Незаконнорожденный!

В этом разделе рассматриваются инвективы, объединенные общим значением «незаконнорожденный!». Древнюю причину того, почему рождение вне брака считается предосудительным и, соответственно, ведёт к образованию очень оскорбительных инвектив, можно искать в представлениях слаборазвитых племен, например, сималурцев (Суматра), которые, подобно нашим предкам, связывают плодородие почвы с половой жизнью людей. Внебрачные дети у сималурцев считаются опасными для своих соплеменников, так как нарушение общественных правил их родителями может вызвать гнев божеств, а те лишат землю плодородия. Неудивительно поэтому, что эта инвектива присутствует в огромном большинстве национальных культур и ареалов.

Легко заметить, что в ряде случаев она тесно смыкается с инвективами типа «Сукин сын!» и матом. Однако есть и оскорбления, прямо обвиняющие оппонента в сомнительности его происхождения. Эго прежде всего инвективы, группирующиеся вокруг слова «бастард». Сравним английское «Bastard!», французское «Espece de batard!», «Quelle batard!» (в Квебеке еще «Maudit batard!» и даже «Le batard d’enfant de chienne!»), немецкое «Bastard!», новогреческое «Бастарде!», итальянское «Bastardo!»

В русском ареале «Бастард!» инвективно не употребляется, хотя слово понятно в терминологическом плане; кроме того, устаревшее «Байстрюк!» восходит к тому же «бастарду». В качестве эквивалентных современных инвектив можно назвать «Ублюдок!», «Выблядок!», «Подзаборник!» и другое подобное.

В литовском «Benkartas!» – «незаконнорожденный».

В Болгарии очень сильное оскорбление, особенно в адрес ребёнка – «Копеле!», с тем же значением.

В азербайджанском языке это «Биш!», означающее кроме «незаконнорожденный» ещё и «хитрый».

В карачаево-черкесском варианте буквальное значение инвективы – «рождённый непонятной силой».

У чувашей – «велтрен тарри» – «найденный в крапиве».

В языке фарси это «ĭ! asl-u-nasab!» – буквально «неизвестного происхождения и звания», «Bĭ sar-u-bipa!» – «без головы и без ног» (т. е. «без корней»). «Gidâ zâdih!» означает «сын нищего», то есть тоже человек без уважаемых родственников, безродный.

В грузинском языке возможны «Śe virisśvilo!» – «Сын осла!» и «Śe gorisśvilo!» – «Сын свиньи!» – такие выражения встречаются и в бенгали, где, кроме того, в значении «незаконнорожденный» используется и слово «аборт» (сравним русское «жертва аборта»).

На суахили словосочетание «Mwana harami»! буквально означает «запрещённый ребенок», дополнительный смысл – «невоспитанный».

Испанские варианты: «Hijo de puta!», «Hijo de perra!», «Hijo de mala madre!», то есть здесь незаконность происхождения тоже как бы уточняется: оппонент – сын проститутки и тому подобное/

Соответственно в египетском арабском: «bint issarmuuta» – «дочь шлюхи», «ibn il’ahba» – «шлюхин сын», «ibn ilwisxa», «ibn ilmaara ilwisxa» – буквально «сын грязной женщины», то есть шлюхи (множественное «wilaad ilwisxa»).

В том же ареале распространены аналогичные оскорбления, где сомнительность происхождения выражена через ассоциации с презираемыми профессиями, родом осуждаемых занятий и тому подобное: «bint ithramiyya» – «дочь вора», «ibn Xawal» – «сын гомосексуала», «bint imi’arrasa» – «дочь сутенёра», «ibn il’arbagi» – «сын погонщика ослов» и так далее/

То же – у чехов: «Kurvi syn», у поляков: «Ту, skurwysynu!», у чувашей: «Шуйтан ачи» («чёртов сын»). Говорящие на африкаанс вообще полагают, что незаконнорожденный – «Ну is ’n duiwel!» – «он – дьявол».

Очень живописны соответствующие образы в тагальской культуре (Филиппины): «Anak ng huweteng» – буквально «ребёнок от нелегальной лотереи»; фактически это эвфемизм от «Anak ng puta» – «блядин сын». Есть еще «Anak ng pating» – «акулий сын», «Anak ng tinapa» – «ребёнок от копченой рыбы», «Anak ng tupa» – «ребёнок от овцы». Иногда в том же смысле достаточно сказать просто: «Ребёнок от». Окружающие всё правильно поймут.

Вероятно, вершиной изощрённости этой группы инвектив можно считать суахилийское «Mwana haramu wa chişi, mjuku walbilisi!» («Бастард бастардов, сын сатаны!»).

Если вспомнить, что в инвективном общении «проститутка» эквивалентна «суке», то связь инвективы с «Сукин сын!» становится ещё более очевидной.

