Детективы Френч и Сондерс и их прирученная мозгоправша уже ушли, и в отделении вдруг воцарилась какая-то непонятная атмосфера. Еще более непонятная, чем всегда, в смысле. Обычно в любое время дня и ночи здесь обязательно найдется один-другой человек, бродящий в некоторой прострации по коридору, но теперь все здесь будто вымерли — все до единого. Похоже, никто не горел желанием обсудить происходящее, поговорить о том, как мы дошли до жизни такой, и в голову закрадывается нехорошая мыслишка: уж не решил ли персонал, как следует посовещавшись, увеличить всем дозу снотворных таблеток.

И уж не так ли они всякий раз и поступают при большой нужде.

Когда вдруг накаляется обстановка или у них нехватка кадров.

Хотя в таком случае им пришлось бы постоянно прибегать к подобному методу.

Помню, как где-то читала, что тюремное руководство жутко довольно тем, что чуть ли не все места лишения свободы охвачены эпидемией спайса, потому что обкуренными зэками гораздо проще управлять. Заключенные только рады подольше пребывать под кайфом, поскольку это помогает им забыть, что они, понимаете ли, в тюрьме, отчего у вертухаев остается больше времени на то, чтобы задрать ноги на стол и разгадывать судоку. Это совершенно беспроигрышный вариант, никто не внакладе. Вряд ли будет большой разницей представить, что и Маркус со своими подручными будут делать все возможное, чтобы малость упростить свою жизнь в рабочее время, так ведь?

Можно будет спросить у Маркуса при случае, хотя вряд ли он в этом признается.

В настоящий момент в числе тех, кто прохлаждается в столовой — только я, Большой Гей Боб и Плакса-Вакса. И вообще-то меня вполне устраивает, что очередное появление полиции практически никак не обсуждается, поскольку если это сейчас начнется, могу предположить, что именно Боб может выдать по поводу красотки-психиатра.

(Берется рукой за хер). «Я попросил ее проанализировать вот это!»

Вместо этого он говорит:

— А я вот скучаю по Дебби.

— С чего это вдруг? — спрашиваю я.

Я все еще думаю, что он подводит к очередной своей хвастливой истории про шуры-муры с шотландскими тетками, но вид у него просто опечаленный.

— Потому что она была славная.

— Да ну?

— Ну, не со всеми, я полагаю… Они с Феми очень друг друга не любили, и как-то раз у нее вышла серьезная свара с Джорджем.

— Какая еще серьезная свара? — настораживаюсь я.

— За пару дней до того, как ее убили, в одной из смотровых. Не знаю, из-за чего они сцепились, но я слышал, как они орали.

Я в курсе, что Дебби и Феми и вправду пару раз из-за чего-то поцапались, но впервые слышу про нее и Джорджа. Надо будет попробовать расспросить Джорджа на этот счет при случае.

— Хотя со мной она тоже было славной, — говорит Боб.

— А почему бы и нет? Ты и сам славный.

— Спасибо, Лис, — говорит он. А потом мотает головой. — Недостаточно славный, чтобы предотвратить уход Сандры.

Сандра — это жена, которая от него ушла. Потому что Боб постоянно трахал других женщин. Или потому, что постоянно рассказывал, как трахает других женщин. Или потому, что вовсе не женщин хотел трахать.

Не уверена, что даже сам Боб это знает.

Не могу подобрать лучшего ответа, кроме как:

— Бывают в жизни огорчения, старина.

— Зачем кому-то было ее убивать? — вдруг спрашивает Клэр, совершенно ни с того ни с сего.

Боб явно приходит в ужас.

— Кто-то убил Сандру?

Трогаю его за руку и говорю ему, что его бывшую никто не убивал и что вообще всё о’кей. Потом поворачиваюсь и нацеливаю на Клэр жесткий взгляд. Она просидела здесь, наблюдая за мной, добрых двадцать минут, и все это время молчала как рыба, хотя, судя по ее виду, у нее явно имелось что сказать. Словно пыталась до паники меня довести, понимаете, о чем я?

Просто так и слышу голос Переры: «И как вы себя при этом чувствовали?»

Крайне неуютно, если честно.

В какие, блин, она тут игры играет?

— Это ты мне скажи, — говорю я.

— Даже смутно не представляю, — отвечает она. — Откуда мне это знать?

