Карагинский квест

Когда меня спрашивают, что самое трудное в полевой работе, я без колебаний отвечаю: логистика. Не жизнь вдали от цивилизации, не холод и сырость, не отсутствие душа и интернета и даже не (весьма иллюзорная) опасность быть съеденным или покалеченным объектами исследований, а вот эта вот вечная необходимость организовывать перемещение людей и оборудования из пункта А в пункт Б делает экспедиционную работу такой тяжелой и изматывающей. Представьте, что раз в полгода вам приходится упаковывать все свое добро и перевозить на новое место. Представили? А теперь представьте, что дорог и сухопутного транспортного сообщения между пунктами А и Б нет, и вам каждый раз приходится подгадывать, когда туда выйдет судно, и лично договариваться о перевозке вашего груза.

История эта началась с того, что мы очень захотели попасть на остров Карагинский. Авачинский залив уже порядком поднадоел нам, хотелось новых косаток и новых горизонтов. В рейсе 2002 года Карагинский залив запомнился нам тихой солнечной погодой, спокойной, «как в ложке», водой и обилием косаток, но провели мы там до обидного мало времени – всего-то пару дней. Много лет мы вынашивали планы, как бы добраться туда и поработать хотя бы месяц. Наконец в августе 2008 года мы начали реализовывать программу по освоению Карагинского.

В организации подобных экспедиций есть два основных этапа. Первый – добраться до населенного пункта, расположенного неподалеку от предполагаемого места работы. Поскольку между населенными пунктами, как правило, хоть иногда курсирует какой-то транспорт, то перемещение осуществляется его силами. Это значительно дешевле, чем нанимать специальное судно, но влечет за собой массу разнообразных последствий.

Второй этап – из этого населенного пункта добраться до собственно места исследований. Точнее, до места расположения полевого лагеря, потому что место исследований-то у нас находится в море, но пребывать там круглосуточно, не имея достаточно большого плавсредства, увы, невозможно. В принципе, при большом желании можно работать и из населенного пункта. Но, как правило, населенные пункты находятся не в самых хороших для работы местах, к тому же жить там гораздо дороже, чем в полевом лагере, и возникает много дополнительных трудностей – например, где оставлять лодку и бензин.

В случае с Карагинским заливом роль перевалочного пункта играл поселок Оссора – местный административный центр. По камчатским меркам это довольно большое селение – около 2000 жителей, имеющее регулярное сообщение с городом по воздуху и по морю. Самолет нам не подходил – во-первых, дорого, во-вторых, груз все равно нужно отправлять морем, а подгадать так, чтобы прилететь прямо к приходу судна, в условиях камчатской действительности почти невозможно. Кроме того, у нас была надежда, что капитан согласится высадить нас без захода в Оссору прямо на острове, что сэкономило бы массу времени, сил и денег.

Бурдин, поначалу смотревший на все это с долей здорового скептицизма, в итоге все-таки заразился нашим энтузиазмом и даже сам решил отправиться с нами. Правда, сразу поехать он не смог и собирался догнать нас через пару недель. Александр Михайлович всегда гордился своими обширными связями, и в Оссоре у него тоже оказался знакомый – сокурсник по Кировскому охотоведческому Василий Пермяков, работавший в местном рыбнадзоре. В телефонном разговоре Пермяков выразил готовность встретить нас, найти жилье и место для хранения оборудования и договориться насчет заброски на остров. Впрочем, мы искренне надеялись, что все это не понадобится, поскольку уже договорились с капитаном идущего в Оссору ПТР (приемно-транспортного рефрижератора), что он выгрузит нас прямо на острове.

Пэтээр – небольшое суденышко, бо́льшую часть которого занимают трюмы с грузом. Часть груза едет на палубе, причем на Камчатке пэтээры нередко нагружают так, что ватерлиния уходит на метр-полтора под воду. Изначально они предназначались для перегрузки и перевозки рыбной продукции с судна на судно или на берег при работе больших рыболовецких флотилий, но с приходом на Дальний Восток постсоветской разрухи на какое-то время пэтээры стали едва ли не главным морским транспортом. Из города на них везли по поселкам продукты, автомобили и что угодно еще (однажды даже пришлось видеть на верхнем мостике овцу и пару тонн сена в придачу). В обратный рейс они загружались икрой и рыбой, а по случаю и цветметом. За верткость и предприимчивость команд, а также за способность самостоятельно загрузиться и разгрузиться пэтээры на Камчатке прозвали «воровайками». Пассажиров на такие суда официально брать запрещалось, так как не было условий для их перевозки – достаточного количества спасательных средств, а зачастую и просто спальных мест. Но летать самолетом – дорогое удовольствие с непредсказуемым результатом, поэтому многие старались добраться на грузовых судах нелегальными пассажирами.

Лишних кают на судне не оказалось, так что нам предложили ехать в кают-компании – комнатушке размером с кухню, бо́льшую часть которой занимал стол на шесть – восемь человек. За этим столом нам предстояло провести ближайшие три дня, за исключением тех моментов, когда у команды был завтрак, обед, полдник или ужин, – на это время нам приходилось выбираться наружу и торчать наверху, прячась от холодного ветра за рубку. Ночью двое из нас – Женя Лазарева и Саша Волков – спали на скамьях, каждая из которых была чуть поуже и покороче полки в плацкарте, а двое других (мы с Иваном Федутиным) – на полу под дверями кают стармеха и старпома, открывавшихся прямо в кают-кампанию. Вахта стармеха приходилась как раз на ночь, так что он постоянно спотыкался о наши сонные тела и путался тапочками в спальниках.

Но хуже всего был телевизор. Свободные от вахты члены экипажа приходили в кают-кампанию посмотреть какое-нибудь кино и поиграть в нарды. Выбор фильмов у них был небогатый и подобранный под вкус аудитории, поэтому целыми днями нам приходилось смотреть жесткое рубилово пополам с сюрреалистическим трэшем.

