В поисках критических местообитаний

Остров Беринга – прекрасное место для работы с китами, но Дальний Восток велик, и другие районы продолжали манить нас своей загадочностью и недостижимостью. В большинстве этих районов работать нашим традиционным способом – с небольшой лодки, базируясь в полевом лагере, – по разным причинам было невозможно. Где-то не находилось подходящего места для лагеря с достаточно закрытой бухтой, где-то киты ходили слишком далеко от берега, куда-то просто невозможно было заброситься из-за удаленности от человеческих поселений. Многие из этих мест мы прошли в рейсах в первой половине 2000-х годов, когда у Бурдина были большие гранты и он мог позволить себе нанять на месяц полноценное судно. Нам очень хотелось поработать там снова, но время больших грантов прошло, и всех денег, которые уходили у нас за лето на обе экспедиции – на Зеленом и на Беринга, едва хватило бы на три дня аренды судна.

Помощь пришла откуда не ждали. В Петропавловске стало постепенно возрождаться сообщество яхтсменов, почти совсем захиревшее в 1990-е, после распада советской системы яхт-клубов. Какие-то энтузиасты все же оставались – еще во времена работы на Старичкове мы несколько раз встречали яхту «Арктур», проходившую на моторе мимо мыса Опасного, но в целом дело это было не слишком популярно, и мы никогда не рассматривали яхту как возможное средство базирования в наших исследованиях.

Но в 2010-х годах ситуация начала меняться. На Камчатке стал потихоньку развиваться туризм, рос спрос на небольшие недорогие плавсредства, способные возить группы туристов на большие расстояния, и яхты идеально подошли для этой задачи. Не такие быстрые, как глиссирующие катера, яхты гораздо более мореходны и экономичны в потреблении топлива, что позволяет им бесстрашно ходить по всему Дальнему Востоку, тогда как даже крупные катера не могут отойти от ближайшей гавани дальше чем на пару сотен километров.

В наш первый пробный яхтенный рейс мы отправились в 2014 году. Денег было, как обычно, немного, поэтому мы наняли самую дешевую яхту на Камчатке – крошечную десятиметровую «Эмму». Она относилась к классу гоночных яхт и не могла похвастаться всеми теми «излишествами», которые делают жизнь на прогулочных яхтах мало-мальски сносной. В ней не было отдельных кают, и все место внутри по объему было как отсек плацкартного вагона, но гораздо ниже по высоте. Вдоль бортов располагались две койки, штурманский столик и раковина с плиткой и выдвижными ящиками для съестных припасов. Еще две койки находились в кормовой части по бокам от двигателя. Теоретически их там было четыре, так как две сетчатые полки тоже по замыслу могли использоваться как спальные места, но в действительности двум людям разместиться на верхней и нижней койках одновременно было почти нереально – слишком тесно, так что по факту яхта получалась четырехместной. В носовой части располагались гальюн и склад всяческого барахла – от парусов и картошки до наших морских костюмов. Через самый центр корпуса прямо сквозь палубу внутрь кокпита проходила мачта, по которой в сырую погоду стекали струйки воды. Впрочем, влага просачивалась и сквозь множество других щелей и отверстий, так что, когда не был включен отопитель, внутри «Эммы» было холодно и мокро (а когда включен, тепло и мокро).

Владелец и капитан «Эммы» Сергей приятно удивил нас своей вменяемостью и адекватностью. Мне почему-то казалось, что капитан-яхтсмен обязательно должен быть пафосным мачо с тяжелой формой синдрома собственной важности, поэтому я ожидала нашей встречи с некоторым внутренним содроганием. Но Сергей оказался совершенно нормальным парнем, без всякой мании величия и со здоровой долей самоиронии. Влюбленный в свое дело и свою яхту, он готов был днями и ночами напролет торчать на ветру на мокрой палубе, твердой рукой направляя «лодку» (как у яхтсменов принято называть их суденышки) туда, где, по нашему предположению, могли находиться киты.

В рейсы на «Эмме» мы ходили втроем – Иван Федутин, Ольга Титова и я, а Сергей брал с собой одного помощника. Получалось, что на четырехместной яхте мы были впятером, и капитан с помощником спали на своей койке по очереди. Не знаю, как им удавалось выдерживать такой режим – несколько часов сна, несколько часов у румпеля и днем, и ночью. Мы по ночам честно спали, а днем по двое торчали на палубе, сканируя горизонт (или, что бывало нередко, непроглядный туман) в поисках китов.

Наш первый маршрут на «Эмме» лежал на Северные Курилы с заходом на Западную Камчатку. Пройдя Второй Курильский пролив, мы направились на север, чтобы обследовать залив Камбальный, – коллеги сообщали нам, что там часто видят горбачей. Бо́льшую часть пути нам встречались только белокрылые морские свиньи, и мы начали уже терять надежду найти тут что-то приличное, как вдруг, безо всякого предупреждения и даже почти без фонтана, всего в паре сотен метров от яхты вынырнул знакомый силуэт. Горбач! Мы привыкли замечать их издалека, так как фонтан активно кормящегося кита обычно заметен за несколько километров, но когда они отдыхают, то дышат слабее и фонтана может быть почти не видно.

