10. Позитивность
Говоря об эмоциональном воздействии иллюстрации на зрителя, до сего момента я сознательно опускал разговор о конкретных эмоциях.
Иллюстрация, как мы уже знаем, это один из видов сторителлинга, одна из его ипостасей, и поэтому как нет и не может быть ограничений у самой истории, так нет и не может быть ограничений у её визуального представления, в данном случае у иллюстрации.
Если ваша история задумывалась как грустная, то логично, что она вызовет у зрителя грусть, если весёлая, то, соответственно, веселье. Хотя, прочитав название этой главы, вы, вероятно, сразу подумали, что речь в ней пойдёт исключительно о позитивных, хороших эмоциях, правда? Небось, снова вспомнили про котиков? Ну что ж, признаюсь, вы не так уж и неправы.
Действительно, если хочешь позитивных эмоций, смело привлекай котиков. Вообще, я не знаю ни одного человека, чьё сердце бы не растаяло, как шоколад в тёплой ладошке первоклассника, при виде коробки с котятами. Если такой человек где-то и существует, то он, скорее всего, каменная статуя. Более того, я более чем уверен, догадайся кто-нибудь в тот злосчастный день 28 июня 1914 года с утра пораньше принести коробку с котятами Гаврило Принципу, то не было бы никакой Первой мировой войны, а возможно, что и Второй мировой тоже. Наш мир был бы совсем иным, и всё благодаря какой-то небольшой коробке с котятами. Потому что котики – это ультимативный рецепт для хорошего настроения. Котики – это беспроигрышный вариант. Настолько беспроигрышный и сильный, что, используя его бездумно, как мы с вами помним из предыдущих глав, мы рискуем пересластить иллюстрацию и впасть в бесстыдную безвкусицу и безжалостный китч.
Котики – это такой мощный инструмент накручивания сентиментальности и умиления, что воспринимать его стоит как концентрированный искусственный подсластитель, с которым очень легко ошибиться дозой. Поэтому мой вам скромный совет – хотите рисовать котиков, рисуйте, но делайте это умеренно, ибо люди интеллигентные, как правило, очень чувствительны к подобным вещам и вы рискуете залить своим сахарным котиковым сиропом им не только слёзные протоки, но и все дыхательные пути. Осторожней с котиками, я вас умоляю!
Как я уже сказал выше, эмоции бывают разными и со всеми ими иллюстратор должен уметь работать. За свою карьеру мне приходилось иллюстрировать как очень лёгкие, так и очень тяжёлые, с точки зрения эмоциональной окрашенности материалы. Однажды мне дали задание проиллюстрировать для журнала GQ авторскую колонку, где автор довольно откровенно рассказывал о своих чувствах, которые вызвала в нём смерть его матери.
Такой текст невозможно проиллюстрировать весёлой картинкой. Это не только не поможет раскрытию текста, не только не визуализирует его нужным образом, но ещё и будет элементарным неуважением по отношению к автору и его трагедии.
Так что, ограничений на то, к каким именно эмоциям читателя нам апеллировать, мне думается, быть не должно. При этом важно понимать, что не все эмоции нам одинаково важны и не все пути их достижения одинаково легитимны.
Помните ту девушку из Португалии, про которую я рассказывал в самом начале книги? Ту самую, которая рисовала сексапильных красоток в крови и с отсечёнными конечностями и выколотыми глазами? Если вы думаете, что я её как-то осуждаю, то вы ошибаетесь. Более того, я её очень хорошо понимаю. Не в том смысле, конечно же, что я сам с большим удовольствием рисовал бы увечных и изуродованных девиц. Нет-нет! Но я очень хорошо понимаю, почему она это делала, чего хотела достичь и что в итоге пошло не так.
А она стремилась достичь того самого эмоционального воздействия на зрителя. Хотела вызывать эмоциональный отклик, зацепить зрителя за живое, проникнуть к нему вглубь, в самый мозг или, если хотите, в душу. Правда, использовала для этого слишком грубый инструмент. Это как если бы вы хотели заставить кого-то чихнуть, но вместо того чтобы тихонечко пощекотать у него пёрышком в носу, просто с размаху ударили человека стальной кувалдой между глаз. Она пошла по самому простому пути, подсознательно выбрав самые сильные и мощные эмоции – страх и отвращение.
И она не одна такая. Подобные ошибки совершают очень многие молодые художники, особенно на самом начальном этапе своей карьеры, когда они только ищут свои пути воздействия на зрителя. Путь же отвращения и страха является слишком соблазнительным, чтобы его игнорировать, особенно когда у вас ещё не очень много опыта.
Отвращение и страх являются нашими базовыми эмоциями, и они самым тесным образом связаны с инстинктом самосохранения и поэтому критичны для нашего выживания как вида. Чтобы обеспечить их безотказную и быструю работу в любых условиях, эволюция устроила так, что они включаются, минуя наше сознание, то есть вне зависимости от нашей высшей нервной деятельности.
Нам не надо обдумывать опасность, чтобы её испугаться. Нам не нужны особые познания в биологии или химии, чтобы испытывать отвращение при виде разложившейся плоти или, простите, экскрементов. Инстинкты всё делают за нас, не доверяя нашей разумности и умению принять правильное решение в критический момент. Мы пугаемся быстрее, чем успеваем подумать, стоит ли эта конкретная угроза того, чтобы её пугаться.
Этот механизм как бы прошит в наш код как вида. Не только в наш, разумеется, все живые существа с более-менее сложной нервной системой испытывают подобные базовые эмоции, и поэтому можно говорить о том, что страх и отвращение, а в особенности страх, это одни из самых глубоких и древних наших эмоций.
Мы все восхищаемся историями про героев и смельчаков былых дней, про то, как они, презрев страх смерти, храбро рвались вперёд и совершали великие подвиги, покрывая себя вечной славой. Мы стараемся во всём на них равняться и любим думать, что в критической ситуации сами сможем оказаться немножечко героями, ничего не испугаться и всех спасти.
Стыдная правда, однако, заключается в том, что мы, homo sapiens, – довольно пугливый вид. Более того, бытует мнение, что мы с вами сейчас существуем только благодаря тому, что среди наших далёких предков количество трусов было выше, чем количество смельчаков. Прячется ли в кустах тигр или это всего лишь ветер колышет листву, наши предки не могли сказать со всей уверенностью, однако у них всегда был выбор: либо трусливо убраться подальше и заночевать в более безопасном месте, либо проявить смелость и не обращать внимания на странные шумы. Если тигр там всё же был, то смельчак шёл ему на обед, трусливый же выживал в любом случае, с тигром или без. Трусливые и осторожные имели больше шансов выжить и прожить дольше, чтобы передать потомкам свои ДНК. И хотя, по всей видимости, смельчаки больше пользовались успехом у противоположного пола, в долгосрочной перспективе осторожные всё же выигрывали в эволюционной гонке.
