Часть III
«Тюльпаны»
1
Доктор молча завернул свои инструменты в чёрную бархатную ткань. Медный шприц, стерильно-белый ланцет, зеркало. Шэй хотел открыть рот, но от морфия его лицо превратилось в резиновую маску.
Из присутствовавших в комнате лишь его сестра озвучила вопрос, который, должно быть, крутился у всех в голове:
– Теперь он станет дурачком?
И ещё до того, как доктор успел ответить, мать разрыдалась.
– Кэтрин, прошу тебя, – сказал отец, кладя свою руку – грубую, как наждак, – ей на плечо.
Не дрогнув, Лена сделала шаг вперёд.
– Он останется прежним?
– Скорее всего. – Доктор побарабанил пальцами по чёрному свёртку. – У него сотрясение, но, похоже, ничего серьёзного. Зрачки одинаковых размеров. Должен сказать, это чудо, учитывая высоту дерева. Конечно, завтра мы узнаем больше. Ему нужен покой… и дайте ему воды, но не кормите, иначе он может подавиться собственной рвотой.
Они гуськом вышли из спальни, Лена последней.
Когда Шэй снова открыл глаза, между занавесками были звёзды.
Дверь скрипнула, впустив черноту из коридора, а вместе с ней – его сестру с подносом, от которого пахло теплом и выпечкой.
– Кажется… – Его голова закружилась, но он хотя бы мог говорить, что уже было хорошо. – Кажется, доктор сказал не кормить меня.
– Ну и что? – Она опустила поднос, а затем и сама опустилась на кровать рядом с ним. – Готова поспорить, ты не подавишься. Кто угодно, только не мой брат. И потом, бабуля испекла чёрные трюфельные вафли.
– Пахнет здорово.
– На вкус не хуже. Давай, открывай рот.
Несколько минут двое двенадцатилеток жевали в унисон.
– Я тут подумала, – сказала Лена. – Знаешь, что мы с тобой сделаем, ты и я?
– Что?
– Угадай.
– Попросим бабушку испечь ещё?
– Когда мы вырастем, я хочу открыть красивую мастерскую, – сказала она. Ветер дохнул в окно, прядь за прядью перебирая её волосы. – Будем делать стулья и столы, как на тех картинках из столицы. Может быть, даже шкафы.
– Принцесса-плотник.
Даже в темноте он смог угадать намёк на улыбку.
– Ну давай. Смейся, смейся – поднос с вафлями-то у меня. – Она замолчала, и он увидел отражение в её глазах – луну или звёздный свет, а может, будущее. – Я просто не хочу, чтобы мама расстраивалась, покупая новую мебель. И я хочу, чтобы мастерская принадлежала тебе и мне, братец. Я хочу, чтобы это место было твоим и моим.
* * *
– Это ведь не предательство, правда?
Белый росчерк во дворе оуэнбегского замка – незнакомая Шэю женщина ждала кого-то или чего-то.
Он прислонился к оконной раме.
– Сестрёнка, мне нужно с кем-нибудь поговорить. Я уже знаю, что они мне ответят – Эйдан, Бриэль. Так что я притворюсь, что она… – он указал на женщину пустой бутылкой из-под виски, – …это ты. Скажи мне, можно ли простить то, что я собираюсь сделать.
Перед его мысленным взглядом под золотыми огнями кружились силуэты, мужчины и женщины сходились и расходились в танце.
– Я хочу быть там. При королевском дворе на Красном холме. Всегда хотел. Мы оба чего-то хотели от жизни, правда ведь? Ты понимаешь. Я и не мог представить, что моё изгнание – это проверка, сестрёнка.
Разве за восемь лет, проведённых на Холме, он хоть раз видел, чтобы кто-нибудь прекращал вальсировать? «Забавно, что в танце ты совершаешь каждый шаг по своей воле, – подумал Шэй, – но при этом всё время движешься по пути, который для тебя наметил кто-то другой».
– Проклятье, сестрёнка… я могу стать преемником Дэлин, можешь себе представить? Если я верно разыграю свои карты, если спасу башню. Если исправлю то, что наворотил раньше. Слушай, мы можем… мы ведь можем поступить так…
Женщина повернулась и посмотрела в его сторону. Он выпрямился – «Она меня услышала?» – и легонько потянул за занавеску.
– Давай поступим вот как, – прошептал он. – Теперь, когда я здесь, всё по-другому. Я знаю риски. Я лично прослежу, чтобы все, кто работает с «тюльпанами», были должным образом подготовлены. Не будет ни несчастных случаев, ни искорёженных стен, никакой больше крови. Мы ведь можем так сделать?
«Я пытаюсь заключить сделку с собственной совестью, да?»
Внизу во двор вышел мужчина; он подбежал к женщине и закружил её в своих объятиях.
2
– Я могу достать новые устройства дракири, – сказал Шэй. – Но ты должна пообещать мне, что не позволишь подмастерьям работать без присмотра.
– Обещаю. Я обещаю. – Бриэль сидела на диване, на том же самом месте, где он нашёл её две недели назад с наполовину выпитой бутылкой вина. Только теперь её плечи были расправлены, от отчаяния не осталось и следа. – Что заставило тебя передумать?
Шэй не ответил и посмотрел на Эйдана, стоявшего у окна. Тот произнёс:
– Вы всё ещё не сказали нам, где собираетесь взять эти устройства.
– Это имеет значение?
– Для меня имеет.
«Из-под люка из палисандра», – почти ответил Шэй.
