35
Маркус встает и произносит:
— Спасибо всем, что пришли, особенно в такой тяжелый момент. — Это не какое-то там обычное общее собрание, и когда он бросает взгляд на припрятанную в кулаке шпаргалку, становится ясно, что он что-то всем нам приготовил. — Понятное дело, все мы глубоко потрясены случившимся. Потерять друга и коллегу таким вот образом просто ужасно, но все-таки наша главная забота — это все вы. Как вы себя сейчас чувствуете, как нам справиться с тем, что произошло, и в каком направлении двигаться дальше, всем вместе.
Грэм поднимает руку. Когда Маркус переводит на него взгляд и кивает, несколько секунд ерзает на стуле, словно вдруг оказался в лучах прожекторов и крайне этим смущен.
Спрашивает:
— А что, случилось что-то плохое?
Маркус что-то коротко бормочет на ухо Миа, которая сразу же встает и подходит туда, где сидит Грэм. Вежливо просит Донну подвинуться, садится радом с Грэмом и берет его за руку.
По-моему, очень мило с ее стороны.
По-моему, Грэм чуть сильнее съехал с катушек, чем я думала.
И, опять-таки по-моему, «глубоко потрясены» — это, блин, еще очень слабо сказано, хотя собственно воскресное происшествие в этом смысле просто-таки меркнет по сравнению с еще одним фактом, с трудом укладывающимся в голове. Действительно «охренеть как потрясает» то… что Маркус стоит там, произнося все эти слова, в то время как прекрасно знает: тот, кто зарезал его «друга и коллегу», сидит прямо здесь вместе с ним в том же самом помещении.
Ну как он может этого не знать?
Могу лишь заключить, что полиция пришла к тому же самому выводу. Точно не знаю, кого набирают в Мет в нынешние времена, но целая куча детективов с мало-мальским опытом работы должна была сразу это предположить. Да, в отделении на момент убийства были еще и двое посетителей, но как-то трудно представить, чтобы у мамы Донны или у придурочного младшего братца Ильяса особо имелся мотив убить Дебби. Хоть какой-нибудь из обычного в таких случаях списка — гнев, месть, любовь, секс, деньги…
Вы уже наверняка прекрасно понимаете, что ничего из перечисленного в данном случае не канает.
В момент убийства в отделении имелось, само собой, и несколько «добровольцев», хотя те, кто смог снабдить полицию постоянным адресом проживания, уже свалили нахер отсюда при первой же возможности. В смысле, а вы бы как поступили?
Если не принимать во внимание пару этих «неформалов» без определенного места жительства, в итоге остаются лишь те из нас, кто госпитализирован принудительно, плюс сотрудники медперсонала, пока еще способные ходить своими ногами, а, по словам Маркуса, все они в данный момент присутствуют на собрании.
Похоже на то, во всяком случае.
В столовой, наверное, человек двадцать.
Опять стулья в кружок.
Маркус продолжает:
— Прежде чем открыть собрание, хочу дать слово тому, кто вкратце обрисует нам, в каком направлении сейчас движется наше отделение. — Указывает на единственного человека в помещении, который мне не знаком.
Ильяс вскакивает на ноги, явно в некоторой панике.
— Куда-куда движется отделение?
— Ну, этот человек сейчас тебе все расскажет, — заверяет его Маркус.
Ильяс садится на место, но вид у него по-прежнему встревоженный.
Этот человек — довольно пожилой, с седыми волосами — встает и представляется как член больничного попечительского совета.
— Хочу поставить вас в известность, что в числе прочего обсуждался и вопрос о закрытии вашего отделения. — Вещает он так, будто зачитывает новости по радио. — По крайней мере, временно, в свете последних трагических событий. Высказывалось предположение, что так будет лучше для душевного благополучия всех пациентов, если их переместят в какое-нибудь другое место.