«Зачем кому-то было ее убивать?»

Эдакая наивная тихоня — глаза круглые, шепоток с придыханием… Типа не от мира сего. Как будто все, что случилось, просто непостижимо, и она задает самый трудный вопрос на свете. Словно бы это то, о чем Клэр не может иметь ни малейшего понятия, хотя вроде могла бы сообразить, что, если я возглавляю список подозреваемых — поскольку думала, что Дебби убила Кевина, да еще и нашла тело, — тогда тот факт, что Дебби убили буквально через пять минут после того, как она сама поступила в отделение, ставит ее в этом списке на почетное второе место.

— Ой, да ладно, не стесняйся, — говорю я. — Если у тебя есть какая-то версия, то давай ее послушаем. Ты явно уже поделилась ею с полицией на настоящий момент, но не томи всех остальных.

Это наверняка прозвучало несколько более злопыхательски, чем я намеревалась, и ее глаза сразу наполняются слезами — как, блин, и обычно. Однако мне ничуть не стыдно. Пусть хоть лопнет от этих своих рыданий, мне-то что.

— Я просто хотела поддержать разговор, — лепечет она.

— Да ну?

— Мне просто интересно, вот и все. — Клэр роняет голову на грудь, но невероятным усилием воли героически удерживает слезы в узде. А когда вновь поднимает взгляд, я вдруг примечаю в ее глазах некий озорной огонек, что мне категорически не нравится. — Хотя ты знаешь, кто ее убил, так ведь?

— Кто тебе такое сказал?

Но даже если Клэр и намеревалась мне это сообщить, то ни одно из ее слов уже не способно прорваться сквозь залп судорожных всхлипываний, которые она не в состоянии сдерживать ни секундой дольше. Клэр что-то неразборчиво лопочет и захлебывается. Прижимает руки к лицу, чтобы перекрыть извергающиеся из глаз фонтаны.

Ладно, не больно-то важно. Наверняка Лорен ей растрепала, язык-то без костей…

В дверях появляется Джордж — проверить, в чем дело.

Его тут только не хватало…

Я ничуть не собираюсь просвещать Клэр, почему убили Дебби. Я была бы только рада поделиться с полицией всем, что знаю, и предупредить их относительно того факта, что у Дебби имелся сообщник-наркоторговец с веской причиной ее заткнуть, но не вижу никаких причин выкладывать все это кому-то из этих скудоумных.

— Наверное, потому, что она была рыжая, — отвечаю я на ее первый вопрос. — Фобия, видать, такая была у преступника. Боялся и ненавидел всех рыжих.

Клэр все еще всхлипывает, но я знаю, что она прекрасно меня слышит и одним глазком присматривает за Джорджем, который приближается к нам с бумажными платочками.

— А я вот просто обожаю рыженьких, — говорит Боб. — Лобок, что твой моток медной проволоки.

Просто замечательно, что он вовремя перевел разговор на свою любимую тему.

До обеда еще полчаса, так что за отсутствием более заманчивых предложений сбегáю обратно в свою комнату, чтобы малость полазать в «Гугле». Только успеваю набрать в поисковой строке фразу «провалы в памяти», как звонит мой мобильник. Номер не высвечивается, а тот, кто звонит, вешает трубку, как только я отвечаю, — прямо как в прошлый раз. Ошиблись номером, наверное, или телефонные мошенники какого-то сорта, но все же мне хочется знать, кто это валяет со мной дурака. Было время, когда у меня была возможность позвонить и попросить об ответной услуге криминалистов из телефонного отдела, но те времена давно прошли. Размышляю, не попросить ли Бэнкси сделать для меня то же самое, но это означает просить его об очередном одолжении, а я, похоже, уже исчерпала свой кредит.

Так вот, насчет «Гугла»…

Первая страница результатов поиска полна статей, которые ссылаются на злоупотребление алкоголем, а в паре других упоминаются валиум и рогипнол. Не думаю, чтобы кто-то подсыпал нечто подобное мне в еду за ужином, так что делаю еще одну попытку, добавив в поисковую строку слова «не связанные с алкоголем и наркотиками». Это вполне предсказуемо дает мне целую кучу страниц про потерю памяти, вызванную как раз именно этим, но, прокрутив список ссылок пониже, нахожу заголовок «Иные причины провалов в памяти».

