Люди и косатки

Косатки – образ неоднозначный, и даже с названием этих животных люди до сих пор не могут определиться. В русском языке постоянно соперничают простонародное «касатка» и научное «косатка», нередко порождая в интернете забавные холивары о правильном написании этого слова. В английском тоже существуют два названия – killer whale, т. е. кит-убийца, и orca, происходящее от латинского названия вида Orcinus orca. Англоязычные любители косаток часто предпочитают второе название, считая, что называть этих животных китами-убийцами несправедливо, ведь они убийцы не в большей степени, чем львы, волки и особенно люди. Как-то раз мне даже пришло сообщение от менеджера Общества охраны китов и дельфинов с требованием заменить встречавшееся в нашем фильме название killer whale на orca, поскольку последнее «способствует созданию более позитивного имиджа».

Косатки вызывают у людей самые разные чувства – от фанатичной любви до ненависти или страха, но мало кого оставляют равнодушными. Кто-то представляет их добродушными «братьями по разуму», которые мечтают установить контакт с людьми, тянутся к нам изо всех сил, и только наши человеческие косность и тупость не позволяют начаться трогательной дружбе. Для других косатки – это что-то вроде более умной (и оттого еще более коварной) версии акул из голливудских триллеров, только и ждущей, как бы сожрать зазевавшегося моряка. К сожалению, мало кого интересует, какие же они на самом деле. Удивительно, как много людей считает себя любителями косаток и мечтает посмотреть на них в природе, но не удосуживается узнать о них хоть что-нибудь достоверное. Похоже, они любят не самих косаток, а тот романтический образ, который создали и с которым себя ассоциируют. Многие такие любители искренне полагают, что косатки моногамны и всю жизнь сохраняют верность своей «половинке», и изрядно расстраиваются, узнав, что у косаток вообще нет ничего подобного человеческим брачным связям.

А совсем недавно, вплоть до середины прошлого века, косаток считали жестокими и коварными хищниками. В те времена в приключенческих книжках эти киты неизменно выступали в роли монстров, которые раскусывали пополам лодки и отправляли на дно охваченных ужасом моряков. Если верить этим зловещим историям, все живое, что обитало в море или случайно попадало туда, служило пищей китам-убийцам. Косаток ненавидели и боялись с тех пор, как человек вышел в море и встретился с ними – настоящими хозяевами океана.

Вот как, например, описывает свою первую встречу с косатками советский ученый-китобой Зенкович:

Впервые я встретился с косатками, как говорится, лицом к лицу в августе 1931 года. Вместе с группой своих товарищей, научных работников и студентов, я плавал на научно-исследовательской шхуне «Росинант». Работу мы вели в Татарском проливе, недалеко от Советской Гавани. Некоторые работы производились под моим наблюдением с большого спасательного вельбота. Мы почти закончили свою работу, как вдруг в близком от нас расстоянии появилась группа косаток. Косатки подошли к нам на расстояние шести-семи метров и затем остановились. Но одна из них, крупный самец с высоченным узким спинным плавником, который возвышался над поверхностью воды больше чем на полтора метра, подплыла к самому вельботу и остановилась. Вода была настолько прозрачна, что даже темно-фиолетовые глаза косатки были ясно видны. Она всматривалась в нас, и глаза ее чем-то напомнили мне глаза крупных осьминогов с их зловещим выражением холодной злобы. Положение становилось неприятным, а так как со мной была хорошая полуавтоматическая винтовка, то я решил отогнать ее выстрелами. Но бывшие со мной в вельботе матросы и рыбаки – уроженцы здешних мест просили этого не делать, так как убить косатку с первого выстрела не всегда удается, а раненые косатки почти всегда бросаются на шлюпки и опрокидывают их, чему они были неоднократными свидетелями. Мы были вынуждены прекратить работу. Минуты шли, а косатки от нас не отходили, быть может, ассоциируя белый цвет нашего железного вельбота с белухой, за которой косатки часто охотятся. Заметив наше затруднительное положение, шхуна пошла к нам на выручку. Капитан нашего судна, также местный уроженец, хорошо знал повадки косаток и поэтому спешил к нам, опасаясь за экипаж вельбота. Только приближение шхуны отогнало косаток, но с тех пор я не мог забыть дьявольский, холодно-свирепый взгляд косатки.

