Глава 18

Переночевав на реке Кушума и собрав вокруг себя человек двести вооруженных, в том числе и татар, которые были приведены Идоркой, Пугачев, на рассвете 18 сентября, двинулся через Кош-Яицкий (Кошевский тож) на Наганский форпост. Пройдя первый, самозванец был встречен опередившим его писарем Забиром, поднесшим ему подарки, присланные Нуралы-ханом.

– Киргиз-кайсацкий хан, – говорил Забир через переводчика Идорку, – приказал вам кланяться и прислал вам подарки.

– Что ты за человек и зачем прислан? – спросил Пугачев.

– Я мулла и прислан поклониться и вас посмотреть, потому что я бывал в Москве и Петербурге и государя видел.

– Узнаешь ли меня?

– Как не узнать; я узнал, что ты государь. Нуралы-хан приказал ваше величество просить, чтобы вы написали к нему письмо.

Отдав Забира под присмотр, Пугачев поручил Идоркину сыну, яицкому казаку Болтаю, написать хану ответ.

«Я ваш всемилостивейший государь, – писал Болтай от имени Пугачева, – купно и всех моих подданных и проч. проч. Петр Федорович. Сие мое именное повеление киргиз-кайсацкому Нуралы-хану, для отнятия о состоянии моем сомнения. Сегодня пришлите ко мне одного вашего сына солтана со ста человеками в доказательство верности вашей, с посланными с сим от нашего величества к вашему степенству, ближними нашими У разом Амановым с товарищи. Император Петр Федорович».

Подозвав к себе Аманова, приехавшего вместе с Забиром, Пугачев передал ему письмо, с приказанием требовать от Нуралы-хана сто человек вооруженных киргизов, которых и привести к Песчаным хуторам.

Не успел Аманов отъехать трех верст от стана самозванца, как был задержан казачьим разъездом из отряда старшины Окутина, высланного полковником Симоновым в подкрепление сержанту Долгополову.

– Куда ты едешь? – спросили казаки.

– Я послан, – отвечал Аманов, – от государя Петра Федоровича к киргизскому хану с письмом.

Казаки остановили посланного и представили его старшине Окутину.

– Где стоит самозванец? – спрашивал Окутин. – Сколько при нем людей и кто они?

– Государь находится, – отвечал Аманов, – между Кош-Яицким и Наганским форпостами, и при нем яицких казаков человек триста; они хотят идти прямо в городок.

Получив такое сведение, Окутин тотчас же собрал с постов казаков и, поспешно отступив в городок, донес коменданту полковнику Симонову. Последний имел в своем распоряжении части 6-й и 7-й легких полевых команд, в которых вместе с нестроевыми считалось 923 человека и 112 человек оренбургских казаков с их старшинами . При полевых командах находилось несколько орудий, но с весьма ограниченным запасом зарядов, а прислуга, «кроме капрала да и того из непрактикованных», состояла вся из рекрут.

Зная, что большинство населения Яицкого городка сочувствует самозванцу и готово при первом удобном случае передаться на сторону Пугачева, полковник Симонов не решился оставить Яицкий городок без гарнизона и выйти со всей своей командой навстречу приближавшейся толпе мятежников. Он составил отряд из трех некомплектных рот пехоты и приказал всем выезжать для разгона толпы Пугачева. Удаляя таким распоряжением сомнительный элемент из городка, Симонов решился защищаться с оставшейся командой и готовился к встрече Пугачева.

Между тем, собираясь в поход, казаки Яков Почиталин, Андрей Овчинников, Фофанов и другие согласились передаться на сторону самозванца, который после полудня 18 сентября появился в виду Яицкого городка .

Двигаясь по направлению к городку, Пугачев забирал с собою как с форпостов, так и из зимовий всех находившихся там казаков, вооруженных и безоружных. Хотя все они шли к нему охотно, «но самозванец всем пристававшим к нему приказывал, чтобы никто не отставал, и стращал смертью, если кто отстанет или уйдет».

На пути толпа захватила посланного полковником Симоновым сержанта Дмитрия Николаева и представила его Пугачеву.