Мы быстро перекидали все оборудование в лодку, оделись в «мустанги» и решительно направились к киту. При нашем приближении он сразу же занырнул, показав хвост, как и положено делать всякому воспитанному горбачу в присутствии исследователей. Но, кроме хвоста, нам непременно нужна была еще и биопсия. Мы подождали, пока кит вынырнет, и попытались быстро подъехать к нему, но не тут-то было – он занырнул метров за пятьдесят, не дав нам ни малейшего шанса. Между тем погода, как и положено по законам жанра, начала портиться. Поднимался ветер, волна становилась выше, и попытки быстро подъехать к киту сопровождались такой тряской, что казалось, будто позвоночник сейчас проткнет мозг, а тот, в свою очередь, вытечет через уши. Несколько раз нам все же удавалось подойти близко, но из-за тряски и ветра я безбожно мазала. Ситуация казалась безнадежной, и в этот момент рядом с нами вынырнул еще один, нет, еще целых два горбача! Издалека мы не могли сразу определить, кто именно вынырнул, и теперь метались между одиночным китом и парой, не успевая толком подобраться ни к кому из них. Ветер тем временем крепчал, и на волнах появились барашки. Стало понятно, что еще немного – и нам придется убираться отсюда без единой биопсии. Кроме того, один кит из пары упорно не показывал хвост. К счастью, они хорошо различались по спинам – у одного был остренький плавничок, а у второго совсем тупой, почти как гребень у серого кита (бывает, что спины у двух китов очень похожи, и тогда биопсию с пары брать сложно: можно просто не отследить, с кого конкретно взята проба, если после выстрела кит занырнет, не показав хвост). Мы уже решили сдаться и оставить китов в покое, как вдруг пара вынырнула совсем рядом с лодкой. Форсаж, выстрел – и кит с тупым плавником получил шанс оставить след в истории. Надо отметить, что это был его единственный шанс, поскольку хвост он так и не показал. А вот его приятель, который старательно демонстрировал хвост при каждом заныре, явно считал, что с нас и этого хватит, – он никак не хотел подпускать нас на выстрел, так что взять биопсию мы смогли только с третьей или четвертой попытки.

Промокшие, замерзшие и уставшие, мы вернулись на яхту, повесили «мустанги» сушиться и двинулись дальше на север. Больше мы в тот день ничего интересного не видели, поэтому на следующее утро повернули на юго-запад, взяв курс на остров Атласова. Этот день для разнообразия выдался солнечным и почти безветренным, так что мы загорали на палубе всего лишь в двух свитерах, а не в четырех, как обычно. Когда яхта проходила свал глубин, вдалеке несколько раз вспыхивали фонтаны кашалотов, но мы не стали к ним подходить: кашалоты обычно отдышиваются на поверхности минут десять, а потом ныряют минут на сорок или даже больше, а времени у нас было мало.

Ближе к вечеру, когда солнце начало клониться к горизонту, уже на подходе к острову Атласова мы заметили вдалеке какой-то продолговатый темный предмет на поверхности воды. Он был у нас почти прямо по курсу, и чем ближе мы подходили, тем более странным он казался. Скоро стало понятно, что он движется: на ровной поверхности воды за ним оставалась длинная кильватерная борозда; значит, это было не просто бревно. Но и китом это существо быть не могло: оно не заныривало, а просто скользило по поверхности. В какой-то момент у меня даже возникла мысль, что это плывущий медведь, хотя до ближайшего берега было километров десять. Как раз в этот момент загадочное существо все-таки скрылось под водой, опровергая эту гипотезу. Когда оно снова вынырнуло, выпустив заметный фонтан, и опять заскользило по поверхности, до нас наконец дошло: это же гладкий кит!

Северотихоокеанские гладкие киты – огромная редкость, и встретить представителя этого вида – большая удача. Гладкие киты медлительные и толстые, и китобои прошлых веков очень любили их, поскольку они дают много жира и не тонут после того, как их убили. Любовь китобоев дорого обошлась этим беззащитным существам – их популяции в Северном полушарии были уничтожены почти без остатка. В Северной Атлантике осталась лишь горстка китов у побережья США, а раньше они обитали и в водах Европы, доходя даже до Баренцева моря. В северной части Тихого океана тоже осталось всего лишь несколько сотен животных. Только в Южном полушарии популяция смогла восстановиться после запрета коммерческого промысла, а северотихоокеанские и североатлантические гладкие киты до сих пор крайне малочисленны.

Я видела их до этого лишь дважды – в первый раз в рейсе в 2003 году в центре Охотского моря, а во второй в 2012 году на Командорах, когда мы неожиданно наткнулись на такого кита в большом скоплении кормящихся горбачей и быстро потеряли его среди их фонтанов. Но такое поведение – скольжение по поверхности – я наблюдала впервые, хотя и читала о нем. У гладких китов совершенно особый тип питания: в отличие от полосатиков, которые рывком захватывают воду с добычей в расширившуюся глотку, гладкие просто движутся сквозь воду, раскрыв свой ковшеобразный рот с длинным китовым усом, и ждут, когда на ус нафильтруется достаточно всякой съедобной мелочи. Обычно они делают это под водой, но иногда и на поверхности – именно это мы и наблюдали.

