Желтый в повседневной жизни
Можно было бы предположить, что новый статус желтого как одного из основных цветов поспособствует оживлению интереса к нему в материальной культуре и в мире символов, но так не случилось. Во второй половине XVII века и в первой половине XVIII желтый цвет остается тем, чем был до этого – цветом, редко используемым в одежде и в повседневной жизни, репутация которого была испорчена так давно, что восстановить ее очень затруднительно. Мы, конечно, не можем судить о том, какие цвета в ту эпоху были любимыми, а какие нет, поскольку опросов общественного мнения тогда еще не существовало; но если бы они были, то, возможно, из шести основных цветов европейской культуры желтый по популярности занял бы последнее место. За первое соперничали бы красный и синий, за ними бы следовали белый и черный, а замыкали бы шествие зеленый и желтый.
Разумеется, эти умозрительные подсчеты – в какой-то мере анахронизм, но есть источник, из которого можно почерпнуть точные сведения о скромном месте желтого в материальной культуре и в быту в XVII–XVIII веках во Франции, а также, в той или иной степени, и в соседних странах. Это описи имущества умерших на момент кончины с оценкой стоимости каждого предмета. Для историка повседневности такие документы – настоящее сокровище: в них, как правило, скрупулезно перечисляются вещи покойника (посуда и кухонная утварь, рабочие инструменты, одежда, нательное и постельное белье, книги, гравюры, различные документы, товары и так далее). Учитывается абсолютно все. Например, когда очередь доходит до текстильных изделий, открывают все шкафы и сундуки, простыни и предметы одежды тщательно пересчитывают и подробно описывают, и, в частности, указывают цвет – это необходимый элемент идентификации. То же самое происходит с драпировками, коврами, одеялами и переплетами книг: нотариусы и их помощники нередко указывают их цвет, ибо в этих обстоятельствах, как и всегда, вещи различают по их цвету. Эти сведения вполне достоверны и дают некоторое представление о колорите окружающей среды в различных слоях общества в XVII–XVIII веках. Конечно, в этих описях упоминается и желтый цвет, но достаточно редко, тем более что он чаще встречается у простонародья, чем у зажиточных классов.
Читать эти описи и понимать их нелегко. Помимо обычных проблем, то есть старинной орфографии и неразборчивого курсивного почерка, – особенно в нотариальных документах – там полно местных либо диалектальных технических терминов, которых сегодня уже не существует, в частности применительно к тканям, то есть к основным носителям цвета. Возьмем для примера город Аржантёй, крупный сельскохозяйственный и виноградарский центр на берегу Сены, к северо-западу от Парижа: там сохранилось много описей XVII–XVIII веков. В Аржантёе мелкая буржуазия и зажиточные ремесленники составляли значительную часть населения, так что большинство дошедших до нас описей касаются именно их. Из этих документов мы узнаём, что в текстильных изделиях преобладающими цветами были коричневый, серый, черный и белый. Красный и зеленый встречаются нечасто, фиолетовый и синий – еще реже. И уж совсем редко – желтый: на протяжении всего XVII столетия едва наберется сорок упоминаний. Это главным образом одеяла и различные предметы одежды: юбки, нижние юбки, чепцы и передники. Несколько стульев с желтой обивкой, несколько подкладок из шерсти или тафты и несколько штук белья из грубого холста дополняют этот скудный перечень.
И вот что интересно: в этих немногочисленных упоминаниях нигде не уточняется оттенок желтого, хотя, когда речь идет о других цветах, оттенок порой бывает указан: например, серый может быть «светло-серым» или «черно-серым»; красный может быть «малиновым» или «алым», а зеленый – «весенним» или «болотным». Возможно, таких подробностей о желтом нет потому, что оценщик в них не нуждался: все нюансы желтого были одинаковой стоимости? С другой стороны, какие это могли быть нюансы? На картинах XVII и первых десятилетий XVIII века, где показаны интерьеры, желтые тона никогда не бывают по-настоящему желтыми: все они какие-то тусклые, ближе к бежевому, коричневому или золотистому, чем к зеленому. Тот оттенок, который мы называем лимонно-желтым или канареечным, можно увидеть только на натюрмортах, где изображены фрукты (айва, яблоки, груши). Однако в одежде и в обстановке домов такие оттенки желтого отсутствуют, по крайней мере если верить живописи, которая – и об этом надо напоминать себе постоянно – отнюдь не то же самое, что цветная фотография, и которую мы видим сегодня совсем не такой, какой она была изначально: за прошедшие века пигменты изменили цвет, а многочисленные слои лака где-то закрыли, а где-то исказили изображение. По этой причине для историка повседневности, интересующегося цветом, шедевры старых мастеров представляют собой ресурс, которым следует пользоваться с осторожностью: слишком велик разрыв не только между тем, что мы видим сегодня, и изначальным состоянием живописи, но и между колоритом картины и цветом людей, мест и предметов, каким он был в реальности.
