Зависть, ложь, измена
И действительно, на закате Средневековья число пороков, с которыми ассоциируется желтый цвет, непрерывно возрастает. Когда изучаешь вышеупомянутые таблицы соответствий – порой очень подробные и обстоятельные таблицы, которые устанавливают соотношения между тем или иным цветом и различными веществами либо явлениями (планетами, металлами, драгоценными камнями, возрастами жизни, знаками Зодиака, временами года, днями недели), а главное, пороками и добродетелями, – количество пороков, соотносимых с желтым цветом, просто поражает. Разумеется, каждый цвет обладает двойственной символикой, у каждого есть свои позитивные и негативные аспекты; но ни у одного, даже у черного, нет такого преобладания негативных сторон. Желтый воспринимают позитивно только в одном случае – когда уподобляют его золотому; желтый как таковой, сам по себе, всегда расценивается негативно.
Порок, который ассоциируется с желтым прежде всего, – зависть. Когда в XIII веке окончательно утверждается список семи смертных грехов, каждый из них получает цветовой символ: гордыня и похоть ассоциируются с красным, скупость с зеленым; лень с белым; зависть с желтым; по поводу чревоугодия мнения авторов разделились: одни видят его символом красный цвет, другие – фиолетовый; гневливость у кого-то ассоциируется с красным, у кого-то с черным или желтым. Но к этому последнему, помимо зависти и гнева, прицепляется целая вереница других грехов: ревность, родственница зависти, ложь и ее непременный спутник – лицемерие, затем трусость, обман, бесчестие и даже предательство. Все пороки в итоге сводятся к одному и тому же: желтый – цвет неискренний, двуличный, цвет, на который нельзя положиться; он плутует, обманывает, предает. В чем могут быть причины этого предубеждения, которого в античном обществе еще не существовало, но которое теперь просуществует очень долго, от позднего Средневековья до наших дней?
Химия красок не в состоянии указать нам путь, ведущий к разгадке этой тайны, – даже если ограничить расследование одним только Средневековьем. Ни в живописи, ни в красильном деле желтый не проявляет себя предателем, обманывающим того, кто им пользуется, как это делает, например, зеленый. Химически непрочный и как красящее вещество, и как пигмент, средневековый зеленый в конце концов стал символически ассоциироваться со всем, что непрочно и непостоянно – с юностью, любовью, удачей, фортуной, надеждой. С желтым ничего подобного не происходило. Конечно, у некоторых желтых пигментов прочность ниже, чем у остальных, однако в интересующую нас эпоху желтый еще не предает живописцев (это случится позднее). Значит, надо искать где-то еще. Быть может, в области лексики? История слов, обыгрывание слов (переносный смысл, метафоры, звуковая ассимиляция, разнообразные аналогии) часто помогают историку прояснить причины верований и суеверий, а тем самым – происхождение эмблем и символов. Возможно, здесь мы имеем дело именно с таким случаем? Возможно, традиция отождествлять желтый цвет с завистью и предательством берет свое начало в лексике?
Один из вариантов – омонимия, существующая между латинским словом fel, означающим желчь животную и человеческую (и вызывающим бессознательную ассоциацию с желтым), и старо-французским fel (в косвенном падеже – felon), которое означало вассала, взбунтовавшегося против своего сеньора. Это слово германского происхождения (от франкского fillo, «злодей, обманщик») играет важную роль в юридическом словаре феодальной эпохи. В дальнейшем его начали толковать расширительно, felon вытеснило fel и в средне-французском стало означать предателя вообще. Затем возникла аналогия между двумя схожими по звучанию словами – латинским fel и французским felon; вот так желтый цвет, природный цвет желчи, превратился в символический цвет коварства и измены. Этот переход мог легко произойти еще и потому, что в средневековой латыни fel иногда употреблялось в переносном смысле и означало «гнев» или «обида».