После многих лет работы с косатками в дальневосточных морях читать такое довольно забавно. Тысячи раз мы подходили к ним на маленькой надувной лодке, надоедали постоянным жужжанием мотора над ухом, даже стреляли в них из арбалета, чтобы взять пробу кожи, – и ни разу косатки не попытались атаковать нас в отместку, даже когда было за что. Получается, что все в описании Зенковича, кроме самого факта подхода косаток к вельботу, – плод его воображения, разыгравшегося на фоне рассказов о свирепых волках моря.

Впрочем, справедливости ради стоит заметить, что так было не везде и не всегда. Многие коренные народы относились к косаткам с уважением и симпатией. Косатки были важной частью культуры и религии индейцев тихоокеанского побережья Северной Америки. Мифы племени хайда рассказывают, что косатки под водой принимают обличье человека и живут в подводных городах. В эти города уходят и те, кто утонул в море. Индейцы племени квакиутл считали косаток правителями подводного мира, сивучей – рабами, а дельфинов – воинами. Квакиутли и индейцы племени нутка верили, что умершие вожди могут возрождаться в теле косатки. Тлингиты Юго-Восточной Аляски называли косаток стражами моря и благодетелями людей.

В индейских рисунках и резных деревянных скульптурах часто встречается образ гигантской тотемной косатки. Внутри нее изображаются морские создания и человеческие лица. Этот образ восходит к тлингитской легенде о появлении косаток. Искусный резчик по дереву Нацилан женился на дочери вождя. Сыновья вождя завидовали его таланту и популярности и сговорились бросить его в море во время традиционной охоты на сивучей. Оставленный умирать на маленькой скале, Нацилан был спасен сивучем, который унес его под воду и попросил вылечить своего сына, раненного копьем во время охоты. После того как Нацилан вытащил наконечник копья, вождь сивучей наделил резчика великой силой и помог ему вернуться на берег. Оказавшись там, Нацилан, все еще пребывавший в ярости из-за того, что его бросили в море, стал вырезать статуи великого кита из разных пород дерева. Первые две фигуры, опущенные в воду, просто уплыли прочь, но третья, вырезанная из кипариса, ожила. Нацилан послал ее отомстить своим обидчикам. Кит-убийца разбил их каноэ и утопил братьев. Но Нацилана стала мучить совесть за то, что он совершил, и, когда кит вернулся к нему, он велел ему никогда больше не нападать на людей.

Чукотские эскимосы верили, что косатки помогают охотникам добывать моржей, и приносили им небольшие жертвы вроде рассыпаемого в море табака. В эскимосских легендах зимой косатки превращаются в волков, а летом обратно в косаток. Считалось, что даже в облике волка они помогают охотникам убивать северных оленей. Некоторые из этих поверий имели под собой основания – до сих пор чукчи и эскимосы иногда пользуются плодами охоты косаток, подбирая трупы убитых ими серых китов. Но самая удивительная история сотрудничества человека и косаток произошла в среде вполне цивилизованных людей. В небольшом городке Идене в бухте Туфолд на юго-востоке Австралии несколько десятилетий группа косаток помогала китобоям.

Этот город был основан в 1830–1840-х годах для прибрежного китобойного промысла, процветавшего здесь благодаря пролегавшим вдоль берега путям миграции гладких и горбатых китов. Косатки охотились на китов в этих водах еще до регулярного промысла, но неизвестно точно, когда они начали сотрудничать с китобоями. Первые упоминания об этом относятся к 1870-м годам. По воспоминаниям очевидцев, в этот период косатки делились на три группы общей численностью 27 особей. Многих из них китобои различали по форме плавника, царапинам и зарубкам, подобно тому как это делают по фотографиям современные исследователи. У самца по имени Том был особенно высокий плавник с выемкой возле вершины. Плавник Хампи был завален набок и почти касался бока животного, а у Хуки скошен вправо под углом около 45 градусов. По-видимому, их плавники были повреждены во время атак на китов. Помимо этих троих, китобои различали также Стрэнджера, Купера, Джексона, Типи, Кинчера, Джимми, Альберта, Старого Бена и Молодого Бена. Каждая группа имела собственное название по имени одной из приметных косаток – Хуки, Стрэнджера и Купера. Косатки приходили к бухте Туфолд каждый год в китобойный сезон, длившийся с июня по ноябрь. Обычно они появлялись примерно за неделю до прибытия мигрирующих китов.