Отдельного упоминания заслуживает устройство гальюна. Я не знаю, кто проектировал суда типа ПТР и из каких соображений он решил сделать вход в гальюн снаружи. Возможно, он заботился о том, чтобы запах не проникал в жилые помещения. Но в результате при любой мало-мальской волне поход в гальюн превращался в настоящее приключение. Волна жизнерадостно хлестала в шпигаты и заливала страждущего в лучшем случае по колено, а нередко и целиком.

Уже на второй день пути стало ясно, что к Карагинскому мы подойдем ночью. Ждать ради нас утра никто, естественно, не собирался. Посовещавшись, мы решили все-таки попробовать выгрузиться в темноте, так как идти в Оссору никому не хотелось.

На третий день мы прошли мыс Озерной, и на горизонте показался остров Карагинский. Ближе к вечеру нас позвали на мостик – вахтенные заметили впереди несколько китов. Это оказались горбачи, но мы никак не рассчитывали на такую встречу, и все наши фотоаппараты были тщательно упакованы и заложены в груду барахла, распиханного в щелях между контейнерами на палубе. Проявив чудеса акробатики, Женя все-таки умудрилась достать фотоаппарат и успела отснять хвост одного из китов. Мы посчитали это добрым предзнаменованием. И ошиблись.

На закате начал подниматься ветер, крепнувший по мере приближения к острову. Мы сидели в кают-компании, с тревогой ощущая усиливающуюся качку. Когда глубокой ночью судно подошло к перешейку, на который планировалась высадка, стало ясно, что ничего не выйдет. Ветер разыгрался не на шутку, вдоль бортов катились частые острые волны с пенистыми гребнями. В такую погоду даже простой выход на лодке был бы опасным мероприятием, а уж о разгрузке и вовсе не могло быть и речи.

Следующее утро мы встретили на пирсе поселка Оссора. Ветер продолжал задувать, небо затянуло плотными облаками, а окружающие постройки выглядели угрюмо и негостеприимно. Мы стали звонить Василию Пермякову. Мобильный оказался недоступен, а по домашнему жена объяснила, что он уехал на охоту и вернется, возможно, завтра. Или послезавтра.

Делать было нечего – мы пошли в Оссору искать альтернативные выходы из ситуации. В поселке была гостиница, но цены в ней оказались слишком высоки для нашего экспедиционного бюджета, к тому же это не решало проблему, куда девать оборудование, продукты и бочки с бензином.

Мы решили зайти к жене Пермякова, чтобы объяснить ей ситуацию и спросить, нельзя ли воспользоваться их гаражом в качестве склада. Она встретила нас вежливо и сочувственно и даже напоила чаем с бутербродами, но видно было, что мы и наши проблемы ей сейчас совершенно неинтересны. И все-таки именно она нашла для нас выход из ситуации. В попытке решить вопрос со складом она позвонила человеку со странным именем Аттила. Выяснилось, что склад есть, и вскоре на большом кузовном джипе подъехал сам Аттила. Он быстро и деловито организовал разгрузку нашего барахла и на взявшемся неизвестно откуда тракторе отвез его в большой полупустой ангар. Когда погрузка-разгрузка была закончена, Аттила спросил, где мы остановились.

– Нигде, – честно ответили мы и рассказали свою печальную историю.

Аттила окинул нас внимательным взглядом, быстро переговорил с кем-то по телефону и кивнул в сторону джипа:

– Поехали. Будете жить у нас.

Оказалось, что он не местный житель, а рыбинспектор из Петропавловска, вдвоем с напарником командированный на лето в поселок для надзора за рыбным промыслом. Их история покорения Оссоры началась так же бесславно, как и наша. Сойдя с самолета и сравнив командировочные с ценами на гостиницу и еду, они поняли, что попали. Но ребята не растерялись и быстро взяли в оборот местных рыбопромышленников, выбив себе квартиру и бесплатную кормежку на рыбзаводе. Квартира была двухкомнатной – в одной комнате жили Аттила со вторым инспектором Сергеем и телевизором, а в другой предложили разместиться нам. Когда мы спросили о владельцах квартиры, ребята то ли в шутку, то ли всерьез ответили, что хозяйку забрали в рабство. Что это значит, мы на всякий случай решили не выяснять.

Наши гостеприимные хозяева представляли собой колоритнейшую парочку российских госслужащих – венгр и кореец, они постоянно подшучивали над происхождением друг друга и спорили, кто из них более русский. Когда они не разъезжали на своем джипе по округе в поисках нарушителей, то бо́льшую часть времени смотрели телевизор. Особой популярностью пользовался телесериал «Ко мне, Мухтар!», который они смотрели уже в третий раз и выучили наизусть. Во время просмотра Аттила и Сергей язвительно комментировали действия персонажей и наперегонки с теми озвучивали реплики и диалоги.

Немного освоившись и разобравшись, что к чему, мы стали искать способы заброски на Карагинский. Эта часть наших приключений больше всего напоминала компьютерную игру-квест, когда в незнакомом городе неизвестным способом нужно найти человека, который поможет достичь желаемой цели. Декорации, на фоне которых разворачивался наш квест, придавали всему действу особый колорит. Оссора удивительным образом сочетает в себе провинциальную безблагодатность среднерусской глубинки с казенной эстетикой северных поселений бывшего СССР и беспощадной практичностью рыболовецкого порта. Частные домики с кружевными занавесками в стиле колхозной деревни соседствуют с уродливыми сооружениями из силикатного кирпича и многочисленными складами, ангарами и помещениями для обработки рыбы, в изобилии пересыпанными скелетами давно умершей и ржавеющей на ветру техники – от деталей сельскохозяйственных машин до рыболовных сейнеров. Дополняют пейзаж меланхоличные коровы, пасущиеся в сквере с остатками советских скульптур, и бесчисленные джипы разных марок, мастей и степеней сохранности, одинаково заляпанные грязью в результате передвижения по тому, что за неимением лучшего здесь принято считать дорогами.

