Пару секунд я просто стою, вытаращив глаза, пока Энди не отводит взгляд. Улыбаюсь, поскольку это такой приятный сюрприз — видеть, как он нервничает. Энди произносит: «О!», после чего запускает руку в бумажный пакет на столе и вытаскивает оттуда подарок, который принес с собой.

Теперь таращусь уже на эту штуку.

— Вообще-то я не знал, что принести, — мямлит он. — Думал, может, книгу или что-то такое, но так и не смог решить… Понимаешь, в больницу всегда приносят фрукты… Но я предположил, что фруктов у тебя и так навалом.

Это кактус. Охереть, кактус!

— Подумал, что он будет красиво смотреться у тебя в комнате.

— Ура-ура, — говорю я. — Я жутко благодарна, естественно, но просто хочу сказать, что на ум мне приходят несколько других вещей, которые могли бы оказаться более полезными. В смысле… вибратор тут определенно пригодился бы.

Сажусь, а потом наклоняюсь поближе, чтобы получше рассмотреть колючее чудовище на столе.

— Форма правильная, но сомневаюсь, чтобы меня настолько уж приперло.

Сухой безразличный смешок, когда Энди опять садится. Наши стулья на неуютно близком расстоянии друг от друга.

— Достаточно сложно понять, что принести, даже когда это… ну, понимаешь, нормальная больница.

— А это и есть нормальная больница. Видел большую вывеску у входа?

— Я тебя понял, — говорит он.

Волосы у него длиннее, чем обычно, и он не брился несколько дней. А еще, по-моему, Энди немного похудел. Он явно выглядит как-то по-другому, не так, как в тот раз, когда мы в последний раз виделись — два месяца назад, когда он приходил сюда через пару дней после того, как я сюда загремела. Помните, что я говорила про тех людей, которые могут ходить на похороны только лишь для того, чтобы убедиться, что кто-то и вправду умер? Энди был тогда какой-то бледный и опухший, потел в своем дешевом рабочем костюме и в туфлях, которые я всегда ненавидела. В тех, которые похожи на корнуэльские пирожки. Ах да, и еще у него была огромная повязка на башке, не будем про это забывать.

Теперь же, не стану врать, вид у него на все сто.

Хотя как был Энди просто-таки редкостным говнюком, так им и остался.

— Ну, как дела? — спрашивает он. — Я тут читал в газете, что у вас тут санитарку убили.

— Да ну?

Энди трясет головой.

— Просто, блин, с ума сойти!

— Угу, очень мило с твой стороны, что заглянул, — говорю я. — В смысле, проверить, в порядке ли я.

— Да ладно тебе, Лис! Я знаю, что ты в полном порядке. А потом, это ведь не кто-то из пациентов, верно?

— Вообще-то за две недели до этого убили и пациента, но давай не будем придираться по мелочам.

— Ты серьезно?

— Хотя с глаз долой — из сердца вон, угу?

— Это не так…

Я внезапно подаюсь вперед и с удовольствием вижу, как он слегка отдергивается.

— Это ведь не ты мне звонил, а? С какого-то другого номера, а потом вешал трубку?

— С какой это стати мне это делать?

— Не знаю — с какой это стати ты вообще много чего делаешь? Зачем тебе тогда было вызывать полицию? Зачем было запихивать меня сюда?

— Это несправедливо, — говорит Энди. — Сама знаешь зачем.

— Зачем было говорить врачам, что я постоянно тебе названиваю и оставляю сообщения?

Он моргает.

— Потому что ты действительно это делала, Лис. — Вздыхает и лезет в карман за телефоном. — Хочешь, проиграю одно из таких?

Мотаю головой и говорю ему, чтобы не заморачивался.

Он настаивает:

— Нет, я и вправду думаю, что тебе надо это послушать!

Тычет пальцем в экран и подносит ко мне телефон.