Всё вышесказанное звучит тем более интересно, ведь в нашей современной и практически лишённой тигров жизни мы легко можем наблюдать схожую картину, когда смельчаки и спортсмены старших классов школы, безраздельно владеющие сердцами всех самых красивых девчонок, через 30 лет оказываются вечно пьяными автомеханиками и угрюмыми водопроводчиками, в то время как осторожные тихони ботаники и зубрилы становятся успешными адвокатами, бизнесменами и учёными, а некоторые даже, не побоимся этого слова, иллюстраторами.
И вот, именно потому, что эти простейшие эмоции так важны для выживания, вызвать их очень легко. Легче не бывает. Это ещё проще, чем с котиками, поверьте. Достаточно показать человеку какие-нибудь внутренности, экскременты, изуродованный труп, гниющую плоть, и вот уже наш подопытный, ещё не успев как следует всё разглядеть и насладиться видом, отворачивается и зажимает ладошкой рот, тщетно пытаясь сдержать рвотный рефлекс. Это, если хотите, как бы оборотная сторона котиков, их полная противоположность. И если при виде коробки с котятами мы невольно смягчаемся, наш рот растягивается в улыбке, и мы тут же забываем, как хотели убить эрцгерцога Фердинанда, то при виде, скажем, гниющей плоти нас как-то само собой естественным образом выворачивает наизнанку.
И так же, как и в случае с котиками, которые при чрезмерном их использовании воспринимаются как дурновкусие и китч, так и тут использование подобных сильнодействующих отрицательных мотивов будет восприниматься как дурновкусие и китч, вот только это будет китч с отрицательным знаком. Или даже так – это будет дурновкусие в квадрате и со знаком минус.
За эмоцию страха ответственно миндалевидное тело, или миндалина, крохотный участок мозга в височной доле рядом с гипоталамусом, как и гиппокамп, являющийся частью лимбической системы. Миндалиной он называется, разумеется, не за свой вкус (хотя, возможно, у доктора Лектора было бы на этот счёт своё мнение), а из-за характерной формы. По правде говоря, этих миндалин у нас аж целых две штуки, в правом и левом полушарии. Не знаю уж зачем, для равновесия или чтобы было про запас, на всякий случай. Если вдруг по какой-то невероятной причине или в результате ужасной болезни вы лишитесь этих милых кусочков белого мозгового вещества, то вы перестанете испытывать страх. Совсем. Честное слово. Страх перед змеями и пауками, страх высоты и закрытого пространства, фобии любых видов, страх перед экзаменами и публичными выступлениями, и даже страх самой смерти – всего этого вы будете благополучно лишены.
Я не знаю, насколько это улучшит вашу жизнь, долго ли вы проживёте в полном бесстрашии и не ждёт ли вас в итоге премия Дарвина, но факт остаётся фактом, без миндалевидного тела страха не бывает. И наоборот, если вам с помощью электродов стимулировать миндалины, вы будете испытывать страх, даже не имея для этого объективных причин. Если, конечно же, не считать такой причиной вживлённые в ваш живой мозг металлические электроды. Как по мне, я бы от одного их вида уже начал испытывать первобытный ужас, без всяких дополнительных стимуляций.
Интересной особенностью миндалин также является тот факт, что у мужчин и женщин они с разной скоростью развиваются и немного по-разному действуют. У мужчин более активна правая миндалина, в то время как у женщин левая. У этих миндалин немного разные функции, а это, в свою очередь, приводит к тому, что мужчины более склонны реагировать на страх с помощью агрессии и физической силы, в то время как реакция женщины, скорее всего, будет более вдумчивая.
Кроме того, исследования показывают, что такая разница в функциональности миндалин приводит к тому, что женщины гораздо лучше мужчин запоминают эмоционально ярко окрашенные события. То есть если ваша жена и 30 лет спустя помнит, что когда-то вы забыли день вашей свадьбы или не поздравили вовремя с днём рождения её маму, не спешите винить во всём её злопамятность. В следующий раз, сидя вместе с любимой супругой на мягком диване в кабинете у семейного консультанта, просто смело валите всё на обе миндалины, её левую и вашу правую. Так вы сэкономите себе кучу денег и нервов. Поверьте моему опыту.
Несколько лет назад я рисовал открытки для одного издательства. Работа была очень интересная, так как открытки эти были не совсем обычными. Издатель мне присылал слоган, а в мою задачу входило этот слоган обыграть, найти ему визуальное решение, и чем интереснее и абсурднее было это решение, тем с точки зрения издателя было лучше.
Должен сказать, что эти открытки довольно существенно выделялись из всего того, что можно было найти на рынке, и, возможно, поэтому стали очень популярными. Я даже слышал о людях, приезжавших из других городов, чтобы купить эти открытки. Довольно быстро нашлись и люди, которые стали их подделывать и продавать значительно дешевле.
За пару лет я нарисовал больше 40 открыток, по одной в две недели. И хоть в большинстве своём слоганы мне присылались нетривиальные, однажды заказчик попросил меня нарисовать довольно стандартную открытку – поздравление с днём рождения. Замысел издателя заключался в том, что, помимо оригинальных открыток с интересной идеей, необходимо время от времени печатать и вполне банальные вещи, чтобы удовлетворять спрос более широкой публики на открытки со стандартным, понятным всем содержанием. Не буду лукавить, я бы предпочёл более интересную тему, чем день рождения, но спорить не стал и принялся за работу, изо всех сил пытаясь избежать наиболее популярных клише вроде тортов, свечек, цветных бумажных шапочек и коробок с подарками.
Одновременно со мной это же задание было дано и другим иллюстраторам, чтобы в конечном итоге у покупателя в книжном магазине был выбор из нескольких открыток на эту тему. Один из этих моих коллег нарисовал пуповину, которую перерезают большие окровавленные ножницы. Всё это сопровождалось подписью «С днём рождения!». Пуповина была синюшная, в фиолетовых прожилках, вся в крови и слизи, и выглядела не просто неаппетитно, но во всех смыслах отталкивающе. Сказать, что я удивился, это ничего не сказать. Какой человек в здравом уме захочет подарить такую открытку своему знакомому на день его рождения? Какое особенное чувство юмора надо иметь, чтобы, получив такую открытку, оценить её и принять с благодарностью? Я, разумеется, понимаю, что хотел сказать автор, и даже могу отдать должное его мрачному чувству юмора, но, чёрт побери, рисовать такое на поздравительной открытке, вся суть которой заключается в том, чтобы продаваться как можно больше и нравиться как можно большему количеству людей?!