– Они в заброшенной мастерской в Мускусной долине.
– В Мускусной долине? – Затянутые в перчатку пальцы скользнули между занавесок, и Эйдан глянул на что-то снаружи. – Там, кажется, город… как же его? Оуквейл?
– Оуквиль.
– О скольких устройствах идёт речь? – спросила Бриэль.
– Тридцать или тридцать пять, я точно не помню.
Рука в чёрной перчатке отпустила занавески.
– Этого хватит?
– Это лишь малая часть того, что уничтожил герцог, – сказала она, – но если мы сосредоточим их все в одном месте, на вершине башни, то, думаю, сможем создать достаточную вертикальную тягу, которая стабилизирует конструкцию. Но мне, конечно же, нужно провести расчёты.
– Разве это не опасно, класть все яйца так близко друг к другу? – спросил Эйдан.
– Да, но и контролировать легче. Однако нам всё ещё нужно убедить герцога.
– У меня есть пара идей, как это сделать. – Эйдан скосил глаза на Шэя. – Что связывает вас с Оуквилем?
– Я на допросе?
– А если и так?
– В таком случае, – сказал Шэй, – я бы отказался сотрудничать.
– Послушайте, я пытаюсь помочь. У нас элементарно нет времени. И мне бы хотелось понять, не столкнёмся ли мы в Оуквиле с Патриком Номер Два.
– С чего бы там взяться Патрику Номер Два?
– С того, что мне кажется, будто вы чего-то недоговариваете. Эта мастерская принадлежала вам? Вашей семье? Почему она заброшена? Там что-то произошло?
– Что связывает тебя с Оуквилем, Шэй? – эхом отозвалась Бриэль.
– Оуквиль – мой дом.
Вот и всё, что он им сказал.
Позже, в другой комнате, Шэй перекатился по мокрой от пота простыне, и пухлый ангел уставился на него с потолка.
Его плеча коснулась рука.
– Спасибо.
– За что? – сказал он, не отрывая глаз от картины.
– Было приятно.
– В этот раз было по-другому. Ты другая, Лена.
– Какая?
– Мягче… нет, погоди, не то. Счастливее, наверное.
Она приподнялась на локте, не пытаясь прикрыть грудь.
– Я и правда счастлива. Мне хочется выбежать голышом во двор и смеяться, смеяться, смеяться.
– Этого всё же лучше не делать.
– Не буду. – Она провела кончиками пальцев по его щеке.
Он повернулся к ней:
– Я тебя не понимаю. Та книга из поселения – это же просто легенда. Ты ведь не можешь всерьёз верить в Башню-близнеца.
«Разве я могу ей сказать?» Разве он мог сказать ей, что собирается всё вернуть, разбить её счастье вдребезги?
Она помедлила, что-то обдумывая.
– Представь, что ты живёшь у подножия огромного вулкана. В деревне, городке, большом городе – не важно. И это – весь твой мир, другого ты не знаешь. А затем, однажды, тебе говорят, что через пять лет случится извержение. И всё исчезнет – дома, люди, деревья, ручей, в котором ты купался ребёнком.
– Я бы куда-нибудь переехал.
– Не получится, в этом-то и беда. Пепел закроет небо, пока сама земля не остынет.
– Тогда я бы стал есть, пить и заниматься любовью столько, сколько смог бы, прежде чем наступит конец.
– Поверь мне, не стал бы. Я много лет жила с таким знанием, Шэй. Оно ломает тебя. Каждый раз на закате заставляет реветь, как дитя.
– Но я ведь об этом и говорю, – сказал он. – Это не знание, Лена. Это немного текста и пара картинок. Ты даже не знаешь, насколько та копия, которую ты мне показала, соответствует оригиналу.
– Помнишь, что я тебе рассказывала о моей матери?
– Ты говорила, что она была знаменитой пейзажисткой.
– Было время, сразу после кончины моего отца, когда она не могла писать, и поэтому стала браться за любую работу. Одной из них была реставрация. Она реставрировала всё – от картин до старых книг.
– Так это её книга. – Шэй изучал её лицо, чёрные волосы, ниспадавшие на подушку. – Она познакомила тебя с этой легендой, да?
– Башня-близнец существует, Шэй. Мы были на волосок от конца света.
Что-то горькое поднялось в нём и кислотой плеснуло в горло.
– Ты – дитя. Прекрасное, гордое, заблудшее дитя.
Он сразу же пожалел о своих словах, о неуклюжей попытке задеть её. «Ты себя пытаешься задеть, – подумал он, – мерзавец, из-за того, что собираешься сделать».
Он открыл рот, чтобы извиниться, но она лишь улыбнулась ему, и в её глазах промелькнуло нечто материнское.
– Тебе когда-нибудь приходила мысль, – сказала она, – что вселенная может оказаться гораздо сложнее, чем мы готовы признать?
Он вспомнил детство. Последний день весны, когда ему было семь лет. Его учитель биологии вошёл в класс с двумя дагерротипами под мышкой.
«Здесь, дети, запечатлён осьминог. А что вы видите теперь?» – подняв изображение аквариума (а в нём – нечто, у которого конечностей гораздо больше, чем полагалось живому существу), он подменил картинку с ловкостью циркового трюкача.
«Я вижу только камни».
«Приглядитесь хорошенько. Вот этот камень слева – это он. Осьминог имитирует своё окружение. Живая материя способна на чудеса, дети».
«А камни тоже могут имитировать жизнь?»