По рассказам, косатки находили и атаковали китов в море неподалеку от бухты, а затем одна или две из них плыли к берегу и прыжками и громкими хлопками по воде сообщали об этом китобоям. Когда люди на вельботе выходили в море, косатки вели их к месту охоты, нередко на приличное расстояние – до двух миль от бухты, в то время как остальные члены группы продолжали атаку, удерживая кита до подхода китобоев. В благодарность за помощь, убив кита, китобои на некоторое время оставляли труп в море, позволяя косаткам выесть язык.

Это удивительное сотрудничество продолжалось примерно до середины 1920-х годов, когда численность китов снизилась из-за неограниченной добычи и китобойный промысел начал постепенно хиреть. Косатки перестали регулярно приходить в Туфолд, и лишь изредка одного-двух животных видели в море. В 1930 году в бухте был обнаружен мертвый самец косатки, погибший за день или два до этого. Старые китобои опознали его как Тома. Они решили сохранить скелет, и его до сих пор можно увидеть в местном музее.

Несколько передних зубов в черепе «Тома» отсутствуют – по утверждениям китобоев, он потерял их из-за привычки во время охоты хватать и тянуть зубами линь, привязанный к гарпуну, вонзившемуся в спину кита. Однако при детальном осмотре специалистами выяснилось, что отсутствие зубов – результат абсцесса. Кроме того, под вопросом оказался и возраст животного – сосчитав слои на спиле зуба, ученые пришли к выводу, что самцу косатки в момент гибели едва ли было более 35 лет. Получается, что он никак не мог быть тем самым Старым Томом, сотрудничавшим с китобоями в 1870-х годах. Впрочем, как часто бывает с историями, передающимися из уст в уста, правду установить оказалось невозможно, так что скелет продолжает красоваться в музее с табличкой «Старый Том», на радость туристам.

Вообще, тут стоит отметить, что, хотя известен лишь один пример сотрудничества людей и косаток, с дельфинами подобные истории происходят регулярно в разных точках земного шара. В муниципалитете Лагуна в Южной Бразилии группа рыбаков и группа дельфинов-афалин совместно рыбачат на протяжении многих поколений. Как и с чего это началось – никто уже не помнит, потому что это было раньше, чем родился любой из ныне живущих людей или дельфинов. Рыбалка происходит возле илистых берегов в лагунах: рыбаки заходят в воду по колено или чуть выше, чтобы забросить сеть на глубину. Добравшись до одного из определенных мест на берегах лагуны, они привлекают внимание дельфинов, хлопая руками и сетями по поверхности воды. Если поблизости оказывается подходящая добыча (чаще всего это кефаль), то дельфины начинают гнать рыбу на илистую отмель, где ждут рыбаки. Те внимательно следят за их движениями, ожидая определенного сигнала, когда дельфин заныривает, высоко изогнув спину над водой. По этому сигналу рыбаки бросают сети перед собой, ловя загнанный косяк. Рыбаки получают свой улов, а дельфинам достается та рыба, которая успевает в панике метнуться назад либо вырваться из сетей.

Рыбаки легко отличают дельфинов друг от друга и знают, что лишь некоторые из них склонны к сотрудничеству. Их награждают именами бывших президентов Бразилии, футболистов и звезд Голливуда. Рыбаки также знают «плохих» дельфинов, которые не помогают им, и даже не пытаются рыбачить, если те оказываются поблизости. В чем причина разделения популяции на «хороших» и «плохих» и как вообще зародилась эта традиция – непонятно. Неясно также, является ли дельфиний сигнал, на который ориентируются рыбаки, преднамеренным (как полагают они сами), или дельфины совершают это движение по каким-то своим причинам, а люди просто научились на него ориентироваться?

Другой пример сотрудничества рыбаков и дельфинов можно наблюдать в водах реки Ирравади. В отличие от бразильских коллег, местные рыбаки бросают сети не с берега, а с маленьких каноэ. Во время загона они подают ирравадийским речным дельфинам сигналы, шлепая по воде различными предметами, а также с помощью особых горловых звуков, а животные сигналят им разными позами и движениями плавников. Дельфины гонят рыбу в сторону каноэ, и рыбаки должны в определенный момент сбросить сети. Дельфинам достается та рыба, которая успевает увернуться от сетей либо оказывается оглушена или повреждена ими.

Впрочем, такая идиллия все же скорее исключение, чем правило, – гораздо чаще дельфины (включая косаток) оказываются для рыбаков не помощниками, а вредителями. Дельфины нередко воруют рыбу из сетей, и некоторые из них достигают в этом такого мастерства, что могут заходить в трал во время движения и выходить обратно без малейшего ущерба для себя.