– Ты откуда? – спросил Пугачев.

– Из Яицкого городка, – отвечал Николаев, – послан от коменданта до Астрахани курьером.

– Есть у тебя бумаги?

– Бумаг нет, а еду я по форпостам сказать караульным, чтобы стояли осторожно, потому что орда (Киргиз-Кайсацкая) пришла к Яику.

– Если за этим послан, то поезжай, – отвечал Пугачев.

Николаев тронулся было в дальнейший путь, но подводчик, подозвав к себе из толпы казака Давилина, заявил, что Николаев солгал.

– Этот сержант государя-то обманул, – говорил подводчик, – он везет указы во все места, чтобы государя ловить. В указах называют его не государем, а донским казаком Пугачевым.

Давилин задержал Николаева и привел его опять к самозванцу, которому и передал отобранные у Николаева пакеты. Пугачев передал бумаги своему секретарю Ивану Почиталину, приказал их распечатать и прочитать. Показания подводчика оказались справедливыми, и в бумагах заключалось приказание форпостным начальникам ловить донского казака Емельяна Пугачева, принявшего на себя титул императора Петра III.

– Зачем Пугачева ловить, – говорил спокойно самозванец, приказывая изодрать и бросить бумаги, – Пугачев сам идет в городок, и если я Пугачев, как они меня называют, так пусть возьмут и свяжут, а если я государь, так с честью примут в город. Для чего ты обманул меня и не сказал правды? – спрашивал с гневом Пугачев сержанта Николаева. – Приготовьте-ка виселицу.

– Виноват пред вашим величеством, – говорил Николаев, кланяясь самозванцу в ноги, – я вину свою заслужу вам.

– Что на него смотреть! Прикажи повесить! – кричали казаки.

Пугачев, однако же, не согласился, главным образом потому, что нашел в Николаеве человека грамотного, ему крайне необходимого.

– Добро, господа казацкое войско, я его прощаю, – говорил самозванец, – пусть вам и мне служить станет, и отдам его под команду Ивана Почиталина.

Подходя к Сластиным хуторам, принадлежавшим братьям Мясниковым, толпа захватила в свои руки старшинской руки казака Скворкина и привела его к Пугачеву.

– Этот казак послан из городка шпионом, – говорили поймавшие, – разведать о вашем величестве.

– Зачем ты здесь по хуторам позади моего войска ездишь, – спрашивал самозванец, – и откуда ты послан?

– Я послан от старшины Мартемьяна Бородина из городка, проведать о вас, где идете, сколько у вас силы, чего ради стороной мимо вашей команды и пробирался с тем известием, что вы идете в городок.

– Ты человек молодой, – говорил Пугачев наставительным тоном, – тебе бы надо мне служить, а ты поехал против меня шпионить.

– Надежа-государь, прикажи его, злодея, повесить, – просили казаки Давилин и Дубов, – отец его делал нам великие обиды, да и он даром что молод, но так же, как и отец, нас смертельно обижал.

– Подлинно он, батюшка, плут, – кричали казаки, – прикажи его повесить!

– Если он такой худой человек, – отвечал Пугачев, – так повесьте его.

Скворкин был тотчас же повешен, и эта казнь была первою из бесчисленных впоследствии жертв кровавой деятельности Пугачева и его сообщников.

У Сластиных хуторов явился к Пугачеву один из первых его сообщников, Тимофей Мясников, несколько дней скрывавшийся в кустах от преследования.

– Что делается в городе? – спросил его самозванец.

– Я, батюшка, сам едва-едва уплелся, – отвечал Мясников, – и не знаю, что теперь там делается.

– Однако же пойдем к городку, – сказал Пугачев с решимостью.

Заметив издали, что впереди городка, перейдя через Наганский мост, стоит команда казаков и небольшой отряд пехоты с пушками, под начальством секунд-майора Наумова, самозванец остановился. Тогда Наумов, с целью осмотреть силы мятежников, отправил вперед старшину Окутина с казаками, но старшина отошел на очень небольшое расстояние от пехоты. Оба противника довольно долгое время не предпринимали ничего друг против друга. В стане Пугачева был возбужден вопрос: как действовать? Одни полагали, что следует напасть на город силой, а другие советовали вступить в переговоры с высланными Симоновым казаками. Пугачев склонился на сторону последнего предложения и желал, чтоб его «впустили в город без драки».