«Нет, конечно, нет».
Но за окном класса лучи солнца проникали сквозь ветви яблоневого дерева, плетение которых напоминало Шэю вены на тыльной стороне ладони его бабушки, и тогда в его голову прокралась мысль – расплывчатая и неопределённая, как это и бывает в голове у семилетнего ребёнка, – которая повторяла то, что только что сказала Лена: что, возможно, в жизни куда больше граней, чем думали даже учёные люди.
– Это не важно. – Лена села на кровати. – Теперь всё хорошо. Пройдёт ещё немало времени, прежде чем кто-нибудь попытается начать столь масштабное строительство.
«Разве я могу ей сказать? Разве у меня ещё есть право на близость с ней?»
Он вспомнил, как сравнил себя с телегой в колее, у которой нет иного выбора, кроме как двигаться дальше, – во время разговора в зале совета, когда он сказал герцогу избавиться от устройств дракири. Теперь же он возвращался по собственным следам, повторяя па в золотом танце.
– Я хочу уехать из Оуэнбега, – сказала Лена. – Я хочу попутешествовать по миру, теперь, когда он у меня снова есть. Ты мог бы присоединиться ко мне.
– Поехать с тобой?
– Да. Зачем оставаться? Ты сам говорил, что королева обвинит тебя в падении башни. Зачем дожидаться этого? Давай сбежим вместе.
Её глаза загорелись, и бальная зала в его воображении пошатнулась.
– Увидишь, это будет чудесно. Мы отправимся с караваном куда-нибудь к океану, станем жить в домике на пляже, слушать крики чаек по вечерам. Давай сбежим, Шэй. Завтра утром.
Внезапно шаги танца показались ему бессмысленными. Он представил себе, как будет вдыхать запах её кожи, глядеть на звёзды сквозь локоны её волос. Он видел её в лёгком льняном платье, по щиколотку в воде. Сидел с ней, свесив ноги, на краю фургона каравана, а мимо них проплывали полные солнечного света сосны.
Затем он снова взглянул на ангела, на оливковую ветвь, протянутую охотнику. «Картины – ложь. Они застыли во времени, но ничто не стоит на месте, всё движется и стремится к своей далёкой цели».
– Мне нужно уехать на неделю, – сказал он. – Давай поговорим снова, когда я вернусь.
3
Он услышал свою сестру до того, как увидел её, – точнее, услышал ропот толпы, доносившийся с площади Солнца. Шэй ждал Лену ещё утром, но, должно быть, её что-то задержало. Было уже поздно. Вечер втиснулся в щели черепицы и запёкся на ней коркой, такой же золотистой и терракотовой, как ягоды в винограднике у них дома.
Он отвернулся от улицы и нырнул обратно в полумрак мастерской. В этот час помещение напоминало ему брюхо какого-то огромного корабля; тени очерчивали колёса, подвешенные к потолку, и тянувшиеся между ними верёвки.
– Дэнни!
Единственный человек, который всё ещё работал, поднял голову от песочно-желтого шкафчика.
– Она подъезжает. Пора.
Дэнни соображал немного туго. Он был доброжелательным, добросовестным, трудолюбивым, но медленным. Прошло несколько секунд, прежде чем он кивнул, вытер руки о фартук и вышел за Шэем наружу.
Ропот: судя по тому, как разносился звук, в двух улицах от них.
Деревянная телега, выкатившись на площадь и остановившись перед мастерской, приволокла за собой с дюжину зевак, похожих на стайку утят, семенящих за матерью. Лена восседала на груде чего-то большого, тёмного, яйцевидной формы.
Сияя, она помахала Шэю.
– Только посмотри на это, братец!
На мгновение для него она превратилась в девочку, с которой он играл в прятки в винограднике, и он понял, что уже улыбается ей в ответ. Шэй взял её за руку и помог спуститься на землю.
– Ты одна, сестрёнка?
– Да, а что? – Она отряхнула штаны.
– Представление окончено, – сказал он, выбрав глазами самую высокую фигуру в толпе – женщину в льняном чепчике. Затем обратился к Лене: – Я думал мы договорились, что ты приведёшь кого-нибудь из дракири, чтобы нам помочь.
– Ты что, боишься пары цветочков?
– Цветочков?
– «Тюльпанов». – Лена похлопала одну из тёмных штуковин на телеге. – Они ведь похожи на тюльпаны, как думаешь?
– Не уверен. По-моему, больше на яйца.
– Подожди, пока они расцветут.
– Так ты знаешь, как с ними управляться?
– Конечно, – сказала она. – И если я чего-то не знаю, мы разберёмся в этом вместе.
Он помедлил, внимательно посмотрел на неё, на устройства.
– Ладно. Давай тогда их разгружать. Дэнни, ты не мог бы…
– Не нужно. – Лена повернулась и коснулась клапана на поверхности «тюльпана».
Другой рукой она легонько толкнула рычаг. Оба движения казались естественными, лёгкими, как будто она ткала или перебирала струны арфы.
Тёмное яйцо зажужжало и поднялось в воздух, подобно гигантскому шмелю, и всё ещё остававшиеся на площади люди разом ахнули.
– А потом можно сделать… вот так. – Она протянула руку и хлопнула парящую штуку по боку, отправив её по воздуху к Шэю. – Лови его, братец! Дэнни, лови! Ловите!
Лена хохотала, а они бежали – или, в случае Дэнни, ковыляли – за устройством дракири, направившимся в сторону глухого переулка.
