Сэйди
Во время обеденного перерыва я выхожу из клиники. Стараюсь незаметно прокрасться за дверь, пока никто не видит, но Джойс все равно замечает:
— Опять уходишь?
Судя по тону, она совсем не одобряет меня.
— Только быстренько перекушу, — зачем-то вру я, хотя лучше было бы сказать правду.
— И когда нам ждать твоего возвращения?
— В течение часа.
Джойс хмыкает.
— Часа? Поверю, когда увижу своими глазами.
Несправедливый намек на то, что в обед я отсутствую дольше положенного. Но спорить нет смысла. Я ухожу. На душе по-прежнему тревожно из-за вчерашнего появления Имоджен в спальне. Видимо, она поняла, что я побывала в комнате, как только увидела бокал вина. Она могла бы поговорить со мной сразу. Но вместо этого дождалась, пока я буду сонная. Ей хотелось напугать меня. Она сделала это нарочно.
Имоджен не какое-то наивное дитя. Она достаточно хитра.
Нахожу свою машину на стоянке, сажусь и трогаюсь с места. Я пыталась отговорить себя от панихиды. Сначала мне казалось, что ехать туда незачем, если не считать желания увидеть Джеффри Бейнса. Мы уже не первый день на острове, а я так и не рассмотрела этого человека как следует. Никак не могу отделаться от мысли, что он убил жену. Ради своей безопасности и безопасности моих родных мне нужно знать, кто он такой. Мне нужно знать, кто мои соседи. Мне нужно знать, можем ли мы чувствовать себя спокойно, когда через дорогу от нас живет такой человек.
Методистская церковь — белое здание с высоким шпилем. По четыре неброских витража с каждой стороны. Типичная провинциальная церквушка. Украшенные красными бантами вечнозеленые венки свисают с гвоздиков на двойных дверях. Прелестная картина. Небольшая стоянка забита машинами. Паркуюсь на улице и захожу в церковь вслед за остальными.
Панихида проходит в зале для встреч. Там расставлены штук десять-пятнадцать круглых столов, покрытых белыми скатертями. Ближе к входу — банкетный стол, на нем — блюда с пирожными.
Я пришла не просто так. У меня такое же право быть здесь, как и у всех, что бы там ни говорил Уилл. Когда я вхожу, незнакомая женщина тянется ко мне для рукопожатия и благодарит, что я пришла. В руке у нее скомканный носовой платок. Она плакала. Женщина представляется матерью Морган и спрашивает, кто я.
— Сэйди, — отвечаю я, — соседка. — И почтительно добавляю: — Я так сожалею о вашей утрате…
Женщина старше меня лет на двадцать-тридцать. У нее седые волосы, морщинистая кожа. Черное платье чуть выше колен. Ее ладонь холодна. Когда она пожимает мне руку, я ощущаю зажатый между нашими ладонями платок.
— Очень мило с вашей стороны приехать, — говорит она. — Я так рада слышать, что у моей Морган были подруги…
Я бледнею. Разумеется, мы не были никакими подругами, но скорбящей матери это знать необязательно.
— Она была такой милой, — не нахожу я ответить ничего лучшего.
Джеффри Бейнс стоит позади футах в пяти, беседуя с пожилой парой. Если честно, он выглядит скучающим. Ни капли горя, которое открыто демонстрирует мать Морган. Да, понятно, что плакать — это не по-мужски. Но горе может проявляться по-разному, не только слезами. Гнев, неверие в случившееся… Однако я не замечаю у Джеффри ничего подобного: он похлопывает старика по спине и смеется.
Раньше я никогда не оказывалась так близко и не могла разглядеть его как следует. Джеффри — лощеный, высокий, изысканный, с зачесанной вверх и откинутой назад копной темных волос. Смуглолицый, глаза скрыты за очками в толстой оправе. Черный костюм, явно сшитый на заказ. Довольно красивый мужчина.
Пожилая пара отходит. Я еще раз заверяю мать Морган, как мне жаль, и перехожу к Джеффри. Он крепко сжимает мою ладонь. Его рука теплая.
— Джеффри Бейнс, — представляется он, выдержав мой пристальный взгляд.
Я представляюсь и рассказываю, что наша семья живет совсем рядом — через дорогу от него.
— Конечно, припоминаю вас, — отвечает он. Но сомневаюсь, что Бейнс хоть раз обращал внимание, что происходит на другой стороне улицы. Он производит впечатление одного из тех толковых бизнесменов, которые знают, как обхаживать клиентов, и владеют тонким искусством пудрить людям мозги. С виду просто очаровашка. Но под этой маской кроется нечто невидимое мне.
— Морган пришла в восторг, что на нашей улице появилась «свежая кровь». Она бы обрадовалась, что вы здесь, Сэнди.