В поисках человека, который позволит нам перейти на следующий уровень нашего квеста, мы пообщались с вернувшимся с охоты и протрезвевшим Пермяковым, с другим местным рыбинспектором, с несколькими рыбаками и даже с корреспондентом местной газеты. Все они высказывали сомнения в реалистичности нашей затеи, и единственный разумный совет, который они смогли нам дать, – обратиться к главе села Карага Валерию Анатольевичу Кудашову, у которого на острове летом живут жена и дети. Аттила и Сергей, взявшиеся помочь решать наши идиотские проблемы, отвезли нас в Карагу на своем джипе.

Валерий Анатольевич принял нас в кабинете – грязные и запыленные, в мешковатых туристических штанах и потертых флисках, мы чувствовали себя чужими в этой официальной обстановке. Но все прошло на удивление гладко: Кудашов с ходу предложил нам помочь в заброске на остров – перевезти наши вещи на моторных лодках, на нашей и на его собственной. Выяснилось, что он регулярно ходит на моторке через пролив, и по хорошей погоде это вполне реально.

На следующий день мы приехали в Карагу со всем своим скарбом. Найти машину для перевозки тоже оказалось делом непростым – ведь нужен был грузовик, а знакомых с грузовиком у нас в Оссоре еще не завелось. Тут снова пригодились Женины коммуникативные способности – она каким-то образом достала нам грузовик, просто спрашивая людей на улице.

Пока мы ехали по пыльной дороге из Оссоры в Карагу, шофер Евгений развлекал нас местными байками. Узнав, что мы изучаем косаток, он немедленно поделился своими «традиционными экологическими знаниями» об этом виде морских млекопитающих.

– Я косаток хлебом кормил, – рассказывал он. – Раз иду на катере, и тут косатка к борту подходит, рот разевает. Я ей туда буханку хлеба – рраз! Проглотила. Я еще одну – рраз! Проглотила.

Мы вежливо посмеялись остроумию водителя – таких баек слышать нам еще не доводилось. С годами работы на Дальнем Востоке мне стало понятно, откуда взялись многие странные факты из жизни китообразных, описанные в научной литературе советского периода.

Погода была нелетная, и Валерий Анатольевич предложил нам переночевать в его доме, так как жена с детьми как раз была на Карагинском и дом стоял пустой. Перед сном он свозил нас посмотреть местную достопримечательность – свалку рыбных отходов, на которую по ночам собираются медведи. Местные жители приезжают туда вечерами на своих джипах полюбоваться на диких зверей, как в каком-нибудь национальном парке в Штатах.

На следующий день погода тоже была не очень, но мы решили идти. Собрали лодку, дождались, когда подойдет «Прогресс» коряка Антона – родственника жены Кудашова, и двумя лодками пошли через пролив. Дорога была непростая, но дошли без приключений, не считая треснувшего под весом бочки с бензином пайола нашего «Зодиака». На том берегу, следуя за «Прогрессом», мы зашли в устье небольшой речки и оказались в поселке Ягодное – точнее, в том, что от него осталось. Когда-то там было несколько десятков домов и несколько сотен жителей, но к концу 2000-х сохранились всего два жилых дома, баня и сараи. В одном доме жила жена Кудашова с двумя сыновьями – семилетним Русланом и пятилетним Янеком. Развлечений на острове было немного, поэтому дети приветствовали нас и нашу кучу вещей с восторгом соскучившихся щенков. Главный вопрос, который они задавали нам каждую минуту, показывая на тот или иной предмет, – «Это у кого?». Имелось в виду, кто хозяин предмета. Мы быстро поняли, почему Валерий Анатольевич так легко согласился принять нас в своем доме. Дети радовались нам, как новым игрушкам, а их мама с гордостью рассказывала, что до нас тут были энтомологи, и мальчики ходили с ними на экскурсии ловить бабочек.

К счастью, общество детей на работе нам не грозило – все-таки в море их брать никто не собирался. Но в поселке они непрерывно крутились рядом. Чтобы как-то отвлечь их и хоть немного отдохнуть, мы ставили им мультики, кормили сгущенкой и придумывали разные нелепые отговорки. В то же время, когда они отвлекались от нас и начинали заниматься своими делами, наблюдать за ними было довольно интересно. Братья были полной противоположностью друг другу. Янек, хотя ему было уже пять лет, не умел сморкаться и завязывать шнурки. Руслан, хотя ему было всего семь лет, самостоятельно плавал на маленькой надувной лодочке по речной заводи, умело управлялся с веслами и ловил камбалу с помощью тяпки.

В Ягодном нам выделили отличный дом с несколькими комнатами, где без труда разместились мы сами и весь наш скарб (что случается не так уж часто в нашей полевой жизни). На следующий день, собрав оборудование, после обеда мы вышли в море. Где искать косаток, мы слабо себе представляли – до этого нам доводилось работать в районах, где глубины уходят на сотню метров уже в нескольких километрах от береговой линии, и в таких местах косатки обычно идут вдоль берега и встретить их довольно легко. А вот в проливе Литке между островом Карагинским и Камчаткой по всей его ширине глубина почти нигде не превышает 50 метров, и косатки могут оказаться где угодно. Поначалу мы прочесывали акваторию галсами и даже высаживались на берег, чтобы посмотреть сверху. Пройдя за день больше сотни километров, на обратном пути, уже на подходе к Ягодному, в сумерках мы встретили наконец группу косаток. Для фотографий было уже слишком темно, поэтому мы смогли только записать немного звуков. В лагерь вернулись в кромешной тьме в половине одиннадцатого ночи.

На следующий день мы сразу ушли подальше от берега, в район мыса Семенова – это такая длиннющая песчаная коса, которая отходит на запад от середины острова Карагинского и тянется в пролив километров на 15. Через некоторое время мы нашли там косаток и довольно продуктивно поработали, дойдя за ними до самой середины пролива.

В последующие дни удача нам изменила – то не было погоды, то не встречали косаток, так что получилось лишь немного поработать с горбачами. В последний день августа в Оссору наконец прилетел Александр Михайлович, и мы привезли его в Ягодное на лодке. Он с энтузиазмом включился в работу, и на следующий же день мы нашли скопление из десятка горбачей, которых удалось неплохо отснять и взять пробы. А затем началось самое «интересное».