Подобные вещи создаются для узкой аудитории понимающих такой особенный юмор людей, но уж никак не для массового зрителя. Изображения, вызывающие отвращение, не продаются, а если и продаются, то только среди очень редких ценителей. Всем же остальным, т.е. подавляющему большинству потенциальных покупателей, они будут казаться грубыми и безвкусными, а то и просто отталкивающими.
Стремление быстро и наповал сразить публику страхом и отвращением – это всегда наиболее проигрышный вариант из всех возможных, потому что воспринимается он как дешёвый и грубый трюк, а не как продукт кропотливого интеллектуального труда. Как я уже показал выше, напугать зрителя очень просто, особой мудрости и мастерства не требует, а потому и ценится это умение очень дёшево.
Даже в современной массовой культуре, уж на что терпимой к различным жанрам и выразительным средствам, фильм ужасов никогда не получит никакой значимой или уважаемой в мире кинематографа награды. Ни «Оскара», ни «Пальмовой ветви», ни BAFTA. Фильмы ужасов находятся в самом низу иерархии массовой культуры, чуть повыше порнографии, потому что, как для того, чтобы напугать человека, не требуется особых интеллектуальных усилий, так и для того, чтобы испугаться, не нужны особые таланты, образование или вкус.
Маркетинговые исследования, проводившиеся в 1970-х, показали, что основными потребителями фильмов ужасов являются подростки и очень молодые люди. Спрос породил предложение, и с тех самых пор производители фильмов ужасов стали ориентироваться в основном на подростковую аудиторию. Разумеется, это совсем не значит, что фильмы ужасов – это плохо. Как и любой вид человеческой деятельности, фильмы ужасов как жанр состоят из целого спектра картин различного уровня качества, от вполне хороших фильмов, снятых уважаемыми режиссёрами, до низкопробных поделок, не доходящих даже до большого экрана и издающихся сразу на DVD. И хоть как жанр ужастики ценятся не очень высоко, тем не менее, некоторые из них не просто выдержали проверку временем и прокатом, но и заняли почётные места в массовой культуре, став классическими, а то и культовыми фильмами.
Симпатяга и балагур Фредди Крюгер, любимец детей клоун Пеннивайз, гостеприимный Норман Бейтс со своей красавицей мамой, душа любой компании Кэрри Уайт, обаятельная кукла Чаки, любитель хоккея и мачете Джейсон Вурхиз – все эти персонажи стали настолько популярными, что без них тяжело представить современную западную культуру. И это не говоря уже о таких классических литературных героях, как граф Дракула Брэма Стокера и чудовище доктора Франкенштейна Мерри Шелли. Хотя, не будет лишним признать, что своей популярностью все они, в первую очередь, обязаны не столько жанру, к которому принадлежат, сколько высокому качеству историй, героями которых они являются.
Кроме того, авторами большинства из них никогда не использовались все те дешёвые сильнодействующие приёмы вроде натуралистической демонстрации внутренностей, крови, смерти и т. д. Я бы даже сказал, что все эти культовые ужастики являются скорее исключением из общего правила, жемчужинами в куче навоза, а никак не характерными представителями жанра.
Однажды на одной из моих лекций, когда зашла речь о том, что пугать публику кровью, смертью и образами, вызывающими отвращение, – это всё суть приёмы, недостойные уважающего себя иллюстратора, один молодой, совсем юный человек, спросил:
– А что если надо напугать? Что если такова стоит задача? Как изображать зло?
Вопрос более чем резонный. И правда, как изображать зло и злодеев, если при этом воздерживаться от нарочито отталкивающих образов и приёмов?
Есть два ответа на этот вопрос – простой и сложный.
Простой заключается в том, что, если вам дано задание напугать публику, создать что-то совсем ужасное, омерзительное и отталкивающее, возможно, сам проект, сама конкретная работа не стоит того, чтобы на неё тратить время и силы. И да, я помню, что говорил, что иллюстратор должен уметь работать с любым материалом и, в принципе, рисовать всё без исключения. Однако важно понимать, что и заказчики, и проекты бывают очень разные и не всегда работа над тем или иным проектом может принести вам пользу в долгосрочной перспективе.
Проще говоря, исключительно важно понимать, что не всегда стоит хвататься за любую работу, которая идёт к вам в руки. Работа, как и еда, может быть здоровой и полезной и укреплять ваш организм, а может быть нездоровой и приносить вам вред. Вы же не едите любую еду, которую нашли случайно в уличной грязи? Вы боитесь, что у вас будет болеть живот, боитесь отравиться, даже элементарный инстинкт вам говорит, что возможно стоит потерпеть и утолить свой голод в более подходящих условиях и чем-то более свежим и чистым. Так и тут, бывают проекты, от которых больше выиграешь, если от них откажешься.
Сложный же ответ подразумевает, что вы всё же взялись за эту работу и намерены довести её до конца. То есть поставленную задачу вам необходимо решить. И как же она решается? Как изображается зло и злодеи?
У решения этой задачи как правило есть два подхода, причём использовать их стоит одновременно. Подход более узкий, локальный и более широкий, глобальный. В первом случае такие задачи решаются с помощью дизайна персонажей. Продуманный и выверенный дизайн вашего злодея передаст идею зла лучше и эффективнее, чем литры вылитой на вашу сцену крови.
Принцип тут прост. На бессознательном уровне мы воспринимаем гладкие и округлые формы более привлекательными и, наоборот, резкие, угловатые и острые более опасными и агрессивными. Этот принцип прекрасно работает и в случае с неодушевлёнными объектами, например машинами, архитектурой, деталями интерьера и даже целыми пейзажами, но наиболее ярко он выражается в чертах лица и фигуры человека. Инстинкт нам говорит, что маленькое, округлое, мягкое существо – это, скорее всего, младенец и бояться его незачем. Более того, эволюция позаботилась о том, чтобы мы защищали своих младенцев, и поэтому вложила в нас инстинкт заботы об этих маленьких округлых симпатягах. Этот инстинкт настолько силён, что мы бессознательно переносим его на всех младенцев, даже младенцев не нашего с вами вида. Мы находим привлекательными и умилительными котят, щенков, медвежат, крольчат, цыплят, птенцов всех видов, то есть любых живых существ, в которых мы сумели разглядеть младенцев. При этом мы совсем не обязательно любим взрослых котов, собак, медведей или куриц. Панда или коала могут быть вполне взрослыми особями, но мы всё равно смотрим на них с умилением, потому что они пушистые, округлые и неуклюжие, то есть похожи на младенцев.