Лучше бы не заморачивалась…

Похоже, наиболее распространенной причиной является низкое артериальное давление, а у меня с этим все в порядке — только вчера мерили, равно как и каждый, блин, день до этого. Так что…

Эпилепсия, кислородное голодание, психогенные неэпилептические приступы… Это еще что за муйня?

Практически не сомневаюсь, что знала бы, если б со мной случился психогенный приступ, и стоит мне только посмотреть, что это такое, то у меня точняк их не было. Хотя, должна заметить, это очень похоже на то, что случилось с Шоном в тот вечер в телевизионной комнате, и теперь я даже еще более убеждена — не то чтобы это особо требовалось, — что бедная покойница Дебби наверняка хорошо знала, какие кнопки нажимать, чтобы вызвать такой приступ.

Она успешно заткнула его, но представьте, как это было бы для нее идеально, если б удалось заодно и стереть память Шона!

Все еще размышляю про ту записочку «спасибо тебе», которую он передал мне прошлым вечером.

Похоже, Шон тоже думает, что это я убила Дебби.

Всего лишь еще пару минут покопавшись в результатах поиска, натыкаюсь на целую кучу упоминаний потери памяти в качестве симптома ПТСР. Я уже нечто подобное и предполагала. Наискосок просматриваю несколько статей, но пока не убеждена, что именно это и происходит. Все они рассматривают потерю памяти как защитный механизм мозга, и в моем случае это может означать, что мой мозг просто вымарал этот «травмирующий эпизод» с Люси, потому что его очень тяжело вспоминать. Я не хочу сказать, что это такая уж смехотворная мысль — но, на минуточку, прошло уже полтора года с тех пор, как убили Джонно; так что же — в том случае этот механизм так до сих пор и не сработал? Непохоже, чтобы именно это и стерлось из памяти… Я абсолютно не помню, чтобы кидалась кусочками рыбных палочек в Люси, в то время как по-прежнему могу вызвать из памяти каждую жуткую секунду из того, что произошло в квартире того долбанутого.

Даже рисунок на ковре. Сине-зелено-кроваво-красный.

Во всем этом не было абсолютно никакого смысла.

Закрываю свой лэптоп и решаю, что «Гугл» — это просто замечательно, когда хочешь узнать, кто в каком фильме играет или сколько кому-то лет, но когда используешь его для того, чтобы понять, что могло с тобой приключиться, то тебя ждет почти полный облом.

Выхожу из своей комнаты и какое-то время слоняюсь без дела, не зная, куда себя девать. «Как говно в проруби», — как выразилась бы моя матушка.

В столовой уже начали подавать обед, но мне не слишком-то хочется сидеть там и точить лясы со всеми остальными. Нет у меня на это настроения. Обычно мне удается умаслить Айлин, чтобы выдала мне сэндвич или что-нибудь такое, когда раздача закрыта и все уже слились, так что решаю не спешить.

Прохожу мимо Джорджа и Феми, не произнеся ни слова.

Даже не смотрю на Тони, который нетерпеливо барабанит пальцами по своему чемодану перед входом в тамбур.

Один из «добровольцев» — вроде как его зовут Тревор — сидит в полном одиночестве в музыкальной комнате перед мозаичной головоломкой, так что подгребаю к нему. Ему где-то за полтинник, и на нем костюм — без галстука, естественно, — словно он только что явился сюда из какого-нибудь офиса. Рожа у него красноватая, типа как у пьяницы, но, помимо этого, я понятия не имею, какова его история. Он попадается мне на глаза в отделении вот уже несколько дней, но мы никогда особо не общались, в чем наверняка моя вина. Обычно я предпочитаю придерживаться привычной компании — меньше всяких сюрпризов, — но прямо сейчас мне в этой компании как-то стремно.

Хочется поговорить с кем-нибудь, кого я вообще не знаю.

Присаживаюсь рядом и говорю:

— Порядочек?

Его картинка из множества фигурных кусочков почти закончена, но он немедленно начинает ее разбирать — без злости, без ничего, просто тихо-спокойно, как будто так надо делать, когда тебя прервали. Просто надо будет потом опять начать по новой, только и всего. Как только он заканчивает и все кусочки опять лежат перед ним на столе, то поднимает взгляд и улыбается мне.

— Порядочек!