Поняв, что перед нами гладкий кит, мы попросили Сергея лечь в дрейф, быстро перекидали оборудование в лодку и бросились в погоню. К сожалению, кит сразу перестал кормиться у поверхности – то ли испугался шума мотора, то ли просто передумал, так что увидеть это зрелище вблизи нам так и не довелось. При нашем приближении кит начал надолго заныривать, выходя каждый раз в новом направлении. Хвост мы сняли сразу, но нужна была еще голова: гладких китов идентифицируют по рисунку ороговевших наростов – так называемых каллоцитов, покрывающих голову животного. Кроме того, в план-максимум входила биопсия. Кит вел себя так, будто догадался о наших коварных намерениях – выныривал ненадолго и уходил под воду, прежде чем мы успевали приблизиться, так что вместо головы и биопсии мы получали лишь заныривающую вдалеке спину. В книгах о китобойном промысле пишут, что гладкие киты были излюбленной добычей китобоев благодаря своей медлительности, но встречавшиеся мне представители этого вида явно не читали тех книг – улепетывали они от нас намного шустрее, чем это обычно делают горбачи. Вероятно, их медлительных сородичей в свое время выбили китобои на своих гребных шлюпках, а остались только такие вот бодрые психи, к которым и на моторе не подойдешь на выстрел. Если бы не редкий для этих мест штиль, у нас не было бы никаких шансов. Темнело, и фотоаппарат снимал уже на пределе своей светосилы. Несколько раз мы успевали подскочить близко, так что кое-какие фотографии головы сделать все же удалось, а вот с биопсией не везло – то кит нырял, прежде чем мы подъезжали на выстрел, то я промахивалась. Наконец, когда стало уже настолько темно, что даже увидеть кита на расстоянии было сложно, мы решили сдаться и поехали в сторону яхты. Именно в этот момент кит шумно вынырнул прямо у нас на дороге, всего в нескольких десятках метров перед лодкой. Ванюха дал газу, я выстрелила, и удача нам наконец улыбнулась – стрела ударила кита прямо в бок и высекла вожделенный кусочек кожи. Обиженно пыхтя, представитель редкого вида удалился в темноту, а мы радостно вернулись на яхту со второй за всю историю нашего проекта биопсией гладкого кита.

Отработав с гладким китом, мы направились дальше на юг, планируя пройти поперек Четвертого Курильского пролива, разделяющего острова Парамушир и Онекотан, а затем развернуться в сторону Петропавловска, так как близился конец срока аренды яхты. В проливе нас встретил густой туман. К счастью, он был не сплошным – его проносило полосами и периодически разрывало, открывая нам для наблюдений небольшой кусочек синего моря. Именно в такой момент Оля Титова заметила вдалеке самца косатки, деловито двигавшегося в направлении Парамушира. Восторг, паника от боязни упустить, быстрая выгрузка в лодку команды и оборудования, и вот мы уже несемся по волнам за косатками, которых внезапно оказалось множество – несколько десятков, разбитых на разрозненные группы. Как обычно в таких случаях, мы попытались разорваться между фотографированием и записью звуков, косатки то не кричали, то не слишком подпускали, и тут на нас наплыл очередной большой клок тумана, полностью закрыв всю видимость дальше 50 метров. Оставалось только стоять на месте, бросив в воду гидрофон, и беспомощно слушать редкие покрикивания под водой и мощные близкие выдохи на воздухе.

Естественно, это повергло всех в мрачное расположение духа, и, чтобы развеселить нас, Ванюха пошутил: «Сейчас туман разойдется, и появится белая косатка». Тут стоит упомянуть, что прямо перед рейсом мне позвонила мама и стала выяснять, почему это мы не сидим, как обычно, на Командорах, а зачем-то отправляемся на Курилы. Мама не слишком разбирается в нашей теме, так что объяснить ей что-то, особенно по телефону, было довольно сложно. Видя мои мучения, Ванюха подсказал: «Скажи ей, что мы идем искать белую косатку».

– Мы идем искать белую косатку, – обреченно сказала я в трубку, не особенно надеясь на успех.

– А, белую! Ну, тогда понятно, – тут же успокоилась мама, как будто это было самое естественное занятие на Земле – искать белых косаток.

Об этом-то мы и вспомнили тогда в тумане, слушая удаляющиеся выдохи. Прошла пара минут, мы уже собирались свернуть гидрофон и двинуться следом, и вдруг косатки начали выныривать прямо рядом с лодкой. Я хватаю арбалет, Оля поднимает фотоаппарат, Ванюха начинает, по своему обыкновению, что-то мне командовать, и тут… из тумана появляется белая косатка.

Нет, серьезно, все так и было. Небольшой подросток двигался почти прямо на нас и прошел метрах в пяти от лодки. Черт его знает, почему я не выстрелила – то ли ждала лучшего ракурса для верного выстрела, то ли рука не поднялась на это чудо. Зато Оля умудрилась и сфотографировать его, и снять на видео, не знаю уж, как ей это удалось. Все это заняло меньше минуты – альбинос проскользил мимо и растворился в тумане, оставив ощущение очередной шутки судьбы, в которую мы, конечно же, не верим.

А потом мы поехали за косатками, туман разошелся, и мы сделали множество фотографий и взяли пять биопсий. Светило солнце, волны почти не было, косатки разбились на группы и хорошо подпускали, вежливо подставляя свои лоснящиеся бока, – в общем, мы попали в рай для косатковедов. В какой-то момент мы подошли к группе, в которой одно животное все время выныривало чуть позади остальных. Приблизившись, мы обнаружили, что это калека: у косатки был так искривлен позвоночник, что она, похоже, не могла быстро плавать. При этом она не выглядела истощенной или больной – видимо, родичи как-то заботились о ней, делясь рыбой. Косатки вообще нередко делят добычу, особенно если она достаточно крупная. В Авачинском заливе самки часто делятся лососем со своими отпрысками, причем не только с детенышами и подростками, но и со взрослыми сыновьями, существенно превосходящими по размеру кормилицу-мать. Возможно, курильскую калеку тоже подкармливала ее мама.

Ближе к вечеру снова опустился туман, но все доступные косатки были к тому времени сфотографированы, наконечники для стрел – на исходе, так что мы с чистой совестью решили возвращаться на яхту. Правда, это оказалось не так просто – видимость упала метров до пятидесяти, и, даже получив по рации координаты яхты и приехав в эту точку, мы нашли судно не сразу, так как его успело немного снести. Мы остановились, заглушили мотор и стали прислушиваться в надежде услышать голоса наших яхтсменов – и вдруг влажный воздух пронзил протяжный трубный звук, похожий на охотничий рог. Оказывается, у Сергея на яхте был подаренный кем-то старинный туманный рожок, и вот наконец выпал шанс использовать его по назначению.

