9. Эмоциональность

Спросите любого рекламщика, из тех, что сидят, закинув ноги на стол, в своих высокотехнологичных офисах в зеркальных небоскрёбах, с носами в подозрительной белой пудре, в модных брендовых очках, с видом утомлённых и ироничных интеллектуалов. Тех самых, которые зарабатывают неимоверную кучу денег, работая круглые сутки и не видя солнечного света месяцами, и которые считают, что в нашей Вселенной нет ничего важнее и интереснее рекламы.

Спросите у них, чего от них хотят их клиенты? Ответ всегда и везде будет один. Клиент хочет, чтобы было «вау!». И это вам скажет любой рекламщик, где бы он ни находился. В Пекине или Сиднее, в Нью-Йорке или Париже, в Токио или Катманду.

На самом деле я не уверен, что в Катманду вы легко найдёте рекламное агентство, но чем чёрт не шутит? Везде, где только кто-то кому-то потенциально может что-то продать, обязательно заводится рекламщик. Товарно-денежный обмен манит их, как сиплая дудка пастуха манит угрюмых коров.

Рекламщика хлебом не корми, дай лишь в такой обмен влезть поглубже и ему активно поспособствовать. И делают они это уже очень давно.

Если первые художники появились вместе с изобретением охоты и первые иллюстрации-петроглифы датируются 64 тыс. лет до н. э., то есть поздним палеолитом, то первые рекламщики, вероятно, появились сразу после изобретения торговли, а с нею и письменности, уже в неолите, приблизительно 4 тыс. лет до н. э.

И хоть первое рекламное агентство было создано в 1842-м в США, что, казалось бы, не так уж и давно, мы можем смело утверждать, что наши далёкие и очень-очень-очень далёкие предки вполне неплохо были знакомы с рекламным бизнесом. Первое известное нам рекламное объявление о продаже раба было опубликовано в Древнем Египте и датируется серединой 4-го тысячелетия до н. э.

Первая политическая реклама появилась вместе с развитием демократии и первыми выборами в Древней Греции, а реклама лупанариев и сексуальных услуг была в Древнем Риме в порядке вещей. Впрочем, как и сейчас. В любом случае реклама как род деятельности, хоть и имеет древние корни, значительно моложе иллюстрации. Несложная арифметика даёт нам целых 60 тыс. лет существования иллюстраторов без арт-директоров, менеджеров по проектам и дедлайнов. Воистину это был Золотой век иллюстрации!

Стремление рекламодателя заполучить долгожданное «вау!» настолько глубоко встроено в рекламную индустрию с самого момента её зарождения, что даже в арктических паковых льдах, откопав ледяную лохматую мумию рекламщика периода раннего неолита, стоит вам погромче крикнуть в его стеклянные глаза «Сделай мне вау!», и вы увидите, что мумия вскочит как ужаленная, отряхнёт с себя снег, скрипнет заледеневшими суставами и, ковыляя, побежит писать бриф.

Потому что весь рекламный бизнес построен на достижении вау-эффекта, ну или же, иными словами, эмоционального воздействия на публику. Ибо эмоции продают абсолютно всё. Скрепки, трусы, печенье, газировку, бриллианты, автомобили, вечерние новости и политиков – всё без исключения.

Возьмите самый тусклый и невзрачный продукт или идею, обмажьте её густо эмоциями, и публика проглотит её, не поперхнувшись, облизнётся и попросит добавки. Любой лектор знает, и ваш покорный слуга в том числе, что какой бы занимательной ни была лекция сама по себе, сколь ни была бы интересна содержащаяся в ней информация, если лектор говорит монотонным, унылым голосом и не сдабривает свой монолог хоть изредка шутками, публика на его лекции довольно быстро начнёт зевать и в конце концов уснёт сладким сном. Если же задействовать эмоции публики, то она будет внимательно слушать и живо реагировать, да и сама лекция лучше отложится в памяти и принесёт больше пользы.

Однажды мне довелось читать лекцию в одной игровой компании. Мне заплатили за два полных рабочих дня, и поэтому я пообещал, что буду говорить столько, сколько меня захотят слушать и пока будет интерес со стороны аудитории.