– Я пошлю к войску указ, – говорил он, – и когда нас примут, то прямо ведем, а когда будут противиться, то поедем мимо, за Строгонов сад, и там ночуем.

Предложение было принято, и по приказанию самозванца Иван Почиталин написал:

«Войска яицкого коменданту, казакам, всем служивым и всякого звания людям мое именное повеление.

Как деды и отцы ваши служили предкам моим, так и мне послужите, великому государю, и за то будете жалованы крестом и бородою, реками и морями, денежным жалованьем и всякой вольностью. Повеление мое исполняйте и со усердием меня, великого государя, встречайте, а если будете противиться, то восчувствуете как от Бога, так и от меня гнев. Великий государь Петр III Всероссийский».

Отправляя нарочного с указом, Пугачев приказал передать его старшине Окутину и стараться убедить его и бывших при нем казаков, чтоб они приняли его с честью.

– Если же они во мне сомневаются и за точного государя не признают, – говорил Пугачев, – то приняли бы меня с тем, чтоб отвезти в Петербург и спасти мою жизнь.

Держа над головою воззвание самозванца, посланный поскакал к Чаганскому мосту.

– Вот вам указ от государя, – сказал он, передавая пакет Окутину, – прочтите его всем.

– У нас есть государыня, – отвечал Окутин, – а государя Петра Федоровича нет давно на свете.

Посланный, не ожидая ответа, ускакал обратно, а Окутин, не читая присланной ему бумаги, передал ее капитану Крылову .

Казаки потребовали, чтоб указ был прочтен, но Окутин не исполнил требования, и тогда, по заранее условленному плану, казаки Яков Почиталин, Андрей Овчинников, Дмитрий Лысов, Фофанов и другие подняли шум и затем, в числе пятидесяти человек, ускакали в толпу мятежников. Многие из них пали пред самозванцем на колени, а Яков Почиталин подошел и поцеловал руку.

– Ты что за человек? – спросил его Пугачев.

– Я, батюшка, отец Иванушки-писаря, который при вашем величестве.

– Иван, это твой отец?

– Точно так.

– Ну, старик, коли хочешь мне служить верою и правдой, то садись на лошадь и ступай со мной.

Обратившись к Андрею Овчинникову и Дмитрию Лысову, самозванец спросил их, что думают о нем остальные казаки.

– Почти все желают служить тебе, – отвечали они, – но манифеста твоего не читали, хотя казаки сильно того просили.

Желая склонить на свою сторону остальных казаков и вместе с тем убедить при нем бывших в том, что он истинный государь, Пугачев отправил вторично своего посланного с требованием, чтобы прислали к нему Окутина для переговоров.

– Я его прежде жаловал, – говорил самозванец, – так надеюсь, что он меня узнает и уверит вас, что я истинный государь.

Окутин, конечно, не поехал к самозванцу, и лишь только увидел, что толпа мятежников двинулась к городу, он, не надеясь на свою команду, стал отступать на пехоту.

– Пропало теперь все Яицкое войско, – заметил Крылов оставшимся казакам.

Между тем прибежавшие казаки объявили Пугачеву, что на Наганском мосту приготовлены пушки и что им приказано открыть огонь.

– С голыми руками не сунешься на пушки, а у нас их нет, – отвечал на это самозванец. – Чем терять напрасно людей, пойдем теперь вверх, авось либо завтра одумаются и, когда подъедем, примут.

Повернув вверх по реке Наган, толпа намерена была перейти брод на противоположный берег, но Наумов для воспрепятствования переправы послал, под начальством старшины Витошнова, партию казаков во 100 человек, в числе коих был и Максим Шигаев, отправленный для увещания казаков, принявших сторону самозванца. Подпустив команду Витошнова к себе на довольно близкое расстояние, Пугачев сразу охватил ее со всех сторон. Бывшие в команде казаки войсковой стороны тотчас же безо всякого сопротивления присоединились к самозванцу, а незначительное число казаков старшинской руки было связано и приведено к Пугачеву, причем Овчинников, Давилин, Лысов и другие жаловались на приведенных и просили наказать их немедленно.