Следующим утром мы все-таки двинулись через пролив к Онекотану. Солнце закрыли низкие свинцовые облака, но зато не было тумана, а ветер хоть и поднялся, но не слишком сильный, – наблюдать было можно. Тем не менее за первую половину дня никаких китообразных мы так и не увидели. Лишь ближе к середине пролива вдалеке наконец мелькнул заныривающий хвост. Мнения разошлись – кому-то показалось, что это горбач, а кому-то – что кашалот. В первом случае следовало немедленно ехать в ту сторону, во втором – взять точку GPS и двигаться дальше своей дорогой. К счастью, кит вскоре разрешил наши сомнения, вынырнув снова. Он выпустил высокий вертикальный фонтан, всем своим видом показывая, что он уж точно не кашалот. Значит, горбач? Мы прижали к глазам окуляры биноклей. Кит выдохнул еще раз, изогнул спину, вот сейчас покажется плавник… но где же он? Спина гладкой дугой ушла под воду, а следом поднялся хвост – совсем не горбачиный, а изящный треугольный хвост гладкого кита.

Это было невероятно. Два гладких кита за несколько дней? Или это тот, с Атласова, успел дочапать сюда, пока мы гонялись за косатками? Мы быстро загрузились в лодку и отправились прояснять ситуацию. Она прояснилась быстро – кит оказался другим, нам действительно сказочно повезло! Но на этом везение кончилось, так как характер у этого гладкого оказался ничуть не лучше, чем у предыдущего, а погода была гораздо хуже – мы подпрыгивали с волны на волну, пытаясь к нему подойти, а он без особых усилий снова и снова оставлял нас в дураках. Наконец мы отчаялись и вернулись на яхту, чтобы успеть завершить рейс до конца оплаченного срока.

В целом работа с яхты показалась нам перспективной – за пару недель мы встретили двух гладких китов, нескольких горбачей и множество косаток, и все это в рамках бюджета, которого едва хватило бы на пару дней аренды нормального судна. Этот опыт пришелся очень кстати – на следующий год я получила грант на поиск и описание критических местообитаний китообразных в дальневосточных морях, для чего нам нужно было покрыть рейсами довольно большую площадь за небольшие средства.

В августе 2015 года мы запланировали пройти вдоль восточного берега Камчатки. В этот рейс Сергей решил взять с собой помощником Сергея Леонидовича Пасенюка, знаменитого командорского яхтсмена и художника. Наш опыт знакомства с Пасенюком начался с крайне неудачной телеги для катера, которую он сварил нам за пять лет до этого. Узнав, что нам предстоит идти с ним на яхте, мы насторожились, но понадеялись, что сварщик он, может быть, и не очень, но уж как яхтсмен-то точно профессионал. В принципе так оно и оказалось, но не совсем в том смысле, в каком мы ожидали.

Бурдин тем летом тоже планировал рейс на восток Камчатки на грант, полученный от Русского географического общества на изучение горбачей, и мы решили скооперироваться. В отличие от нас, Александр Михайлович не собирался экономить на своем комфорте и арендовал ПТР «Лещ» – небольшое по морским меркам грузовое судно, которое тем не менее существенно превосходило размерами нашу яхточку, имело каюты, камбуз и даже кока. Мы собирались дойти на нем с Командор до Карагинского залива, а там уже перебазироваться на «Эмму».

Путь от острова Беринга до Карагинского залива прошел в основном в тумане. В Карагинский мы пришли ночью и продолжали двигаться на север, когда в шесть утра я и наш командорский волонтер Леша сонно выползли на верхний мостик на первую вахту. Приставив к глазам бинокль, я попыталась сфокусироваться на море – и тут прямо в центре поля зрения вызывающе вынырнула косатка, потом еще одна и еще. Пришлось устраивать коллегам срочную побудку и спускать лодку. Косатки оказались добрые и веселые, они без проблем дали себя отснять, совершенно не обращая внимания на лодку, что было нам просто как бальзам на душу после двух месяцев, проведенных в обществе их командорских сородичей. Когда мы отсняли группу и бросили в воду гидрофон, причина такой благожелательности сразу же стала понятна: из наушников раздавались знакомые, родные крики типов К5 и К7, так что стало ясно – это кто-то из авачинских косаток. Завсегдатаи Авачинского залива давно привыкли к шуму судов и преследованию назойливых моторок и относятся к этому философски, не то что избалованные тишиной заповедной акватории командорцы.

Вернувшись на борт, я сразу полезла искать снятых косаток в авачинском каталоге. Это оказалась группа Чайки из племени КВ (или, как его иногда называют по-русски, Каби). К этому же племени относятся Кармен и Гусли, которые встречаются в Авачинском заливе почти ежегодно, и еще две чуть менее регулярно появляющиеся семьи – Хуки Младшего и собственно Каби.