В итоге в первый день я говорил 7 часов подряд, во второй столько же. Мне никогда бы не удалось столько времени удерживать внимание зала, если бы я читал текст нудно по бумажке. Мне приходилось постоянно менять темп и тембр речи, вставлять в материал лекции всякие забавные истории, шутить и общаться с залом, чтобы поддерживать интерес людей ко мне и к тому, о чём я говорю.

Не подкрашивай я эмоционально своё выступление, сомневаюсь, что мне удалось бы удержать аудиторию от того, чтобы разбежаться при первой же возможности. Или, ещё того хуже, уснуть.

Наши эмоции – это цветные карандаши, которыми мы раскрашиваем чёрно-белую картинку реальности. Чем их больше, тем реальность ярче. И чем больше эмоций несёт с собой тот или иной продукт, тем больше он нас впечатляет и тем лучше он нам запоминается.

Применительно же к иллюстрации всё вышесказанное означает следующее. Будь вы даже самым умным и эрудированным в мире рассказчиком и будь ваш стиль самым уникальным, неповторимым и легко узнаваемым, если ваша иллюстрация не апеллирует к эмоциям зрителя, все ваши труды могут оказаться напрасными, а ваши удивительные навыки незамеченными. Выражаясь фигурально, вы будете стрелять холостыми.

Человек просто посмотрит на вашу иллюстрацию, зевнёт и перевернёт страницу, чтобы больше о ней никогда не вспомнить.

Ваша иллюстрация, драгоценный плод ваших бессонных ночей и самоотверженного труда, будет для него всего лишь небольшим и малозначительным пятном в море информационного мусора, в котором все мы плаваем ежедневно и который с большим или меньшим успехом наш мозг уже научился фильтровать. Пятном сродни биржевой сводке, объявлению о новых скидках на шампунь или прогнозу погоды на неделю.

В самом лучшем случае этот человек отметит мысленно ваше несомненное иллюстраторское мастерство, но не более того. Он не вернётся к вашей иллюстрации и, скорее всего, не запомнит имени автора.

Мы, люди, плохо запоминаем сухие, не окрашенные эмоционально события. И наоборот, всё, что вызывало в нас сильные эмоции, впечатывается в память на всю жизнь. Мы легко помним имена первых школьных друзей, которых не видели 30 лет, и моментально забываем имена представленных нам на вечеринке гостей.

Мы помним, как будто это было вчера, вкус любимого мороженого из раннего детства, свой первый велосипед или впервые увиденный салют и не можем вспомнить, когда на этой неделе мы ездили за покупками в супермаркет или имена кандидатов на муниципальных выборах, прошедших вчера.

Наша память избирательна, и это не случайно. Эволюция дала нам замечательный инструмент отделения важного опыта от неважного, существенного для нашего выживания от несущественного. И этот инструмент – эмоции. Всё, что не несёт в себе эмоции, положительные или отрицательные, – мы автоматически воспринимаем как скучную, неинтересную, не заслуживающую внимания рутину и запихиваем её поглубже на пыльный чердак долговременной памяти вместе с остальным, вызывающим зевоту хламом вроде школьных математических формул или площади бассейна Амазонки с уроков географии.

В то же время мы можем не помнить деталей какого-нибудь похода в парк аттракционов с родителями лет 30 назад, но помним сам поход и помним самоё ощущение удивления и восторга.

Ещё бы, ведь на временной шкале нашей памяти там стоит яркая, жирная, переливающаяся точка, которую мы никогда не забудем.

Любителям докопаться до сути возможно будет интересно узнать, что за отсеивание важных эмоциональных событий от второстепенных и формирование долговременной памяти у человека ответственен гиппокамп – часть лимбической системы мозга. Он выглядит как две маленькие сардельки в височных долях. Именно гиппокамп принимает решение забыть то или иное событие или запомнить его навсегда. Он также несёт ответственность за ориентацию в пространстве и за нахождение кратчайшего пути между двумя знакомыми точками.

Из-за этой функции, к примеру, задняя часть гиппокампа таксистов значительно увеличена по сравнению с обычными водителями и пешеходами, так как таксистам приходится запоминать большое количество улиц и кратчайших путей между ними.