– Держите их до завтра под караулом, – отвечал Пугачев, – а завтра будет резолюция.

Мятежники переправились через реку и расположились на ночлег.

Появление их в тылу высланного отряда, два случая передачи казаков на сторону Пугачева, невозможность поручиться за остальных и, наконец, опасение быть отрезанным от городка заставили секунд-майора Наумова отступить, причем он приказал уничтожить мост через реку Чаган. В Яицком городке партия войсковых казаков волновалась и настолько ясно выражала свое сочувствие, что Симонов принужден был объявить, что в случае малейшего замешательства он прикажет поджечь городок со всех сторон и поступит с ними, их женами и детьми, как с сущими злодеями. Казаки присмирели, но поодиночке пробирались в стан самозванца, силы которого быстро возрастали и, по показанию сообщников, достигли 700 человек. Цифра эта, конечно, увеличена вдвое, но она свидетельствует, что толпа мятежников возрастала настолько быстро, что главным сообщникам самозванца она казалась уже весьма значительной. По мере возрастания толпы увеличивалась и самоуверенность Пугачева, который, узнав, что в числе захваченных казаков послушной стороны находится старшина Витошнов, бывавший несколько раз в Петербурге и видевший покойного императора Петра III, решился употребить тот же способ для убеждения толпы, какой он думал применить, вызывая к себе Окутина. Пугачев потребовал, чтобы привели к нему Витошнова.

– Знаешь ли ты меня? – спросил его самозванец.

Вопрос этот был равносилен тому: хочешь быть повешенным? и если нет, то признавай во мне государя.

– Видал еще маленьким, – отвечал Витошнов уклончиво.

Пугачев был доволен таким ответом.

– Вот спросите, он меня знает, – сказал самозванец, обращаясь к окружающим.

Ночь прошла спокойно, так как Симонов не мог выйти из городка, справедливо опасаясь, что непослушные казаки воспользуются случаем и не впустят его обратно.

Движение же с пехотным отрядом, не обеспеченным ни продовольствием, ни боевыми припасами, было бесцельно против конной толпы мятежников, положивших проводить «где день, где ночь, там и сутки прочь», и всегда имевших способы уклониться от боя. Совсем иное дело было бы, если бы Симонов мог опереться на казаков и употребить их для преследования Пугачева, но с пехотой нельзя было уничтожить шайки Пугачева, а можно было только отогнать от городка, т. е. сделать то, что самозванец сделал сам безо всякого боя. Наутро ближайшие сообщники Пугачева явились к самозванцу и возбудили вопрос о пленных казаках.

– Что, ваше величество, прикажете с ними делать?

– Надобно их уверить и привесть к присяге, – отвечал Пугачев.

– Мы им не верим, – говорили сподвижники самозванца и просили его избавить их от одиннадцати человек, взятых в плен.

– Мы знаем, – говорили Овчинников и Лысов, – кого можно простить и кого повесить; тут есть великие злодеи.

«Видя столь сильную их жалобу, – показывал Пугачев, – и хотя [желая] их тем удовольствовать, чтоб они были усерднее, а другим, кои ему не хотят быть верными, подать страх», самозванец приказал повесить всех одиннадцать человек. Приказание было мгновенно исполнено, и «просители после тех повешенных разделили по себе бывшую на них одежду». Старшина Витошнов и племянник бывшего атамана, Григорий Бородин, были прощены.

После казни Пугачев поручил сержанту Николаеву написать указ в войско Яицкое, чтоб оно одумалось и встретило его «яко великого государя». Указ был написан, и самозванец, приказав подписать Ивану Почиталину, отправил его с казаком Барановым, который не возвратился, а как только толпа стала подходить к городку, то по приказанию Симонова было сделано несколько выстрелов.

– Что, други мои, вас терять напрасно, – сказал тогда Пугачев, – видно, они мне не рады, так пойдем мимо туда, где нас примут.

