Функции и разновидности
Кому, зачем и как нужно обнажаться? И как возникли «обнажающие инвективы»? Из всего вышеизложенного понятно, что инвектива возникнет, только если появится необходимость запрета на обнажение.
Но сложность в том, что, с одной стороны, обнажаться – по крайней мере, на людях – вроде бы не положено, а с другой – религиозной стороны – просто необходимо, по крайней мере в ряде магических культов. В частности, в системе обожествления органов плодородия животных и людей важное место занимало ритуальное обнажение, которому приписывалась магическая творческая сила. Это пример так называемой симпатической магии, когда, с целью оказания влияния на определённые процессы, человек имитирует то поведение, которого ожидает от природы. Человек как бы подталкивает природу, «подсказывает», что ей следует делать, чтобы рождался домашний скот, чтобы родила земля и так далее.
В магическом аспекте следует рассматривать и использование порождающих органов непосредственно или их изображений в виде оберега. В своё время очень широко была распространена практика демонстрирования гениталий как средства от сглаза. Сегодня об этом напоминают многие современные амулеты, носители которых могут и не подозревать об их первоначальной форме и значении.
Но в эпоху распространения христианской морали демонстрация порождающих органов стала предосудительной даже с самыми благими намерениями – в том числе и как средство от сглаза. Тем не менее стремление добиться того же эффекта и, в принципе, теми же средствами сохранилось без значительных изменений. В результате воздействия «новой» морали только чересчур откровенные жесты и слишком натуралистически выглядевшие амулеты были (и то не везде) заменены символами, внешне лишь отдалённо напоминающими об их происхождении.
Таким образом, можно видеть, что в своей основе табу на обнажение не имеет чисто практической нужды (например физическую защиту соответствующих органов), а носит прежде всего ритуальный характер.
Но такая ритуальная функция обнажения – далеко не единственная. Укажем в этой связи на обнажение как символ юродства и нищеты. Уже в христианские времена человек мог добровольно отказаться от одежды, которая казалась ему символом мирских благ. Строго говоря, перед нами не столько обнажение, сколько добровольный отказ от одежды.
Но одновременно такое обнажение есть ещё и сознательное самоуничижение, отказ от сколько-нибудь значительного социального статуса, обычно декларируемого одеждой, по которой, как мы знаем, встречают. Такова фигура обнажённого Христа, множества христианских индуистских, буддистских и других аскетов. Сходным образом можно интерпретировать и обнажение русских юродивых.
В некоторых культурах демонстративное снятие с себя одежды могло служить смелой декларацией в пользу природной естественности. Сравним поведение китайских мудрецов сторонников так называемого течения «ветра и потока» III–IV вв. н. э.).
Все перечисленные функции обнажения объединяет, если можно так выразиться, положительное отношение к отказу от одежды. Но обнажение способно иметь и прямо противоположный смысл и восприниматься как символ позора, как поношение. Примером такого поношения служит выставление в обнажённом виде у позорного столба.
Но особый интерес для рассматриваемой темы имеет обычай собственного заголения как средства унижения оппонента. В данном случае речь идёт о довольно разнообразном ряде жестов, включающих демонстративное поворачивание спиной к оппоненту и/или обнажение (символическое или буквальное ягодиц или гениталий. Сравним описание пароходных гонок ярославских богачей в книге В. А. Гиляровского «Москва и москвичи»:
<…> Тихомиров выхватил у лоцмана бутылку, допил коньяк из горлышка, бросил её в воду и крикнул в рупор: «Будьте здоровы!» – и опять в рубку: «Шуруй!» А затем, когда наша корма была уже рядом с носом самолётского парохода, он, обнажив заднюю часть, показал её побеждённому сопернику.
А вот выдержки из газетной статьи «Голый зад в штрафной площадке» (Аргументы и факты. 1997):
<…> Обиделся старина Патрик, что зрители свистеть принялись, стянул прямо перед трибуной трусы и слегка повертел перед обалдевшей публикой своим мужским достоинством…
Пауло Мату <…> вопил, бранился, а когда рефери удалил с поля трёх его игроков и не засчитал чисто забитый в ворота «Васко» гол, окончательно вышел из себя – выскочил на поле, приспустил штаны и подставил под нос судье массивный «задний лик».
Интерпретация такого жестового поведения представляет известные трудности. Учитывая вышеописанную позорящую функцию обнажения, такое заголение могло бы, казалось, обратиться против самого инвектанта. Но этого не происходит. Более того, в некоторых этнических традициях поссорившиеся женщины могут демонстрировать подобное поведение одновременно, причем каждая уверена, что позор падёт на противницу, а не на неё, в том числе если она прибегла к этому жесту первой.
Согласно одной точке зрения, в данном случае оскорбляет демонстрация человеческого низа не с целью доставить наслаждение, а с целью отказа в этом наслаждении.
Сравним озорную частушку:
Мимо тёщиного дома
Я без шуток не хожу:
То ей хуй в окошко суну,
То ей жопу покажу.
Исследователь С. Фельдман остроумно излагает вербальный смысл инвективного жеста:
Посмотри, что у меня есть. Тебе бы хотелось это заполучить. Так ты этого не получишь. Ха-ха-ха!