А если вы вдруг утром проснулись и обнаружили, что ваш гиппокамп вдруг существенно сдулся, то, скорее всего, вам грозит Альцгеймер. В общем, думаю, нам всем уже понятно, что со своим гиппокампом стоит дружить и относиться к нему бережно.

В нынешнюю эпоху социальных сетей и вирусного контента эмоции стали играть ключевую роль в продвижении любой идеи или продукта. Социальные сети состоят из сотен миллионов вполне зрелых индивидов, каждый из которых более чем способен к принятию взрослых решений и совершению ответственных рациональных действий вроде оплаты счетов, походов в спортзал или приобретения страховки.

Однако все вместе, как огромный, булькающий и шевелящий миллионами щупалец-стрекал виртуальный организм, они лишены единого центра принятия рациональных решений и потому действуют подобно глобальной инфузории, бездумно реагируя на простейшие раздражители.

В своей эпохальной работе «Психология масс и анализ человеческого Я» Зигмунд Фрейд очень хорошо описал повышенную аффективность толпы в противоположность отдельному индивидууму. Диктаторы всех времён, наций и мастей очень ловко использовали и используют эту особенность психологии масс, пламенными речами и искусной демагогией побуждая толпу к действиям, на которые каждый отдельно взятый индивид никогда не решился бы, а в составе большой массы эмоционально заряженных людей способен на любой иррациональный поступок или даже преступление.

В социальных сетях подобные эффекты выражены ещё сильнее, из-за огромных размеров этих сетей и высокой скорости распространения информации. Все, кто занимается маркетингом в сети, это прекрасно понимают и стараются использовать такую особенность по максимуму.

Сегодня дела обстоят таким образом, что, удачно чихнув в сети и вызвав у аудитории широкий эмоциональный отклик на свой чих, можно приобрести популярность, недоступную рок-звёздам прошлых лет, и заработать на этой популярности целое состояние, не обладая при этом никакими способностями, кроме умения забавно чихать.

В то же самое время можно быть умницей и обладателем больших талантов в своей области и просидеть в безвестности и нищете всю жизнь, исключительно из-за неумения подать себя и результаты своего труда в такой манере, которая бы эмоционально увлекла людей.

Иными словами, если вы унылый и нудный сноб, то, будь вы семи пядей во лбу, вилла на озере Комо вам не светит. Если, конечно, у вас нет сказочно богатого дядюшки. Тогда вы можете плевать на любые социальные сети и наслаждаться своим унылым вечным одиночеством на своей прекрасной вилле до глубокой старости.

Всем же остальным, не имеющим богатых родственников скромным иллюстраторам приходится со всей возможной серьёзностью изучать вопрос эмоционального воздействия на публику, будь то пользователи социальных сетей, читатели книг или целевая аудитория рекламной кампании. Умение хорошо рассказать историю иллюстрацией – это прекрасно, но умение вызвать у зрителя улыбку, радость, восторг, грусть или даже негодование выводит вашу иллюстрацию на совсем иной, гораздо более высокий уровень.

Уровень, который ценится и зрителем, и заказчиком. Уровень, который в итоге принесёт вам больше работы, больше заказов и возможностей выразить себя через своё искусство, не влача при этом нищенское существование.

Однажды, приехав по делам в Минск, я зашёл в мастерскую к одному знакомому скульптору. Его двухэтажная мастерская была сверху донизу заставлена замечательно сделанными бронзовыми конями всех пород, размеров и в самых разнообразных позах. Одной только бронзы в них было на целое состояние. Выглядели они все прекрасно, и я не мог не выразить своё восхищение мастерством автора.

В какой-то момент он спросил, а чем же в свою очередь занимаюсь я. Я ответил, что я иллюстратор. «О! – сказал он, – а у меня и иллюстраторские работы имеются». И полез куда-то за верстак. Покопавшись в огромной потрёпанной папке, он вытащил необъятных размеров лист плотной бумаги с чёрно-белым изображением на ней. Я увидел сложнейшую в техническом плане иллюстрацию, с десятками персонажей и невероятным количеством деталей. Удивительно кропотливая работа.

Но всю картину портили отсутствие внятного сюжета и непробиваемо каменные лица всех персонажей. То есть было абсолютно неясно, что конкретно происходит, и ни действия, ни эмоциональное состояние персонажей не помогали этому пониманию. Всё было очень красиво, профессионально, скрупулёзно нарисовано, но напрочь лишено какой-либо эмоциональной составляющей.