– Пойдем, ваше величество, по линии до Илецкой станицы, – говорили казаки.

– А есть ли там форпосты и на них пушки? – спросил самозванец.

– Есть, – отвечало несколько голосов.

– Ну, так пойдем.

Яицкие форпосты состояли по большей части из шалашей, сделанных из плетня. Они занимались обыкновенно 20–25 человеками казаков. Там, где был недостаток леса, форпосты укреплялись плетнем и земляным валом; в местах лесистых устраивались бревенчатые стены или срубы. Каждый форпост имел одну или две пушки, каланчу или вышку для наблюдения и маяки. Предназначенные для защиты границы от диких племен, рассеянных по степям Оренбургской губернии, форпосты удовлетворяли своему назначению, так как киргизы были вооружены копьями и стрелами и вторгались небольшими партиями. Но для такой шайки, какая была у Пугачева, они не могли оказать сопротивления.

Обогнув город, толпа двинулась вверх по реке Яик к Гниловскому форпосту, где Пугачев присоединил к себе всех форпостных казаков и захватил одну пушку, «коя стояла в телеге». Не доходя до поста Рубежного и видя, что силы его растут, самозванец решился дать своему ополчению некоторое устройство и назначить начальствующих лиц.

– Надобно подкреплять вас чинами, – говорил самозванец Григорию Бородину, – чтобы вы от меня не бегали.

Он приказал собрать казачий круг, желая тем показать яицким казакам, что уважает их древние обычаи, так недавно уничтоженные учреждением комендантского управления. Собравшись в круг, казаки выбрали Андрея Овчинникова атаманом, Дмитрия Лысова (он же Сергеев) – полковником, Андрея Витошнова – есаулом, Алексея Кочурова и еще нескольких лиц – хорунжими. Выбранные отправились к самозванцу и целовали его руку.

– Умеешь ли ты написать присягу? – спросил Пугачев, обратившись к сержанту Дмитрию Николаеву.

– Умею.

– Так поди же напиши.

Когда присяга была составлена, то Пугачев, передав ее Ивану Почиталину, приказал прочитать вслух.

Почиталин читал:

«Я, нижеименованный, обещаюсь и клянусь всемогущим Богом, пред святым его Евангелием, в том, что хощу и должен всепресветлейшему, державнейшему, великому государю императору Петру Федоровичу служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови, в чем да поможет мне Господь Бог всемогущий».

– Готовы тебе, надежа-государь, – кричали казаки по окончании чтения, – служить верою и правдой.

– Куда же мы отсюда пойдем? – спросил Пугачев.

– Пойдем мы отсюда, – говорил Овчинников, – через все форпосты нашего Яицкого войска, кои все нам согласны, и заберем их с собою, а не доходя до Илецкого городка, я поеду туда один и наведаюсь, примут ли вас илецкие казаки…

– Как не принять! – перебил его Лысов, и толпа двинулась далее по берегу реки Яик.

Проходя через форпосты Генварцовский, Кирсановский и Иртекский, мятежники забирали с собою всех казаков и успели приобрести три пушки с боевыми зарядами. Остановившись на ночлег, верст за пятьдесят от хутора бывшего войскового атамана Андрея Бородина, самозванец отправил к нему казака Дмитрия Дубова с приказанием, чтобы Бородин встретил государя с почестью. Бородин обещался исполнить требование, но когда Дубов уехал, то Бородин сел в коляску и поскакал в Оренбург. Заехав в Илецкий городок, он предупредил атамана Лазаря Портнова, что к нему идет толпа мятежников.

Илецкий казачий городок находится на левом высоком берегу реки Яик (Урал), при впадении в него в версте ниже реки Илек. Городок был укреплен четырехугольной бревенчатою стеной с батареями для 12 пушек и имел более 300 казачьих домов. Обязанные выставлять от 350–400 человек служивых, илецкие казаки были причислены к яицким, но права на рыбную ловлю не имели, а занимались хлебопашеством и скотоводством. Во главе казаков стоял атаман, подчиненный Яицкой комендантской канцелярии.