Когда я вспоминаю самые экстремальные моменты нашей работы на Дальнем Востоке, на первом месте всегда стоит Карагинский. Пролив Литке вообще известен своим коварством из-за сильных приливно-отливных течений и частых сулоев, так что даже большие суда иногда попадают там в западню. Мы на своей маленькой лодочке старались не ходить в море в непогоду, но и сидеть на берегу, зная, что до отъезда осталась всего неделя, было нелегко. Самое обидное, что ветер обычно поднимался к обеду и стихал к вечеру, когда выходить было уже поздно, а ночью вообще часто стоял полный штиль. Устав ждать погоды, Александр Михайлович решил с южным ветром пройти на север до речки Маркеловской, а вернуться вечером, когда ветер стихнет. Но он не стих, а даже, наоборот, усилился. Делать было нечего, и пришлось возвращаться 50 километров против сильной волны. Сначала все шло не так плохо, мы двигались вдоль берега, где волна была чуть пониже. Но на пути у нас лежала коса Семенова, которую необходимо было обогнуть. Уже в сумерках мы вышли из-за косы навстречу ветру, и вот там-то нас встретили огромные волны, разогнавшиеся на просторах пролива Литке и усиленные течением и мелководьем. Кажется, никогда больше мне не было так страшно на море. Лодка взбиралась на каждую новую волну, как на гору, и казалось, что она вот-вот опрокинется. Кое-как проползли мы пару километров вокруг оконечности косы и двинулись к берегу, где волна была поменьше. Ровно в этот момент в баке стал кончаться бензин, а если бы мотор заглох, то лодку мгновенно поставило бы «лагом» к волне и, вполне возможно, перевернуло бы. Совместными усилиями, держа канистру на весу, мы долили бензин через трубку, не прерывая движения. Но при заходе в речку нас ждало новое приключение. Был сильный отлив, встречное течение в устье усилилось, и накатывающиеся на берег волны на мелководье превращались в пенистые бары. Зайти в устье на моторе, как обычно, у нас не получилось – было слишком мелко, к тому же в темноте мы не видели фарватер. Пришлось вылезти из лодки и тащить ее волоком в устье вверх по течению – а из-за наката ее залило водой по самые борта, «пеликаны» и бензобак свободно плавали по ней туда-сюда, и толкать эту тяжесть против течения даже впятером было невозможно. В конце концов Ваня завел мотор, и совместными усилиями мотора и людей лодку провели через устье до отмели, где уже отчерпали воду и погрузились обратно. Во всем этом был один плюс – мы согрелись, хотя и промокли насквозь.

На следующий день была прекрасная солнечная погода, мы сушились и разбирали лодку, в которую при штурме устья набилось много песка. Еще через день мы все же вышли в море, решив на этот раз сразу идти на юг, чтобы вечером быстро вернуться по волне. Но вышло все иначе. В 60 километрах от дома, возле южной оконечности острова, у нас отказал мотор: стартер работал, но искры не было. Не появилась она и после замены свечей и предохранителей, и найти поломку на воде было нереально – сложный четырехтактный мотор имел немало слабых мест, проверять которые мы не имели ни времени, ни возможности. Запасного мотора у нас с собой в тот раз не было – когда мы обсуждали еще в Петропавловске, какой мотор взять запасным, Александр Михайлович уверенно сказал: «Что вы, ребята, это очень надежный мотор, я работал на нем много лет и уверен в нем, так что не берите запасной, это лишний груз». Впрочем, впоследствии выяснилось, что он был не так уж и неправ, – поломка, из-за которой не заводился мотор, произошла из-за того, что при штурме устья реки два дня назад залило водой замок ключа зажигания, и там замкнуло контакты. Не будь первого приключения, не случилось бы и второго. Так или иначе, тогда мы не знали об этом, и нам оставалось только грести к берегу. Стоило нам добраться до него, как опустился туман и стал задувать встречный ветерок. Грести на плоскодонном «Зодиаке» и так непросто, а против ветра и подавно, поэтому мы стали тянуть его волоком, меняясь через каждый километр, – один человек шел вдоль кромки воды и тянул веревку, второй в это время пытался отдышаться, остальные в лодке гребли, чтобы ее не притянуло к берегу. Бурдин в свою вахту не только тянул бечеву, но и громко пел веселые песни пионерской молодости. Конечно, шансов добраться таким образом до Ягодного у нас не было – слишком далеко, да и берег не везде проходим. Единственная надежда была на гипотетических маячников, которые вроде бы должны были жить неподалеку, километрах в пятнадцати.

Уже к вечеру, в сумерках, мы добрели до цистерн на берегу, от которых к маяку шла наезженная грунтовка. Погода портилась основательно, заморосило, подходил циклон. Мы вытащили лодку, спрятали ее в ложбине и развели костер, чтобы согреться и просушить мокрые и соленые костюмы. Двоих самых молодых и безответных членов экспедиции – Сашу и Женю – отправили пешком на маяк за помощью. Дорога там не особенно длинная – около пяти километров, но в тяжелых болотных сапогах ходится медленно, так что была уже совсем ночь, когда мы увидели вдалеке свет фар и услышали приближающееся урчание грузовика.

Оказалось, что на маяке в тот момент жила супружеская пара маячников с маленькой кудлатой собачкой и десятком кошек. Собачка-то и помогла нам обрести достойный ночлег, потому что к тому моменту, как пришли наши гонцы, маячники уже погасили свет и легли спать, и едва ли в темноте ребята смогли бы их отыскать, если бы не звонкий собачий лай. Маячник Анатолий проникся серьезностью ситуации и поехал спасать нас на машине, оказавшейся при ближайшем рассмотрении не грузовиком, а автоцистерной для перевозки дизеля к маяку из берегового хранилища. Цистерна была мало приспособлена к перевозке пассажиров, так что мы набились в кабину, как селедки в бочку, и в таком виде преодолели несколько километров, отделявшие нас от маячного поселения.

