Этим утром Френч и Сондерс опять явились снимать показания, и, по словам Ильяса, привели с собой какую-то свою подругу, но прежде чем меня вызывают к ним, пользуюсь случаем извиниться перед Люси. Теперь я знаю, как произошла вся та фигня, в которой она меня обвиняет, поскольку Маркус потрудился перехватить меня перед отбоем и поинтересоваться «происшествием с травлей» в столовой во время обеда. Вид у него был далеко не радостный. По вполне очевидным причинам — типа как я вообще ничего не помнила, — сказать мне ему было особо нечего, но он ясно дал мне понять, что мое недопустимое поведение будет обязательно учтено в ходе пятничной оценочной встречи.

Жду не дождусь.

Несколько наших ожидали своей очереди в музыкальной комнате, так что я подсела к Люси. Она не стала моментально вскакивать и пересаживаться на другое место, что я сочла добрым знаком. У нас уже и раньше случались с ней ссоры, и я знаю, что эта была более серьезной, чем какая-то там мелкая грызня за игрой в «змейки и лесенки», но обычно она слишком долго не злится.

Если б люди затаивали злобу всякий раз, когда им говорят что-то поперек, никто из нас вообще ни с кем не разговаривал бы.

— Послушай… это насчет вчерашнего, — начинаю я.

Люси ничего не отвечает. Собирается заставить меня немного попотеть, что вполне справедливо.

— Я и правда сожалею насчет того, что тогда говорила. Насчет рыбы и всего прочего.

— Ладно, — произносит она.

— Я не думаю, что ты праздная и что ты понтовщица. — Ясен пень, думаю я как раз так, но, понимаете… не в плохом смысле.

— Тогда зачем ты это сделала? — вопрошает Люси. — Зачем говорила все эти ужасные вещи?

— Понятия не имею, Лю. Просто моча в голову ударила.

— А потом ты это еще и отрицала, что гораздо хуже.

— Знаю.

Лю-Косячок все еще ждет от меня объяснений, но я не хочу признаваться ей, что просто ни черта не помню. Не хочу, чтобы кто-то знал это. Не сказала бы, чтоб я вообще никогда не забывала что-то в прошлом — места, в которых бывала, людей, с которыми встречалась, иногда целые вечера, — но это всегда было связано с бухлом и «травкой». Просто размытое пустое пространство после злоупотребления тем и другим — на том месте, где должны быть воспоминания. Хотя на сей раз это что-то другое, и у меня нет этому никаких объяснений, и это пугает меня до смерти. Теперь мне уже никак не узнать, когда именно я все это забыла, или вообще помнила ли себя прямо в тот момент, когда все это происходило. И даже непохоже, чтобы это было нечто глубоко неприятное или травмирующее. Мне приходилось делать куда более худшие вещи, которые я помню до последней секундочки.

Наверняка стоит поговорить на эту тему с Бакши, но если у меня в башке и впрямь завелись серьезные тараканы, то я не уверена, что и вправду хочу про это знать.

Как-то мне, блин, страшновато.

— Мне очень стыдно, — говорю я.

Лю-Косячок медленно кивает, после чего расцветает улыбкой и хлопает в ладоши, чтобы отпраздновать этот момент. Как я уже говорила, нету в ней гнилой червоточинки. Во всяком случае, такой здоровенной, как у некоторых из нас.

Она начинает трещать о том о сем, но не успевает даже как следует разогреться, как появляется Джордж и объявляет, что детективы готовы со мной пообщаться. Говорю Люси, что пересечемся позже, и следую за ним к двери.

Собираюсь уже постучаться в дверь МПП, как та распахивается и оттуда выходит какая-то женщина. Предполагаю, что это и есть та самая «подруга», про которую упоминал Ильяс, и тетка эта определенно куда более гламурная, чем Френч и Сондерс. Черты лица слегка восточные — Малайзия или что-то в этом духе? Длинные черные волосы стянуты на затылке красной лентой, стильная юбка… Я все еще гадаю, зачем на сей раз потребовались сразу три сотрудника полиции, когда эта женщина протягивает мне руку и представляется.

— Я доктор Перера, — говорит она. — Может, поговорим на свежем воздухе?

Пожимаю ей руку.

— Э-э…

— Не волнуйтесь, я уже переговорила со старшим санитаром. — Она улыбается и мягко разворачивает меня к выходу. — Пойдемте, денек сегодня просто чудесный!