Человек, преданный правительству, атаман Портнов за два дня до прихода самозванца получил ордер Симонова, в котором тот, сообщая о принятии Пугачевым имени Петра III, просил принять все меры осторожности и к защите городка. Портнов собрал круг, прочитал полученное предписание Симонова, и все казаки согласились поступать по присяге. Так как Илецкий городок находился не на прямом пути к Оренбургу, а на степной стороне реки Яик, то для лучшего обеспечения от нападения мятежников Портнов приказал разобрать мост.

Атаман спокойно ожидал появления самозванца, но не спокойно относились к этому казаки. В тот же самый день, когда было прочтено в кругу предписание Симонова, казак Потап Дмитриев говорил окружающим:

– Что вы это слушаете, какой он Пугачев; он, сказывают, точный государь. Он скоро сюда будет с яицкими казаками, как тут станешь противиться!

На другой день илецкий казак Афанасий Новиковский, ездивший в Яицкий городок, своими рассказами произвел еще большее волнение между казаками.

– Нам, братцы, открывается свет, – говорил Новиковский, – сказывали, что государь Петр Федорович умер, а он жив и идет к нам на Илек. Я сам его видел, и он пожаловал мне лошадь.

Новиковский уговаривал товарищей не противиться и встретить государя с честью. Казаки были в нерешимости, но на третий день явился в Илецком городке Андрей Овчинников, с указом на имя Портнова, следующего содержания:

«От великого государя императора Петра Федоровича Всероссийского и прочая, и прочая, и прочая.

Сим моим именным указом Илецкой станицы атаману Лазарю Портнову, старшинам и казакам повелеваю: как вы служили мне и предкам моим до сего времени, так и ныне, верные мои рабы, мне послужите верно и неизменно, и докажите мне свою верноподданническую ревность тем, что, во-первых, ожидайте меня, великого государя, к себе с истинной верноподданнической радостью и из городка навстречу мне с оружием своим выдьте и в доказательство своей мне верноподданнической верности положите оружие свое перед знаменами моими. Почему и приму я вас с великой честью и удостою службы мне, которую ежели так будете продолжать, как присяжный долг требует, и так, как мне приятно может быть, то столько награждены будете, сколько заслуги ваши достойны. И чего вы ни пожелаете, во всех выгодах и жалованьях отказано вам не будет, и слава ваша не истечет до веку, и как вы, так и потомки ваши, первые при мне, великом государе, учинитесь, а жалованья, провианта, пороху и свинцу всегда достаточно от меня давано будет. Кто же сверх чаяния моего преслушает и не исполнит сего моего великого повеления, тот вскоре почувствует, сколь жестоки приготовлены муки изменникам моим, а когда атаман или старшины вам, рядовым казакам, попрепятствуют, то и самих их неволею пред меня привести, за что награжден тот, кто приведет их, будет. Я великий государь Петр III император Всероссийский».

Воззвание это было передано Овчинникову в двух экземплярах, с тем что если его примут в городе, то один он отдал бы Портнову, а другой – казакам, чтоб они могли прочесть сами, в том случае, когда атаман откажется читать. Лишь только в городке узнали о прибытии Овчинникова с несколькими мятежниками, составлявшими его свиту, илецкие казаки толпами спешили к приезжим.

– Государь с великой силой идет к Млеку, – говорил Овчинников собравшимся, – и, остановившись всего в семи верстах отсюда, послал меня к вам сказать, чтобы вы встретили его с хлебом и солью. Это истинный государь, и смотрите, атаманы-молодцы, не дурачьтесь, а встретьте его с подобающею честью. Если же вы хотя мало воспротивитесь, то государь приказал вам сказать, что вас он станет вешать, а ваш город выжжет и вырубит.

Казаки собрали круг и долго не могли условиться, как поступить.

– Если его не встретить, – говорили они, – то он нас перевешает, а буде встретим, то чтобы потом не было хлопот каких.