Жена Анатолия уже ждала нас за накрытым столом. После дня гребли на холодном ветру казалось, что мы попали в рай. Хозяйка, соскучившаяся по человеческому обществу, расспрашивала нас и рассказывала о своей жизни. Оказалось, что они живут здесь уже лет пятнадцать почти безвылазно, но в следующем году как раз собрались уезжать и покупать квартиру в Петропавловске-Камчатском. Работа маячника, как выяснилось, довольно-таки выгодное дело, если вас не смущает перспектива круглогодично торчать вдвоем в заброшенном поселке в отрыве от цивилизации и самостоятельно заниматься жизнеобеспечением: возить уголь и соляру с берега, пилить дрова, чинить дизель-генератор. Все необходимое им завозили гидрографические суда, а зарплата, довольно неплохая даже по камчатским меркам, копилась на счетах, так как тратить ее на острове было решительно не на что и негде. Самое забавное, что маяк давно уже не работал, но это никого не беспокоило, так как никому он там не был нужен: у всех судов давно стояли спутниковые навигаторы, и даже нечасто добиравшиеся на маломерных лодках до этой части острова местные жители к тому времени научились пользоваться GPS. Но маячников в поселке продолжали держать, снабжать и платить им зарплату, поскольку уменьшение количества обслуживаемых маячных постов неизбежно привело бы к снижению госфинансирования, выделяемого гидрографической службе, а этого ее начальство никак не могло допустить.

Накормив нас и обогрев, наши спасители отвели нас на ночевку в отдельную квартиру. Дом, где они жили, представлял собой двухэтажный барак с двумя подъездами и четырьмя квартирами на каждом этаже. Одну из квартир на своем этаже Анатолий целиком переделал под баню, в другой – бывшем ленинском уголке со множеством книг – жил десяток кошек, еще несколько квартир стояли с выбитыми окнами и прогнившей крышей, но было несколько сухих и относительно сохранных, в такую нас и поселили.

Утром, пока Бурдин по спутниковому пытался договориться, чтобы кто-то забрал нас с маяка и довез до Ягодного, мы обследовали то, что осталось от маячного поселка. Вид был колоритный, в этих декорациях вполне можно было бы снять какой-нибудь постапокалиптический блокбастер. Повсюду наблюдались следы былого величия империи: ржавые останки циклопических антенн, склады, забитые вперемешку запчастями и мусором, трижды устаревшие ламповые приборы невыясненного назначения, горы бочек. Рядом с обшарпанным желтым бараком тянулся длинный полуразрушенный сарай с остатками оборудования, а вокруг простиралась тундра, более или менее равномерно заполненная ржавыми скелетами старой советской техники – вездеходов, грузовиков, снегоходов и даже одного неведомо как попавшего на этот край света старенького ЛуАЗа без стекол, но еще с остатками краски на корпусе. Дальше в тундре виднелись еще несколько заброшенных зданий и три огромные, уходящие в небо радиомачты высотой 140 метров, расположенные в ряд вдоль перешейка на расстоянии около двух с половиной километров друг от друга. Когда и зачем их построили, неизвестно, но все они были давно заброшены, а маленькие будки с оборудованием у подножия каждой антенны разграблены охотниками за цветным металлом.

На следующий день циклон ослаб, все дрова на маяке были переколоты и уложены в ленинской комнате, и заняться было уже решительно нечем. Мы снова попытались вызвать какую-то помощь, чтобы добраться до Ягодного, но безуспешно. Кудашов пообещал послать к нам кого-то, если представится возможность, а окрестные рыболовные суда на вызовы по рации не отвечали. Ближе к обеду маячник собрался на своей автоцистерне съездить к морю, чтобы проверить поставленную там рыболовную сеть, и позвал нас с Женей составить ему компанию, а заодно проверить нашу лодку, спрятанную на берегу. Едва мы выехали на пляж, как заметили поодаль, метрах в пятистах, небольшую мэрээску, уткнувшуюся носом в берег. Женя сразу же сделала на нее стойку – у нее уже два дня как закончились сигареты, а на маяке никто не курил, поэтому первая мысль, которая возникла у нее при виде суденышка, – что у матросов-то уж точно должен быть табак. Анатолий остался выбирать сеть, а мы пошли к мэрээске. Матросы поначалу вели себя как-то странно – посмотрели на нас издалека, засуетились, подняли трап и попрятались в рубке. Когда мы дошли до судна и встали прямо напротив него на берегу, игнорировать нас, видимо, стало совсем уж неудобно, поэтому они опасливо выбрались на палубу. Впрочем, услышав про сигареты, они сразу же расслабились и стали заметно приветливее. Выяснилось, что они пропьянствовали в море две недели и, совсем уже одурев от водки, решили выбраться на сушу, чтобы «подышать». Часть команды на дрожащих ногах расползлась по тундре – дышать и по грибы, а те, что остались, были на стреме, опасаясь наткнуться на пограничников. Остров был погранзоной, и для высадки на берег требовалось разрешение. Поняв, что бояться нечего, они снова скинули в воду трап и позвали нас на борт. До трапа, по которому можно было залезть на нос судна, мы дошли по воде с трудом, раскатав болотники как можно выше – вплотную к берегу мэрээска подойти не могла. На палубе Женя обрела желанные сигареты и немедленно закурила. Мы рассказали похмельным рыбакам свою невеселую историю и спросили между делом, не могут ли они случайно подбросить нас до Ягодного за умеренную плату. «Да без проблем», – ответили ребята.

Маячники, по-моему, даже немного расстроились из-за нашего скорого отбытия. Мы обменялись контактами, поблагодарили гостеприимных хозяев, и Анатолий отвез нас на автоцистерне обратно на пляж, где мэрээска все еще ждала гулявших по берегу членов своей команды. Мы погрузили на борт «пеликаны», привязали «Зодиак» сзади судна, дождались рыбаков с грибами и стартовали в сторону Ягодного. Расстояние, которое за эти полтора дня стало казаться нам почти непреодолимым, мы прошли часа за два, напротив Ягодного перегрузились в лодку и без проблем добрались на веслах до берега.