Это было как смотреть на кристалл или сложный узор, когда его безумно интересно рассматривать, но кроме восхищения красотой его геометрии никаких эмоций он не вызывает.

Я повернулся к автору и спросил: «А кто заказывает подобные вещи? Кому они могут понадобиться? В каких проектах? Каково их практическое применение? Кто их покупает?». Он удивлённо на меня воззрился, как будто я спорол дичайшую чушь, и ответил: «Покупает? Да кто их купит? Такие вещи не продаются. Это же художественная иллюстрация, не коммерческая».

Признаюсь честно, последним аргументом моё трепетное иллюстраторское сердце было прострелено навылет. И дело было даже не в том, что, согласно представлениям моего многоуважаемого собеседника, существует, оказывается, два вида иллюстрации – высокодуховная художественная и приземлённая коммерческая, при этом зарабатывать презренный металл можно только последней. Первая же, вне всякого сомнения, создаётся исключительно ради искусства и служения Музам, ну и немного для того, чтобы увековечить имя автора в памяти поколений.

И, конечно же, настоящему художнику не пристало думать о деньгах, стремиться к богатству и вообще заниматься делами меркантильного свойства, ибо настоящий художник всегда беден и горд и живёт за счёт жены, а если он холост, то очень быстро обрастает грязью, спивается и умирает в безвестности, оставляя миру лишь свои великие произведения, которые мир, разумеется, оценит, хоть и значительно позже.

Нет, моё сердце разлетелось вдребезги не поэтому. Меня поразило другое, а именно то, что, по мнению моего коллеги, художественная иллюстрация совсем не обязана нравиться публике и, соответственно, продаваться.

И вот в этом месте мы с вами должны перевести немного дух и заняться вопросами философского плана. А точнее, спросить себя, должна ли иллюстрация нравиться? Должна ли она пытаться угодить публике или же есть ситуации, когда она этого делать не должна?

Разумеется, я понимаю, что мы с вами посвятили добрую половину предыдущих глав тому, как сделать иллюстрацию более интересной, читабельной, привлекательной для публики, но все наши рассуждения строились на изначальном предположении, что иллюстрация должна быть привлекательной по умолчанию, что она должна нравиться, и весь вопрос в том, как именно, какими средствами этого добиться.

Между тем, сама потребность в такой привлекательности под сомнение не ставилась вообще. Вопрос серьёзный. Что есть привлекательность? Зачем кому-то или чему-то стараться быть привлекательным?

Мне думается, желание казаться лучше и привлекательней – это стремление получить конкурентное преимущество в условиях широкого выбора альтернативных вариантов. Скажем так, Еве совсем не надо было быть красивой. В ситуации, когда альтернативы нет, а её, как мы знаем, не было, Адам согласился бы на любой вариант, будь даже Ева трёхглазым чудовищем.

Обычный кусок хлеба становится привлекательной сдобной булкой или даже соблазнительным заварным пирожным исключительно в условиях сытости, богатства и изобилия. Однако когда вокруг голод и нищета, любой самый невзрачный кусок чёрствого хлеба становится привлекательным сам по себе и будет моментально слопан без какой-либо начинки и вишенки сверху.

Наивная Мария-Антуанетта этой простой истины не знала и поплатилась своей симпатичной головой за такое невежество.

Современная генетика утверждает, что все живущие на планете Земля люди произошли от одной женщины, жившей в Восточной Африке примерно 200 тыс. лет назад. В популярной литературе она получила имя Митохондриальной Евы. Митохондриальная ДНК, находящаяся в митохондрии, одном из компонентов клетки, как мы помним со школьных уроков биологии, передаётся только по женской линии. А поскольку все мы, как говорят исследования, являемся носителями единой митохондриальной ДНК, то и предок по женской линии у нас был один, вернее одна. Звали её, разумеется, Ева, и никак иначе.

Так как 200 тыс. лет назад люди ещё не научились разводить краски и делать кисточки, и даже не умели особо рисовать портреты, то мы не можем с точностью утверждать, как именно выглядела наша пра-пра-много-прабабка и была ли она красива лицом и нежна телом.