Косатки в последние пару десятилетий стали настоящим бичом ярусного промысла. Ярус – это такая длинная (до нескольких километров) веревка, на которую насажено множество поводков с наживленными крючками. На ярус ловят крупную рыбу с больших глубин – палтуса, треску, а в Южном полушарии – клыкача. Когда этот промысел стал набирать популярность, косатки во многих районах независимо друг от друга обнаружили, что теперь необязательно тратить силы и энергию, ныряя за рыбой на глубину, – достаточно приплыть на звук лебедки и встать возле выбираемого яруса, чтобы получить шикарный обед на любой вкус. Кое-где они прицельно снимают с крючков синекорого палтуса, оставляя нетронутой менее вкусную треску (если вы когда-нибудь пробовали свежего палтуса, то легко сможете их понять).

Рыбаки, конечно, пытаются защищать улов, используя любые средства – от взрывпакетов до нарезного оружия. Но это приводит лишь к тому, что косатки подходят к судну под водой, а выныривают продышаться поодаль, вне досягаемости, поэтому тратят больше энергии и едят еще больше рыбы. Случается, что они съедают основную часть улова. Ущерб при этом исчисляется десятками тысяч долларов. Это большая и серьезная проблема для ярусного промысла во многих районах. Например, у нас в Охотском море рыбаки жалуются на косаток с начала 2000-х годов. Правда, точный ущерб оценить сложно – сами рыбаки говорят, что косатки съедают около 60 % улова, а по подсчетам научных наблюдателей, эта доля составляет не более 20 %. Есть мнение, что остальной ущерб рыбаки списывают на косаток, чтобы скрыть свои ошибки или махинации (например, нелегальную продажу улова в море).

Так или иначе, успешного решения этой проблемы до сих пор не найдено. Косаток пытались отпугивать звуком, но оказалось, что это действует лишь первое время, а потом они быстро соображают, что опасности нет, и перестают реагировать. В Южном полушарии пытались вешать на крючки особые сетки, закрывающие пойманную рыбу, но это настолько усложняло процесс замета и выборки, что оказалось нецелесообразным. Единственное, что позволяет снизить ущерб, – это особая стратегия поведения судна: быстрые длительные переходы между заметами. Помогает также кооперация между бригадами, когда выборка происходит одновременно с нескольких близко расположенных ярусоловов: в таком случае косатки концентрируются на одном из них, а остальные успевают выбрать улов нетронутым. Правда, в российских водах эту стратегию применяют немногие, так как наши рыбаки не особенно склонны к кооперации, но среди зарубежных ярусоловов этот метод набирает популярность.

Среди ученых, которые занимаются этой проблемой, принято подчеркивать, что ущерб наносится не только рыбакам, но и косаткам. Действительно, некоторые животные гибнут от пуль рыбаков, а выживших украшают многочисленные шрамы от пулевых ранений. Но они упорно продолжают объедать ярусы – похоже, ценность бесплатного обеда перевешивает риск ранения или даже гибели. Реальный размер ущерба для косаток смогли оценить французские ученые, проанализировав рождаемость и смертность в группах этих животных возле островов Крозе на юге Индийского океана.

Косатки, которые воруют там клыкача с ярусов, в другое время года охотятся на детенышей морских слонов на лежбищах Крозе и даже освоили особый метод их добычи – они с разгона частично выскакивают на берег, чтобы схватить зазевавшегося у уреза воды детеныша. Есть семьи, которые охотятся только на морских слонов, а рыбу не воруют, а есть семьи, которые кормятся и там и там. Сопоставив демографические показатели за много лет, ученые обнаружили, что у «честных» семей, питающихся только морскими слонами, стабильно низкая смертность, но в то же время очень низкая рождаемость. Настолько низкая, что за период исследований с 1970-х годов до нынешнего времени несколько таких семей просто вымерли от старости, а несколько других близки к этому. У «вороватых» семей и смертность, и рождаемость выше. Пик смертности пришелся на 1995–2001 годы, когда в регионе рыбачило много браконьерских ярусоловов, с которых воровавших рыбу косаток отстреливали (официальные ярусоловы этого не делают, так как на каждом есть наблюдатель). Сейчас с проблемой браконьерства более-менее справились, но смертность все же немного выше нормы – видимо, какое-то количество браконьеров осталось.