Время поджимало, так что мы поспешно отправились дальше. Бурдин решил сначала обойти Карагинский с моря, а затем с севера зайти в пролив Литке. Ближе к вечеру мы увидели в море пару высоких фонтанов и приготовились уже было спускать лодку, но, приглядевшись, поняли, что перед нами не горбачи, а финвалы. Раньше эти киты попадались нам редко. Вторые по размеру после синего кита, финвалы пользовались большой популярностью у китобоев и были почти так же старательно истреблены во времена коммерческого промысла, но в последнее время начали постепенно восстанавливаться, хотя и не так быстро, как горбачи. Командорские воды они почему-то не любят – за все время работы мы наблюдали их там всего пару раз, – но в водах Восточной Камчатки стали встречаться все чаще. Пока мы крутились возле этой пары, фотографируя их с борта судна, на горизонте показались еще фонтаны. Мы попросили рулевого пройти в ту сторону. «Лещ» бодро направился в море, фонтаны были все ближе и ближе, вот уже скоро в бинокль станут видны спины, и мы узнаем, горбачи это или опять финвалы… но тут судно вдруг замедлило ход и начало разворачиваться. Я схватилась за рацию.

– Что случилось, почему мы разворачиваемся? Киты уже по правому борту!

– Граница, – лаконично ответил мне голос из рубки.

Все стало ясно – мы подошли к границе 12-мильной зоны, т. е. российских территориальных вод. Для того чтобы ее пересечь, судно должно уведомить пограничников, а это довольно морочный процесс, и капитан не хотел этим заниматься ради пары китов. Вообще, процедура пересечения морской границы попортила нам в рейсах немало крови – не раз случалось так, что приходилось из-за нее корректировать маршрут или изменять конфигурацию трансект.

Два дня спустя мы вошли в пролив Литке с севера и вскоре увидели цель нашего путешествия. Деловито пыхтя, два горбача кормились недалеко от острова Верхотурова. Отработав с этой парой, мы двинулись на юг и нашли крупное скопление в середине пролива, напротив южной оконечности Карагинского. Фонтаны были повсюду, и нас ограничивали только погода, длина светового дня и емкость батарей в фотоаппаратах, так что мы переходили от одной пары или тройки китов к другой, пока не садились батарейки или не поднимался ветер.

Между тем срок аренды «Леща» подходил к концу, и близилась назначенная дата нашей встречи с «Эммой». Пятнадцатого августа сквозь шум помех мы услышали по рации далекий голос Сергея, а вскоре и знакомый силуэт яхты показался на горизонте. Мы с Ванюхой и Олей перегрузили на «Эмму» свои пожитки и оборудование, закрепили «Зодиак» на буксире за яхтой и отправились в самостоятельное плавание, а Бурдин и наши волонтеры на «Леще» ушли на юг, в сторону города.

Вечером того дня мы еще немного поработали с горбачами, с них же начали и утро следующего. Отработали нескольких китов, взяли биопсию, и тут Сергей по рации осведомился, не интересуют ли нас косатки, а то они тут резвятся вокруг яхты. Наконец-то косатки – и никаких ограничений, мы сами себе хозяева, можем работать с ними столько, сколько нам нужно! Погода была отличная, солнечно и почти безветренно, и мы наслаждались этой встречей как могли: работали не торопясь, заезжали вперед косаток и ждали, бросив в воду гидрофон, когда они с криками пройдут мимо нас и их можно будет спокойно сфотографировать, не пугая звуком мотора. Впрочем, косатки оказались не из пугливых, они вели себя совершенно расслабленно, отдыхали и играли, разбившись на несколько небольших групп, а потом неторопливо двинулись на север. После полудня несколько животных начали активно кормиться, но к тому времени, как обычно, поднялся ветер, и нам пришлось их оставить и возвращаться на яхту. Впоследствии, сравнив фотографии с каталогами, мы выяснили, что раньше видели часть из этих животных на Командорах.

По возвращении на «Эмму» обнаружилось, что оба Сергея даром времени не теряли: весь рангоут и такелаж были увешаны сушащимися на солнце элементами одежды и внутреннего убранства каюты, а яхтсмены загорали, растянувшись на палубе.

– Я думал, Карагинский – это север, там холодно, – поделился с нами Сергей-капитан, – а тут, оказывается, курорт!

Впрочем, «курорт» длился недолго: ночью все затянуло облаками, и на следующее утро нас ждала обычная хмурая камчатская погода. С начала утренней вахты до 10 часов нам не встретилось ни одного кита – похоже, мы миновали зону основных горбачиных скоплений. Расслабившись, мы отвлеклись на разговор, и вдруг сидевший за румпелем Пасенюк замахал рукой: «Смотрите, косатки!»

Это и вправду были косатки. Большая группа, штук пятнадцать. Они вели себя странно: ныряли в разные стороны, но не беспорядочно, а с какой-то мрачной целеустремленностью. Вообще, когда косатки ведут себя странно, чаще всего это оказываются транзитники. Так было и на этот раз. Мы поняли это не сразу – транзитники редко собираются большими группами, поэтому поначалу мы даже не задумывались об этом, просто почувствовали какой-то легкий когнитивный диссонанс и лишь потом, подойдя к ним ближе, рассмотрели их получше и поняли, что это представители плотоядного экотипа.

При нашем приближении транзитники часто подходят сами, как бы проверяя лодку, – в этот момент с них можно легко взять биопсию, а вот если его упустить, то потом они могут вовсе не дать приблизиться на расстояние выстрела. Так и сейчас, как только мы подошли к ним, косатки начали резко выныривать прямо возле бортов. Я выстрелила, но стрела, вместо того чтобы лететь прямо, пролетела по дуге пару метров и бесславно шлепнулась в воду. Оказалось, что металлический держатель, прижимавший стрелу к ложу, проржавел и отвалился, так что стрела соскальзывала немного вперед и удар тетивы по ней получался гораздо слабее.