«Эй, мудила… угадай, кто это! Ну да, это придурочная Алиса с приветом из психушки. Вообще-то… ты просто офигеешь, когда узнаешь, что мне намного лучше — не благодаря тебе, конечно, — и скоро я отсюда выйду… а при удаче и совсем скоро. Просто хочу, чтоб ты знал. Надеюсь, что твоя несчастная пробитая головушка немного получше… бедному Шалтаю-Болтаю хотя бы башку обратно собрали… но я не жалею, что это сделала. Мне пришлось, поскольку я знала, что именно ты затеваешь, и до сих пор знаю, но тебе и твоим дружкам нет смысла следить за мной, когда я вновь окажусь поблизости, потому что я сама буду следить за тобой. Понял? Надеюсь, что ты чувствуешь себя крутым и умным, что засунул меня сюда, но все, что я хочу сказать, это что все это обязательно вернется, как бумеранг, и еще раз шмякнет тебя по башке… потому что у меня была бездна времени, чтобы подумать, и теперь я решила, что именно собираюсь сделать, и тебе это ни капельки не понравится. Во всяком случае, просто хотела поставить тебя в известность. Так что… крепкого сна и приятных снов, Шалтай-Болтай!»

— Прости, — говорю, как только он выключает запись. — Это всё лекарства.

Энди явно не убежден. Смотрю, как он убирает телефон, и изо всех сил пытаюсь наскрести хотя бы остатки морального превосходства.

— Все эти твои письма, которые ты услужливо присылал в ординаторскую по «мылу», не принесли мне ничего хорошего, кстати. Хотя могу предположить, что такая задача и ставилась.

— Я волновался за тебя, — говорит он.

— Ну естественно!

— И до сих пор за тебя волнуюсь. Вот потому-то и сижу здесь, с дурацким кактусом в пакете.

Сквозь маленькое окошко в двери вижу, как Лю-Косячок проходит мимо, а потом возвращается и заглядывает к нам. Думаю, она не в курсе, что это и есть Энди, пусть даже я все ей про него давно рассказала, но по-любому ей явно нравится то, что она видит. Люси одобрительно кивает, а потом подносит руку с растопыренными пальцами к уху — типа, позвони мне.

Энди замечает, куда я смотрю, но прежде чем успевает последовать моему примеру, Люси уже нет.

— Так когда, думаешь, ты выйдешь отсюда? — спрашивает он.

— Это будет зависеть от того, сколько еще имейлов ты пришлешь моему психиатру, — говорю я. — На тему, насколько ты волнуешься.

— Послушай…

— Еще четыре месяца, и все будет пучком. — «Если я столько выживу. Если сумею выяснить, кто мой противник. Если у меня в башке все еще больше не перепутается, чем уже перепуталось, и я смогу либо уклониться от боя, либо одолеть». — А что? Беспокоишься, что в один прекрасный день я могу оказаться у тебя на пороге?

— Нет.

— Не волнуйся, я точно прихвачу с собой бутылку.

Энди, наверное, пытается улыбнуться, но его губы… просто кривятся.

— По-моему, я имею право знать, — говорит он. — Вот и все. В квартире по-прежнему твои вещи, естественно.

— И ты их не выбросил на помойку? Как мило.

— Серьезно, Лис…

— Нет, правда!

— Куда ты собираешься пойти?

— Это что, приглашение вернуться?

Впервые за очень долгое время возникает совсем крошечный проблеск угрызений совести при виде того, насколько ему неловко. Наверное, в голове у меня все-таки творится более серьезный кавардак, чем я думала.

— Полагаю, это наверняка будет что-то типа общаги, — говорю я. — Просто на первое время, а потом, надеюсь, горсовет подберет мне где-нибудь нормальное место для житья. С мамой и папой я уж точно больше жить не собираюсь.

— Что ж, по-моему… довольно неплохо, — произносит Энди.