— Сэйди, — поправляю я.
— Да, точно, Сэйди, — повторяет Джеффри и подсмеивается над собой, как бы извиняясь. — У меня всегда была плохая память на имена.
Он выпускает мою ладонь. Я тут же убираю ее и скрещиваю руки на груди.
— Да, такое часто бывает. Наверное, сейчас вам очень тяжело… — Я решила не говорить стандартное «соболезную вашей утрате» — банальность, которую сегодня повторяли слишком много раз. — Должно быть, ваша дочь вне себя от горя.
Пытаюсь выразить свое сочувствие языком жестов — склоняю голову, хмурю брови.
— Не представляю, каково ей сейчас, — добавляю я.
Однако Джеффри выдает неожиданный ответ:
— Увы, они с Морган никогда не были близки. Видимо, последствия развода, — добавляет он небрежно, не подчеркивая тот факт, что его дочь и жена не ладили. — Никакая другая женщина никогда не заменит мать.
— А… — даже и не знаю, что ответить. Если б мы с Уиллом когда-нибудь развелись и он женился бы снова, то, хочется надеяться, мальчики любили бы меня больше, чем мачеху.
Но Морган убили. Она погибла, и маленькая девочка нашла ее тело. Такая беззаботность Джеффри меня удивляет.
— Она здесь? — спрашиваю я. — Ваша дочь.
Бейнс отвечает, что нет. Сейчас она в школе. Странно, что девочка на уроках, пока оплакивают ее мачеху.
Я не могу скрыть удивления.
— В этом году она болела, — объясняет Джеффри. — Попала в больницу с пневмонией, ей ставили антибиотики. Ни я, ни ее мать не хотели бы, чтобы она и дальше пропускала школу.
По-моему, не лучшее оправдание.
— Да, наверстывать упущенное непросто, — это все, что приходит мне в голову.
Джеффри благодарит меня за приход, советует угоститься печеньем и переключается на следующего в череде соболезнующих.
Подхожу к столу, беру печенье и нахожу свободный столик. Неловко сидеть одной, когда у всех своя компания. Каждый пришел с кем-то еще. Кроме меня. Жаль, Уилл не приехал. Ему стоило бы.
Многие из собравшихся тихо всхлипывают. Только мать Морган не сдерживает горя.
В этот момент сзади подходят две женщины и интересуются, не заняты ли места за столиком.
— Нет, здесь свободно, — отвечаю я. — Садитесь, пожалуйста.
Они так и делают.
— Вы были подругой Морган? — спрашивает одна из них. Ей приходится близко наклониться, поскольку кругом шумно.
Мне становится легче: теперь я не одна.
— Соседкой. А вы? — интересуюсь в ответ и придвигаю складной стульчик поближе. Женщины сели не слишком близко, соблюдая принятую социальную дистанцию, но из-за этого их плохо слышно. Одна отвечает, что они старые подруги Пэтти, матери Морган. И представляются: Карен и Сьюзен. Я тоже.
— Бедняжка Пэтти совсем превратилась в развалину. Оно и неудивительно, — сетует Карен.
Я отвечаю, что случившееся просто непостижимо. Мы вздыхаем и обсуждаем, что дети должны хоронить родителей, а не наоборот. Что смерть Морган противоречит естественному ходу вещей. Я думаю об Отто и Тейте: вдруг с ними когда-нибудь случится что-нибудь плохое? Не могу себе представить мир, в котором мы с Уиллом переживем своих детей. Не хочу даже думать об этом: что они могут умереть, а я — остаться жить дальше.
— Ведь это уже не в первый раз, — говорит Сьюзен. Ее спутница мрачно кивает. Я тоже поддакиваю, хотя не знаю, о чем они. Да и не особо прислушиваюсь к их болтовне, сосредоточив внимание на Джеффри Бейнсе и на том, как он приветствует соболезнующих — одного за другим. Тот улыбается им и протягивает теплую ладонь для рукопожатия. Его улыбка совершенно неуместна. Только что убили его жену. Муж должен не улыбаться, а выглядеть скорбящим. Я задумываюсь, ссорились ли Джеффри с Морган или их отношения погубило безразличие. Безразличие страшнее ненависти. Интересно, Морган чем-то его расстроила или он просто хотел ее смерти, чтобы разорвать брачные узы без неприятной процедуры развода? А может, все дело в деньгах? Должны последовать выплаты по страховке…
— После этого Пэтти изменилась навсегда, — продолжает Сьюзен.
Я переключаюсь на нее как раз в тот момент, когда Карен отвечает:
— Не знаю, что ей теперь делать. Как пережить такое. Лишиться одного из детей — уже тяжелый удар, но двоих?
