Я сейчас как ребенок, который настолько набегался за день, что валится с ног. Я капризная, плаксивая, и трудно мыслить более-менее связно. Пусть даже физически я совершенно измотана, и кажется, что поход до МПП меня попросту убьет, мой мозг все равно выстреливает сигналы так быстро, что когда тело решает на них отреагировать, все вводные уже изменились. Я словно… рассинхронизировалась. Это типа как если бы я решила куда-то пойти, но стоило мне сделать всего пару шагов, как вдруг прямо ниоткуда возник густой туман, и я с ходу заблудилась.

Есть в этом хоть какой-то смысл? Наверняка нет.

Начинаю терять счет дням. Тут это запросто, даже в лучшие времена. Сегодня, должно быть, пятница — из-за того, что мне предстоит этим утром, так что… уже пять дней прошло с тех пор, как убили Дебби?

Маркус и Бакши оба внимательно наблюдают за мной, пока Маркус представляет собравшихся, которые и без того знают друг друга как облупленных, а потом прогоняет обычную пургу насчет лекарств, статусов и планов лечения.

Вытягиваю ноги и тут же вновь поджимаю их под стул.

Складываю руки на груди, потом закидываю их за голову, потом подсовываю под себя.

Вжимаю голову в плечи, расслабляю их опять. Туда-сюда…

Когда Маркус заканчивает, вижу, что они по-прежнему не сводят с меня глаз, так что пытаюсь сосредоточиться и говорю им, что такие вот более интимные пятничные встречи мне как раз по душе. Сегодня только Маркус, Бакши и Джордж. Никаких практиканток и прочих сотрудников медперсонала.

— Все до единой койки в отделении заняты, — отвечает Маркус. — И, как это ни печально, мы лишились одной из санитарок, а подкрепления нам так и не прислали.

— Вызываю подкрепление, вызываю подкрепление! — Я выпаливаю это даже не думая, словно тревожное оповещение по радио. Плоская штука. В точности такие же слова я выкрикивала полтора года назад, в той квартире в Майл-Энд, когда пыталась нащупать тангенту рации в этих дурацких скользких от крови перчатках.

— С вами все в порядке, Алиса? — спрашивает Бакши.

Как назло, прямо в этот момент я тщетно пытаюсь подавить зевок.

— Просто не выспалась.

Она смотрит на Маркуса и говорит:

— Ну что ж, посмотрим, чем мы тут вам можем помочь.

Маркус чиркает что-то в блокноте — скорее всего, напоминалку, что мне нужно увеличить дозу снотворного, — но я в этот момент думаю о том, что если у них тут только нету такого транквилизатора, каким зоологи пуляют из ружья в слонов, чтобы их усыпить, то особой разницы не будет.

— Помимо проблем со сном, — интересуется Бакши, — в общем и целом все в порядке?

Киваю и говорю:

— Абсолютно.

Наверное, я все-таки многовато киваю.

Все далеко не в порядке, но что бы я там ни говорила другим пациентам, этой публике я всего этого повторять не хочу. Абсолютно у всех тут время от времени рыльце в пушку, но, несмотря на пару недавних моих косяков — это я про тот звонок Энди и аферу с контрабандой «травы», — они по-прежнему твердят про прогресс, словно у меня он и вправду хоть немного есть. Если не какое-нибудь стихийное бедствие, то через четыре месяца я по-любому выйду отсюда, но явно не хочу сделать или сказать что-то, что потопит мои шансы на снятие принудительной госпитализации раньше этого срока.

— Да, все супер.

Бакши переходит к делу.

— Насколько я понимаю, Маркус уже сообщил вам, что нам нужно обсудить то происшествие с Люси в среду.

Я к этому готова.

— Послушайте, я знаю: то, что я сделала, совершенно неприемлемо, и я уже извинилась перед Люси, а она была безмерно рада по этому поводу. Это был просто срыв, вот и все. Я просто слегка оступилась. — Улыбка, пожатие плеч — типа, «и говорить не о чем». — Мы с Лю снова подруги, так что не переживайте на этот счет.

— Ну, на этот счет, пожалуй, нет, но, насколько я понимаю, вы на самом-то деле вообще не помнили, чтобы это делали. — Она слегка хмыкает, а в конце фразы ощущается вопросительный знак. — Вот что является главной причиной нашей озабоченности.

Понемногу начинают звучать тревожные звоночки. Я уверена, что Люси не трепалась об этом направо и налево, но, видать, где-то все-таки проговорилась.

— Ну, то, что я сделала, запомнилось несколько… смутно, вот и все. Типа как малость в тумане, понимаете? Это не то, чтобы я совершенно не помнила, как…

— Ладно. Хорошо. Так что вы помните, как вчера напустились на Джорджа со словесными нападками, в столовой?

Моргаю и несколько секунд прикидываю, как выкрутиться. Можно сказать: «Да ясень пень, помню, это же было всего лишь вчера!», но стоит им начать расспрашивать меня о том, что именно произошло — что бы там, блин, ни происходило на самом деле, — то меня тут же раскроют. Все, на что я сейчас способна, — это посмотреть на Джорджа.

— Когда ты сидела с Бобом и Клэр, — напоминает он.

Точно, врубилась. Когда Боб говорил, как он скучает по Дебби, а Клэр разрыдалась. Да, я отлично это помню, но не думаю, что сейчас они об этом.