Продолжим разговор о живописи и заглянем в руководства и сборники рецептов красок, изданные для художников в XVII–XVIII веках. Их было выпущено достаточно много (в частности, в Италии и в Испании). Задачи у этих книг разные, но все они очень много пишут о цветах, пигментах и рецептах. Вот почему возникает искушение сравнить количество строк, страниц или глав, посвященных каждому из основных цветов. В главах, где речь идет о технике приготовления и применения пигментов, больше всего внимания уделяется красному и синему; в книгах XVII века красный опережает синий; а в изданиях XVIII синий обгоняет красный (перемена, которая сама по себе – важное документальное свидетельство). За двумя лидерами гонки следуют зеленый и черный, далее фиолетовый, коричневый и золотистый. В этой расстановке участников, которая может удивить с точки зрения методологии, но зачастую и открыть немало полезного, желтый обычно плетется в хвосте, как если бы он считался маргинальным цветом, либо не представляющим большого интереса для художников.
Такое же соотношение мы находим в других сборниках, оставшихся рукописными, и в таблицах нюансов, которые к ним иногда прилагаются. Один из самых удивительных сборников, составленный в Делфте в 1692 году, принадлежит практически неизвестному голландскому художнику А. Богерту. В книге 732 страницы, а также таблицы с 5000 нюансов, которые предлагается воспроизвести при работе с водяными красками (гуашью и акварелью). Эта книга, хранящаяся сейчас в библиотеке Межан в Экс-ан-Провансе, заслуживает большего внимания со стороны исследователей, в особенности историков живописи, поскольку это самая обширная таблица нюансов из всех созданных до конца XIX века. Вдобавок эта уникальная книга была написана и целиком проиллюстрирована вручную: было бы замечательно, если бы кто-нибудь взялся осуществить ее факсимильное издание, хотя бы ради того, чтобы сохранить ее для будущего – оцифровка тут бесполезна, поскольку большинство нюансов при этом будет искажено.
Для нас в данный момент этот документ важен тем, что наглядно показывает, сколь малый интерес испытывали тогда художники к желтому. Если сгруппировать все 5045 нюансов по цветам – а это совсем непросто, поскольку таблицы выстраивают цвета не по спектру и не по древней шкале Аристотеля (белый, желтый, красный, зеленый, синий, коричневый, черный), – то выйдет приблизительно следующее: синий – 23 %; красный – 21 %; зеленый – 15 %; желтый – 14 %; серый, коричневый и черный – 10 %; белый – 7 %; фиолетовый – 5 %; оранжевый – 5 %. Однако оперировать этими данными надо с осторожностью: очень часто, вглядываясь в тот или иной нюанс, не знаешь, к какому из двух (или даже трех) цветов его отнести, а слова и цифры, которые написаны над каждым из нюансов, чтобы их идентифицировать, вносят больше путаницы, чем порядка.
Не одни только художники подзабыли желтую цветовую гамму: то же самое произошло с красильщиками. Если мы произведем подобные подсчеты на основе сборников рецептов по бытовому окрашиванию, то увидим примерно те же результаты, что и при изучении книг по краскам для живописи. Авторы не считают нужным уделить тонам желтого самостоятельную главу (как они поступили с тонами синего); а порой даже перечисление этих тонов у них сводится к минимуму. Возьмем для примера один из самых знаменитых трактатов XVIII века, «Искусство окрашивания шерсти и шерстяных тканей, как дорогими, так и дешевыми красками» Жана Элло (1750). Жан Элло (1685–1766), видный ученый-химик, член Академии наук, в 1740 году был назначен генеральным инспектором красильных мастерских Франции. В своем трактате он делится опытом, накопленным за десять лет расследований и наблюдений, подробно рассказывает о каждом цвете, о каждом красителе, о каждой протраве. Книга пользовалась большим авторитетом в Европе. При небольшом формате (в 12-ю долю листа) она насчитывает 632 страницы. Из них 140 посвящены общим замечаниям о шерсти и обзору различных способов ее окрашивания, 192 страницы отданы всевозможным оттенкам синего, 155 – различным тонам красного, 23 – черным тонам, 15 – красновато-коричневым (это нечто совершенно новое), 11 – зеленым, 9 страниц – желтым и около 60 страниц – разным протравам, а также смесям, с помощью которых можно получить фиолетовые, оранжевые, серые, розовые и коричневые тона. В этих пропорциях отразились давние традиции европейского красильного дела (абсолютное доминирование синих и красных тонов) и в то же время – цветовые предпочтения европейцев в середине XVIII века (недавно возникшая мода на пастельные тона, которые представлены во множестве нюансов). Больше двухсот страниц – синим тонам и девять – желтым! Цифры говорят сами за себя: совершенно очевидно, что век Просвещения – это век синего, а не желтого.