На этом наш карагинский квест бесславно завершился, но такие, как мы, не понимают с первого раза, поэтому на следующий год было решено снова попытать счастья на Карагинском.

На этот раз мы подошли к делу более основательно. Чтобы не застрять опять в Оссоре, мы сразу договорились с судном (это тоже был пэтээр, но уже другой), что нас выгрузят в поселке маячников. Это место нам показалось более перспективным для работы, чем Ягодное, так как находилось с внешней, океанической стороны острова, шельф там поуже, и в целом мы решили, что косаток там встретить должно быть проще. К тому же там не было детей.

Наши спасители Анатолий с супругой к тому времени уже были в Петропавловске, и мы связались с ними, чтобы узнать, как обстановка на маяке. Выяснилось, что там отбывают вахту какие-то новые люди. Мы ехали почти тем же составом, только вместо Саши Волкова был Миша Нагайлик. Дорога и выгрузка прошли штатно – во всяком случае, с нашей стороны, а вот для новых маячников это, кажется, стало серьезным потрясением, когда после полугода, проведенного в одиночестве на почти необитаемом острове, к их берегу неожиданно подошел пэтээр и выгрузил кучу странного груза и четырех всклокоченных биологов с безумными глазами. Честно говоря, я бы на месте маячников была совсем не рада незваным гостям, но нам повезло – в отличие от меня, они оказались добрыми людьми и встретили нас тепло и гостеприимно. Через несколько часов после выгрузки мы уже сидели у них на кухне и уплетали домашний суп под оживленную беседу.

Маячников на сей раз оказалось не двое, а трое – к традиционной супружеской паре, какими обычно укомплектовывают маяки, зачем-то добавили холостого мужичонку по имени Дима. Будучи классическим петропавловским бичом и алкоголиком, Дима сам не помнил, как нанялся на маяк, и пришел в сознание уже на борту гидрографического судна, идущего на Карагинский. После того как Дима перевел на брагу весь доступный сахар из годовых запасов маячников, остатки продуктов заперли на ключ, а ему стали выдавать положенную долю раз в неделю. Он разобиделся и демонстративно отказался работать, чего, впрочем, и до того не делал. В маячном поселке пить стало нечего, и высвободившуюся энергию он направил на то, чтобы донимать соседей, чем и занимался всю зиму. К нашему приезду Саша и Дима не разговаривали уже несколько месяцев и, по обоюдному признанию, не убили друг друга только благодаря миротворческой деятельности Сашиной жены. Обе стороны обрадовались новым людям и возникшему временному перемирию. Но в особенности рад был Дима, который следовал за нами неотвязно и бесконечно нудил, высказывая свои претензии к соседям и к миру в целом, время от времени уверяя, что, вообще-то, он афганец и служил в той самой Девятой роте.

Звериное население маячного поселка с прошлого года ничуть не изменилось – те же диковатые кошки в шалаше посреди ленинской комнаты и маленькая черная собачонка Тишка, которую уехавшие маячники оставили на попечение сменщикам. По ночам из тундры приходил молодой кудлатый лис, который заигрывал с кошками и собакой. Едой он не очень интересовался, и складывалось впечатление, что он просто изнывает от скуки. Мимо поселка изредка проходили олени, медведь и даже росомаха, оставляя свои следы на песчаной лайде.

Прибыли мы на остров в самом начале июня и, похоже, поторопились – в море плавали льдины, а из китообразных первое время нам попадались в основном обыкновенные морские свиньи. Кроме того, несколько раз мы видели довольно крупных акул, а вот косаток не было. Погода стояла отличная, солнечная и почти безветренная, и мы безнадежно плавали взад-вперед вдоль восточного берега Карагинского, вокруг южного мыса Крашенинникова и даже заходили довольно далеко в пролив Литке, но косаток не было.

Первых китов мы встретили только 9 июня, и то это оказались не косатки, а горбачи – две пары кормились недалеко от южной оконечности острова. В то время мы еще не особенно интересовались горбачами, но в отсутствие косаток решили поработать хотя бы с ними, и не зря – оказалось, что двоих из этих китов в том же Карагинском заливе встречал Бурдин в рейсе 2004 года. Такая привязанность к определенным местам обитания – то, что в английской литературе называется site fidelity, – очень характерна для горбачей, особенно для самок. Из года в год они совершают тысячекилометровые миграции, чтобы из одной и той же точки зимовки прийти в одну и ту же точку нагула. Впрочем, бывают среди горбачей и путешественники-авантюристы, которые осваивают новые места в поисках лучшей жизни, – вероятно, именно благодаря им этот вид после восстановления численности так быстро распространился на севере Тихого океана, а в последние годы, по мере потепления климата, продвигается все дальше, в Арктику.

Первая группа косаток встретилась нам только 16 июня. Сначала мы услышали далекие крики в гидрофон и пошли вдоль берега, постоянно останавливаясь и осматривая горизонт в бинокль. Прошло не меньше часа таких поисков, прежде чем Миша заметил под берегом далекий плавник. Группа оказалась небольшой – два взрослых самца, самка с детенышем и один «другой». «Другие» – это сборная категория, к которой мы относим животных, чей пол и возраст не удалось точно определить. Взрослые самцы отличаются высоким прямым плавником, присутствие детеныша позволяет нам определить самок-матерей, а вот самки без детенышей и молодые самцы внешне неразличимы (если, конечно, не выпрыгнут из воды, показав окраску генитальной области, по которой животные разного пола хорошо различаются).

Один самец, с виду постарше, все время шел поодаль от остальных, а второй, помоложе, держался рядом со всеми. Мы заехали вперед, чтобы сфотографировать их и записать звуки, когда они будут проходить мимо, но вместо этого косатки вдруг остановились и начали кормиться. Некоторое время они охотились почти на месте, а потом стали медленно смещаться на север, в нашу сторону, рассеянной шеренгой, из которой то одно, то другое животное то и дело отвлекалось на ловлю рыбы. Кого именно они ловили, мы так и не поняли – в какой-то момент мы видели сквозь воду нечто похожее на морского окуня, но с широкими поперечными полосами, однако, кто это был и на него ли охотились косатки, неизвестно.