— Просто немыслимо… — Сьюзен лезет в сумочку за платком и начинает плакать. Она вспоминает, как горевала Пэтти, когда это случилось в первый раз. Как неделями не вставала с постели. Как похудела — слишком сильно для женщины, не страдающей лишним весом. Я смотрю на Пэтти, принимающую очередь из соболезнующих. У нее изможденный вид.
— Это разрушит… — начинает Карен.
Но тут в зал врывается женщина и быстрым шагом идет к Джеффри. Улыбка тут же исчезает с его лица.
— Ого, — бормочет Карен. — Боже мой… Сьюзен, глянь-ка, кто пожаловал.
Мы смотрим на новоприбывшую. Высокая, ростом с Джеффри. Худощавая. Бесстыдно вырядилась в красное, в отличие от остальных — все в черном или хотя бы в темном. Длинные темные волосы спадают ей на спину поверх украшенного цветочными рисунками красного топа с вырезом, открывающим подобие декольте. На ней узкие брюки. С руки свисает зимняя куртка. Она останавливается прямо перед Джеффри и что-то говорит ему. Тот пытается взять ее за руку и вывести из зала, но она отказывается и резко отстраняется. Джеффри наклоняется к ней и что-то тихо говорит. Она упирает руки в бока, встает в оборонительную позу и надувает губы.
— Кто это?
Я не могу отвести от нее глаз. Мои соседки объясняют: это Кортни, первая жена Джеффри.
— Поверить не могу, что она заявилась сюда, — говорит Сьюзен.
— Может, просто хочет выразить соболезнование, — предполагает Карен.
Сьюзен хмыкает.
— Это вряд ли…
— Как я понимаю, после развода они были в не лучших отношениях, — замечаю я, хотя это и так ясно. Разве кто-то расторгает брак полюбовно?
Соседки переглядываются.
— Я думала, все знают, — произносит Сьюзен.
— Знают о чем?
Они пересаживаются — раньше между нами находился пустой стул — и рассказывают, что Джеффри познакомился с Морган, еще будучи женатым на Кортни. Все началось с интрижки. Морган стала его любовницей (женщины шепчут слово «любовница», словно оно грязное, ругательное). Джеффри и Морган работали вместе, она была его административной помощницей. Его секретаршей, как бы банально это ни звучало.
— Они встретились и влюбились, — говорит Сьюзен.
Как рассказала им мать Морган, Джеффри и его тогдашняя жена Кортни давно уже были на ножах. Их семью разрушила не Морган — все рухнуло до нее. Этот брак с самого начала был обречен: двое людей с похожими темпераментами, которые постоянно конфликтовали. Еще в первые дни романа Морган рассказала матери, что и Джеффри и Кортни оба упрямы и вспыльчивы. В общем, тип А. Морган подходила Джеффри гораздо больше.
Переключаюсь на Джеффри и его бывшую. Между ними происходит короткий, жаркий обмен репликами. Она говорит что-то отрывистое, разворачивается и уходит.
Я решаю, что на этом всё. Смотрю, как Бейнс поворачивается к следующему в очереди, выдавливает из себя улыбку и протягивает руку.
Мои соседки продолжают сплетничать. Я слушаю краем уха, но не свожу взгляда с Джеффри. Сьюзен с Карен судачат про отношения Морган и Джеффри. Про их брак. Про «настоящую любовь», хотя я не замечаю ничего подобного, судя по бесстрастному, отстраненному выражению лица вдовца. Хотя, возможно, это своего рода защитная реакция и он поплачет позже, в одиночестве, когда все разойдутся.
— Ничто не остановит настоящую любовь, — произносит Карен.
Тут мне приходит мысль, что один способ остановить ее все-таки существует.
Сьюзен спрашивает, не хочет ли кто-нибудь еще печенья. Карен говорит «да». Сьюзен уходит и возвращается с полной тарелкой, чтобы хватило нам всем. Они снова болтают о Пэтти и решают сами готовить ей обеды, чтобы быть уверенными: она не голодает. Если никто не будет для нее готовить, то Пэтти с горя может вообще перестать есть. Их беспокоит такая перспектива. Карен размышляет вслух, что же именно приготовить. У нее есть рецепт пирога, который она давно хотела испытать, но в то же время Карен помнит, что Пэтти очень любит лазанью…
И только я замечаю, как через минуту Джеффри извиняется и выходит.
Отодвигаюсь и встаю. Ножки стула скрежещут по полу. Обе дамы пристально смотрят на меня, удивленные внезапным движением.
— Не знаете, где туалет? Мне нужно выйти.
Карен сообщает где.
В коридоре довольно тихо. Хотя церковь совсем небольшая, в ней есть несколько коридоров, и чем дальше я продвигаюсь, тем меньше народу. Поворачиваю налево, направо… Коридоры пустеют. Упираюсь в тупик и возвращаюсь назад.