После довольно долгих и оживленных споров большинство решило, однако же, встретить самозванца с честью, о чем и сообщили Овчинникову. Последний отправился в стан самозванца, оставив казакам для передачи Портнову манифест Пугачева. Исполняя поручение Овчинникова, казаки требовали, чтобы манифест был прочитан, но Портнов отказался и положил его в карман. Предвидя недоброе, он хотел уехать из городка, но не мог этого сделать, так как казаки стали наблюдать за ним.

Наутро 21 сентября илецкие жители исправили мост и, предшествуемые духовенством с крестами и образами, вышли с хлебом-солью и с знаменами встречать самозванца. Пугачев со своей толпой, имея в авангарде Овчинникова, двинулся к городку, причем Овчинников прошел прямо в городок и арестовал там атамана Портнова. Пугачев же остановился пред духовенством, слез с лошади и приложился ко кресту. Казаки преклонили знамена, а духовенство целовало государеву руку.

– Я подлинный государь, – сказал он, – служите мне верою и правдой; за верную службу я буду награждать, а за неверную казнить смертью.

Приняв хлеб-соль и обласкав жителей, самозванец пешком, в сопровождении духовенства и при звоне колоколов, отправился в церковь, приказал служить молебен и на ектениях упоминать имя государя Петра Федоровича, а государыню исключить.

– Когда Бог донесет меня в Петербург, – говорил Пугачев окружающим, – то зашлю ее в монастырь и пускай за грехи свои Богу молится. А у бояр села и деревни отберу и буду жаловать их деньгами; а которыми я лишен престола, тех безо всякой пощады перевешаю. Сын мой человек молодой, так он меня и не знает. Дай Бог, чтоб я мог дойти до Петербурга и сына своего увидеть здоровым!

По окончании молебна началась присяга. Первым присягнул поп, который затем, по приказанию Пугачева, стал приводить к присяге и всех илецких казаков.

Выйдя из церкви, самозванец приказал отворить питейный дом, обещал народу избавить его от «утеснения и бедностей», и затем, при пушечных и ружейных выстрелах, производимых казаками в честь государя, Пугачев отправился в приготовленный ему Овчинниковым дом казака Ивана Творогова, один из лучших в городке.

– А где здешний атаман Лазарь Портнов? – спросил самозванец, обращаясь к Овчинникову.

– Я его арестовал.

– За что?

– Ваше величество приказали, чтобы посланный от вас манифест он прочел казакам, а он читать его не стал и положил в карман. Он же приказал разломать чрез Яик мост и вырубить два звена, чтобы вам с войском перейти было нельзя, а напоследок хотел бежать.

Едва Овчинников окончил свою обвинительную речь, как несколько буйных голов пожаловались Пугачеву, что Портнов их постоянно обижал и вконец разорил.

– Коли он такой обидчик, – сказал Пугачев Овчинникову, – то прикажи его повесить.

Приказание было немедленно исполнено. Портнов был повешен яицким казаком Иваном Бурновым, исполнявшим должность палача, и имение несчастного атамана разграблено мятежниками, причем более всех поживился Зарубин (Пика). Пугачеву же были доставлены после казни Портнова взятые в его доме 300 рублей денег, жалованный ковш, два бешмета, кафтан, канаватная лисья шуба и кушак.

Два дня оставался Пугачев в Илецком городке в доме Творогова, пользуясь радушием хозяина и его желанием угодить государю. Первое время Творогов был искренно убежден, что Пугачев истинный Петр III, и потому, показывал он, «был угощаем от меня, по возможности с оказанием всякого почтения». Пугачев наградил услуги Творогова должным образом.

– Будь же ты у меня, – сказал ему самозванец, – полковником и командиром над илецкими казаками.

Довольный тем, что Илецкий городок, один из главных населенных пунктов той местности, признал над собою его власть, как законного государя Петра III, Пугачев ободрился и стал помышлять о дальнейших действиях. Объезжая крепость, он приказал снять с нее пушки и, выбрав из них несколько годных, сделать к ним лафеты, которых не было. Назначив начальником артиллерии яицкого казака Федора Чумакова, самозванец приказал ему забрать из крепости весь порох, свинец, снаряды и, присоединив к себе до 300 человек илецких казаков, двинулся далее к Рассыпной крепости, расположенной по скату горы правого берега реки Яик.