Соответственно, чем меньше этих умильных черт у живого существа, чем более оно мускулистое, жилистое, с острыми чертами и резкими движениями, тем более оно нам кажется взрослым, агрессивным и опасным, и тем более оно напоминает хищника. Всё острое, худое, твёрдое, зазубренное, холодное, тёмное, всё, что напоминает, даже отдалённо, нам зубы, клыки, когти, жвала, жало и клешни – всё это порождает в нашем и без того пугливом, как трепетная лань, мозгу очень тревожные ассоциации. Миллионы лет эволюции и ежедневного выживания в дикой природе научили нас обходить стороной всё то, что потенциально может нас укусить, ужалить или зацепить острым когтём и утащить в чащу леса.
Поэтому, если перед вами стоит задача изобразить злодея, именно на этой шкале между округлым и острым, между мягким и жёстким, младенческим и взрослым, вам стоит искать решение для вашего образа. Рискну предположить, что чем ближе ваш персонаж будет на этой шкале к хищнику, тем лучше он будет транслировать своим дизайном идею зла.
Во всём вышесказанном довольно легко убедиться, если посмотреть, как задачу создания злодеев решали дизайнеры персонажей студии Диснея, не к ночи будь она помянута.
Как мы с вами уже видели, вся бизнес-модель студии Диснея построена вокруг получения максимальной прибыли, а потому её дизайнеры стараются придерживаться единой традиционной для студии стилистической линии и не делать резких движений, чтобы не спугнуть массового зрителя.
На фоне этой стилистической умеренности, то, как они решали задачи по созданию своих знаменитых злодеев, может быть очень хорошим примером, как можно относительно скромными средствами передать именно тот месседж, который нам нужен, месседж неприкрытого и коварного злодейства.
Посмотрите на Круэллу Де Вилль из «101 далматинца», Капитана Крюка из «Питера Пэна», Аида из «Геркулеса», Малефисенту из «Спящей красавицы», злую королеву из «Белоснежки и семи гномов» или на визиря Джафара из «Аладдина». Все они имеют общие черты. Все они худые, высокие, с резкими чертами лица, с узкими глазами, длинными подбородками, с обилием острых форм и темных цветов в одежде и, как правило, в длинных тёмных плащах. Острые звериные зубы у Аида, клыкообразные плечи Джафара, рога Малефисенты, похожая на зубы корона злой королевы, хищный орлиный нос Капитана Крюка – ни одной округлой, мягкой, доброй формы или линии. Всё только максимально жёстко и агрессивно. Для сравнения, в том же «Аладдине» Джинн, являющийся безусловно положительным героем, почти начисто лишён острых жёстких форм, весь округл, текуч, весёлого голубого цвета, с большими глазами и широкой белозубой улыбкой. Он – полная противоположность злого визиря Джафара, худого, мрачного, целиком состоящего из острых жёстких форм, похожих на клыки и рога, и носящего тёмную одежду. Дизайнерам не было никакой необходимости поливать Джафара кровью или обматывать ему чалму кишками. Верно подобранная форма, хорошо продуманный дизайн порождают в сознании зрителей цепочки ассоциаций, увлекающих их воображение в нужном автору направлении. Зрителям передаётся идея опасности и зла, но делается это не за счёт задействования базовых бессознательных механизмов страха и отвращения, а за счёт апелляции к их сознанию, памяти, к их культурному багажу. Такой подход уже будет восприниматься не дешёвым трюком, но серьёзным искусством, достойным всяческого уважения.
Реальный Джафар жил в конце 8 века в Багдаде, и полное имя его было Джафар ибн Ихья. Служил он визирем при дворе Харуна ар-Рашида, 5-го халифа династии Аббасидов. Джафар с Харун ар-Рашидом часто упоминаются в сказках «1001 ночи», где они, сменив свои богатые придворные одежды на рубища бедняков, отправлялись по ночам тайком прочь из дворца в город на поиски приключений. И надо сказать, находили их в изобилии на свои благородные головы, о чём нам и рассказывают сказки с их участием. В реальности Джафар и Харун ар-Рашид действительно были друзья не-разлей-вода. Практически ровесники, выросшие рядом, они с детства вместе играли в човган, в нарды и шахматы, ели и пили за одним столом, воровали в саду яблоки, подсматривали за служанками, а возмужав, вместе, рука об руку, правили огромным Халифатом, простиравшимся от Кашмира на Востоке до Ливийской пустыни на Западе. Вопреки диснеевскому образу отпетого злодея, можно предположить, что никаким таким особенным негодяем Джафар не был. Скорее наоборот. Деятельный по натуре, он очень активно способствовал развитию образования и наук в Багдаде, приглашая учёных из других стран и академий в новый багдадский университет, построенный Харун ар-Рашидом. В 800 году он даже построил первую в Халифате бумажную мельницу. Нет, ваши глаза вас не обманули. Бумажную мельницу. Вот только речь идёт не о мельнице, сделанной из бумаги, а о мельнице для её производства.
Бумага, как мы знаем, была изобретена в Китае сановником династии Хань по имени Цай Лунь в 105 году, и долгое время технология её производства была неизвестна за пределами Китая. Хитроумные китайцы не горели желанием раскрывать свои секреты направо и налево, и почти 500 лет им удавалось эту технологию удерживать от распространения. Корея, а за ней Япония как-то смогли всё же приобщиться к этому тайному знанию в начале 7 века, но понадобилось ещё 150 лет, чтобы с секретом производства бумаги познакомился остальной мир. Под остальным миром я имею в виду Багдадский халифат.
В 751 году армия аббасидов сошлась с армией китайской династии Тан в битве у реки Талас и разбила её наголову, взяв множество пленных. Среди этих пленных, к счастью, были люди, отлично знакомые с технологией производства бумаги. Предприимчивый Джафар не мог упустить такой шанс и сделал им предложение, от которого они никак не смогли отказаться. Суть предложения история до нас не донесла, но смею предположить, одним из пунктов было какое-нибудь ужасное и жестокое насилие, что было совсем не удивительно в те дикие времена. Так или иначе, итогом этих переговоров стало то, что вы держите в руках эту книгу и книга эта напечатана на бумаге единственно лишь благодаря Джафару ибн Ихья. Разумеется, не он сам её напечатал, и вообще, прошло ещё целых 300 лет, прежде чем мавры завезли технологию производства бумаги в Испанию, но тем не менее, кто знает, каким бы путём пошло развитие западной цивилизации, если бы не уникальный дар убеждения Джафара и его умение вести переговоры.