Джордж все смотрит на меня, и я вижу, что он на моей стороне — хочет, чтобы я вспомнила. В конце концов он подсказывает:

— Когда я подошел к вашему столику, ты прибегла к словесным оскорблениям, Алиса. Очень серьезным оскорблениям. — Он явно не рад, что вынужден обо всем этом рассказывать, это ясно. — А еще ты пнула стул.

Бакши терпеливо ждет.

Что, блин, мне на это сказать? Желудок закручивается в тугой клубок, голова визгом взывает о помощи, и у меня есть только… да ничего у меня нет. Могу лишь искренне извиниться перед Джорджем, что я и делаю.

Он кивает и откидывается в кресле.

— Ничего страшного, детка.

— Вы вообще много чего забываете, Алиса? — спрашивает Бакши.

Теперь я уже окончательно охвачена паникой, верчусь на стуле, будто у меня блохи, и вижу, как любая перспектива досрочного освобождения катится в тартарары. Бог знает, откуда вдруг возникает мысль, что лучше сейчас вести себя с ними честно — поскольку сидя там, где я сижу сейчас, я почти никогда не говорю правду.

— Это было всего два раза, — выдавливаю я. — Насколько мне известно, по крайней мере. В смысле, могли быть и другие случаи… с обрывками разговоров и так далее. Это вроде как… нечто противоположное озарению, понимаете? Типа как то, что происходит, когда внезапно гасят свет. Просто… провал.

Интересно, уж не собираются ли они перевести меня в какое-нибудь другое место, в одно из отделений ниже этажом? Если они хотят расширить раздел три и оставить меня на принудиловке больше чем на шесть месяцев, то я даже не знаю, что это за раздел. Но тут я замечаю, что вид у Бакши на самом-то деле жутко довольный.

— Это вполне понятно, Алиса, — говорит она. — Такого рода провалы в памяти — давно доказанный симптом ПТСР. Это просто такой способ мозга защитить себя. Когда он… испытывает перегрузку, то ненадолго отключается.

— Я читала про это, — киваю я.

— Ну что ж, хорошо. Короче говоря… посттравматическое расстройство, которым вы страдаете после событий, случившихся восемнадцать месяцев назад, до сих пор характеризовалось несколько иным набором симптомов, но подобное отклонение является совершенно нормальным. У всех это заболевание всякий раз протекает по-разному. То, что случилось с детективом-констеблем Джонстоном, привело к тому, что вы заработали серьезный, потенциально опасный нервный срыв, и на сей раз, после душевной травмы, вызванной обнаружением тела санитарки Макклур, это ваше ПТСР стало проявляться несколько по-иному. В виде… срывов, как вы их называете, и отдельных спорадических эпизодов потери памяти. Хотя в еще довольно мягкой форме, к счастью.

— Ясно. — По ощущениям не сказала бы, что в особо мягкой. И уж явно не этой ночью, когда я валялась без сна, прислушиваясь к звукам за дверью и купаясь в собственном поту, но я понимаю, к чему она подводит. — И что же нам делать?

— Есть медикаменты, которые могут помочь, — отвечает Бакши. Маркус опять записывает. — Так что вам желательно начать принимать их, не откладывая. Вообще-то это то же самое средство, которое используется для лечения когнитивных симптомов болезни Альцгеймера.

Она улыбается при виде выражения моего лица.

— Не волнуйтесь, это совершенно не ваш случай.

— Ну слава те господи, — говорю я. — Да, кстати, а вы уверены, что у меня нет Альцгеймера?

Джордж улыбается этой тупой шутке, и я моментально прощаю его за то, что он меня сдал.

— Эти таблетки полностью не искоренят провалы в памяти с первого же приема, — добавляет Бакши. — Но обязательно ослабят подобные проявления. И, как вам известно получше большинства остальных, ПТСР в любой форме успешно лечится, тем более с профессиональной помощью.

— Спасибо, — говорю я. Не помню, произносила ли я здесь когда-нибудь это слово. По крайней мере, искренне.

— Короче говоря, перспективы самые позитивные, — заключает Маркус.

— Вот именно, — вставляет Джордж.

— Они всегда позитивные, когда ты можешь распознать проблему на ранней стадии и сразу приняться решать ее, — продолжает Маркус. — Если это слегка поднимет тебе настроение, Алиса, то тебе также стоит знать, что ты тут далеко не единственный пациент, у которого… кое-какие проблемы после того, что случилось с Макклур. Медперсонала это тоже касается. В данный момент посттравматическим расстройством в той или иной форме страдает практически все наше отделение.

— Классно это слышать, — говорю я. Дела, может, и налаживаются, но все равно не думаю, что сейчас самый момент напоминать ему, что кто-то в этом страдающем от ПТСР отделении — убийца. Или сообщать ему, что этот человек желает мне смерти, кто бы это ни был. — Один в поле не воин, точно?

Как только выхожу из МПП, меня перехватывает Феми, которая говорит, что у меня посетитель. И, прежде чем я успеваю задать какие-то вопросы, открывает дверь в один из консультационных кабинетов.

— Везде все занято, — говорит она. — Так что я отвела твоего друга сюда.

Посетитель встает, едва я вхожу в комнату.

— Привет, Лис! — говорит Энди.