Идем в сторону главного здания больницы и находим пустую скамейку. Погодка действительно классная, и когда наш корпус скрывается из виду, вижу еще нескольких людей, прогуливающихся по этой части территории. Нам виден вход в отделение неотложной помощи, у дверей которого вполне ожидаемо торчит какая-то старушенция с кислородным баллоном на колесиках и хабариком в зубах. По-моему, это обязательный атрибут таких мест.

Отчего сразу жалею, что не прихватила с собой табачкý и бумажки для завертки.

— А в какой области вы доктор? — интересуюсь я.

— Я судебный психиатр. — Голос доктора Перера звучит негромко, но уверенно и отчетливо, с хорошей дикцией. — И время от времени сотрудничаю с полицией.

— А-а, вон оно что… — Показываю подбородком в сторону нашего корпуса. — Тогда это как раз по вашей части.

Она улыбается — зубы у нее превосходные.

— Так можно было бы и подумать, верно? Хотя вообще-то меня впервые привлекли к подобному делу. Обычно это преступления, которые несколько больше… выходят за привычные рамки, скажем так.

— Что — серийные убийцы, маньяки и все такое?

— Да, такого вот рода, — кивает Перера.

Вдруг чувствую зависть.

— Мне так хотелось когда-нибудь поработать над делом какого-нибудь достойного серийного убийцы! — восклицаю я. — Но не срослось. Эх… вообще-то некогда я тоже служила в органах.

— Знаю, — говорит она.

Мне нравится, что Перера хорошо подготовилась, и от этого у меня возникает чувство, будто мы коллеги, так что просто не могу удержаться, чтобы не спросить ее, доводилось ли ей работать над теми громкими делами в Лондоне, которые я помню. Супругов-убийц где-то с год назад. Делом с кошками чуть ранее… Пытаюсь упоминать их сухо и деловито, чтобы не выглядеть, как какая-нибудь восторженная фанатка.

— Да, я выступала в роли консультанта в обоих этих расследованиях, — отвечает она.

— Классно, — говорю я.

— Ну, не особо.

Оборачиваюсь на вход неотложки. Надеюсь увидеть что-нибудь захватывающее — типа как туда мчится кто-то, у кого не хватает половины башки или типа того, — чтобы потом было что рассказать, когда я вернусь обратно в отделение. Но максимум, чем приходится довольствоваться, это какой-то плачущий малыш и женщина с рукой на перевязи. Смотрю, как та бабка гасит окурок и закатывает свой баллон обратно в двери.

— Я читала вашу историю болезни, Алиса, — говорит Перера.

— Лис, — поправляю я.

Она кивает.

— Но всегда лучше услышать такие вещи из первых уст. Можете рассказать мне, что произошло прямо перед тем, как вас отправили на принудительную госпитализацию?

Пожимаю плечами.

— Я треснула своему бойфренду по башке винной бутылкой.

— Верно. А перед этим собрали все ножи, имеющиеся в доме.

— Ну да, чтобы защитить его. А вот у вас есть бойфренд?

Перера отвечает, что есть.

— Так что вы сделали бы все, что потребуется, если б ему грозила какая-то опасность, так ведь?

— Мы с ним пока что не так уж долго вместе, — говорит она. — Вообще-то я познакомилась с ним во время одного из расследований, которые вы упомянули.

— Он что, серийный убийца?

Перера смеется, ее глаза округляются, и, думаю, кем бы ни был этот ее бойфренд, но если только он не подрабатывает фотомоделью, то явно откусил кусок не по зубам. Поджимаю рот и шумно втягиваю воздух сквозь зубы.

— Встречаться с копом — это лишь искать неприятностей, — говорю я.

— Ну, я в курсе, как это бывает, — заверяет она, — вот потому-то мы и живем по отдельности.

— Умно, — говорю я. И да, при этом отлично представляю, что она скармливает мне эти кусочки личной информации, только чтобы завязать контакт и все такое. Я знаю, как это делается. Впрочем, я ничуть не против, поскольку люблю про такое слушать. Бакши вот лечит меня уже несколько месяцев, а я ни хера про нее не знаю.

Увы, период наведения мостов надолго не затягивается.

— Будет ли справедливо сказать, что Дебби Макклур вы несколько недолюбливали?