А между тем, Джафар занимался не единственно развитием науки и инвестициями в бумажную индустрию. Это был человек исключительных талантов. К 30 годам он стал не только визирем, но и управляющим монетным двором и главой охраны халифа, то есть, в переводе на современный язык, премьер-министром, начальником спецслужб и министром финансов. Это была огромная власть, и такое положение не могло не беспокоить его хозяина Харун ар-Рашида. Это, не говоря уж о том, что, как водится на Востоке, Джафару удалось посадить на ключевые государственные посты всех своих многочисленных родственников. В какой-то момент Харун ар-Рашид решил, что дружба дружбой, но пора принять в отношении старого товарища административные меры. В ночь на 29 января 803 года Джафар был уволен со всех занимаемых должностей посредством отсечения головы от тела. На всякий случай, чтобы уж наверняка не прогадать, Харун ар-Рашид казнил ещё тысячу родственников Джафара, а труп самого бывшего визиря и друга юности выставил на мосту через реку Тигр.
С этих самых пор Харун ар-Рашиду уже не с кем было играть в човган и подсматривать за служанками, зато он теперь мог править сам, ни с кем сладость власти не деля. Что он и сделал с превеликим удовольствием, правда длилось это счастье не очень долго, ибо через несколько лет он умер в походе против очередных мятежников. Ну что сказать? И поделом!
У этой грустной во всех смыслах истории нет какой-то особенной морали кроме той, что твой самый лучший друг может в какой-то момент оказаться ужасным негодяем и без всякого предупреждения отрубить тебе голову.
Второй, более широкий подход включает в себя создание соответствующей атмосферы в сцене с помощью напряжённой композиции, гнетущей цветовой палитры и драматичного освещения. Иными словами, речь идёт о создании атмосферы саспенса.
Понятие саспенс, то есть – неопределённость и тревожное ожидание, по правде говоря, является кинематографическим понятием, но, как мы уже знаем, иллюстрация и кинематограф имеют столько общих точек пересечения, что использовать терминологию друг друга для них не является большим грехом. Саспенс – это атмосфера страха без присутствия видимой угрозы. Это напряжение без испуга. Это та ситуация, когда, как сказал один герой боевиков 1990-х, «ожидание смерти – хуже самой смерти». Величайшим мастером саспенса считается уже упоминавшийся мной Альфред Хичкок. В его классических «Психо», «Головокружение», «Птицы» и «Окно во двор» атмосфера неопределённости и ожидания развязки накаляется до предела, при этом сцены с изображением смерти и крови сведены к минимуму и зачастую только подразумеваются.
Для меня знакомство с саспенсом началось в довольно раннем возрасте, в 10 лет. Как-то придя в гости к своему другу и не застав его дома, я уже собирался вернуться обратно, но его мама уговорила меня подождать его у них дома. Сама она убегала по делам, а чтобы мне не было скучно, предложила поставить мне какой-нибудь фильм на видеомагнитофоне.
К слову сказать, случилась эта история в те замшелые стародавние времена, когда не было не только мобильных телефонов, Netflix, BlueRay и DVD, но даже старые добрые VHS-видеомагнитофоны были очень редки. По крайней мере в нашем городе их было так мало, что они даже выдавались напрокат. И вот мама моего друга воткнула, не глядя, первую попавшуюся кассету в видеомагнитофон и, закрыв за собой дверь, ушла по делам, оставив меня одного. Фильмом, который я должен был посмотреть, был «Сияние» Стенли Кубрика. Рискну предположить, что это был, возможно, не самый подходящий фильм для 10-летнего ребёнка, но кто же знал? Начало было вполне оптимистичным и даже весёлым, молодая семья приезжает зимовать в отдалённый отель, и всё вроде бы идёт как нельзя лучше. Отлично помню, как постепенно в комнате, в которой я смотрел этот фильм, вдруг начала расползаться липкая и тягучая атмосфера ужаса. Несколько раз я не выдерживал и выбегал в другую комнату, чтобы перевести дух. Пару раз прятался за кресло. А уж сколько раз зажмуривался от страха, и не сосчитаешь. При этом больше всего меня пугало именно то, что ничего страшного, по сути, не происходит, и абсолютно непонятно, чего именно ждать и чего бояться. Опасность была везде, и она исходила не от конкретного рычащего монстра или вурдалака с окровавленными клыками, она витала в воздухе, и это было во сто крат страшнее любых монстров.
Не могу сказать, что после этого фильма я обнаружил у себя седые волосы или начал заикаться, более того, он мне даже понравился. Тем не менее, впечатление на мою нежную психику он оказал колоссальное.
С другим примером страха, вызванного без крови и расчленённых тел, я познакомился уже относительно недавно. Несколько лет назад, приехав в Нью-Йорк, я зашёл в его знаменитый Музей естественной истории. Неторопливо рассматривая его постоянную экспозицию, я в какой-то момент добрался до зала, посвящённого культуре народов Африки. Помимо различных орудий труда, луков, стрел, макетов хижин, тканей с национальными узорами, огромный кусок экспозиции занимали ритуальные шаманские маски и костюмы. Скажу честно, более страшных масок мне не доводилось видеть нигде и никогда! И вообще, эти маски, возможно, одни их самых страшных образов, с которыми я сталкивался за свою жизнь. Я даже затрудняюсь объяснить, в чём был секрет их такого ужасающего эффекта, произведённого на меня. Они не были похожи на людей, это точно. И не на зверей. У них практически не было клыков или рогов, какими мы привыкли наделять всякую нечисть и демонов. Они были чем-то сродни изуродованным человеческим трупам, когда мёртвое тело так искажается, что уже практически полностью теряет человеческое обличье, но всё равно что-то знакомое, антропоморфное в нём ещё можно увидеть, и вот это неустойчивое состояние на грани узнавания между человеком и бесформенным куском плоти пугало сильнее любого фильма ужасов. Могу лишь сказать, что будь я необразованным и наивным жителем какой-нибудь удалённой африканской деревни и увидь я нашего деревенского шамана в такой маске, я был бы полностью парализован ужасом и с радостью отдал бы тому всех своих кур и коз, лишь бы только он ко мне никогда не приближался. Должен признаться, что тогда, стоя посреди музея перед этой африканской экспозицией, я даже пожалел, что не взял с собой ни одной курицы или козы.