Разумеется, это всего лишь гипотезы, но такая звуковая и семантическая игра, в которой участвуют латынь и местный (в данном случае французский) язык, кажется вполне убедительным объяснением того, почему желтый, цвет желчи, в конечном счете стал цветом лжи и коварства. Тем более что медицина считает причиной холерического темперамента избыток желчи в организме, а теология учит, что гнев, один из смертных грехов, порождает множество пороков: необузданность, коварство, лицемерие, предательство. И все они в итоге ассоциируются с желтым, как в мире символики и аллегорий, так и в реальной, повседневной жизни. Приведем несколько характерных примеров, показывающих связь желтого с представлениями о лукавстве, хитрости и плутовстве.
Первый пример – из «Романа о Лисе». В этой книге историк найдет громадное количество знаков и символов, относящихся к животным, но также и к цветам. Самые ранние части романа («ветви») датируются последней четвертью XII века, а интересующий нас эпизод был написан приблизительно в 1180 году. Хитрый Лис, который вечно бродит в поисках еды и повода устроить какую-нибудь каверзу, решает изменить облик, чтобы легче было водить за нос врагов и ускользать от преследования, начатого против него королем Ноблем (Львом). Он прокрадывается в мастерскую красильщика и случайно падает в чан с желтой краской. Разъяренный красильщик угрожает убить Лиса, но тот заявляет, что он тоже красильщик и готов ознакомить мастера с новой техникой окрашивания, которая «в Париже нынче в большой моде» и заключается в том, чтобы подмешивать в краску золу. Рецепт достаточно банальный – речь идет всего лишь о добавлении протравы, – но красильщик заинтригован. Он помогает Лису вылезти из чана (чего тот не смог бы сделать самостоятельно). Освободившись, Лис начинает насмехаться над ремесленником, признаётся, что на самом деле он не красильщик, но вот краска у мастера замечательная, «из рыжего он сделался ярко-желтым», а значит, неузнаваемым: «Твоя краска – просто клад, я стал желтым и сияю. Где я бывал, там меня не узнают».
В этом новом обличье Лис может идти дальше и затевать новые пакости, не опасаясь возмездия. Встретив волка Изенгрина, он выдает себя за жонглера «из Бретани». Затем он крадет лютню и возвращается к себе домой. Там он узнаёт, что его жена Эрмелина, считая его умершим, готовится вступить во второй брак со своим дальним родственником Понсэ. Лис, неузнаваемый под слоем желтой краски, предлагает свои услуги в качестве музыканта на свадьбе. Это дает ему возможность сорвать свадьбу, наказать мнимую вдову и расправиться с Понсэ, которого он заманивает в ловушку и на которого натравливает крестьян.
Современные литературоведы пытались объяснить, почему автор выбрал именно желтый цвет и каково значение желтого в этом эпизоде романа, где Лис выдает себя то за красильщика, то за музыканта. Но они явно искали не там: кто-то обнаруживал в «Романе о Лисе» влияние Востока – мотивы, заимствованные из индийской повести «Панчатантра», которая была известна во множестве вариантов и попала в Европу через мусульманские страны. Кто-то усматривал тут намек на «геральдический» цвет английского герба, поскольку «жонглер из Бретани» в XII веке мог быть только английского происхождения. На самом деле геральдика тут ни при чем: желтый цвет выбран для того, чтобы убедительнее показать лицемерие и лживость Лиса. Кстати, во время судебного поединка с Изенгрином, о котором рассказывается в VI ветви романа, написанной несколькими годами позднее (приблизительно в 1190–1195 годах), щит у Лиса именно желтого цвета. У волка щит красный, у лиса желтый. Это сражение жестокости с хитростью:
Изенгрин тоже не мешкая готовится к бою, ищет оружие ‹…›
Щит у него одноцветный, алый,
А плащ поверх доспехов – сплошь красный ‹…›.
Лис, который посмеялся надо всеми,
Вооружен не хуже. У него было много друзей,
Которые позаботились о нем.
Он велел достать ему щит, подходящий по росту:
И они нашли ему щит, сплошь желтый.