Инвективная группа «бастард» претерпевает особенно заметные исторические изменения. В средневековой Европе характеристика человека как незаконнорожденного могла считаться нейтральной, если речь шла о ребёнке, родившемся у знатного отца от его наложницы. Как известно, английский король Вильгельм Завоеватель (1027–1087) до того, как он возглавил норманнское завоевание Англии, назывался Вильгельм Бастард. Однако то же обращение в адрес простолюдина считалось смертельным оскорблением, особенно если было обращено «по адресу», неметафорически. С течением времени положение в некоторых ареалах изменилось, и теперь в одних национальных традициях это очень тяжёлое оскорбление, если направлено против человека, действительно родившегося вне брака, в других – как раз если для обвинения нет реальных оснований.

Особенно серьезно соответствующая инвектива воспринимается там, где она понимается как направленная против семьи оппонента, его рода, родителей, если культ этих последних традиционно велик. В таких случаях следствием употребления этой инвективы могут быть кровопролитие или даже вендетта. Таково отношение к этому оскорблению на Кавказе (например, балкарцы, азербайджанцы).

Очень серьёзно подобное оскорбление воспринимается в национальных культурах народов Индии и Средней Азии. Отец семейства народности соньрай (Мали) имеет право выгнать из дома жену, которая в его присутствии выругала сына незаконнорожденным: предполагается, что только она знает истину и в таком случае как бы признаётся в собственной измене.

На суахили (Бомбаса) мать, употребляя в адрес своего ребёнка слово «chisi» («бастард») или адресуя ему одно из оскорблений «kuma nеоко», «kuma nina», «kuma mауо» («Пизда твоей матери!»), как бы отказывается от родства со своим ребенком. Смысл инвективы: «Ты – не мой ребёнок!», «Мое чрево родило какую-то хворость!», «Мое чрево ничего не родило!» и так далее.

С другой стороны, в культуре бансо (Камерун) брачные и семейные правовые отношения настолько отличны от стандартно европейских, что оскорбление оппонента как «незаконнорожденного» не имеет смысла, то есть незаконнорожденных в европейском значении слова здесь просто не существует. Правда, в городских условиях соответствующее слово может приобрести инвективный характер под влиянием европейской культуры, но в таком случае оно практически теряет изначальный буквальный смысл, приближаясь к современному русскому «Сукин сын!».

В то же время обвинение в незаконнорожденности может оказаться очень тяжелым там, где оно в принципе возможно, но число соответствующих случаев очень мало в силу специфических социальных условий. Речь идёт о странах, где возможно многожёнство, наложницы и проч. У наложницы статус ниже, чем у жены, но быть наложницей ни в коем случае не позорно, равным образом не позорно и быть сыном наложницы.

Вероятно, именно это обстоятельство и делает обвинение в «настоящей» незаконнорожденности в таких культурах особенно тяжёлым: незаконнорожденный в таких условиях – это ребёнок от женщины, которая не пожелала выйти замуж, не захотела стать и наложницей, но тем не менее родила. В этих условиях соответствующая инвектива подчёркивает исключительность низкого статуса такой женщины.

Очень заметна инвектива «Bastard!» в американском обществе. По сравнению с использованием этой же инвективы в Великобритании, она считается в США более мягкой и иногда даже требует какого-нибудь оскорбительного уточнения, чтобы прозвучать достаточно обидно: «You silly bastard!»

Однако, в то время как мужчины рассматривают «бастарда» как преимущественно фамильярное полушутливое обращение, женщины воспринимают его гораздо более серьёзно. Подобное «разночтение» можно объяснить традиционно разными ролями мужчины и женщины в американском обществе: несмотря на то что в настоящее время более половины американок заняты на производстве, сохраняется отношение к ним прежде всего как к хранительницам очага и семейных устоев.

Кроме того, само понятие незаконнорожденности прочно ассоциируется у американцев с понятиями бесчестья и заброшенности, а значит – снова по контрасту, – с понятиями семьи и материнства. Образ же мужчины-американца ассоциируется прежде всего с профессией и положением в обществе, а уж потом – с семьёй.

Отсюда мужчины готовы смотреть на незаконнорожденность легче: они морально больше в состоянии оставить как мать, так и ребенка, в то время как женщина, которая хочет поступить таким же образом, может прийти к тяжелому внутреннему конфликту.

Показательно, что последовательницы американского феминистского движения, выступающие за большую независимость американок от мужа, чаще нарушают табу на инвективы и легче относятся к проблеме незаконнорожденности. Угроза остаться без мужа пугает их меньше, чем нефеминисток, отсюда восприятие ими соответствующего оскорбления как сравнительно мягкого.

Итак, отношение к понятию незаконнорожденности и, соответственно, к словам, выражающим это понятие, может быть нейтральным, безразличным или оскорбительным, с разной степенью оскорбительности.

Картина будет неполной, если не упомянуть о случае (правда, единичном), когда сомнительность в происхождении воспринимается положительно, как достоинство. В Намибии существует значительная группа населения, возникшая в результате смешанных браков чернокожих и белых, так называемые цветные. В некоторых намибийских селениях жители этой группы с гордостью называют себя bastaards и противопоставляют себя чернокожим.

Таким образом, инвектива «незаконнорожденный!» являет собой яркий пример многозначности.