Но, учитывая тот факт, что в те времена ещё не было спа-салонов, качественной косметики, фитнес-центров, бьюти-блогеры были ещё в новинку, а условия жизни были довольно суровые, мы можем смело предположить, что наша старушка Ева не была королевой красоты даже в самые лучшие годы своей юности. Она хоть не была трёхглазой, но, возможно, была довольно грязной, волосатой и, вполне вероятно, от неё не пахло фиалками. Это, однако, не помешало Адаму наделать с ней кучу детей, счастливыми потомками которых мы и являемся. Должен сказать, у Адама явно было неудержимое либидо, за что мы ему всячески признательны.

Что же касаемо Марии-Антуанетты, то, как мы знаем, она ничуть не была наивной простушкой и была казнена совсем не за знаменитую фразу «Если у народа нет хлеба, пусть едят пирожные!», а за шашни с врагами Франции и подготовку австрийского вторжения. По крайней мере, на суде именно предательство и сговор с врагами государства были основными обвинениями против неё, а никак не любовь к роскоши и кондитерским изделиям. Слова же про пирожные, а точнее про бриоши, судя по всему, она вообще никогда не произносила, так как фраза эта впервые была опубликована Жан-Жаком Руссо за 23 года до казни королевы, когда той было 14 лет и была она малоизвестной и малоинтересной миру австрийской принцессой. Но фраза, разумеется, хороша, да. Сами понимаете, не использовать её я не мог.

Получается, что сама необходимость казаться привлекательным напрямую зависит от того, есть ли в вас насущная необходимость. Если такая необходимость есть, то быть привлекательным в общем-то можно и не стараться, вас и так с руками оторвут. Однако если в вас особо никто не нуждается, то, будьте добры, ходите павлином, распушивайте хвост, игриво подмигивайте, трясите тазом и всячески показывайте себя с самой выгодной стороны. Авось повезёт и вами заинтересуются.

Это, в свою очередь, подводит нас к ещё более важному вопросу, нежели предыдущий. А нужна ли иллюстрация вообще? Или, ещё проще, нужен ли художник миру? Есть ли в нём насущная необходимость?

Прежде чем ответить на этот вопрос, я бы посоветовал вам сбегать на кухню и приготовить чайку, ибо сдаётся мне, что вам захочется сделать пару больших глотков буквально через минуту.

Итак, у меня для вас плохие новости. Художники миру не нужны.

Ну вот совсем не нужны. Если завтра над планетой пронесётся мор и умрут все умеющие рисовать, то мир не перевернётся, Тартар не разверзнется и не начнётся никакой Рагнарёк. Мир вздохнёт, смахнёт слезу, отряхнётся и полетит дальше по своей орбите, весело насвистывая что-нибудь про какого-нибудь Джека, которому уже давно пора в дорогу.

Художники и всё изобразительное искусство вместе с ними, включая нашу скромную иллюстрацию, расположены на самой верхушке пирамиды Маслоу, а это значит, что нужда в нас возникает в самую последнюю очередь, когда все остальные, более важные нужды удовлетворены.

Это, разумеется, очень обидно и досадно осознавать, но законы природы неумолимы, и для выживания вида в нас, художниках, и в наших умениях особой нужды не наблюдается.

Не верите мне? Поезжайте в самую дремучую глушь, куда-нибудь в горы Тянь-Шаня, или на далёкие острова, в Полинезию, или ещё дальше. Зайдите в первую попавшуюся деревеньку и спросите, где у них живёт художник. Вас просто не поймут. Улыбнутся, покрутят пальцем у виска и, качая головой, вернутся в хижину.

Между тем, вам с радостью укажут, где живёт местный знахарь. Ещё бы! От врача или знахаря зависит жизнь всей округи. Каждый житель деревни, с самого рождения и до смерти, пользуется услугами знахаря, важнее его никого, по сути, и нет. Вырвать зуб, принять трудные роды, вправить вывих, зашить рану, приготовить обезболивающие или рвотное, подлечить корову или козу – без знахаря деревня не выживет.

Без знахаря не выживет и большой современный город, но даже в самом примитивном обществе люди, умеющие лечить других, ценятся исключительно высоко.

