Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Однако сценарий перспектив наступления всечеловеческого счастья не детерминирован. При современной системе мироустройства гораздо больше оснований полагать, что новые технологические возможности будут использованы в противоречие с интересами большинства.
Проблему неравенства, конечно же, можно отнести к категории вечных проблем в истории мировой культуры. Однако только в третьем тысячелетии она приобрела реальные перспективы перехода в антропологическое измерение. Идеологии, ставящие одни антропологические группы выше других, возникали и прежде – в версиях сословного иерархизма, нацизма, расизма. Но только в настоящее время наука достигла технологических возможностей искусственного усиления интеллекта, воздействия на генокод, изменения биологической природы человека. Реальностью сегодняшнего дня уже являются создание искусственных органов, нейропротезирование, клонирование, нейрокомпьютерный интерфейс, генетическая диагностика. Завтра, по-видимому, будут освоены технологии генной инженерии, сканирования и картирования головного мозга, нейропротезирования и др. При нынешних технологических перспективах в ситуации различия ресурсных возможностей произойдёт разделение человечества на меньшинство, обладающее улучшенной биологической природой, и большинство, биологически обрекаемое на аутсайдерское положение.
Уже сегодня широко используются технологии зомбирования, манипуляции массовым сознанием. Следующий шаг в этом направлении будет означать возможность установления абсолютного контроля над сознанием человека. Доступ к управлению сознанием получат условно «новые антропологические инженеры».
И вот уже вместо картины трансгуманистического рая складывается картина трансгуманистического Вавилона. Так какая же перспектива ожидает мир? Дать гарантированный ответ на этот вопрос невозможно. Может быть так, а может и иначе. Мир стоит на распутье. И вопрос о перспективах – это вопрос актуального ценностного выбора и актуальной борьбы за будущее.
Известно несколько метафор, раскрывающих суть того, что есть человек. Метафора «человек-атом» лежала в основе либеральной теории общественного устроения. Атом, в социальном прочтении, есть индивидуум. Ничто, ни государство, ни церковь, ни нация, не может быть поставлено выше индивидуума.
Другая метафора – «человек-животное» определяла социальные альтернативы либерализму эпохи модерна. Раскрытие природы человека в качестве животного шло ещё от Аристотеля, использовавшего дефиницию «животное политическое». Франклин дал определение человека как животного, использующего орудия труда. Этот подход был в дальнейшем заимствован Энгельсом.
Животные в отличие от индивидуумов существуют в рамках биологического объединения – условно говоря, стаи. Соответственно и интересы объединения оказывались выше интересов отдельных особей.
Но биологизация онтологии человека вела в социальном плане к дегуманизации. Человек переставал быть атомом и становился, согласно формуле Плавта, волком. Озверение человека стало культурным шоком для мира. Опираясь на метафору человека-индивидуума, противостоять человеку-зверю не получалось. И вот в качестве такого противостояния выдвигается метафора «человек-машина». Человек-зверь побеждал индивидуума, но уступал машине.
Метафора «человек-машина» использовалась Жюльеном Ламетри ещё в XVIII столетии. Для него это был механизм, функционирующий по принципам механики Ньютона и уподобляемый им часам. В XXI в. это уже сверхмощный компьютер. Но машина, программируясь на основе открытой информационной сети, будет воспроизводить всё то, что заложил в сеть человек. А нарратив порока в сети доминирует над нарративом нравственности. При простом сложении информации в Интернете возникнет тот же человек-атом и человек-зверь, и их соединение даст человека-киборга.
Все три метафоры приводят, таким образом, к деградации человека. Остаётся четвёртая метафора – «человек-Бог». На этой метафоре исходно выстраивался адаптированный для каждой цивилизации идеал совершенного человека. В отличие от других антропологических типов, в этой перспективе содержался целевой идеал – одухотворения, или обожения. Христианство привнесло в раскрытие данной метафоры важное уточнение – не «человек-Бог», а «Богочеловек». Богочеловеком был Иисус, задавший новые этические идеалы для человечества. Божественное являлось идеальным, человеческое – реальным, которое должно преобразоваться под идеал. Преображённый человек – это уже новый человек.
Вопрос состоит не в самой антропологической трансформации, а в том, каким содержанием она будет наполнена и на какие целевые установки ориентирована. Ориентир обожения человека – одна из таких антропологических проекций.
Согласно католической интерпретации, в результате грехопадения, человек потерял благодать, но неизменной осталась его адамическая природа. Из этого следовало, что и будущий человек остаётся сам сущностно прежним. Согласно православному взгляду, в результате грехопадения человек не только потерял благодать, но и оказался повреждён в своей первозданной природе. Соответственно, в проекции будущего – природа падшего греховного человека должна быть преображена. На этой основе выдвигается идея грядущего преображения. Человек оказывается, в этой оптике, уже не индивидуумом, а мостом от одной сущности к другой. Целевая установка и подлинная суть христианского проекта состоит, согласно православию, не в мировой доминации – «pax Christiana», а в обожении человека.
Большую, но не до конца оценённую роль в генезисе идентичной русской общественной мысли сыграл исихазм. Исихастские взгляды разделял, в частности, Сергий Радонежский. На ориентир обожения указывали многие из отцов церкви. «Он, – провозглашал святой Афанасий Великий, – вочеловечился, чтобы мы обожились». «Бог настолько стал человеком, – изрекал святой Григорий Богослов, – настолько меня делает из человека Богом». «Человек, – заявлял святой Василий Великий, – это животное, призванное стать Богом».
Несмотря на декларируемую атеистическую позицию, большевизм воспринял идущую от исихазма идею преображения человека. Понятие «обожение» в большевистском лексиконе, конечно, не использовалось. Но имел место дискурс вокруг темы создания нового человека. Идеей создания нового человека особо воодушевлялся первый советский нарком просвещения А.В. Луначарский. Ещё до революции он принадлежал к активным сторонникам течения богостроительства и, по-видимому, так до конца от богостроительских увлечений не отказался.
Отказ от человекостроительной установки, пришедшийся примерно на шестое десятилетие советской власти, явился началом конца советско-коммунистического проекта. Ориентир нового человека был подменён ориентиром максимизации удовлетворения материальных потребностей трудящихся.
Войти с помощью соц. сетей: