Вдруг сна ни в одном глазу, и я совершенно не представляю сколько сейчас времени, но вокруг хоть глаз коли, я запуталась во влажных простынях и, что самое главное, я знаю, что в моей комнате кто-то есть.

Хотя знаю, что никого здесь не может быть, поскольку дверь заперта.

Знаю, что не может, потому что иначе я бы услышала, как кто-то входит.

Но я знаю, что есть.

У всего медперсонала есть ключи, так что они могут заглянуть в комнату во время круглосуточного обхода, если надо, но совсем необязательно быть врачом или санитаром, чтобы найти способ разжиться ключом. Кто-то достаточно просто сумел раздобыть и нож, так ведь?

Я же говорила им! Говорила почти всем, но они не слушали!

Лежу совершенно неподвижно и жду, пока глаза не привыкнут к темноте.

Не могу различить даже намека на человеческий силуэт и не слышу ничьего дыхания, кроме своего собственного. Хотя я не слишком-то удивлена, поскольку тот, кто сейчас тут со мной находится, хорошо знает свое дело. Мне даже трудно набрать достаточно слюны, чтобы смочить горло, не говоря уже, чтобы заорать, а даже если бы мне это и удалось, здесь постоянно кто-то из-за чего-нибудь орет, так что вряд ли мне стоит полагаться на то, что кто-то моментально примчится мне на помощь.

Господи, это все будет так просто, потому что у меня нет ничего, чем можно отбиться, и теперь некий голос в моей голове говорит мне: «Кому какое дело? Биться тут все равно особо не за что, так что какой, блин, смысл?»

Я — это не то, за что стоит биться.

Так что расслабляюсь, совсем чуть-чуть, потому что больше особо ничего не могу поделать, и думаю: «Эх ты, тупая мягкотелая корова…» Покорно лежа пластом, словно какая-то Плакса-Вакса, и дожидаясь, пока Тварь не сделает то, ради чего явилась.