Следуя указаниям Эда, Мишель быстренько обкорнала его роскошную седую гриву, а остатки срезала машинкой, после чего взяла электробритву и орудовала ею, пока голова профессора не стала такой же гладкой, как ноги его парикмахерши. Как ни странно, после стрижки голова его уменьшилась вдвое, и Харкенбах стал похож на персонажа научно-фантастического фильма пятидесятых годов прошлого века – чрезвычайно умного пришельца из будущего, проделавшего путь длиной в десять тысяч лет.

– Вот и все. – Он снял свой галстук-бабочку и расстегнул воротник рубашки. – Теперь меня и мать родная не узнала бы.

– Только в том случае, если у нее было совсем плохо со зрением, – заметила Мишель.

– Поверьте, я давно уже в бегах и знаю, что для маскировки совсем необязательно менять всю внешность. Достаточно пары ярких штрихов.

Эд посоветовал Мишель собрать волосы в конский хвост, надеть бейсболку и настоял, чтобы она сменила пуловер на мешковатую синюю толстовку, когда-то принадлежавшую Джеффи. Все эти годы Мишель хранила ее, ведь толстовку она подарила мужу на день рождения, и ему очень нравилась надпись на груди: «ФРОДО ЖИВ!» Закатав рукава (те оказались длиннее ее рук), Мишель глянула в зеркало и поняла, что похожа на беспризорницу в поисках матери, но никак не на мать в поисках дочери.

– Теперь вас и мать родная не узнала бы, – провозгласил Эд.

– Она меня и так не знала.

– Ах да, точно.

Устроившись на пассажирском сиденье «форда-эксплорера», Эд всю дорогу насвистывал мелодию, в которой Мишель узнала отрывок из Семнадцатого фортепианного концерта Моцарта. Они оставили машину на двухэтажной парковке самообслуживания в двух кварталах от Прибрежного шоссе. Мишель скормила автомату несколько долларовых купюр и положила квитанцию на приборную панель. По возвращении в этот мир им, скорее всего, срочно понадобится машина. Нельзя допустить, чтобы ее паркетник увезли на эвакуаторе.

В переулке за зданием Эд наконец решился достать и активировать ключ ключей. Еще рано, местные пойдут на работу через час, а то и два, а туристы будут долго отсыпаться после ночных гулянок. Вряд ли кто-то заметит, как они исчезнут из этого печального мира, где семь лет назад погибли Джеффи и Эмити.

На побережье пахло корицей и теплым тестом: в булочной готовились к утреннему наплыву покупателей. Ветер гонял по переулку обрывки бумаги и невесть откуда взявшийся клубок красной пряжи. Мишель так нервничала, что алая нить показалась ей дурным предзнаменованием – струйкой крови на черном асфальте или горящим бикфордовым шнуром.

– Куда пойдем, когда прибудем на место? – спросила она.

– Скажите, вы с Джеффи с кем-то общались? У вас есть приятели в городе? Люди, с которыми он мог бы дружить после того, как вы ушли от них с Эмити?

– У меня нет. И никогда не было. Но у другой Мишель, наверное, были. Да, пожалуй, несколько человек найдется. В нашем мире они никуда не переехали. Будем надеяться, что и там тоже. Джеффи был очень надежный парень. Ни разу ни от кого не отвернулся.

– В таком случае зайдем к ним. Вполне вероятно, что Джеффи и Эмити скрываются дома у кого-то из друзей.

Он нажал на кнопку «ВОЗВРАТ», и после световой пурги оба очутились в мире, полном хрупкой надежды на воссоединение семьи.