В средневековых литературных текстах желтый – как и его крайняя форма, рыжий, – часто ассоциируется с ложью, хитростью и лицемерием, тремя пороками, из которых состоит сущность Лиса и которые выявляются в полной мере, когда он выдает себя за красильщика. Всякий красильщик – мошенник по определению, но мнимый красильщик мошенничает больше остальных. А когда под личиной красильщика скрывается такой зверь, как лис, которого считают воплощением коварства, его порок превращается в своего рода экспоненту: профессиональная плутоватость красильщика, помноженная на природное коварство лиса, вырастает до таких размеров, что не может остаться незамеченной.
От плутовства недалеко и до предательства, тем более что хроматическим символом обоих пороков является один и тот же цвет. В рыцарских романах и хрониках мы находим тому множество подтверждений: вероломный вассал одет в желтое, либо у него желтый щит и желтое знамя, как у предателя Ганелона в прозаической версии «Песни о Роланде», созданной в 1450‐е годы. Иногда код бывает более сложным. В одном из эпизодов записок Оливье де Ла Марша, ценных для нас тем, что в них подробно описывается жизнь при Бургундском дворе в XV веке, рассказывается, как в 1474 году Генрих Вюртембергский, граф Монбельяра, считавший, что герцог Карл Смелый его предал, прошел перед этим государем со свитой, в которой все были одеты в желтое.
Связь между желтым цветом и предательством проявляется и в обычае, существовавшем на закате Средневековья и в раннее Новое время: красить в желтый цвет дом важного лица, повинного в государственной измене, ереси и в оскорблении величества. В Париже самым знаменитым примером стал случай Карла III де Бурбона, герцога Оверни (1490–1527), коннетабля Франции и видного военачальника. После того как в результате неправосудного приговора Парижского парламента наследственные владения герцога отошли Луизе Савойской, матери короля Франциска I, он перешел на сторону неприятеля и поступил на службу к императору Карлу Пятому. Парламент тут же принял постановление о конфискации имущества Бурбона и о том, что двери и окна его роскошной парижской резиденции, находившейся недалеко от Лувра, должны быть выкрашены в желтый цвет, «цвет бесчестия». Два года спустя коннетабль отомстит за себя: под его командованием имперские войска одержат победу в битве при Павии и Франциск I будет взят в плен. Однако император отказывается поддержать его претензии на утраченное герцогство, и, разочаровавшись, Карл де Бурбон решает отныне действовать самостоятельно, пытается завоевать себе маленькое княжество в Италии и умирает в 1527 году во время осады Рима.
В 1572 году парижский дворец адмирала Гаспара де Колиньи, убитого в своей постели во время Варфоломеевской ночи (24 августа 1572 года), постигла та же участь. После надругательств (его выпотрошили и оскопили) тело адмирала было обезглавлено и повешено за ноги на Монфоконской виселице. Но этого показалось недостаточно: Колиньи посмертно судили и признали виновным в оскорблении величества и посягательстве на целостность государства. Все его имущество было конфисковано, а двери и окна его дворца на улице Бетизи, поблизости от Лувра, были выкрашены желтой краской «дабы все знали о его ужасающих преступлениях и о справедливом приговоре суда».
К тому времени подобная практика уже стала давней традицией. Впервые она появилась в Италии в конце XIII века, а в последующие десятилетия распространилась на Южную Германию и соседние с ней области. Сначала герб осужденного красили в желтый цвет с обратной стороны либо вздергивали на виселицу где-нибудь в людном месте; затем на стенах его жилища стали рисовать его изображение в непристойных и унижающих позах и обстоятельствах, и наконец дошла очередь до самого дома, который весь целиком либо частично покрывали желтой краской. Последний ритуал вначале затрагивал только фальшивомонетчиков или изготовителей подложных документов в крупном масштабе, затем его распространили на еретиков, вероотступников, предателей, а также виновных в посягательстве на особу государя или в нарушении общественного спокойствия. Конечно, такие меры не применялись систематически, но к 1500 году этот обычай был уже достаточно распространен на значительной части территории Европы.
Желтый цвет, который когда-то был всего лишь символом двуличия и лжи, стал еще и цветом ереси и предательства.