Пока мы разбирались с арбалетом, косатки отошли, все так же ныряя туда-сюда, но в целом смещаясь на север. Мы поехали за ними, пытаясь понять, чем же они занимаются. К тому времени у нас уже возникли подозрения на этот счет – слишком уж назойливо вились над ними моевки, так, как они делают там, где есть чем поживиться. И правда – присмотревшись, мы заметили, что птицы то и дело выхватывают что-то из воды. Мы бросились в погоню – и совсем чуть-чуть не успели: прямо под лодкой плавало и колыхалось в воде нечто белое размером с обеденную тарелку, но наш сачок был слишком короток, чтобы его достать. Больше всего это было похоже на кусок жира или соединительной ткани какого-то кита. Плотоядные косатки, отъев у убитого кита самое вкусное – мягкий жирный язык, часто бросают труп, поскольку не в силах больше в себя запихнуть. За это их часто обвиняют в бессмысленной жестокости, но на самом деле косатки часто возвращаются к добыче, если она не ушла на глубину, а лежит на мелководье. Похоже было, что мы наблюдаем как раз такое событие – белая субстанция под водой выглядела так, будто она долго пролежала в воде.

Мы ехали за косатками, пытаясь подобраться поближе ради биопсии или чтобы успеть поймать сачком кусочек их жертвы, прежде чем его сожрут моевки или он опустится на недостижимую для нас глубину. Но косатки уже отнесли нас к категории «неинтересное и, возможно, опасное», так что ближе пары десятков метров к себе не подпускали, а это как раз то расстояние, с которого их можно прекрасно сфотографировать, но почти невозможно взять биопсию, особенно когда у арбалета сломана прижимная планка. Я мазала снова и снова, моевки демонстративно утаскивали пробы добычи у нас из-под носа, и все было ужасно – такая большая хорошая группа транзитников, а мы ничего не можем с ней сделать. В момент, когда фрустрация достигла апогея, Оля заметила шмат белой субстанции в нескольких метрах от лодки. Одновременно его заметила и пролетавшая мимо моевка, спикировала и выхватила прямо у нас из-под носа, но тут мы уже не выдержали, дико заорали и замахали руками и сачком – потрясенная птица выронила кусок и ретировалась, а мы тут же подхватили его и подняли на борт. Это действительно оказалось что-то типа размокшей в морской воде жировой ткани. Полюбовавшись на добычу и потыкав ее пальцами, мы убрали шмат в «зиплок» и стали осматриваться по сторонам, чтобы понять, куда ушли косатки.

Косаток не было. Мы встали в лодке и стали внимательно всматриваться в горизонт. Косаток не было. Ну не могли же они за десять минут, пока мы боролись с моевкой и разглядывали добычу, провалиться сквозь землю, точнее, воду? Мы осмотрели море в бинокль – пусто. Проехали в ту сторону, куда в целом смещались косатки, потом чуть правее и чуть левее – пусто. Так мы и не нашли их снова, и пришлось возвращаться на «Эмму» без единой биопсии.

Едва мы ступили на борт, два Сергея решительно направили яхту на юг. Выяснилось, что Пасенюку надо обязательно прибыть на Командоры к условленному сроку, так как у него запланирована там встреча с какой-то группой туристов. Мы заранее согласились на обратном пути зайти в Никольское – нам это тоже было удобно, так как мы планировали оставить там большой «Зодиак» и остаток пути до города работать с маленькой лодки с надувным дном, которую можно было собрать и разобрать прямо на палубе яхты, однако мы не ожидали, что Пасенюк будет ставить условия по срокам. Из-за этого пришлось проскочить ходом нескольких финвалов, попавшихся нам по дороге в Озерном, едва притормозив, чтобы сфотографировать их издалека.

К вечеру следующего дня мы совсем уже было собрались поворачивать на восток, к Командорам, как вдруг вдалеке заметили знакомые невысокие пушистые фонтаны. Это было неожиданно – встретить северных плавунов здесь, где они, как мы считали, довольно редки. Мы быстро попрыгали в лодку и понеслись в погоню. Камчатские плавуны – это было в высшей степени увлекательно, мы ведь не знали о них совсем ничего, даже того, общая это группировка с командорской или две разные. Но они вели себя как типичные плавуны – выныривали ненадолго и потом надолго заныривали, причем не стояли на месте, а смещались на север, как раз туда, откуда мы пришли и куда нам было совершенно не нужно. Несколько раз мы успевали подъехать к ним в самом конце периода отдышивания и снимали далекие нерезкие спины, совершенно непригодные для идентификации. В конце концов мы более-менее поняли, в каком направлении и с какой скоростью они движутся, и смогли оказаться достаточно близко в момент выныра, чтобы успеть подъехать и сделать сносные фотографии. О биопсии, конечно, не могло быть и речи. Уже темнело, и нам пришлось возвращаться на яхту. На этот раз яхтсмены решили не вставать на якорь у берега, а переночевать, дрейфуя в открытом море, чтобы наутро решить, что делать дальше – двигаться сразу на Командоры или поработать еще немного здесь.