— И, чтоб ты знал, я все еще надеюсь вернуться на старую работу. Так что…

Люси, должно быть, давно успела всем раззвонить, поскольку теперь уже Донна оторвалась от своего неустанного шлепанья по коридору, чтобы тоже заглянуть к нам. Словно голый череп маячит за окошком. Отмахиваюсь от нее.

— Послушай, Лис, — говорит Энди. Так я и поступаю, поскольку он произносит это так, что становится ясно: это к чему-то хорошему. — Когда все это случилось… ты гнала мне всякую пургу, помнишь? Обвиняла черт знает в чем. Утверждала, будто я замешан в том, что творилось — или что по-твоему творилось… что я всячески пытаюсь тебе как-то навредить. Типа как я часть какого-то большого заговора и все такое. А это совсем не так. Клянусь: все, что я когда-либо пытался сделать, — это помочь тебе.

Он подается ко мне и натурально заламывает руки.

— Ты ведь понимаешь это, Лис? В смысле… теперь-то ты это понимаешь, так ведь?

Ничего не отвечаю. Просто неотрывно смотрю на него, пока Энди опять не отводит взгляд.

Ему действительно нужен ответ. Ему нужен ответ, который вызовет у него облегчение, при любом раскладе. Я определенно не собираюсь доставлять ему такой радости, да и вообще не особо горю желанием рассказывать ему, что на самом деле думаю…

Пожалуй, правды он на сегодня и без того получил более чем достаточно.

— Ты уж поверь мне, Энди, — говорю я. — У меня есть куда более серьезные поводы для беспокойства в настоящий момент. Согласен?

Блин, просто не удержалась. Хотя по-любому опять ничуть не покривила душой.

Он вроде воспринял это нормально — или, по крайней мере, смирился с тем, что ничего лучшего не получит, так что следующие минут пятнадцать просто болтаем ни о чем. Энди спрашивает, как там мои мама с папой, и как дела у Софи. Как тут кормят, и подружилась ли я с кем-нибудь. Немного рассказывает про свою работу и как ему там тяжко приходится, но в ответ мне приходит в голову лишь с деланым сочувствием похныкать, как бы в шутку, причем не похоже, что от этого разговор становится хоть сколько-то менее занудным.

Жду, когда же Энди наконец начнет неловко ерзать на стуле и откашливаться. Когда решит, что его долг бывшего бойфренда исполнен. Когда он будет готов произнести что-нибудь вроде «ну, мне пора» или «ладно, счастливо оставаться». Ну вот вроде и заерзал.

— Кстати, а ты сейчас с кем-нибудь встречаешься?

— Что?

— Нашел себе кого-нибудь, когда я благополучно убралась с дороги?

Энди неопределенно гмыкает и качает головой. Не могу понять, означает ли это «нет» или же ему просто трудно поверить, что я и вправду задала ему такой вопрос. Впрочем, разница небольшая.

— Без паники, Эндрю, — говорю я. — Я просто поддерживаю беседу.

Что вовсе не так.

— Ладно.

— На самом-то деле мне насрать.

Что тоже не так.

Опять это ерзанье.

— Послушай, пожалуй, мне уже…

— Нет уж, — твердо говорю я. — Это я тут решаю, в какое время тебе уходить.

Ухитряюсь довольно похоже изобразить ту тетку из «Истэндеров», которая строит мужиков и обожает резать себе руки. Закатываю рукава рубашки, чтобы этот несчастный мудила окончательно понял свою ситуацию и кто перед ним сидит. Женщина, которая победила его в борьбе за обладание кухонными ножами и разбила ему башку винной бутылкой.

— Ну… да не вопрос… — Он смотрит на часы. — Я никуда не спешу.

— Вот и отлично, — говорю я.

Вижу, как Энди украдкой бросает взгляд на дверь, словно молясь, чтобы вошел кто-нибудь из санитаров и дал ему шанс удрать. Такого не происходит, так что я просто молча сижу, наблюдая, как он корчится, и надеясь на то, что если эти дурацкие провалы в памяти никуда не денутся, то этот момент я все-таки никогда не забуду.