельными тросточками. Мама любила Рождество, а значит, елка должна была быть идеальной, иначе это уже будет не праздник.

Раньше Мандей помогала нам украшать елку, распутывать гирлянды и развешивать дождик. От мыслей о ней ныло сердце.

«Пропала без вести…»

Я задержала дыхание, пока в груди не начало колоть. Это слово пугало меня. Действительно ли она пропала? Да, Мандей исчезла из моей жизни – но могла ли она пропасть по-настоящему? Она не могла этого сделать, она должна быть дома. Верно?

– Мам…

– Да, Горошинка?

– Я хочу на домашнее обучение.

Мама хрустнула шеей и замерла; Щелкунчик завис в воздухе.

– О чем ты говоришь?

Я сглотнула, обматывая ленту вокруг пальцев.

– Я имею в виду – можно мне учиться на дому?

– На дому? Ты с ума сошла? Я не могу сидеть с тобой дома. Мне нужно работать!

Она с силой нацепила украшение на елку, и ветка дернулась вверх, едва не сбросив остальные фигурки.

– Но Мандей же учится на дому.

Мама уперла руки в бока.

– А если Мандей пойдет прыгать с моста, ты тоже захочешь? Ни за что, Клодия. Поверить не могу, что ты говоришь такие глупости.

Остались только четыре украшения. Самые красивые и с самой жуткой историей.

– И кстати, на домашнем обучении ты не сможешь получить настоящее образование. Учитывая, что тебе требуется… дополнительная помощь. – Она вздохнула, голос ее смягчился. – Горошинка, тебе нужно ходить в школу. Сейчас это очень важно для тебя.

Я кивнула и закрыла коробку, надеясь, что мама не заметит. Надеясь, что она не попросит больше украшений. Может быть, в этом году я смогу разбить их. Разбить на мелкие кусочки, чтобы нам не пришлось больше смотреть на них и вспоминать. Но мама ни за что не простила бы мне этого.

– Эй, послушай, – мама широко улыбнулась, пытаясь разрядить обстановку. – Ты так и не сказала, что хочешь в подарок на Рождество в этом году. Я-то ждала список на две страницы…

Я пожала плечами – мышцы лица отказывались мне подчиняться. Я ничего не хотела… лишь вернуть свою подругу.

Мама отступила на шаг, любуясь своей работой. Елку можно было смело снимать для каталога.

– Замечательно! Только… еще одно местечко, вот тут. Хорошо, давай следующее.

Я сглотнула, собираясь с силами, и пробормотала:

– Осталось всего четыре…

– Ну и хорошо, просто дай мне одно из… – И тут до нее дошло. Мама вздрогнула всем телом, глаза ее расширились. – Четыре… – хрипло выдохнула она. – Что ж… пусть так. Давай сюда.

Я вздохнула и достала одного из четырех хрустальных ангелочков; специально сделанных в честь четырех ангелов, которых мы потеряли. Мама неловко шагнула ко мне и заглянула в коробку – словно в открытую могилу. Задержав дыхание, я бережно развернула мягкую бумагу, в которую была закутана фигурка. Мама взяла ее обеими руками и принялась всматриваться в нежные черты ангела. Пальцы у нее дрожали.

– Я могу повесить их, – предложила я, вставая.

– Нет, все в порядке, я держу, – пробормотала мама, отходя обратно к елке. Словно Господь, украшающий небеса звездами, она повесила все четыре фигурки на ветку дерева. Потом снова отошла назад, чтобы оценить свою работу. – Вот так. Идеально.

– Да, идеально, – согласилась я.

Мама сделала глубокий вдох и заставила себя улыбнуться.

– Что ж, не знаю, как ты, а я устала. Наверное, пойду… прилягу. Ты не против прибраться здесь?

Я кивнула.

– Конечно, мам. Сделаю.

Огоньки гирлянд отражались в ее глазах, полных слез.

– Хорошо. Доброй ночи, Горошинка. – Она поплелась к лестнице.

Я оставила беспорядок в комнате неубранным – пусть прибирается папа. Он, как обычно, давал где-то концерт, пока мы весь вечер возились с елкой.