4
– Сейчас, – сказал Шэй. – Ещё два холма, и мы её увидим.
«Место, где река встречается с землёй, где склон, как ложкой, зачерпывает солнечный мёд и игрушечные белые лодки скользят по волнам».
Он не знал, кому это говорил – уж точно не хладнокровному молчанию, сидевшему за столиком напротив него.
Эйдан выудил кусок мяса из своей тарелки, не сводя глаз с окна воздушного челнока. Чёрные перчатки он не снимал даже во время еды.
В ресторане находилась ещё одна пассажирка – пожилая леди с крупными жилистыми руками. Несмотря на то что она держала вилку, казалось, она ничего не ест – всякий раз, когда Шэй переводил на неё взгляд, это была всё та же поза, та же опущенная голова, словно она начала движение, но не смогла закончить его.
– Похоже, вас что-то беспокоит, – сказал Эйдан. – Я могу поинтересоваться, что?
Его недавние слова эхом раздались в голове Шэя: «Боюсь, нам придётся избавиться от Патрика».
– Почему вы спрашиваете?
– Потому что нас объединяет общая цель, и я не хочу, чтобы что-то поставило её под угрозу. И потому что я до сих пор ничего не знаю об этой вашей мастерской.
Внизу проплывали залитые солнцем холмы; деревья на таком расстоянии превращались в позолоченный мех.
– Мускусная долина – мой дом, – сказал Шэй.
– Ладно, не рассказывайте. – Эйдан сложил свою салфетку. – Вы, похоже, решительно не желаете, чтобы я вам помогал.
– Что вы хотите услышать? Послушайте, когда я убеждал герцога уничтожить устройства дракири, я верил в то, что говорил. Эти штуки опасны. Одним небесам известно, сколькие пострадали на башне, возможно, даже были погибшие. У вас есть информация?
– Нету. Но не то чтобы меня это сильно волновало.
Пожилая леди вздрогнула, как во сне. Вилка звякнула о тарелку, и она наконец начала есть.
– Какого чёрта я вообще делаю? – сказал Шэй. – Везу в Оуэнбег новые устройства.
– Шанс на корону для вас совсем ничего не значит, да? Тогда подумайте вот о чём: если башню не завершить в ближайшие два года, Дума совершит попытку вторжения.
Шэй фыркнул:
– Бросьте, неужели вы один из тех кретинов, что верят, будто в Думе больше страдающих манией величия на единицу населения, чем в любой другой стране?
– Я ни во что не верю. – Эйдан скривил рот, судя по всему, ища в зубах застрявший кусок мяса. – Я знаю. Дума – моя родина, я провёл там первые тринадцать лет жизни. Я знаю, как они думают и что они думают о других странах, о вас.
– Что ж, заняться нам всё равно нечем, так что почему бы вам не попытаться убедить меня, что они – воплощение мирового зла.
– Я расскажу вам одну историю, Шэй. – Эйдан чуть ссутулился в кресле, и одна из чёрных перчаток сжалась в кулак, смяв салфетку. – Мой отец принял решение покинуть страну, когда кронпринц – на тот момент пятнадцатилетний мальчишка, всего на три года старше меня, – принял командование королевским кавалерийским батальоном.
Люди тогда посходили с ума. Вы знаете, как это бывает: народ охватывает восторг, все говорят, что появился новый лидер. Отцу всё сразу стало понятно. Одним утром в конце лета я проснулся и увидел его в окно, на солнце; он обменивался бумагами с каким-то незнакомым мне человеком.
Они пожали руки и разошлись. Когда отец исчез за краем окна, я понял, что через секунду хлопнет дверь, и этот момент был для меня – я понимаю, звучит избито, – это была потеря невинности. Мои сёстры, Мария и Изабель… – Он помолчал. – Мария и Изабель спали в другой комнате. Я помню игрушку – медведя, сидевшего на столе.
Дверь хлопнула, и отец вошёл, точнее, метнулся в прихожую. Я слышал, как он что-то громко сказал матери – обычно по утрам он вёл себя тихо, боялся потревожить наш сон.
Когда я прокрался по ледяному полу в гостиную, мама собирала вещи, всякую ерунду – снимала картины со стен, фарфоровых кошек с полок. Отец велел ей остановиться, сложить одежду и разбудить нас.
Карета уже ждала снаружи. Наша повариха обмахивала передником лицо, а конюх, Майкл, бежал за нами, размахивая руками. Именно он когда-то усадил меня на коня и научил ездить верхом.
Эйдан отодвинул тарелку.
– За городскими воротами отец расслабился. Даже улыбнулся мне. Изабель попросила достать свою куклу. Тогда и разорвалась бомба.
Он провёл пальцем по узору на столе.
– Что-то ударило меня по голове, и я вылетел через дверь кареты, как мешок. Я сидел на дороге и рыдал, размазывая сопли по лицу. Я оглох. И знаете, что хуже всего? Я даже не помню тел. Я помню, как мимо меня прокатилось колесо, как к нам бежали люди, но не помню тел.
Мать и отец выжили – Изабель и Мария нет. Бомбу подложил Майкл. Они выяснили, что отец хочет уехать, и подкупили нашего конюха, чтобы тот нас взорвал.
– Мне жаль, Эйдан, – сказал Шэй.
– Не стоит. Это произошло двадцать пять лет назад; я исцелился. Что подводит меня к другой мысли… – Он ущипнул край перчатки. – Вы боитесь, что рабочие на башне так и не научатся управляться с устройствами дракири? Так вот, с этими штуками можно бок о бок прожить целую жизнь.