Если вы спросите, вам непременно скажут, где живёт кузнец. Это тоже важная профессия, без которой люди не получат ни инструментов для работы, ни подков для лошадей, ни оружия для самозащиты или охоты.

Если деревня побольше, то в ней вам укажут и пекаря или мельника, людей, обеспечивающих всех в округе качественным хлебом. Не зря самые две распространённые в Европе профессии, ставшие фамилиями, это кузнец – Смит, Шмидт, Лефевр, Феррари, Ковальский, Ковач, Феррейра и мельник – Миллер, Мюллер, Молина. И нигде нет фамилии, образованной от профессии художника.

Потому что мы не важны. Мы не важны глобально, для выживания вида, наша важность проявляется, только когда наступил мир и благоденствие, когда все сыты, здоровы, обуты и одеты, когда появилось свободное время для занятия искусством у одних и излишки денег для приобретения произведений искусства у других.

Как только условия жизни ухудшаются, мы перестаём быть важными и теряем работу первыми. Ну, может, вторыми, сразу после собачьих парикмахеров.

Поэтому, как ни вставай в позу, как ни раздувай щёки, как ни говори о высоком искусстве и долге художника перед обществом, а особой нужды в нас у общества нет. И это значит, что, если мы хотим как-то выжить на нашей маленькой площадке, на верхушке пирамиды Маслоу, мы просто обязаны нравиться публике. Мы обязаны заставить её полюбить нас всем сердцем. И кошельком.

Итак, чтобы проложить путь к сердцу зрителя, иллюстратору крайне необходимо апеллировать к зрительским эмоциям. В кино и театре для этой цели используется музыка. Не только она, разумеется, но в ситуации, когда нет действия и диалога, именно музыка создаёт атмосферу происходящего. В иллюстрации музыки нет, да и сам инструментарий чуть попроще, но, тем не менее, способы задействовать зрительские эмоции у неё есть.

Помимо самого сюжета иллюстрации, это прежде всего мимика и позы персонажей, коль скоро таковые в ней присутствуют. Выражение лиц персонажей, то, куда они смотрят и как, их жесты, положение тела, силуэты, формы, линии, пропорции – всё это исключительно важно для передачи атмосферы происходящего.

Чем выразительнее мимика персонажа, чем ярче и динамичнее его поза и жесты, тем больше эмоций вы транслируете зрителю.

Единственное, чего тут стоит опасаться – переиграть с мимикой. Это очень легко и потому очень часто встречается, особенно у молодых иллюстраторов. Слишком перекошенное лицо или искривлённый рот создают впечатление кривляния и напрочь нивелируют любой положительный эмоциональный эффект иллюстрации.

Цвет и свет также могут играть огромную роль в создании эмоционального напряжения в сцене. Одна и та же сцена, с одними и теми же персонажами, освещённая по-разному, создаст у зрителя разное впечатление и вызовет разные эмоции.

Возьмите милую улыбающуюся детскую мордашку, с веснушками и щербинкой между зубами, и осветите её ярким солнечным светом. Вы получите лето, детство, облака, мороженое, счастье и всё самое хорошее, что только можно придумать.

Поместите это же личико в тёмную комнату и подсветите его снизу зловещим красным светом, и вы получите демонического ребёнка Розмари, юного Антихриста, от которого ничего хорошего ждать не приходится, кроме бесплатного билета на Апокалипсис, причём в первом ряду.

Цвет может играть ничуть не меньшую, а то и большую роль в создании атмосферы, чем свет. Это особенно важно в ситуациях, когда ваша стилистика «плоская» и не подразумевает объёма и объёмного освещения.

И хотя тут на первый взгляд всё просто: яркая и насыщенная цветовая палитра передаёт положительные эмоции и создаёт приподнятое настроение, а палитра более сдержанная или даже тусклая эти эмоции приглушает и создаёт более лирический настрой, – в обоих случаях есть свои крайности. И очень легко можно перейти ту грань, за которой начинается либо цветовая безвкусица и китч, либо серость и скука смертная.

Однажды на одной художественной ярмарке-биеннале я встретил своего знакомого коллегу художника. Художник этот в свободное от основной работы время, как я слышал, рисовал карикатуры. И хотя я знал, что он был крепким профессионалом и хорошим рисовальщиком с большим опытом, сам я его карикатур до этого никогда не видел.