Ну да ладно, хватит о страхах и ужасах. Думаю, мы довольно раскрыли эту тему, чтобы понять, что попытки напугать публику кровью и ампутированными конечностями, как это часто пытаются делать молодые художники в погоне за зрительской эмоциональной реакцией, ведут нас в никуда и всегда будут восприниматься как дешёвые трюки. Мы также поняли, и я искренне на это надеюсь, что если очень надо вызвать у публики страх, то сделать это можно гораздо более тонкими и интеллигентными путями, погружая её в атмосферу саспенса и порождая нужные нам ассоциации в её, публики, сознании.
Это, конечно же, требует определённых знаний и усилий с нашей стороны, и в разы сложнее, чем просто показать публике отрубленную голову или моток кишок, но кто вам обещал лёгкую жизнь? Это был не я, честное слово.
А теперь мы поговорим о том, какие же эмоции стоит вызывать у наших с вами зрителей. По названию главы вы, вероятно, уже поняли, что речь пойдёт о позитивных эмоциях. Это, разумеется, так, однако позитивные эмоции – это очень широкое понятие. Мы же поговорим более конкретно, о юморе и обо всём, что с ним связано. Почему именно о юморе, спросите вы. Потому что юмор – это интеллект, отвечу я.
Испугать человека легко, заставить его смеяться – неизмеримо труднее, потому что пугаемся мы рефлекторно и инстинктивно, без подключения сознания, а смеёмся только тогда, когда чётко осознаём комичность ситуации, когда наше сознание говорит нам, что это смешно. Более того, мы даже зачастую можем объяснить, в чём соль шутки и что мы нашли в ней смешного, что говорит о полной осознанности процесса. И, напротив, мы можем услышать шутку, но понять, что она несмешная, и не засмеяться, в то время как другой человек найдёт ту же шутку уморительной и будет хохотать до упаду.
Чувство юмора является производной нашего интеллекта и основано на глубине нашего культурного слоя, и потому не бывает шутки, понятной абсолютно всем. Страх понятен любому, он настолько глубоко сидит в нашем бессознательном, что ему всё равно, на каком языке мы говорим, какое у нас образование, круг общения или жизненный опыт. Страх – это наше животное Я. Смех и чувство юмора же неразрывно связаны со всем человеческим, что в нас есть, с нашим языком, местом проживания, образованием и жизненным опытом.
Если вы помните, я выше сравнил страх с ударом кувалдой. Продолжая аналогию, юмор – это укол шпагой. Ничуть не менее эффективный, но требующий неизмеримо большего мастерства и оттого имеющий неизмеримо более высокую цену.
Поэтому, мой дорогой читатель, если вы, как иллюстратор, хотите достучаться до вашего зрителя, проникнуть к нему в душу, усладить его ум и вызвать у него эмоциональный отклик на вашу работу, я бы очень советовал использовать ваше врождённое чувство юмора, дабы вызвать у него весёлый заливистый смех. Это будет непросто, соглашусь. Однако чем сложнее и утончённее ваша публика, тем больше она будет ценить вас в случае вашего успеха.
Юмор – сильнейшее в своём роде оружие. Любой диктатор, приходящий к власти, начинает зачищать инакомыслящих и устранять тех, кто смеет над ним смеяться. Потому что смех десакрализирует диктатуру, снимает напряжение, вызванное страхом и, пусть хоть на время, делает людей чуточку более свободными. Любая диктатура, будь она политическая или религиозная, всегда очень серьёзна и не приемлет никакой иронии в свой адрес, уж не говоря о полной импотенции в области самоиронии. Самоирония доступна лишь очень умным, организованным, свободным и уверенным в себе людям. Чем человек ограниченней, чем он глупее, чем агрессивнее, тем больше он боится выглядеть смешным, тем меньше он склонен к самоиронии. Юмор и смех непримиримо антагонистичны любому страху и агрессии.
Юмор также – один из самых выгодных товаров. Он не требует дипломов и учёных степеней, не требует долгих лет обучения, профессиональных курсов, не требует лицензий и аттестаций. Он требует интеллекта и того неуловимого врождённого качества, которое мы называем чувством юмора. И всё. Если оно у вас есть, то при должном старании и упорстве вы сможете собирать целые стадионы людей, пришедших посмотреть на вас и посмеяться над вашими шутками. Вы будете смешить людей, и люди будут вас любить. Не бояться, не уважать, не трепетать перед вами, они будут вас любить. Потому что вы делаете их жизнь лучше, ярче, веселее.
Разумеется, во всём, что касается юмора, тоже существует свой градиент качества, где на одном его конце находится самый примитивный и грубый юмор, а на другом – юмор утончённый, понятный далеко не многим. Чем грубее юмор, тем ниже он ценится, хотя, надо признать, тем больше людей его поймут. И наоборот, чем юмор тоньше, тем выше уровень интеллекта, образования и общей культуры требуется для его понимания.
Небольшой пример из жизни для иллюстрации вышесказанного. Несколько лет назад, когда я ещё преподавал на курсах иллюстрации и дизайна персонажей, был у меня один студент. Рисовал он хорошо, имел свой интересный стиль и все задания выполнял прилежно.
Всё, казалось бы, чудесно, единственное что, как только я давал своему классу задание с вольной тематикой, то есть такое, где они могли рисовать всё что угодно, он обязательно рисовал пьяных людей. С большими синими носами, с заплетающимися ногами, с глупо перекошенными лицами, с бутылками в руках. Я всё не мог понять, почему именно пьяницы? Почему не что-либо другое? А потом понял. Он находил их уморительными. Это было самое смешное, что он мог придумать – пьяный человек с бутылкой в руке. Согласно его пониманию комичного, его чувству юмора, человек, лежащий в пьяном беспамятстве посреди лужи – это причина для весёлого смеха, а не, ну скажем, беспокойства или попытки вызвать амбуланс и как-то помочь. В его обществе, в его семье, в его городе это, судя по всему, считается смешным. Могу предположить, что алкоголизм в его окружении является настолько обыденным, настолько привычным явлением, что вид лежащего на земле человека не вызывает ни тревоги, ни удивления, ни сопереживания, а лишь понимание и смех над неудачником, попавшим в глупое положение. Излишне говорить, что мне такой его грубый юмор казался более чем странным и уж тем более никак не смешным.
К той же категории юмора грубого и низкопробного относится и юмор скатологический, или же, иными словами, простите, юмор туалетный.