Одним движением он стянул перчатку. Пожилая леди за соседним столом ахнула, и её вилка зазвенела как маленький колокольчик.
Рука Эйдана заканчивалась у запястья; то, что следовало за ним, ветвилось металлом с лиловыми прожилками, искрилось и приблизительно повторяло контуры человеческой руки. Узловатые «пальцы» перекатились в воздухе, словно перебирая аккорд.
Эйдан осторожно вернул перчатку на место и улыбнулся пожилой леди, которая сидела с выпученными глазами.
Шэй выдохнул:
– Боже. Я и не знал.
– Теперь знаете. Бомба покалечила меня, и один странствующий умелец-дракири смастерил мне этот протез, когда мне был двадцать один год.
– Вы сказали, что бомбу подложил Майкл. Что вы с ним сделали?
Эйдан не ответил, но его улыбка стала жёстче, а глаза подёрнулись льдом.
«Изабель, Мария. Лена. – Шэй застыл, поражённый параллелью. – Я мог стать Эйданом. Если бы Лену у меня отнял человек, я скорее всего стал бы им».
А потом они миновали следующий холм, и, конечно же, была рябь на воде, и белые паруса, и седловина долины, на которой кто-то мастихином набросал контуры города.
Почему-то магия этого места поблёкла; всё, о чём он мог думать, – это мальчик, глядевший на мёртвые тела, и эта картина, подобно думской матрёшке, содержала в себе другую, похожую, из его собственного прошлого.
5
Войдя в мастерскую, Шэй едва успел пригнуться, чтобы его не припечатало к стене скользящим по воздуху платяным шкафом.
– Извини, братец!
Он окинул взглядом комнату, но так и не понял, откуда доносился голос Лены.
На противоположной стороне зала Дэнни и ещё один работник поймали шкаф и остановили его. Он повис, лениво вращаясь, окутанный фантастическим лиловым светом, сочившимся из прикреплённого к его задней стенке «тюльпана». Дэнни уставился на все это с открытым ртом. По мастерской плавали и другие предметы мебели: обеденный стол из красного дерева, обитый диван на четыре места, кресло из дуба и кожи – сцена из чьего-то сна.
– Здорово, правда? – На пол опустилось устройство дракири, на котором, скрестив ноги, сидела Лена.
– Это опасно, сестрёнка. Ты могла упасть.
– Сам не хочешь прокатиться? – Она улыбнулась, встала и похлопала по чернильной поверхности. – Ну же.
– Нет, спасибо.
Стоило «тюльпану» коснуться пола, как лиловое свечение внутри начало угасать.
– Посмотри. – Она обвела мастерскую рукой. – Больше не придётся ничего таскать. Больше не будет несчастных случаев, когда что-нибудь на кого-нибудь падает. Мы сможем расчистить вдвое больше места, избавиться от верстаков – люди будут работать над мебелью, пока она висит в воздухе. Да они даже смогут работать на открытом воздухе, если захотят.
– Сестрёнка, почему ты меня не дождалась? Я думал, мы хотели опробовать эти штуковины вместе.
– Я тоже так думала. – Она игриво ткнула его кулаком в плечо. – Но тебя сегодня, кажется, больше интересовала та новая горничная – как её зовут? Мюриель? Ты показал ей виноградники?
Шэй почувствовал, как к его лицу прилила краска.
– Нет. Послушай, я поговорил с одним дракири – ты его знаешь, с тем, который работает в городской ратуше.
– И?
– Он сказал мне, что эти штуковины – «тюльпаны», «яйца», как их ни называй – опасны. Настолько опасны вообще-то, что, когда я попросил его прийти сюда и взглянуть на них, он даже слышать об этом не захотел.
– Братец.
– Он сказал, что они нестабильны и сложны в эксплуатации.
– На них один вентиль и один рычаг. Ты видел, как я с ними работала – тебе показалось, что это трудно?
– Да, сестрёнка, я видел, как ты с ними работала. Но что насчёт остальных?
– Я могу включать и выключать «тюльпаны». Когда они в воздухе, с ними больше ничего не нужно делать, просто толкать туда-сюда. Я сама обо всём позабочусь.
– Возможно, – сказал Шэй. – Но что, если ты заболеешь? Что, если дома что-нибудь случится и тебе придётся уйти в середине дня?
– Будем надеяться, что дома ничего не случится.
– Да, но что, если…
– Тогда разберёмся с проблемами, когда они появятся. О, и кстати… – Она повернулась и провела пальцами по поверхности «тюльпана», теперь совсем потемневшего. – Я заказала ещё тридцать таких устройств из поселения дракири в Оуэнбеге. Их доставят через несколько дней.
– Что? Нет! Эта мастерская не только твоя, но и моя, и я запрещаю. Даже эти шесть… – Он взглянул на работников, пытавшихся остановить вращавшийся стол из красного дерева. – … возможно, мы совершили ошибку.
В её глазах заплясали искорки.
– Давай заключим пари.
– Пари?
– Пари. Как в детстве. Дай мне времени до завтрашнего вечера, и я ставлю на то, что изменю твоё мнение о «тюльпанах».
Шэй сказал:
– Что ты собираешься?..
Она просияла.
– Есть у меня одна идея. – Она без предупреждения шагнула вперёд и стиснула его в объятиях. – Всё будет красиво. Вот увидишь, братец.