На этой ярмарке у него был персональный стенд и стол, за которым он сидел весь день и продавал принты своих работ. Встретились мы с ним уже на третий, последний день ярмарки, когда большинство художников уже сворачивали свои стенды, подсчитывали прибыль и собирались в кучки, чтобы попозже идти отмечать закрытие ярмарки кружкой или двумя пива в ближайшем кабаке.

Настроение было у всех приподнятое. У всех, кроме этого моего коллеги. Он был откровенно уныл. Подойдя к нему, я спросил, как у него дела, и он только махнул рукой, мол, не спрашивай. Я поинтересовался, в чём дело, а он только хмуро пожал плечами и буркнул, что за все три дня так ничего и не продал.

– Как так, – удивился я?

– А вот так! Ничего не купили, – сказал он.

Я подошёл к его стенду и взглянул на его работы повнимательней. Вполне качественные карикатуры, хорошее чувство формы, крепкий рисунок. Единственное, что слегка удручало в его работах, это цветовая палитра, которая балансировала где-то в районе серого цвета, удаляясь от него на миллиметр то в одну, то в другую сторону.

Создавалось ощущение, что кто-то взял и специально убрал до минимума насыщенность всех цветов в его палитре. При всех несомненных достоинствах его рисунка, блёклая, серая, невыразительная палитра навевала такую скуку, что у меня отпали все сомнения в том, что стало причиной нулевых продаж моего коллеги.

Карикатура по идее должна веселить и вызывать смех, но в этом случае из-за неудачной работы с цветом она порождала лишь зевоту, зевоту с большой и пузатой буквы З. Такая тусклая палитра, несомненно, прекрасно бы подошла для решения какой-нибудь менее весёлой иллюстраторской задачи. Например, если вы иллюстрируете историю про мир, в котором всегда и везде идёт дождь, люди никогда не видели солнца и синего неба. Они рождаются и умирают в сырости и грязи, а те, у кого больше нет сил, от безысходности топятся в грязных лужах, то да, именно такая палитра, основанная на 50-ти (или даже более!) оттенках серого, вам и подойдёт. Но использовать её для карикатуры? Не уверен.

Ещё один мощный инструмент, позволяющий вызвать эмоциональный отклик у зрителя, – это композиция. Как и в случае с цветом, тут тоже всё подчиняется простому принципу. Чем меньше симметрии и равновесия в вашей композиции, тем больше в ней динамики и жизни, тем более она визуально интересна и тем более сильное впечатление она производит на публику.

Соответственно, чем композиция более стабильна и симметрична, тем меньше в ней жизни и тем она скучнее. Разумеется, бывают ситуации, когда симметричная и статичная композиция помогает создать единственно верную для данной конкретной истории атмосферу, но, в общем и целом, этот принцип работает в большинстве случаев.

Более того, скучная, невыразительная композиция может серьёзно навредить даже прекрасной во всех остальных смыслах иллюстрации. И не просто навредить, а жестоко измордовать, придушить подушкой и бросить умирать в придорожной канаве.

Как-то раз я наткнулся на работы одного иллюстратора, который рисует во всех аспектах замечательные детские книги. Во всех аспектах, кроме одного. Кроме композиции. Его композиция отличается одной особенностью – в ней нет диагоналей, только параллельные и перпендикулярные линии.

Все объекты в его иллюстрациях расположены так, будто их сознательно ориентировали по координатной сетке только горизонтально или вертикально. Такая композиция высасывает жизнь из иллюстрации быстрее и эффективнее, чем самый злобный дементор из несчастных узников Азкабана. Высасывает и выплёвывает пустую шкурку в услужливую плевательницу.

Прекрасный рисунок, выверенная палитра, удивительное внимание к деталям и отличный сторителлинг – всё оказывается на дне грязной плевательницы, абсолютно никому не интересное и не нужное. Потому что живая и трепещущая иллюстрация превратилась в сухой и мёртвый чертёж. А кому интересно рассматривать чертёж в своё свободное время ради удовольствия? Может какому-нибудь сумасшедшему гику. Но мы-то с вами не такие, правда? Нет. Мы не такие.