Рассыпная крепость была построена на том месте, где обыкновенно киргиз-кайсаки переправлялись вброд чрез Яик, для вторжения и грабежа в наших пределах. Она была укреплена только одним палисадом, населена 50 человеками оренбургских казаков и имела одну гарнизонную роту, под начальством коменданта майора Веловского, в помощь которому из Нижнеозерной крепости (она же и Столбовая) была отправлена команда под начальством капитана Сурина из одной роты пехоты и сотни казаков. Команда эта была еще далеко от Рассыпной, когда в крепости явился посланный с возмутительным листом Пугачева следующего содержания:

«От самодержавного императора Петра Федоровича всероссийского и проч. и проч.

Сим моим именным указом в Рассыпной крепости всякого звания людям повелеваю: как вы, верные мои рабы, служили и покорны были напредь сего мне и предкам моим, так и ныне в самом деле будьте верны и послушны, стремитесь с истинной верноподданнической радостью и детской ко мне, государю вашему и отцу, любовию; потом старайтесь служить верно и неизменно, за что жаловать буду всех сих вечной вольностью, реками, морями, всеми выгодами, жалованьем, провиантом, порохом, свинцом, чинами и честью, а вольность навеки получат. Кто же сего моего указа не послушает, тот сам узнает праведный гнев противникам моим».

Веловский не принял возмутительного листа и при приближении мятежников открыл огонь из ружей, но по малочисленности гарнизона не мог долго сопротивляться. Толпа Пугачева, разбив ворота, ворвалась в крепость. Майор Веловский с семейством, со всеми бывшими в крепости офицерами и несколькими нижними чинами заперся в комендантском доме и поражал мятежников из окон. Казаки хотели зажечь дом, но Пугачев, опасаясь, чтобы не сгорела вся крепость и не пострадали напрасно те, кого он намерен был склонить на свою сторону, запретил поджигать дом, «а приказал оного коменданта достать так». После довольно долгих усилий мятежники выломали дверь комендантского дома и, захватив защитников, привели к самозванцу, который приказал повесить майора Веловского с женой, поручика Толбаева и священника. Поверстав всех солдат в казаки, забрав три чугунные пушки, пять бочонков пороху, несколько снарядов, Пугачев двинулся на следующий день к Нижнеозерной крепости и на пути уничтожил отряд капитана Сурина и самого его повесил.

Нижнеозерная крепость (иначе Столбовая) находилась на берегу Яика, на утесистом мысу, и была обнесена бревенчатою стеной. Гарнизон ее состоял из нескольких драгун, престарелых гарнизонных солдат и до 50 человек поселенных оренбургских казаков. Комендант крепости, майор Харлов, как только узнал о приближении Пугачева, приготовился к защите. Он отправил в Татищеву крепость свою молодую жену, дочь тамошнего коменданта Елагина, и распределил по стенам крепости свой малочисленный гарнизон. С наступлением ночи бывшие в крепости казаки бежали в стан самозванца, расположившегося вблизи на ночлеге, а майор Харлов для ободрения оставшихся гарнизонных солдат всю ночь стрелял из пушек. Мера эта не помогла делу, и комендант, видя, что гарнизон со страхом и робостью ожидает прибытия мятежников, приказал затопить часть пороха, бывшего в крепости. Когда утром 26 сентября Пугачев со своей толпой стал подходить к Нижнеозерной крепости, то майор Харлов, видя своих подчиненных окончательно оробевшими, сам с фитилем в руках бегал от одного орудия к другому и производил выстрелы, хоть и безвредные для неприятеля. Но словам Пугачева, стрельба из пушек продолжалась часа два, но наконец мятежники отбили ворота и ворвались в крепость, причем майор Харлов был изрублен казаком Давилиным, и с ним погибло несколько офицеров и человек десять нижних чинов.

Забрав с собою, по обыкновению, весь уцелевший гарнизон, годные пушки и снаряды, Пугачев двинулся далее к Татищевой крепости, где в первый раз встретился с регулярными войсками, высланными из Оренбурга по распоряжению губернатора Рейнсдорпа.