Ночью начало задувать. Мы не получали прогноз погоды с тех пор, как расстались с «Лещом», – хотя у нас и был спутниковый телефон, но все друзья и знакомые, кому можно было позвонить, сами были в полях без связи, а яхтсмены относились к погоде с философским фатализмом и не особенно стремились узнать прогноз. Когда ночью поднялся ветер, стоявший на вахте Пасенюк принял решение за всех и направил яхту в сторону Командор. Если бы мы знали, что нас ждет, мы бы, конечно, предпочли переждать этот шторм где-нибудь под берегом на якоре, но, когда настало утро, шкивало уже так, что у нас не было сил не то что протестовать – даже выбраться из койки. Яхта, скрипя, взбиралась на очередной водяной холм, а затем рушилась с него в ложбину, и все содержимое, включая нас, нервно подпрыгивало на месте. Хуже всего было то, что за нами по-прежнему тянулся на буксире «Зодиак», – во-первых, он сильно замедлял движение, а во-вторых, мы всерьез опасались, что он оторвется. Если бы у нас было время подготовиться, мы могли хотя бы перевесить с него мотор на яхту – тогда лодка была бы полегче, а в случае худшего исхода потеря была бы не такой чувствительной. Но теперь нам оставалось только с ужасом наблюдать, как наш драгоценный «Зодиак», стоивший вместе с мотором как целый бюджет экспедиции, скачет на буксире, словно обезумевший мустанг. Конечно, он был надежно зацеплен буксировочной веревкой за обвязку и закреплен петлями за задние края баллонов, но от такой дерготни даже прочная веревка могла в любой момент перетереться – и мы ничего не смогли бы сделать, даже повернуть и поймать его по такой погоде не было никаких шансов. Сидеть на палубе тоже было опасно, поэтому яхтсмены закрепили румпель веревкой, чтобы более-менее держать нужное направление, и оставили один маленький парус на носу, который и тянул нас вперед. Так как ветер, конечно же, был не попутный, то шли мы галсами, а это значило, что яхта постоянно держала сильный крен то на один, то на другой борт. Меня это не особенно беспокоило, так как моя койка находилась в кормовом закутке, в который было напихано множество всякого скарба, и выпадать было некуда, Олю тоже блокировала закрепленная груда ящиков с продуктами, а вот Ванюхина койка располагалась у прохода, и, когда крен приходился на противоположный борт, с каждым ударом яхты о водяной вал его просто выбрасывало на пол. Через несколько часов такого мучения он переселился ко мне в койку, где мы едва помещались, улегшись валетом, и могли переворачиваться только по команде.

Но хуже всего было ощущение абсолютной беспомощности. Мы не могли делать ничего – любые самые элементарные действия при такой качке становились невероятно сложными, на грани подвига было даже встать посмотреть, не оторвало ли еще лодку, и дойти до гальюна. Мы не могли ни есть, ни спать, просто лежали час за часом, упершись в края койки, чтобы нас не швыряло туда-сюда, и ждали, когда же все это кончится. Сначала мы надеялись, что этим ветром нас хотя бы быстро пригонит на Командоры, – пролив между островом Беринга и Камчаткой не такой широкий, всего около 200 километров, но из-за того, что яхте приходилось постоянно карабкаться на огромные водяные валы, а также из-за тормозившего ее «Зодиака» продвигались мы крайне медленно.

Я плохо помню, сколько времени в итоге это заняло – трое или четверо суток непрерывного кошмара, прежде чем мы встали на якорь с подветренной стороны северо-западной оконечности острова Беринга. Тогда мы смогли наконец вылезти на палубу и оценить потери. Как ни странно, «Зодиак» по-прежнему болтался на веревке по корме, но что-то в нем было не так. Приглядевшись, мы ахнули – у него оторвало передний рым, через который были продеты обе буксирные веревки, а сам рым с ошметками ткани беспомощно болтался на них. Это, конечно, была не такая серьезная потеря, как утрата самой лодки, но все же достаточно неприятная: передний рым – важная часть, которая постоянно используется при разных манипуляциях, а приклеить его так же прочно, как он держался изначально, вручную очень сложно.

– Зато романтика, – радостно утешил нас Пасенюк.

Наши проблемы его ни в малейшей степени не волновали, и он продолжал подгонять Сергея, чтобы как можно быстрее добраться до Никольского и своих туристов. Переведя дух, мы снова забрались в койки и еще полдня прыгали по волнам, пока не встали в относительно закрытом месте на рейде Никольского. Тут мы наконец поймали интернет, посмотрели прогноз погоды, и выяснилось, что мы находимся в самом центре циклона, – назавтра ветер должен был поменяться и еще окрепнуть. Мы немедленно катапультировались с яхты на берег, бессовестно бросив Сергея и прихватив с собой наиболее ценное оборудование и, конечно же, наш многострадальный «Зодиак». Вместо Пасенюка остаток пути с ним в качестве помощника должен был идти начинающий командорский яхтсмен Леша Левый, и его первая вахта, похоже, обещала быть отнюдь не прогулочной – Сергей с Лешей собирались переждать шторм в бухте на якоре неподалеку от Никольского. Мы же, окрыленные возвращением на прекрасную твердую землю, заселились в квартиру своих командорских друзей и периодически злорадно пытались рассмотреть яхту в бинокль из окна.

Два или три дня спустя, когда штормовой ветер улегся, оставив по себе лишь трехметровую зыбь, мы вышли из Никольского в сторону Камчатки. Прогноз погоды по-прежнему был неутешительным: скоро должен был подойти еще один циклон с сильным северным ветром, но мы решили не ждать, а пересечь пролив и встретить его под берегом на севере Камчатского залива, под прикрытием высоких сопок мыса Камчатского. Так оно и вышло, и мы еще три дня торчали на якоре, слушая угрожающий гул ветра в снастях.

Когда ветер начал стихать, мы вышли наконец на маршрут и начали с нетерпением вглядываться в горизонт. Погода была не очень, остатки циклона давали о себе знать, но долгий простой существенно понизил наш порог погодной чувствительности, поэтому, когда на горизонте вспыхнули пушистые фонтанчики плавунов, мы бросились в бой, как школьники, впервые попавшие на морскую экскурсию.

Плавуны, как обычно, нашего энтузиазма не разделяли. В первый раз они занырнули, когда мы были метрах в трехстах от них. В следующий выход, минут десять спустя, мы едва заметили фонтаны на горизонте, рванули к ним – и снова они оставили нас в дураках, не подпустив даже, чтобы сделать фото. Так продолжалось довольно долго, прежде чем мы уловили некую закономерность – плавуны выныривали как-то слишком часто и все время то в одной, то в другой стороне, как будто постоянно перемещаясь между этими точками. До нас дошло, что это две разные группы, которые выходят попеременно, а мы мечемся между ними, не успевая доехать ни до одной. Когда мы сосредоточились на одной группе, дело пошло бодрее. Киты медленно смещались в одном направлении, траектория их движения была довольно предсказуемой, так что мы смогли их довольно хорошо отснять. И вот в очередной перерыв, когда плавуны были под водой, мы вдруг увидели далеко на горизонте прыжок кита. Какого именно, понять было сложно, так что мы решили подъехать и посмотреть. Пока ехали, кит прыгал снова и снова, и становилось все более очевидно, что это тоже плавун. Похоже, мы попали в большое разрозненное скопление из нескольких групп, которые ходили туда-сюда, общались и демонстрировали элементы социального поведения. Что значат эти прыжки – сказать сложно, но чаще всего их можно наблюдать в больших активных группах, включающих и самцов, и самок, так что, возможно, они как-то связаны с общением полов и демонстративным соперничеством самцов.

Яхтсмены, которых мы давно потеряли из виду, впоследствии рассказали нам, что мимо них тоже прошло несколько групп плавунов, причем одна совсем рядом с яхтой. Мы же устремились за той группой, в которой кто-то активно прыгал. Они вели себя не так, как обычно, – не заныривали надолго, а быстро шли вперед, периодически выпрыгивая и долбя друг друга хвостами. Это было нам очень на руку – довольно быстро мы смогли их не только отснять, но и взять биопсию – киты были слишком заняты друг другом, чтобы обращать на нас внимание.

По мере того как мы отходили от мыса, волна становилась все выше, и многочасовая тряска постепенно остудила наш пыл. Пора было возвращаться, сливать на жесткий диск фотографии, разбирать биопсии и двигаться дальше. Мы отметили себе этот район как потенциальное место будущей работы с плавунами, но так пока и не реализовали эту затею.

Двигаясь дальше на юг, мы периодически встречали пары горбачей, но больших скоплений не попадалось. На юге Камчатского залива мы спустили лодку, чтобы поработать с ними напоследок. Киты оказались недружелюбными – они постоянно уходили, надолго заныривая и проходя под водой большое расстояние, а также каким-то образом договорились с парой финвалов, чтобы те выныривали в самый неподходящий момент и отвлекали внимание на себя. Начал моросить дождь, и все скрылось в легкой дымке; мы пытались найти горбачей по выдохам, но все время натыкались на финвалов. В какой-то момент, когда мы двигались на полном ходу, финвал вышел прямо перед лодкой – Ванюха едва успел затормозить, чтобы не врезаться в этот огромный, бесконечно длинный бок, который все тянулся и тянулся из моря, как змей Ёрмунганд, пока наконец не показался невысокий скошенный спинной плавник и не исчез в волнах.

Мы вернулись на «Эмму», повесили «мустанги» сушиться, но не прошло и часа, как вдалеке сквозь дымку показались черные треугольнички, а буквально три минуты спустя рядом с ними вышла группа плавунов. Чертыхаясь и ругая бестолковых китов, которые то не приходят вообще, то приходят сразу всем скопом, мы спустились в лодку и рванули в ту сторону. Выбор между косатками и плавунами был не из легких – это на Командорах мы всегда предпочитаем плавунов, а здесь, на новом месте, могли быть какие-то интересные косатки, и упускать их тоже не хотелось. В итоге мы решили поснимать косаток, пока плавуны под водой, – они занырнули как раз, когда мы подъезжали. На наше счастье, косатки были сговорчивыми и легко дали себя снять. Встреча и впрямь оказалась интересной – это была часть семьи AV2, которую мы уже несколько лет не видели в Авачинском заливе. Куда делась вторая ее половина, мы так и не выяснили – возможно, за эти годы AV2 разделилась надвое, но не исключено, что другие члены семьи просто ходили где-то неподалеку, в нескольких километрах, а мы не заметили их за завесой дождя.

Оставив отснятых косаток, мы заторопились к плавунам. Работать с ними в дождь – сплошное наказание: с другими китами в пылу погони как-то отвлекаешься от стекающих за шиворот струек воды, а вот когда долго стоишь под дождем посреди бескрайнего серого моря, чувствуешь, как одежда постепенно пропитывается водой, и плавуны все не выныривают – моральный дух команды начинает давать сбой. Тем не менее мы отработали несколько выныров, даже смогли что-то снять издалека и совсем уже было собрались сдаться и ехать на яхту сушиться, как вдруг киты вышли прямо за лодкой, буквально в сотне метров от нас. Мы успели подскочить в самом начале продышивания, и они, как по заказу, совсем не испугались нас и прекрасно дали себя отснять, а под конец мы подошли достаточно близко для выстрела, я прицелилась в ближнего кита, и стрела образцово-показательно тюкнула его в бок и отскочила с пробой.

Это был успех, и с чувством выполненного долга мы решительно двинулись на юг. Когда яхта проходила мыс Козлова, в просвете тумана неожиданно вынырнуло сразу несколько горбачей. Покрутившись немного и отсняв всех, кого смогли, мы двинулись дальше, в туман. Чуть погодя он снова сменился обложным дождем, который шел непрерывно два дня, пока мы проходили Кроноцкий залив. Потом к нему добавился еще и ветер, и в Петропавловск мы вернулись уже по начинающемуся шторму.