Некоторое время обдумываю этот вопрос — поскольку, по-моему, надо.

— Мы с ней никогда особо не ладили, — наконец произношу я. — Хотя не возьмусь сказать, почему именно.

— Но вы считали, что она ответственна за смерть мистера Конноли?

— Я абсолютно уверена, что это так, и да, после этого я определенно ее недолюбливала. Просто скажем, что мы и изначально не были лучшими подругами.

Доктор Перера кивает. Она ничего не записывает — интересно, думаю я, нет ли у нее диктофона в сумочке?

— И вам казалось, что сотрудники полиции, ведущие расследование, вами пренебрегают, так? Что им наплевать на ваше мнение?

— Я не думала, что им наплевать, — резко отвечаю я. — Им и вправду было совершенно на него наплевать.

— И как вы себя при этом чувствовали?

— Как оплеванная.

— Это вас раздражало? Злило? У вас уже кончалось терпение?

— Да, с полицией… Да, блин, еще как! Меня просто бесила некомпетентность этого болвана Седдона и прочих из его группы! В смысле, ему же на тарелочке все поднесли! На тарелочке, блин, с голубой каемочкой!

— Понятно, — говорит Перера, а потом на секунду запрокидывает голову, словно наслаждаясь солнцем, но я буквально вижу, как в голове у нее крутятся шестеренки. — После того, что произошло с детективом-констеблем Джонстоном, вам казалось, что вам было отказано в возможности дать показания против человека, который его убил. Это так?

— Я тогда была малость не в себе, — отвечаю я.

— Вы так и не сыграли свою роль в осуществлении правосудия за убитого коллегу.

— Того мужика посадили. А это главное.

— Какие это вызвало у вас чувства?

Приехали. Опять про чувства.

— Послушайте, я понимаю, что у вас такая работа, но вынуждена сказать вам, что мне ни разу не приходилось работать над делом об убийстве, где хоть как-то принималось во внимание, как и что кто-то чувствовал касательно того или этого. Вам нужно просто поймать убийцу, согласны?

— Вы совершенно правы, Лис, — говорит доктор Перера. — Как и что кто-то чувствует в какой-то конкретный момент — это и в самом деле… значительная часть того, чем я занимаюсь по работе. Я уверена, что это может быть крайне важно, и подобное мнение разделяют также старшие офицеры, которые привлекли меня в помощь по этому делу.

Она опять улыбается, на сей раз демонстрируя не столь впечатляющее количество своих превосходных зубов.

— Так что буду очень благодарна, если вы все-таки ответите на мой вопрос.

Вздыхаю и вновь останавливаю взгляд на дверях отделения неотложной помощи.

— Большой радости это у меня не вызвало, — признаю я.

— Ну что ж, хорошо. Спасибо, Лис. А теперь, как думаете: не может ли быть так, что у вас возникли схожие чувства, или же те старые чувства вновь выплыли на поверхность, когда вы поняли, что расследование убийства мистера Конноли по каким-то причинам забуксовало? Когда, несмотря на то, что вы преподнесли все полиции на тарелочке, мисс Макклур вышла сухой из воды. Может, вы почувствовали, что вам… мешают? Каким-то образом вставляют палки в колеса?

Вот оно. Хотя я уже знала, что через несколько минут это будет по-любому озвучено. Эта мозгоправша изложила подобную мысль несколько более деликатно, чем Лорен вчера вечером, но сказала практически то же самое. Задала практически тот же самый вопрос.

И все это совершенно объяснимо, в конце-то концов. Вот мы сидим тут с ней на солнышке, как два голубка, и я не знаю, собирается ли она поговорить таким же образом с Ильясом, или с Бобом, или со всеми остальными, но прямо в данную минуту я — подозреваемый. Естественно. А как иначе-то?

Стоит об этом как следует подумать, так как я наиболее очевидный подозреваемый.

Я все понимаю, но это вовсе не значит, что мне оно нравится.

— Может, пойдем уже обратно?

Перера вообще-то не коп, так что могу предположить, что вряд ли получу категорический отказ.

— Если хотите, — говорит она.

Встаю и решительно иду обратно, и, как только ей удается меня нагнать, говорю:

— Вот этот ваш бойфренд… Он из тех копов, которого волнуют чувства?

Перера ничего не отвечает, так что предполагаю, что на сегодня с этой темой покончено.