Ну, со смертностью более-менее понятно. В чем же причина различий в рождаемости? Очевидно, в количестве пищи. После того как в середине ХХ века китобойные флотилии перебили бо́льшую часть китов, косатки переключились на морских слонов. Это привело к резкому сокращению численности последних, так что хищники вскоре оказались на голодном пайке. Видимо, для поддержания жизни взрослых животных еды все же хватало, а вот для беременности и родов – уже нет. Когда в середине 1990-х стал развиваться ярусный промысел, часть семей научились воровать рыбу и получили ценный источник пищи, что позволило им начать размножаться.

Получается, что для косаток в том районе воровство рыбы – это спасение для популяции. Если бы не ярусоловы, то большинство семей, вероятно, вымерли бы в течение ближайших десятков лет. Это отсроченный результат массового китобойного промысла в прошлом веке, так что в каком-то смысле косатки таким образом компенсируют ущерб, нанесенный им человеком.

Так или иначе, большинство контактов косаток с человеком связано с пищевым вопросом. Вообще же в норме, вне пищевого контекста, люди ни дельфинам, ни косаткам не интересны. Романтически настроенные фанаты часто хотят «вступить с ними в контакт» и тщетно свешиваются с борта туристического судна, надеясь, что косатки почувствуют эзотерическую связь и подойдут познакомиться. Но любопытство по отношению к людям обычно проявляют лишь подростки, и то не в смысле «вступить в контакт», а так, из праздного интереса – рассмотреть поближе этих странных и бесполезных существ. Взрослые косатки, как и большинство взрослых диких животных, осторожны и нелюбопытны.

Впрочем, иногда в контакт с человеком вступают одиночные китообразные, по тем или иным причинам оказавшиеся в изоляции от сородичей. Одна из таких историй – о детеныше косатки по имени Лýна из Британской Колумбии. Несмотря на девчачье имя, Луна был самцом – когда новорожденным косаткам дают имена, определить их пол еще невозможно, если только они не выпрыгнут из воды, показав исследователям окраску своего пузика.

Луна родился в водах американского штата Вашингтон в популяции косаток, которых обычно называют южными резидентами (в противоположность северным резидентам, населяющим воды северной части острова Ванкувер). Он был странным ребенком с самого рождения. Начать с того, что сразу после появления на свет его видели с одной самкой (как решили исследователи, с матерью), а через несколько дней – с другой, с которой он оставался довольно долго, а потом вернулся к первой. Но даже после возвращения Луна часто отлучался и проводил время рядом с другими членами группы. Это совершенно нетипично – обычно детеныши косаток после рождения несколько месяцев почти не отходят от матери.

Когда ему было около полутора лет, он исчез из родной семьи и впоследствии был обнаружен в заливе Нутка на западном побережье острова Ванкувер. Это узкий фьорд, глубоко вдающийся в побережье, и косатки туда обычно не заходят. Так что у Луны было мало шансов встретить сородичей, и он стал искать себе компанию среди тех, кто имелся «под рукой», – среди людей. (Между делом он пытался навязать свое общество и другим живым существам, например морским львам, но те не оценили его добрые намерения.) Сначала он сопровождал паромы, потом прибился к лагерю лесорубов, затем к туристам-рыболовам, в общем, пошел по рукам. Интересно, что от людей ему не было нужно ничего, кроме внимания и общения, – рыбу он прекрасно умел ловить сам и совершенно не выглядел истощенным.

Все шло хорошо до тех пор, пока об этом не прознали в Департаменте рыболовства и океанов (ДРО), который занимается мониторингом и регулированием морских ресурсов, включая морских млекопитающих. ДРО собрал совет с участием специалистов по косаткам, и те объяснили чиновникам, что такая ситуация в будущем может стать довольно опасной и уже сейчас надо придумывать, что с этим делать.

Предложений было много, но ДРО колебался и выбрал самое слабое решение – оставить все как есть, попытавшись ограничить контакт косатки с людьми. Для этого выделили специальную лодку, которая ездила за Луной и запрещала людям его трогать. Конечно, это не сработало – ну кто способен помешать восторженным туристам пообниматься с тонной чистого обаяния, которая сама лезет к вам в лодку?

Между тем годы шли, Луна рос, и его игры с маломерными плавсредствами становились все более опасными. Как-то раз он отломал от лодки важную и дорогую деталь. Возмущенный владелец заявил на него в полицию, но там ему ответили, что Луна – американский кит и не подпадает под юрисдикцию канадской полиции.