Излюбленными темами туалетного юмора являются такие физиологические процессы, как дефекация, флатуленция, отрыжка, мочеиспускание и рвота. Туалетному юмору покорны все возраста, однако наиболее популярен он у детей и подростков. Я склонен предположить, что таким образом они протестуют против общественного табу, наложенного на обсуждение этих тем взрослым миром. Вообще, если вспомнить Эрика Берна и его «Введение в психоанализ и психиатрию для непосвящённых», работа кишечника и связанный с ней процесс дефекации является первым контролируемым процессом в жизни человека и, по сути, первым творческим актом, как бы странно это для нас не звучало. В раннем детском возрасте всё, что связано с этой тематикой, исключительно важно и интересно для ребёнка. Шутки про пуки и какашки, возможно, являются первыми и самыми примитивными проявлениями чувства юмора человека в детстве. С возрастом физиологические темы теряют свою новизну и привлекательность, и человек, как правило, начинает острить на другие темы, более близкие к его текущим интересам: секса, отношений, работы, спорта, политики и т. д. При этом нельзя не отметить, что многие люди так и не перерастают тот детский интерес во всём, что касается чувства юмора, и уже в довольно зрелом, казалось бы, возрасте всё так же находят смешным упоминание пуков и какашек.
В разных культурах, тем не менее, к туалетному юмору отношение может быть очень разным. В Западной Европе, например, насколько я могу судить, такой юмор считается низкопробным, в то время как в США он в последние десятилетия стал практически мейнстримом. Многие американские сценаристы и комики сделали себе карьеру на подобных шутках. Такие культовые американские анимационные сериалы, как «Гриффины», «Американский папаша» и «Шоу Кливленда», созданные Сетом Макфарлейном, вовсю эксплуатируют туалетную тему, и это, судя по всему, считается в порядке вещей. В тоже время, нельзя не отметить, что на американском рынке есть также много отличного, тонкого, высококлассного юмора, никак не связанного с человеческой физиологией. Например, культовый ситком 1990-х «Сайнфелд» Джерри Сайнфелда и Ларри Дэвида продержался на экране 9 сезонов без каких-либо намёков на туалетные шутки и принёс исполнителю главной роли и сценаристу Джерри Сайнфелду около 900 миллионов долларов. Что, вне всякого сомнения, говорит нам о том, что даже на американском рынке вполне возможно быть смешным без того, чтобы черпать своё вдохновения в унитазе, простите за сравнение.
Поэтому, дорогие мои друзья, если вы хотите быть уважаемыми и серьёзными иллюстраторами, я бы вам самым настоятельным образом советовал держаться как можно дальше от шуток физиологического свойства. Вот просто совсем про них забыть и никогда не вспоминать. То есть если вы проснулись утром, глянули в зеркало, почистили зубы, сняли вашу любимую пижаму (или всё то же, но в обратном порядке) и вдруг обнаружили у себя зуд желания нарисовать картинку, где бы обыгрывалась тема, ну, скажем, весёлого пускания газов, то немедленно бегите в ближайшую больницу и требуйте добрых докторов, чтобы вас укутали в смирительную рубашку или, что ещё лучше, погрузили в искусственную кому. Дней на 10, не меньше, пока этот зуд не пройдёт.
Однако основная проблема с комическими сюжетами кроется не в том, что стоит избегать грубого юмора, юмора ниже пояса. С этим ещё как-то можно справиться, как я только что пояснил, с помощью искусственной комы. Основная проблема, стоящая перед любым человеком, пытающимся вызвать смех у других, заключается в том, что нет и не может быть универсальных шуток и приёмов. Вся суть юмора в том, что он, как мы уже знаем, тесно завязан на наш интеллект, уровень культуры и жизненный опыт. А это, в свою очередь, значит, что комичное будет выглядеть по-разному для разных групп населения, разных социально-экономических слоёв и разных наций и культур. Универсального решения не существует.
К сожалению, это идёт вразрез с тем принципом универсальности иллюстрации, о котором я так много говорил в части, посвящённой сторителлингу. Они, разумеется, не полностью уничтожают друг друга, но находятся в небольшом противоречии. Что же тут делать, спросите вы. Отвечу.
Во-первых, всегда можно найти какой-то компромисс, применимо к конкретным обстоятельствам. Например, немного пожертвовать универсальностью истории, совсем чуть-чуть, для того чтобы ваш юмор был более понятен какой-то определённой целевой аудитории. Скажем, если вы иллюстрируете статью в какое-нибудь местное печатное издание, то логично использовать в своей работе мотивы, понятные именно местному читателю. Да, ваша иллюстрация потеряет в универсальности. Да, возможно, она станет малопонятна людям, живущим на другой стороне глобуса. Однако таковы требования вашей профессии в данный момент, таковы условия, и к ним надо приспосабливаться. Ничего не поделаешь.
Во-вторых, если помните, в самом начале книги я писал, что расположил все главы в ней по принципу приоритетности, от самого важного к самому наименее важному. Так вот, вы, вероятно, уже заметили, что принцип универсальности иллюстрации находится, согласно моим представлениям, гораздо выше в списке приоритетов, чем принцип позитивности, ну или, если хотите, принцип комичности иллюстрации. Это значит, что хорошая иллюстрация не может быть смешной, забавной и комичной в ущерб универсальности. В таком случае она будет просто весёлой картинкой, понятной очень узкому кругу людей и ни на что большее претендовать не сможет. При этом иллюстрация вполне может быть хорошей, если она универсальна, но в ней отсутствует что-либо смешное. Это будет несмешная, серьёзная иллюстрация, но она всё равно будет хорошей, понятной и умной. Просто не очень забавной. Так что, если вы стали перед выбором, юмор или универсальность, выбирайте универсальность. Хотя, если есть такая возможность, попытайтесь найти компромисс.
Зигмунд Фрейд утверждал, что «эффект остроумия осуществляется последовательной сменой непонимания и внезапного уяснения», и я склонен согласиться с этим определением. Спросите любого стендап-комика, из чего состоят его шутки, какова их структура, и он вам скажет, что в любой шутке есть build-up, то есть подготовка, нагнетание напряжение непонимания, и punch-line – главная фраза, приносящая понимание, разряжающая напряжение и создающая комический эффект. Чем лучше и длительней подготовка, тем сильнее напряжение и тем ярче комический эффект, тем более смешной будет шутка. Если punch-line рассказывается неудачно, разрядки не происходит, шутка не находит понимания и становится несмешной.