Мы провели с ними весь день, и они так и шли на север, то и дело отвлекаясь на охоту. Детеныш время от времени пытался поиграть, дельфинируя или хлопая хвостом, но потом снова возвращался к еде. Мы записали немало звуков, хотя в этом деле нам ужасно мешала проходившая мимо плавбаза, шумевшая под водой, как взлетающий самолет. Отправляясь на Карагинский, я надеялась, что хотя бы там смогу записать чистые звуки косаток, без шума судовых двигателей, которые постоянно портили мне записи в Авачинском заливе. Но не тут-то было – это, казалось бы, удаленное от цивилизации место оказалось еще более шумным. Косатки вроде бы не обращали на это внимания, но шум воздействует на китообразных так же, как на привычных к нему жителей большого города, – даже если они сами его не замечают, все равно он вызывает постоянный фоновый стресс, снижает иммунитет и подрывает здоровье.

В нашем каталоге эта семья косаток получила название «семья Марика» – одного из самцов мы назвали Мариком в честь коряка из группы местных жителей, недавно заехавших в маячный поселок. Эти дети природы пришли из Караги на одной надувной лодке за птичьими яйцами на небольшой островок у южной оконечности Карагинского. Набрав яиц и переночевав на берегу, наутро они обнаружили, что бензина у них на обратную дорогу не хватит, поэтому поехали на маяк просить топливо. У маячников бензина тоже не оказалось – у них все работало на соляре, поэтому в роли спонсора традиционных промыслов поневоле пришлось выступить нам.

Диалект у семьи Марика (косаточьей, а не человеческой) оказался очень интересным. Главным характерным отличием авачинского клана является наличие звуков типа К7 – это бифонические звуки с двумя частотами, нижняя из которых лежит в районе 2 килогерц, а верхняя – в районе 6–7 килогерц. У других кланов таких звуков нет, для них характерны в основном звуки с нижней частотой в районе одного килогерца и верхней выше восьми – такие звуки встречаются у всех рыбоядных косаток Дальнего Востока и во многих других популяциях, а вот К7 уникальны именно для нашего авачинского клана. Так вот, у семьи Марика были звуки, очень похожие на К7, – с нижней частотой в районе двух, но с чуть более высокой верхней – в районе восьми с небольшим.

Такие находки очень интересны для понимания того, как диалекты меняются во времени. Подобные крики могли возникнуть как минимум тремя способами. Во-первых, возможно, это более архаичная, предковая версия К7, которая сохранилась у этой семьи, но изменилась у тех семей, которые мы обычно наблюдаем в Авачинском заливе. Во-вторых, это может быть, наоборот, результат прогрессивного изменения К7 в процессе культурной эволюции – тогда у авачинских семей мы наблюдаем более архаичную версию. И наконец, возможно, что это результат так называемого горизонтального переноса, когда К7 в этой семье изменился под влиянием криков других семей с более высокой верхней частотой, и поэтому верхняя частота в нем тоже повысилась.

Три дня спустя мы снова встретили семью Марика, но на этот раз в составе большого скопления из нескольких семей. Приглядевшись и прислушавшись к звукам, мы поняли, что это наши знакомые авачинские косатки – семьи Икара, Немо и Дыркина. Они общались с животными из семьи Марика, как со старыми друзьями. Истосковавшись по обществу косаток, мы работали с ними до тех пор, пока проливной дождь не прогнал нас на берег.

Дальнейшее наше пребывание на острове оказалось небогато на косаток, зато богато на горбатых китов. Мы обнаружили их излюбленное место кормежки за самой южной точкой острова – мысом Крашенинникова. С конца июня горбачи держались там почти постоянно, охотясь на мелкую стайную рыбу – тихоокеанскую песчанку. Эта рыбка предпочитает районы обширных мелководий и служит прекрасным кормом для морских птиц и млекопитающих. Там, где стайки песчанки поднимаются к поверхности, образуются огромные «птичьи пятна» – истошно орущие и непрерывно жрущие скопления чаек, моевок, кайр и других морских птиц. У каждого вида птиц своя роль в таком «птичьем пятне». Важнее всего кайры – именно они, ловко ныряя под воду и плавая там, как пингвины, сбивают песчанку в плотный косяк и заставляют подниматься ближе к поверхности. Чайки и моевки атакуют рыбу сверху, выхватывая друг у друга из клювов и отчаянно сражаясь за возможность оказаться чуть ближе к вожделенному источнику корма. Буревестники могут нырять под воду, хоть и не так глубоко, как кайры, а вот моевкам и чайкам приходится добывать корм у поверхности или отнимать его у тех, кто способен нырнуть. Песчанка удивительно беззащитна против таких атак – тонкая, извилистая, как змейка, но совсем не проворная рыбка, она просто тупо плывет стаей, даже не особенно пытаясь увернуться от хищников (наверное, у песчанки есть какой-то секрет выживания, иначе при таком поведении она давно была бы съедена подчистую).

Время от времени к «птичьим пятнам» присоединялись нерпы, которые осуждающе зыркали на нас из-под воды и уплывали прочь, растопырив усы. Но нередко случалось и так, что птичьи шум и гвалт привлекали внимание голодного горбача; кит подходил к пятну, делал один большой глоток – и вся стая песчанки оказывалась у него в ротовом мешке, а птицам оставалось лишь недоуменно покачиваться на волнах, размышляя, куда же делась рыба. Так мы в очередной раз убедились, что в жизни не все бывает как в книжках, – обычно пишут, что птицы кормятся на остатках добычи китов (и мы действительно не раз наблюдали это впоследствии), а тут получалось, что киты «паразитируют» на птицах, съедая стаю, которую те обнаружили и обозначили громкими криками.