Несколько представителей медперсонала кивают. А по-моему, лучше уж озаботились бы нашим физическим благополучием…
— Во-первых, хочу быть честным и признать прискорбный факт: мы попросту не способны найти сейчас достаточное число альтернативных коек для всех без исключения, и уж определенно не в Лондоне. Во-вторых, у совета сложилось мнение, что от максимально меньшей дезорганизации все только выиграют, и что пациенты наверняка выступят в поддержку того, чтобы все оставалось как есть. — Он обводит нас всех взглядом. — Что вы предпочтете остаться здесь, все вместе.
Мужик говорит дело, но я подумываю спросить, нельзя ли нам хотя бы избавиться от Лорен.
Вдобавок, мне приходит в голову, что за сохранение отделения наверняка выступает и полиция. Всегда лучше, когда есть возможность держать всех подозреваемых в одном месте, по собственному опыту знаю. Когда этот манерный дядька садится, а Маркус встает, чтобы сказать что-то еще, едва удерживаюсь, чтобы не представить себе происходящее в виде какой-то психопатической версии «Клюдо».
Мистер или миссис Псих, в туалете, с кинжалом.
Или «Тайна запертого тамбура». Ха!
Дальше различные пациенты начинают вставать со своих мест и выкрикивать вопросы, отпускать замечания или просто делиться случайными мыслями, в то время как Маркус пытается поддерживать хоть какое-то подобие порядка.
— А мы можем опять пользоваться сортиром? — спрашивает Лорен.
— Да, можете, — отвечает Маркус.
— Это хорошо, потому что в мужском тубзике жутко воняет.
— Это ты воняешь, — оживает Боб. — Рыбой воняешь.
— А крови много было? — интересуется Ильяс.
— Не думаю, что есть смысл это обсуждать, — отвечает ему Маркус.
— А где Дебби? — спрашивает Грэм.
Ну и так далее.
И вот настает моя очередь. Я сижу рядом с Шоном, и он вздрагивает — нервно, как котенок, — когда я внезапно встаю.
— А как насчет хоть какой-нибудь охраны?
Маркус смотрит на меня.
— Хорошая мысль, — замечает Тони. — Чтобы не дать Твари пробраться сюда.
— Ну да, хотя что, если эта Тварь и есть охрана? — язвительно подначивает его Лорен.
— О господи… — тут же сникает Тони.
Маркус по-прежнему смотрит на меня.
— Что ты имеешь в виду, Алиса?
— Ну, здесь явно небезопасно, согласен? — Озираюсь по сторонам в поисках поддержки и с удовольствием замечаю, что Люси и Ильяс согласно кивают. — Ваш долг — лечить, и вы вроде как обязаны следить, чтобы с нами ничего не случилось. То есть, в принципе, мы здесь как раз ради этого, верно? Когда вас могут с большей вероятностью в любой момент убить в закрытом государственном психиатрическом отделении, а не в пятницу вечером в какой-нибудь жопе мира вроде Хакни, то, по-моему, надо что-то в этом смысле предпринять. Думаю, все мы заслуживаем кое-какую приличную защиту.
Маркус смотрит на мужика из больничного совета. Тот явно чувствует себя малость неловко, но говорит:
— Это определенно вопрос, который мы можем обсудить.
— Так что вот, — говорит Маркус.
— Пару здоровенных верзил с тейзерами, — добавляю я. — Или еще лучше…
Маркус поднимает руку.
— По-моему, ты уже получила свой ответ, Алиса, — и смотрит по сторонам в ожидании следующего вопроса.
Усаживаюсь обратно на место, вставляю в уши наушники и провожу бо́льшую часть оставшегося времени, гадая, с чего это Маркус волком на меня смотрит и почему Лорен чувствует такую острую нужду постоянно докапываться до Тони. Прикидываю, какое удовольствие доставит мне сообщить Ильясу, сколько в точности было крови. Представляю, какая рожа будет в этот момент у этого волосатого мудилы.
Ну как тут не поделиться такими захватывающими подробностями, так ведь?
Где-то через четверть часа, когда собрание уже закончилось, подгребаю к Малайке и интересуюсь, не желает ли она сопроводить меня на улицу, чтобы выкурить по сигаретке. Та немедленно нащупывает собственную пачку и понижает голос.
— Господи, я уже отчаялась ждать, когда ты спросишь!
* * *
Снаружи немного моросит, так что мы стоим совсем близко друг к другу под навесом у входа в корпус. Малайка угостила меня сигареткой из своей пачки, избавив меня от возни со скручиванием своей собственной, что крайне любезно с ее стороны.
Как я уже говорила, она здесь из самых адекватных, а ее бирмингемский выговор всегда добавляет мне настроения.
— Полиция завтра опять явится, — говорит она.
Киваю и выдуваю струю дыма сквозь зубы.
— И наверняка произведет арест.
— Думаешь?
— Ну да, к тому моменту они уже будут знать, кто это сделал.
— Я бы на это особо не рассчитывала. — Малайка кидает на меня многозначительный взгляд.
— Ты чё, блин, шутишь? — изумляюсь я. — Опять?
— Грэм в воскресенье вывел из строя сразу три камеры наблюдения. — Она поднимает вверх соответствующее число пальцев. — Ту, что в столовой, ту, что напротив сто тридцать шестой палаты, и еще одну в коридоре, в которую попадает дверь женского туалета.
— Просто невероятно!
— Ты говорила о том, как улучшить безопасность? — напоминает Малайка. — Там, на собрании? Так вот: первым делом нам надо перевести Грэма в другое отделение.
Она втягивает голову в плечи. Становится довольно зябко.
— Копы, которые сюда приезжали, устроили Маркусу по этому поводу натуральную головомойку. Грузили ему про «серьезные дыры в системе безопасности», словно это он во всем этом виноват.
— Ну да, а все потому, что это серьезно усложнило им работу.
Гадаю, не пришла ли полиции в голову та же самая мысль.
— Ты была не в особом восторге от Дебби, так ведь? — спрашивает вдруг Малайка.
— Кто тебе такое сказал?
— Ну, Дебби сама как-то говорила.
— Что именно?
— Да так… ничего конкретного. Просто что вы с ней не особо сблизились.
Таращусь на нее.
— Как это вообще понимать? Можно подумать, будто ты сильно сблизилась с Лорен или Бобом! Я была бы очень удивлена, если это так. Просто с одними ты ладишь чуть лучше, с другими чуть хуже, согласна?
— Наверное, — отвечает Малайка.
— Честно говоря, бывают случаи, когда я не знаю, как удержаться от того, чтобы не врезать кому-нибудь из здешних говнюков как следует.
— Да, это непросто, — говорит она с улыбкой.
Я не уверена, что Малайка целиком и полностью откровенна относительно того, что Дебби говорила или не говорила ей про меня. И все же, если она еще этого не знает, не вижу особого смысла рассказывать ей, что именно я сама говорила Дебби за пару дней до того, как ее убили.
Я ведь уже не могу ничего изменить, правда?
Даже теперь, когда она мертва, определенно не могу забрать свои слова назад.
Затушиваем окурки об стенку у себя за спиной, и Малайка произносит:
— Ну что, пошли?
Я не двигаюсь с места, поскольку единственное, о чем я сейчас способна думать, это про встречу с Билли неподалеку отсюда пару недель назад. Те запасные косяки я затолкала в какую-то трубу, всего в нескольких футах от того места, где мы стоим.
По-быстрому дунуть было бы классно, а за спрос денег не берут, так ведь? Не думаю, что Малайка стукнет на меня, если я просто спрошу. По правде говоря, не только всякие коварные гады способны носить маски, и за эту последнюю пару месяцев я отработала немало полезных выражений лица, которые достаточно быстро могу на себя нацепить, когда этого требует ситуация.
Пристыженное, горестное, опасливое, угрожающее, отчаянное, безмятежное…
И вот теперь изо всех сил стараюсь изобразить из себя само обаяние.
— Как думаешь — может, я еще пяток минут погуляю?
Малайка ухмыляется и трогает меня за руку. Произносит:
— Не испытывай судьбу.