6
Карета повезла их от обдуваемого бризом порта по узким, песчаного цвета улочкам Оуквиля.
Мелькающие в произвольном порядке образы: разбавленные солнечным светом тени под крытыми переходами между домами; цирюльник на углу, ловящий зеркалом облака; крупная шавка, гоняющаяся за собачкой поменьше; женщина, уперев руки в боки, разговаривает с мужчиной с лысыми висками.
Непостижимо, как что-то может нести в себе сахарный привкус детства и одновременно разъедающую язык горечь.
– Я не хотел сюда возвращаться, – сказал Шэй.
Эйдан не ответил.
Площадь Солнца. Дорожка памяти зигзагом вилась вокруг полосатых рыночных лавок, мимо дверей цвета зелёного бутылочного стекла. Лето всегда ухитрялось задержаться здесь: жёлтые листья на вишнях казались лишь продолжением дневного света.
Возница полуобернулся к ним:
– Куда теперь?
– К мастерской Эшкр… – «Проклятие». Что-то заставило его проглотить это слово – то ли солнце, которое жгло глаза, то ли всё то, что поднималось в груди. – К мастерской Эшкрофтов.
– Это где?
– Мебельная мастерская в нескольких улицах отсюда.
– А, – мужчина поджал губы. – Вы мастерскую Имоген имеете в виду.
– Я имею в виду вон ту улицу, прямо по курсу. Оттуда я покажу вам дорогу.
«Чего ещё я ожидал через десять лет? Мёртвых окон, всё ещё заколоченных крест-накрест деревянными досками? Конечно же, у мастерской появились новые хозяева». – И Шэй мог только надеяться, что они не обнаружили люк из палисандра.
– Вы упомянули имя владельца, – сказал он.
– Девчонка по имени Имоген. – Возница причмокнул губами. – После того что там случилось, все боялись, что это место проклято или ещё что. Столько народу погибло…
– А что именно там произошло? – спросил Эйдан.
Мужчина пожал плечами:
– Люди погибли. Ну, вы знаете. В общем, никто не хотел покупать помещения, пока не появилась Имоген и не устроила там магазин одежды.
Повозка въехала на небольшую площадь перед зданием, которое всё ещё напоминало Шэю – хотя его юное романтическое «я» давно ушло на покой – яхту: борт из тёмного дерева – первый этаж и белый парус – второй.
Вывеска гласила: «Платья Летающих Тюльпанов». Имоген не просто купила мастерскую, она купила и её историю.
Оставив чёрные перчатки отсчитывать монеты, Шэй спрыгнул с повозки.
– Что вы собрались делать? – крикнул ему Эйдан.
– Поговорить.
Серебристо звякнул дверной звонок.
Главный зал был не таким, каким он его помнил: больше никаких колёс под потолком – и никаких верёвок – никакого запаха смолы и полированного дерева. Ни смеха, ни звона пивных кружек где-то в углу. Люди в белом стояли на равном расстоянии друг от друга, каждый склонившись над своим маленьким столиком. Чисто, аккуратно, как на шахматной доске.
К нему подплыла высокая женщина.
– Я могу вам помочь?
– Добрый вечер. – Шэй огляделся, вспоминая. – Я…
– Вы хотите заказать костюм?
– Нет… Возможно. Я бы хотел посмотреть мастерскую.
– Боюсь, мы не проводим экскурсии. Но если вы хотите заказать костюм, я могу показать вам наши ткани.
– Хорошо, – сказал он. – Спасибо.
«Та дверь, на другой стороне зала. Всё ещё на месте. Надеюсь, они не пытались перестелить полы…»
– У нас есть хлопок с ромбами и лён в полоску. Последний особенно хорошо смотрится с…
Пока вокруг столько людей, их шансы подобраться к люку равнялись нулю.
– Когда вы закрываетесь? – спросил Шэй.
– …лиловым бархатом. Прошу прощения?
– Когда вы закрываете мастерскую?
– В шесть. Ещё есть время, мы можем снять ваши мерки, если…
– Послушайте, у меня с собой немного денег. Знаю, вам это покажется странным, но я заверяю вас, что у меня нет дурного умысла.
– Не понимаю.
– Мне просто нужно, чтобы вы впустили меня, когда закроетесь. Я заплачу, сколько попросите.
– Впустить вас?
Шэй понизил голос:
– Я ничего не украду из мастерской. Я не пытаюсь вас ограбить. Мне нужно лишь десять минут… Я вам заплачу, хорошо? Я обещаю, что у вас не будет неприятностей.
Она медленно кивнула, глядя на него.
– Пожалуйста, подождите секунду.
Парнишка за одним из столов громко выругался и подул на пальцы – на миг Шэй отвлёкся на него, и женщина ускользнула. Когда он снова увидел её, она стояла на другом конце помещения рядом с верзилой, который, судя по виду, мог руками гнуть небольшие деревья.
Шэй увидел, как она что-то сказала и указала на него.
«Проклятье».
Колокольчик снова зазвенел, когда он вывалился на улицу.
– Что-нибудь выяснили? – спросил Эйдан.
– Выяснил, что нам нужно делать отсюда ноги, и побыстрее.
На бегу к глухому переулку он испытал дежавю и не сразу смог понять почему; а затем вспомнил – «Лови его, Дэнни, лови». Внезапный приток воспоминаний отозвался такой болью, что он сложился пополам, уперевшись руками в колени.
Эйдан понял это по-своему:
– Вам нужно больше упражняться, друг мой.