Разумеется, в случае с иллюстрацией нет никакой возможности долго рассказывать шутку, нагнетать атмосферу, а потом разряжать её одной фразой. В иллюстрации всё в разы проще и быстрее. Тут мы можем лишь создать некую комичную ситуацию и постараться сделать так, чтобы наш зритель додумал остальное. Тем не менее, нам важно всегда иметь в виду то обстоятельство, что комичность ситуации зависит от этого контраста между непониманием и пониманием. Это, в свою очередь, означает, что если ваша шутка слишком сложна для понимания конкретной публики, то есть шанс, что и punch-line не сработает, а если она слишком проста, то публике всё будет ясно ещё до разрядки, не создастся достаточного напряжения и шутка будет несмешной. Чем ниже культурный уровень человека, тем ниже порог понимания и тем проще его рассмешить. Чем культурный уровень выше, тем рассмешить такого человек будет сложнее.
Моя личная теория, и вы, разумеется, имеете полное право с ней не согласиться, говорит, что чувство юмора тем утончённее, чем больше разнообразие взаимодействий и нейронных связей в мозгу. Иными словами, чем больше человек видел, читал, знает, чем сложнее устроен его внутренний мир и его психика, тем сложнее его насмешить.
«И предал я сердце моё тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость: узнал, что и это – томление духа; потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь». Я прямо вот физически ощущаю горечь в этих словах царя Соломона. Интересно, смеялся ли он когда-нибудь? Может только в ранней юности или детстве? Вероятно, что так. Громче и беззаботнее всех смеются только дети. Хотя, надо сказать, детство Соломона закончилось очень рано, так как он сел на трон своего папы царя Давида в довольно юном возрасте, в 12 лет, и сразу приступил к казням и преследованиям своих политических противников, коих у него оказалось немало. Другие дети, вероятно, беззаботно гоняли на улице в футбол или играли в приставки, а прыщавый Соломон проводил дни в пыточной или на плахе, маша палачу платочком, мол, давай, руби уже! Согласитесь, безмятежным такое детство не назовёшь. А ещё эти жёны. Вы только представьте себе, 700 жён и 300 наложниц! Это ж какое здоровье надо иметь! А какое терпение! Ведь у всех них есть дни рождения, и попробуй забудь хоть один. Со всеми надо съездить за покупками, всех детей забрать из садика, у всех не забыть поинтересоваться, как прошёл их день. А 1000 тёщ? Это же целый полк тёток, которым ты всё всегда делаешь не так.
Неудивительно, что в словах Соломона столько горечи и безысходности. Говоря по правде, я вообще подозреваю у него клиническую депрессию, что, учитывая его семейные обстоятельства, ничуть не выглядит таким уж неправдоподобным предположением. И тогда становится понятным, почему Великий и Мудрейший царь Соломон прожил какие-то несчастные 52 года, почти на 20 лет меньше, чем его беспокойный папаша. В таких условиях долго не протянешь, как ни старайся. Хотя, учитывая то, что за 40 лет царствования он успел вконец разорить казну своими мегаломанскими проектами и перессориться с соседями, то, возможно, его подданным его ранний уход был даже на руку. Не зря же они сразу после его смерти восстали и раскололи Израильское царство надвое. Всё же, возможно, слухи о его безграничной мудрости были несколько преувеличены.
Простая логика нам подсказывает, что наименее смешливыми должны быть люди пожилого возраста, как самые опытные и видавшие виды. Судя по всему, это действительно так. Американский комик Крис Рок в одном из своих интервью как-то рассказал, что весь свой новый материал ездит проверять во Флориду, в дома престарелых. Тут надо сказать, что Флорида известна как место, куда переезжают жить на пенсии пожилые состоятельные евреи из Нью-Йорка и других больших городов. Поэтому, как пояснил Крис Рок, если комику удастся рассмешить этих всё повидавших и ничему не удивляющихся, скептичных и саркастичных стариков, то он сможет рассмешить кого угодно. Звучит, надо сказать, очень логично.
К этому моменту у вас, вероятно, возникло впечатление, что я настоятельно убеждаю вас рисовать только весёлые, смешные иллюстрации. Ну, скажите, возникло ведь? Так вот, я вас сейчас немного разочарую. Я совсем не это имел в виду. Имел же я в виду следующее.
Для начала давайте быстро вспомним, что же самое главное в иллюстрации. Ну, кто ответит? Что самое главное? Правильно! История. Пять очков Гриффиндору. История – это самое главное в иллюстрации. История должна быть, прежде всего, читабельной и ясной, потом универсальной, понятной как можно большему числу людей, и потом уже глубокой, умной, рассчитанной на интеллигентную аудиторию. Без истории нет иллюстрации. Далее по важности идёт личный стиль иллюстратора. Без него иллюстратор просто не найдёт работу и не сможет выделиться из толпы коллег. Стиль этот должен быть, прежде всего, уникальным и не похожим на другие. Кроме этого, стиль должен апеллировать к эмоциям зрителя. Не обязательно, но очень желательно. И вот когда речь заходит о конкретных эмоциях, то тут уже выбор за вами, но из всех возможных вариантов я бы посоветовал эмоции положительные, а не отрицательные. Я бы посоветовал смешить, а не пугать. Вот это я и имел в виду. Что одно, логичным образом, лучше другого, но это всего лишь моя скромная рекомендация, потому как ситуации в жизни бывают разные, и у любого правила могут быть свои исключения.
К примеру, есть ситуации, когда юмор в вашей иллюстрации будет смотреться неуместно.
Однажды я дал своим студентам задание проиллюстрировать журнальную статью. Статья была совсем непростая, даже тяжелая. В ней говорилось о нищете и о людях, которые при всём желании из этой нищеты не могут выбраться, потому что она, как опухоль, как вирус, проникла в саму суть их существования, в их мировоззрение и психику, она встроилась в их ДНК и не собирается оттуда никуда уходить. Эти люди просто не в состоянии представить себе иную жизнь, и эта иная, более здоровая и богатая жизнь, судя по всему, не наступит у них никогда. Не самый весёлый текст, согласитесь. И вот когда мои студенты сдали свои иллюстрации, оказалось, что некоторые из них не умеют работать с серьёзными, то есть несмешными образами. В их представлении любая иллюстрация должна была развлекать и смешить, даже если в оригинальном тексте ничего смешного не подразумевалось. Однако это далеко не так. Иллюстрация – это язык визуального выражения идеи, смысла, а не способ развлечения. Да, действительно, хорошо, если ваша иллюстрация вызывает положительные эмоции, но это уместно, только когда не идёт в противоречие с основной идеей, со сверхзадачей, в данном случае с текстом, который вы взялись проиллюстрировать. Очень важно помнить об этом.