В итоге ДРО, активно подгоняемый общественностью, наконец решился что-то предпринять. Был принят план возвращения Луны на родину – его собирались отловить, на грузовике отвезти на юг острова и выпустить в те воды, где часто встречалась его бывшая семья, в надежде, что он к ней присоединится (хотя мне лично кажется, что они просто хотели переместить его из канадских вод в американские, переложив проблему на плечи соседей).

Но этому плану внезапно воспротивились местные индейцы. У них была своя теория – они считали Луну реинкарнацией вождя, который умер незадолго до его появления и обещал вернуться в виде косатки. Индейцы в Канаде очень хорошо умеют качать права и играть общественным мнением, так что они быстро настроили окрестных жителей (которые, вообще-то, сами хотели избавиться от Луны) против этого плана. На специалистов из Ванкуверского аквариума, приглашенных для отлова, стали смотреть как на врагов народа. Несколько дней индейцы водили Луну за собой на своих каноэ, чтобы не дать заманить его в сеть. В какой-то момент это все же удалось сделать, но сеть не закрыли вовремя, и Луна снова ушел. После этого попытки отлова прекратили и процедуру под давлением общественности свернули.

На некоторое время Луну оставили в покое, но его это совершенно не устраивало – он жаждал внимания и добивался его всеми возможными способами. Несколько групп ученых и любителей предлагали ДРО детальные планы шефства над ним – выделить группу людей, которые будут заниматься его воспитанием и держать вдали от лодок и каякеров, которым он может навредить.

Но ДРО отверг все эти планы, продолжал выжидать и дождался. Проблема решилась сама собой: Луна заигрался и случайно попал под винт большого парома. Так закончилась эта история – история упущенных возможностей и нереализованных планов уникальных исследований свободной, но ручной косатки в естественной среде.

Примерно в то же время приблизительно в том же районе случилась похожая история, закончившаяся хорошо и потому менее известная широкой общественности. Почти одновременно с Луной объявилась потеряшка того же возраста, но только это была самочка с мужским именем Спрингер из сообщества северных резидентов, заблудившаяся в акватории штата Вашингтон. В ее случае причина была более понятной: мать Спрингер погибла. Так как дело происходило в американских водах, а косатка, в отличие от бодрого Луны, была истощена и ослаблена, госорганы в этом случае действовали гораздо более решительно: детеныша отловили и посадили в загон, в котором соорудили специальный рукав для доставки рыбы, чтобы Спрингер не привыкала к людям. Когда она поправилась и пришла в себя, ее перевезли обратно в Канаду и поместили в сетной вольер в том месте, мимо которого часто проходила ее родная семья. И вот в один прекрасный день родичи Спрингер появились на горизонте. Все инстанции были приведены в полную боевую готовность, и, когда дикие косатки проходили мимо, ворота вольера открыли. Спрингер со всех ног, точнее, плавников, метнулась к своим, отвечая на звуки родного диалекта точно такими же криками. Но счастливого воссоединения не случилось. Косатки настороженно замерли, и Спрингер, почувствовав их напряжение, осталась в отдалении. Несколько дней она ходила за своей семьей, оставаясь изгоем, и лишь со временем они постепенно приняли ее назад. Одна из взрослых самок в конце концов взяла над ней шефство, и для исследователей стало настоящим праздником, когда они увидели, как эта самка по-матерински оттирает приемыша от лодки. Спрингер жива до сих пор и недавно сама стала матерью.

Получается, что даже члена собственной семьи, отсутствовавшего всего несколько месяцев, косатки приняли не сразу. На что же рассчитывали спасители, затеявшие кампанию по выпуску в природу косатки Кейко, отловленного в Исландии в возрасте двух-трех лет и всю свою сознательную жизнь проведшего в океанариуме? Кейко – актер, исполнявший роль Вилли в нашумевшем детском блокбастере «Освободите Вилли». Когда продюсеры искали косатку на эту роль, все крупные океанариумы отказали им, едва узнав, что в сценарии содержание в неволе выставляется в неприглядном свете. Киношники обратились к Эриху Хойту, и тот вспомнил об одиноком самце косатки, много лет маявшемся в крошечном бассейне мексиканского дельфинария.