Из тени они наблюдали за тем, как «вышибала» вышел из двери, оглядел улицу и снова исчез в мастерской.
«Лови его, Дэнни».
– Давайте обо всём забудем, – сказал Шэй. – Слышите, Эйдан? Давайте забудем всё и вернёмся в Оуэнбег.
Эйдан медленно повернул голову и недоверчиво усмехнулся:
– Чёрт возьми, да что с вами?
– Мы зря сюда приехали.
– Вы осознаёте… Проклятье, я уже повторяюсь – вы вообще осознаёте, что стоит на кону? Это наше общее будущее. И будущее страны к тому же…
– Нет, это ваши убеждения. – Шэй прислонился спиной к стене и, соскользнув по ней, сел на корточки. – Или убеждения Дэлин. Против убеждений кого-то ещё. Вы убеждены, что Дума начнёт мировую войну. Королева убеждена, что её наследие – это шестисотметровое чудовище. Дракири убеждены, что это же самое чудовище приведёт к концу света. Одно убеждение против другого.
– Только некоторые убеждения обоснованны, а некоторые представляют собой чистейшее суеверие. Что, вы там сказали, думают дракири?
– Они верят… Они верят, что когда башня будет закончена, материализуется вторая. У них для неё даже есть название – Башня-близнец. Предположительно в ней находится портал в ад.
– Вы же понимаете, насколько безумно это звучит?
– Безумно, Эйдан? – Шэй взглянул на него. – Так же безумно, как и «непонятные устройства, которые могут летать»?
– Это другое. Это технология, а то – суеверие.
Теперь уже Шэй усмехнулся.
– Слушайте, – сказал Эйдан, – у вас есть слабости, из-за которых вам будет трудно управлять двором, если всё это… – Он поднял руки ладонями кверху. – Если наши планы сработают. От слабостей нужно избавляться. Сосредоточиться на главной цели.
«Сделать следующий шаг в золотом танце».
– Боюсь, у нас всё равно нет вариантов – до «тюльпанов» нам не добраться, – сказал Шэй.
– Вы хотя бы выяснили, во сколько они закрываются?
– В шесть.
– Тогда нам повезло, потому что некоторые из этих чёртовых местечек работают и после полуночи. – Эйдан развернулся. – Встретимся здесь в десять.
– Вы куда?
– Вы сказали, тридцать устройств. Нам понадобится помощь, чтобы перевезти их.
– Как мы вообще до них доберёмся?
– Ну это очевидно, – сказал Эйдан. – Мы вломимся в мастерскую.
7
– Шэй, проснись. Шэй.
Его трясли бестелесные руки. Он попытался освободиться, но тут его глаза сфокусировались сначала на пальцах, потом на предплечьях, а потом и на лице, обрамлённом рыжими локонами.
Мюриель.
– Мне приснился кошмар, – сказал он.
– Забудь. Выгляни в окно.
– Дай я просто полежу ещё пару минут.
– Проснись, что-то не так. Думаю, в городе что-то случилось.
Он сел на кровати, и тошнотворное чувство кольнуло живот.
– Я всё ещё сплю?
– Да что с тобой? Выгляни в окно.
Он выглянул. Было около семи или восьми вечера – он задремал всего на час, не больше, и пустота внутри после близости ещё не затянулась. Перед ним вниз по склону холма тянулись виноградники. Вдали змейкой вилась дорога, а между ней и рыжей от заката рекой лежал Оуквиль.
На фоне темнеющей кромки неба, из-за крыш, расширяясь, поднимался конус лилового света.
«Дай мне времени до завтрашнего вечера», – сказала она ему вчера.
– Что это за чертовщина? – сказала Мюриель. – И что ты делаешь?
Он не ответил, отчаянно пытаясь просунуть правую ногу в штаны.
Лиловый свет закипел.
Стукнуло сердце.
* * *
– Я всё равно думаю, что нам стоило просто разбить окно, – сказал Эйдан. – Где вы научились вскрывать замки?
– Cестра научила. Она в детстве так баловалась.
Дальнейших вопросов не последовало, ни «Я не знал, что у вас есть сестра», ни «Где она теперь». Через несколько секунд раздался щелчок, и дверь распахнулась в прозрачную темноту «Летающих Тюльпанов».
– Будем ждать ваших людей, Эйдан?
– Нет, идём внутрь. Они прибудут минут через десять.
Столы с грудами ткани, растяжки для одежды. Детский костюм на крючке. Шэю пришлось напомнить себе, почему он не вор, почему его действия были оправданны.
Дверь на другой стороне зала приблизилась, а вместе с ней и рвотное, дышащее эфиром головокружение. Раньше вот тут стоял верстак; Шэй и Дэнни как-то пили пиво вон там. «Ты нормальный парень, Дэнни, хороший. Не переживай. У тебя всё получится».
Голоса на улице, шёпот Эйдана:
– Пригнитесь.
Шэй скорчился позади стола, молясь, чтобы груда тряпок на нём скрыла его макушку. Когда голоса стали громче, он выглянул из-за волнистых складок льна.
Компания молодых людей прошла мимо окон. Одна из них, девушка, подошла ближе к стеклу, то ли чтобы заглянуть внутрь, то ли чтобы посмотреть на собственное отражение. Молодой мужчина засмеялся.
– Идём… – что-то громкое и неразборчивое. – Ну же.
Девушка прислонилась к стеклу ладонями. Темнота стёрла черты её лица, и лунный свет проходил прямо сквозь волосы. Шэй представил, что её губы шевелятся.