Между тем уже подошел срок, в который планировалось сниматься с острова. Мы просили Бурдина, остававшегося в Петропавловске, договориться с каким-нибудь сухогрузом, чтобы он забрал нас прямо с Карагинского, потому что снова выбираться через Оссору совершенно не хотелось – одна мысль об этом милом поселочке навевала глубокую тоску на всех участников прошлогодней экспедиции. Но судно что-то никак не находилось, никто не хотел делать крюк, чтобы забрать нас с перешейка.

Неделю спустя Бурдин наконец отыскал капитана, который согласился взять нас на борт, но он направлялся не на юг, а на север – в Тиличики и Пахачи, а потом уже возвращался обратно в Петропавловск. Делать было нечего – мы решили, что лучше уж оказаться на судне, которое рано или поздно точно придет куда нам нужно, чем в Оссоре с непонятными перспективами. Так как судно шло западным берегом Карагинского, нам предстояло с помощью безотказного маячника перевезти свое имущество к нашим любимым цистернам на пляже перешейка. Пара дней ушла на сборы и транспортировку, а за день до назначенного срока мы перегнали на западный берег лодку, обойдя остров с юга, – это было проще, чем разбирать ее, везти по суше и собирать заново. Когда мы наконец все перевезли и вернулись в поселок, Женя пошла напоследок побродить по берегу и поснимать пейзажи. Конечно же, первое, что она увидела, посмотрев на море, – плавники косаток. Эти паршивцы где-то шлялись две недели, пока мы страдали без работы, но стоило нам перегнать лодку на другой берег – и вот они, тут, почти в самой бухте под маячным поселком!

На следующий день мы попрощались с гостеприимными хозяевами, и маячник отвез нас с остатками вещей к цистернам. Мы сели ждать обещанное судно. Предполагалось, что оно придет после обеда, но мы проводили закат, а никто так и не появился. Лишь после полуночи вдалеке показались огни пэтээра. Грузиться в темноте нам казалось безумием – это был верный шанс потерять что-то из нашего ценного оборудования, но капитан не собирался задерживаться тут надолго, так что пришлось зажечь все имеющиеся фонарики и нашаривать разложенные по пляжу вещи в полной темноте.

Наутро, отоспавшись и придя в себя, мы выбрались в кают-компанию и познакомились с командой. Капитан Олег Будимирович при ближайшем рассмотрении оказался отличным мужиком, энергичным и позитивным. Он с интересом расспрашивал нас о нашей работе и о китах и сам постоянно рассказывал какие-то случаи из жизни – не в навевающей тоску манере профессиональных любителей травить байки, а очень живо и по-настоящему.

Пару дней спустя пэтээр пришел в Тиличики. Пока судно грузилось, мы пошли побродить по поселку. В целом он мало чем отличался от Оссоры – та же провинциальная советская архитектура, приправленная морским дальневосточным колоритом и щедро посыпанная разнообразным мусором. Поселок расположен на прибрежной террасе и прижат к морю береговым обрывом, на который ведет основательная длинная лестница. Из досужего любопытства мы поднялись по ней вверх и попали в совершенно другой мир. Вместо тесного полуразрушенного поселка мы оказались в бескрайней тундре, в которой тут и там стояли красивые новенькие коттеджи. Выяснилось, что этот микрорайон был построен всего два года назад после землетрясения, основательно разрушившего нижний поселок. Коттеджи выглядели как на рекламной картинке, но местные, как говорили, все равно были недовольны: в старых домах было лучше.

После Тиличиков пэтээр направился в Пахачи. Это последнее поселение на берегу Берингова моря, куда ходят сухогрузы из Петропавловска-Камчатского, – дальше на север берег необитаем до самой Чукотки. Порт, точнее, то, что осталось от порта этого поселка, находится в лагуне, куда даже такое небольшое судно, как пэтээр, может зайти только по приливу. Прождав его полдня, мы наконец высадились на пирс, пришвартовавшись между парой ржавых корпусов давно оставленных судов. Пахачи оказались такими же безнадежно тоскливыми, как Оссора и нижние Тиличики, только еще более заброшенными и наполовину вымершими. По косе между лагуной и морем тянулась бесконечная череда развалин советских рыбзаводов – какие-то полуразрушенные ангары, сараи, ржавые скелеты машин и катеров и, конечно же, непременный атрибут таких мест – рассыпанные повсюду горы мусора.

После Пахачей людей на борту пэтээра заметно прибавилось – капитан взял на борт множество нелегалов, которым нужно было попасть в город. Пассажирских судов на этом направлении не существует, добираться по воздуху (вертолетом, а потом самолетом) – дело дорогое, долгое и муторное, поэтому многие стараются договориться с капитанами грузовых судов. На обратном пути, пока мы не зашли в пролив Литке, судно изрядно качало, и измученные морской болезнью пассажиры столпились на палубе вдоль бортов. Кроме суровых, просмоленных табаком и промаринованных годами беспробудного пьянства небритых трудяг в телогрейках, среди пассажиров было немало женщин, в том числе совсем молодых девушек в розовых курточках и лосинах со стразами, которые смотрелись на этом ржавом судне посреди Берингова моря совершенно сюрреалистично.

Всю дорогу, когда погода была более-менее нормальной, мы старались наблюдать с мостика за морем в надежде увидеть китов, но встретили только нескольких малых полосатиков и белокрылых морских свиней. Уже на обратном пути, в середине пролива Литке, наши усилия наконец увенчались успехом – мы заметили вдалеке знакомые черные треугольнички. За несколько дней до этого Женя выбила у Олега Будимировича обещание разрешить нам поработать с косатками, если они встретятся по дороге. Обещание свое капитан сдержал – едва мы сообщили о косатках, он дал команду остановить судно и спустить нашу лодку. Не веря своему счастью, мы попрыгали в «Зодиак» и понеслись к животным. Погода была отличная, почти штиль, косатки, правда, оказались так себе, но с грехом пополам нам удалось отснять половину группы. Как выяснилось впоследствии, это было очень ценное наблюдение, поскольку эту же группу мы сфотографировали в августе того же года на острове Беринга, зарегистрировав таким образом первую повторную встречу одних и тех же особей между акваториями Карагинского и Беринга.