Наконец добираюсь до вестибюля. Там пусто — все в зале для встреч.
Передо мной две двери. Одна ведет в святилище, другая — наружу.
Приоткрываю дверь в святилище на дюйм-два — ровно настолько, чтобы украдкой заглянуть внутрь. Святилище маленькое, погруженное в полумрак. Единственный источник света — четыре витражных окна. Над кафедрой висит крест, взирая на ряды жестких скамеек.
Сначала кажется, что в святилище пусто. Я замечаю их не сразу и уже собираюсь уйти, решив, что они где-нибудь на улице. Или что Джеффри пошел не вслед за Кортни, а в туалет, а она уже уехала.
Но тут я замечаю движение: Кортни резко поднимает руку и толкает бывшего мужа.
Они прячутся в дальнем углу. Кортни прижимает Джеффри к стене. Он тянется погладить ее волосы, но женщина снова отталкивает его — достаточно сильно, чтобы на этот раз он отдернул руку, будто его ранили.
И тут бывшая жена отвешивает ему пощечину. Я вздрагиваю и отхожу от двери, как будто ударили меня. Голова Джеффри резко дергается вправо и встает на место. Хоть я и затаила дыхание, все равно расслышать слова Кортни удается только потому, что она повышает голос.
— Я не жалею о том, что сделала. Джефф, она отняла у меня все. Все, черт побери. Оставила меня ни с чем. Я не виновата — только пыталась вернуть то, что принадлежит мне.
Немного подождав, Кортни добавляет:
— И мне не жаль, что она мертва.
Джеффри хватает ее за запястье. Они впиваются друг в друга взглядами, но теперь говорят совсем тихо. Мне не слышно, но я живо представляю их колкие, полные ненависти слова.
Осторожно прокрадываюсь в святилище, задерживаю дыхание и сосредоточенно пытаюсь расслышать разговор. Сначала до меня доносятся только обрывки фраз вроде «не скажу» и «никогда не узнает». В помещении включается вентилятор, его шум заглушает голоса, и я пропускаю секунд тридцать беседы. Но потом вентилятор смолкает, голоса становятся громче, и опять можно разобрать слова.
— Что ты натворила… — выдыхает он, качая головой.
— Я действовала необдуманно, — признается Кортни. — Это все моя вспыльчивость. Я была так рассержена… Я не виновата, что разозлилась.
Она начинает плакать — точнее, поскуливать: тихий плач без слез. Манипуляторша. Пытается вызвать сочувствие к себе.
Я не свожу с них глаз.
Джеффри молчит минуту. Она — тоже.
Затем Бейнс тихо, мягким, как перышко, тоном произносит:
— Я никогда не мог видеть тебя плачущей.
Он меняет гнев на милость. Она — тоже.
Джеффри снова пытается погладить ее по волосам. На этот раз Кортни подается навстречу его прикосновениям, не отталкивает. Подходит ближе. Джеффри обнимает ее за талию и притягивает к себе. Кортни обвивает руками его шею, кладет голову ему на плечо. В этот момент она выглядит даже какой-то робкой, застенчивой. Они почти одного роста. Я не могу оторвать от них взгляда. Несколько секунд назад тут разыгралась свирепая ссора, а теперь — какая-то удивительно милая сцена…
Писк моего телефона пугает меня. Резко попятившись, отпускаю дверь, которая с грохотом захлопывается. Колени пробирает дрожь. Я словно ослепленный фарами олень.
Слышу движение внутри святилища. Они идут к выходу!
Собираюсь с духом и выскакиваю через двойные церковные двери наружу, в суровый декабрьский день. Спустившись с крыльца, перехожу на бег.
Нельзя, чтобы Джеффри или его бывшая жена узнали, что я шпионила за ними.
Бросаюсь к машине, открываю дверцу и быстро залезаю внутрь, не сводя глаз с церкви, чтобы видеть: не заметили ли меня. Запираю дверцы и с удовольствием слышу механический щелчок: я под надежной защитой.
И только после этого смотрю на телефонный экран.
Эсэмэска от Джойс. Вижу время отправки: прошло уже больше часа. Шестьдесят четыре минуты, если точнее. Джойс прилежно их сосчитала.
«Опаздываешь, — пишет она. — Пациенты ждут».
Снова смотрю на церковные двери. Не проходит и двадцати секунд, как бывшая жена Джеффри Бейнса осторожно выскальзывает наружу, оглядывается по сторонам и сбегает по ступенькам, кутаясь в черно-белую куртку.
Я провожаю ее взглядом до машины — красного «Джипа», припаркованного чуть дальше по улице. Кортни распахивает дверцу и залезает внутрь.
Снова смотрю на церковь. Джеффри стоит в дверях и глядит Кортни вслед.