Это стало поворотным моментом в судьбе Кейко. Фильм вызвал такой отклик, что организовалась целая кампания за его возвращение в природу. Худшего кандидата на выпуск трудно было придумать – разве что косатки, родившиеся в неволе, могли бы конкурировать с ним за это звание. Кейко был отловлен в Исландии в совсем юном возрасте и вырос в тесном бассейне, он не умел ни охотиться, ни общаться, а это ключевые навыки для любой дикой косатки. Но общественности нет дела до рациональных аргументов – средства были собраны, на них Кейко выкупили, оборудовали большой морской загон и наняли экспертов, которые учили его быть дикой косаткой. Прежде всего они научили его ловить живую рыбу, но, как выяснилось, бытие дикой косаткой этим не ограничивается. Когда его привезли на родину, в Исландию, и за маленьким суденышком стали выводить в море к сородичам, выяснилось, что он совершенно не представляет, как общаться с этими монстрами. Его робкая попытка присоединиться к ним была встречена без энтузиазма – что там у них произошло под водой, доподлинно неизвестно, но больше попыток приблизиться к собратьям Кейко не предпринимал. В расстроенных чувствах он уплыл от своих опекунов в открытое море и примерно за месяц прошел от Исландии до Норвегии. Когда его увидели в норвежском фьорде, он не выглядел истощенным – очевидно, ловлю рыбы Кейко вполне освоил и был способен поддержать себя физически, но вот психологически он оставался зависим от человека – этакий Маугли наоборот. В Норвегии он сразу же выплыл к людям и стал активно искать контакта с ними. Некоторое время его опекали там, не зная, что с ним делать, а потом он умер от пневмонии.

Хотя выпуск Кейко был очевидным фиаско, зоозащитники тем не менее считают его успехом и часто приводят в пример – с их точки зрения, тот факт, что Кейко смог сам научиться ловить рыбу, уже говорит о его возвращении в природу. К сожалению, для косаток с их тесными социальными связями выпуск одинокого животного, долго прожившего в дельфинарии, – это почти всегда провал. Несмотря на это, активисты до сих пор требуют выпустить на свободу косатку Лолиту из популяции южных резидентов, одиноко доживающую свои дни в океанариуме Майями, и норвежскую косатку Морган, содержащуюся в Лоро-парке на Тенерифе.

История Морган вообще довольно интересна. В июне 2010 года ее нашли маленьким детенышем на пляже в Голландии истощенной и умирающей и поместили в дельфинарий города Хардервейка. Выглядела она плохо, и на успешный исход никто особо не надеялся, но, на удивление, в бассейне Морган вскоре почувствовала себя лучше и начала набирать вес. Вскоре после того, как она пришла в норму, активисты стали требовать выпустить ее на свободу. Возглавила это движение Ингрид Виссер из Новой Зеландии. Ингрид когда-то довольно активно изучала новозеландских косаток и даже защитила на эту тему диссертацию и опубликовала несколько статей. Но со временем стремление к публичному признанию победило в ней любопытство ученого. Сначала она искала известности, снимаясь в научно-популярных фильмах, публикуя автобиографию и давая женским журналам интервью под скромным прозвищем Принцесса китов, но потом нашла себя в движении против дельфинариев.

Ингрид и ее единомышленники организовали кампанию под названием “Free Morgan”, требуя выпустить в море одинокого маленького детеныша косатки. К тому времени ученые по репертуару звуков Морган установили, что она относится к норвежской популяции. К сожалению, определить ее семью, как это сделали со Спрингер, было невозможно – норвежские косатки пока еще плохо изучены, и отдельные семьи с их диалектами почти не описаны. Все, что мои коллеги из Сент-Эндрюсского университета смогли сообщить команде активистов, – это то, что Морган родом откуда-то из Норвегии. Но Ингрид и ее товарищей это не смутило – они без тени сомнения начали врать в своих публичных заявлениях, что семья Морган найдена и дело за малым – вернуть ее туда. Тут еще есть такой нюанс, что распределение норвежских косаток довольно изменчиво, так как следует за распределением стад зимующей сельди, и даже если бы действительно удалось установить, к какой семье относится Морган, на ее поиски мог бы уйти не один год. Тем не менее кампания “Free Morgan” набирала обороты, щедро финансируемая добрыми и эмоциональными сторонниками, которые верили всем заявлениям Ингрид и ее команды и не жалели средств, чтобы «вернуть маленькую косатку в семью».