Правда, Фельдман относит эту трактовку к заменяющему жесту – высовыванию языка. Однако мало оснований сомневаться в том, что, во-первых, исторически высовывание языка восходит к заголению вместе с фигой и другими еще более вульгарными жестами, а во-вторых, в современном использовании этот жест, пусть в сильно ослабленном виде, все же сохраняет свое древнее значение – как, вероятно, все или почти все дразнящие жесты. Скорее всего, наш дразнящий собеседника современник, высунувший язык, не подозревает, какой орган его язык в данный момент символизирует, но сути дела это не меняет.
Впрочем, вряд ли следует считать эту трактовку единственно возможной. Если вспомнить, что жест обнажения мог играть роль оберега, можно предположить, что и в этом случае первоначально собственное заголение играло ту же охранительную роль – тем более что оно, подобно демонстрации фиги, может сопровождаться словами типа «А это видел?». При такой трактовке понятен и жест ответного заголения: это способ «лечения подобного подобным». Что же до шокирующего характера жеста, то он вполне мог входить элементом в действенность оберега.
Точно такой же жест в женском исполнении мог ассоциироваться с восприятием женского органа как символа ада, а также возвращения в материнское лоно, то есть смерти. Сравним отрывок из сочинений древнегреческого философа Телета:
И в другой раз эта же спартанка повела себя в высшей степени благородно. Когда её сыновья бежали с поля боя и явились к ней, она сказала: «Вы явились сюда как беглецы? – и, задрав подол, прибавила: – Чего же вы стоите? Полезайте обратно туда, откуда вылезли».
Именно такая трактовка наименования женского органа подсказывается существующими в финском языке параллельными идиомами: «Suksi vittuun!» («Поезжай на лыжах в пизду!») и «Suksi helvetun!» («Поезжай на лыжах в ад!»), а также «Painu vittuun!» («Иди в пизду!»), которое считается эквивалентным английскому «Go to hell!».
Современное русское выражение «Иди в пизду!», скорее всего, тоже восходит к пожеланию смерти адресата, но в настоящее время воспринимается просто как очень грубое оскорбление. Сравним эстонское «Mine vittu!», румынское «Dute’n pizda măti!», сербохорватское «<Jidi u pičku materinu!».
В каком отношении находится обнажение, в той или иной мере носящее ритуальный характер, с обнажением чисто эротическим, которое существует столько времени, сколько существует одежда?
Важно отдавать себе отчёт, что эти два вида обнажения принципиально различны. Даже непреднамеренное их смешивание могло приводить к серьёзным социальным осложнениям.
В этой связи интерес представляет наблюдение над обычаям) индейского племени вачанди. Весенние ритуалы этого племени включают танцы вокруг ямы, символизирующей женские гениталии. Во время этого танца исполняющим его мужчинам запрещается смотреть на обычных женщин, чтобы избежать превращения священного либидо в обычное, неосвящённое cексуальное влечение.
В своей позорящей функции обнажение оказывается тесно связанным не только с заменяющими жестами, но и с вербальными поношениями обнажающего типа («Жопа!»). Есть основания считать, что в очень большом числе случаев, называя ту или иную «тайную часть», инвектант как бы демонстрирует её окружающим, позорящим образом публично срывая с неё покровы одежды.
Иногда, как было показано, вместо части тела противника называются части тела его матери, сестры, отца, других родственников, что может усилить или ослабить оскорбление, связать его с «матерной» группой инвектив, но мало меняет существо самой инвективы.
Возможна еще одна интерпретация «обнажающих инвектив», особенно типа «Ты (есть) + название “стыдной” части тела». Можно полагать, что перед нами – метафорическое использование названия. Сравним: «Ты – свинья!», «Ты – холера!», «Ты – жопа!» Цель здесь – снижение статуса оппонента, оскорбительное помещение его на самую низкую ступень социальной лестницы.
В эту группу можно отнести и оскорбительное причисление оппонента к пассивным гомосексуалам: сравним уже приводившееся выше английское «You cunt!», когда оскорбление относится к мужчине, или аналогичное русское поношение («Пизда!», «Жопа!»).
Вполне вероятно, что в случае конкретного использования инвективы оба значения функционируют одновременно, тем более что для самого ругателя в любом случае важнее всего понижение статуса оппонента любой ценой.
Представляет интерес, что некоторые обнажающие инвективы в иных национальных культурах могут выполнять и другие функции. В фарерском языке одна из самых распространённых инвектив – reyv, которая, в зависимости от обстоятельств, может восприниматься то как русское «жопа», то как «задница», то как нечто среднее между этими двумя. Во всяком случае, утверждает исследователь Дж. Томсен, reyv может звучать достаточно грубо, когда употребляется в качестве обращения к оппоненту («Жопа ты и больше никто!»), значительно мягче, если, например, мужчина восхищается женскими формами: «Какая у нее красивая reyv»; в этом случае даже русское «задница» звучит слишком грубо. И наконец, reyv может спокойно употребляться для называния «казенной части» автомашины, кормы судна и так далее/