Через некоторое время дельфинарий Хардервейка договорился о передаче Морган в Лоро-парк на Тенерифе, где уже содержалось несколько косаток, родившихся в неволе. Ее приняли там не сразу – косатки отнюдь не добродушные морские панды, какими их представляют себе фанаты, и маленькую Морган поначалу шпыняли и кусали, но со временем она влилась в коллектив. И вот тут-то выяснилось одно интересное обстоятельство – Морган оказалась глухой. Сначала это обнаружили тренеры, а потом подтвердили ученые с помощью метода вызванных потенциалов: на кожу головы животного крепятся присоски-электроды, регистрирующие потенциал, который возникает в слуховом нерве, когда животное слышит звук. Скорее всего, именно глухота послужила причиной того, что Морган отбилась от семьи и, одинокая и умирающая, выбросилась на берег в Голландии. Но, очевидно, глухой она была не с рождения, так как успела выучить репертуар криков своей семьи.

Новость о глухоте Морган прозвучала как гром среди ясного неба для португальского студента по имени Мигел – моего коллеги по лаборатории в Сент-Эндрюсском университете, где я в тот момент работала. Мигел писал магистерскую диссертацию по акустическому репертуару Морган, и предполагалось, что основной упор в исследовании будет сделан на вокальное обучение – освоит ли она какие-то звуки из репертуара местных косаток после того, как попадет в Лоро-парк. К тому моменту Мигел как раз завершил анализ записей ее звуков, сделанных в Хардервейке, и собирался ехать в Лоро-парк за новыми. Когда в лабораторию пришла новость о глухоте Морган, Мигел стал известен в университете как «единственный в мире студент, изучающий вокальное обучение глухой косатки».

Впрочем, диссертацию Мигел все-таки защитил, сместив акценты на описание разнообразия репертуара Морган и комбинаторные типы звуков, которые характерны для норвежских косаток, но редки в других популяциях. А вот активисты кампании “Free Morgan” продолжали стоять на своем – освободить ее, и хоть ты тресни. Глухая косатка в океане – это как слепой человек в лесу, ведь слух для этих животных – основной канал передачи информации, и даже ориентируются они в значительной степени с помощью эхолокации – щелчков, отраженных от различных препятствий. Это понимала даже Ингрид, поэтому факт глухоты Морган активисты сначала замалчивали, а потом стали отрицать, заявляя, что это просто зловредные слухи.

Справедливости ради стоит сказать, что такой подход характерен не только для антидельфинарщиков, он вообще распространен среди активистов. Один весьма уважаемый и заслуженный работник известной природоохранной организации как-то раз кратко и емко сформулировал его суть следующим образом: «Мы не имеем права признавать свои ошибки».

Современная природоохранная деятельность – это не отмывание птиц от нефти, не ловля браконьеров и не спасение китов из сетей. Это прежде всего политика. Для того чтобы эффективно работать в условиях существующей реальности, необходимо уметь пользоваться теми же методами, что и оппоненты. Большинство активистов приходят в эту область из стремления изменить мир к лучшему, но чистый идеалист, полный благих намерений, не знает, как их реализовать. Если он хочет этому научиться, ему нужно понять, как работает этот мир, и приспособиться к его идиотским законам. Чем успешнее человек это делает, тем больше у него возможностей что-то изменить, но меняется и он сам. Мало кому удается чего-то добиться, не растеряв часть своих идеалов, и, как правило, чем большего человек смог достичь, тем меньше идеалов он сохранил. Поэтому у того, кто хочет бороться, например, за охрану природы, по большому счету есть два пути: остаться чистым и честным и ограничить свое влияние посадкой деревьев и подписанием петиций в Фейсбуке либо стать профессиональным природоохранным политиком, который заботится не столько о природе, сколько о стратегической правильности решений с точки зрения источников финансирования.

Правда, это тоже работает далеко не всегда: организации, которые подвергаются нападкам активистов, имеют свои защитные механизмы. Поэтому Морган до сих пор остается в Лоро-парке и даже недавно родила дочь, получившую имя Ула. Для океанариумов Морган очень ценна тем, что не является родственницей остальным косаткам, содержащимся в неволе. За годы, прошедшие с запрета отловов в США, Канаде и Исландии, происходящие оттуда косатки успели многократно перемешаться в океанариумах, и сейчас большинство животных второго и третьего поколений в той или иной степени родственны друг другу. Морган для Лоро-парка – «свежая кровь», которая дает надежду на успешное продолжение программы размножения косаток в неволе, чтобы наплодить еще больше черно-белых Маугли для развлечения публики и выкачивания денег из ее карманов.