В следующий миг среди теней поползли крошечные лиловые гирлянды – Эйдан стянул одну из своих перчаток.
Снова смех:
– …Идём.
– Эйдан, – прошептал Шэй. – Всё хорошо, они уходят.
Девушка отстранилась от окна, но гирлянды продолжали мерцать, пока голоса снаружи не превратились в эхо.
Стукнуло сердце.
* * *
Лиловый свет кипел.
– Лена!
На площади перед мастерской – руки, масса рук, тянувшая его за плечи, за лацканы камзола.
– Отцепитесь от меня! – Шэй наотмашь бил по ладоням и пальцам, пробиваясь сквозь толпу. – Лена! Лена!
Конечно же, она его не слышала. Возможно, её даже не было в мастерской – он всё ещё цеплялся за надежду, что гигантская воронка, бурлившая и поднимавшаяся к небу, не имела к ней никакого отношения.
Может, она пошла на виноградники. Может, она вышла освежиться.
Здание маячило впереди, отбрасывая тень на многоножку толпы.
Он внезапно вырвался на свободный участок площади, споткнувшись и чуть не упав. Не было никакого перехода, рядом не осталось ни одного зеваки – в трёх метрах перед входной дверью начиналась мёртвая зона.
Он обратил внимание на то, как прогнулась крыша, словно смятая гигантской рукой, как окна вогнулись внутрь.
Кто-то крикнул: «Остановите его!» – но никто не двинулся с места.
Секундное колебание – всё, что он мог себе позволить. Где-то наверху, теперь вне поля зрения, кружилась лиловая воронка.
Шэй вошёл в мастерскую.
Колёса и верёвки, спутанные в кошмарную паутину; стена напротив входа в ухмылке раззявила пасть, в которой застрял наконец приземлившийся шкаф.
Всё выглядело так, словно что-то пыталось засосать здание изнутри, и по ряби, застывшей на потолке, он определил, где это что-то находилось.
Эпицентр лежал за дверью на противоположной стороне зала.
Точнее, за покорёженным и искалеченным дверным проёмом.
Стукнуло сердце.
* * *
Эйдан толкнул дверную ручку.
Комната была маленькой, шесть на шесть метров. Несколько полок, швабры, сгрудившиеся в густо лежащей тени. Лунный свет просачивался через единственное окно у потолка, отражаясь от лакированного пола.
– Ладно, мы, похоже, на месте, – сказал Эйдан. – Так где устройства?
Шэй постучал носком сапога по половицам.
– Нам понадобятся молоток и лом.
– Или что-то ещё, чем можно ломать доски. Необязательно делать всё чисто, знаете ли. Вы поройтесь на этих полках, а я посмотрю в соседних комнатах.
Рубленые шаги Эйдана разнеслись по главному залу, и Шэй сглотнул ком в горле, жалея, что не может так же легко справиться с приступом клаустрофобии.
«Прости меня, сестрёнка. Я не хотел возвращаться. Но мне нужно довести танец до конца».
– Думаю, эти подойдут, – сказал Эйдан из дверного проёма, держа в руках масляную лампу и что-то, напоминавшее пару козьих ног.
Они работали в мерцающем свете как два шахтёра, делая паузу всякий раз, когда Шэй попадал себе по пальцу – он больше не чувствовал рук, только расползшийся, занявший всё тело стук собственного сердца.
Одна за другой половицы отошли, освободив палисандровую крышку люка.
Эйдан просунул в щель лом.
– Не поможете? – сказал он. – Тяжёлый, чёрт бы его побрал.
Вместе они подняли крышку. Снизу на них уставился чёрный прямоугольник, из которого пахнуло спёртым воздухом и плесенью. Шэй поставил ногу на первую ступеньку и подумал: «Помоги мне, сестрёнка, помоги мне сохранить лицо, помоги мне не потерять сознание».
Позади него Эйдан повёл из стороны в сторону лампой, но свет Шэю был уже не нужен; он спустился по лестнице и вслепую сделал несколько шагов вперёд.
Его руки нашли рычаг и вентиль.
«Прости меня, Лена».
И тогда ему пришло в голову, что он больше не знает, у которой из Лен просит прощения.
«Тюльпан» зажужжал, поднялся в воздух, окрасив в лиловый цвет подвал и ряды устройств дракири, сложенных друг на друга как винные бочки.
Эйдан присвистнул:
– Будь я проклят.
Стукнуло сердце.
* * *
Искорёженная, искалеченная дверная рама. За ней – маленькая комната три на три метра.
Потолок и верхняя часть стен были сорваны – скульптурный слепок чулана, начатый, но незаконченный. На уровне глаз парило чёрное яйцо, раскачивавшееся и по кругу плевавшееся в небо лиловым светом.
Ниже сажа покрывала штукатурку там, где о неё разбились две масляные лампы.
Ещё ниже лежали стулья с перекрученными ножками – и тела.
Дэнни был мёртв, рот был распахнут по-детски, в наивном изумлении, а правая сторона лица превратилась в один сплошной ожог – похоже, он держал лампу, когда всё случилось.
Грудь Лены ещё поднималась и опадала.
Единственным звуком, который Шэй смог выдавить из себя, было карканье. Он упал на колени и подполз к ней.
– Лена, Лена, Лена.
Он протянул к ней руку, а затем отдёрнул, не зная, что делать с этим сломанным цветком, не зная, может ли он к ней прикоснуться.
Она открыла левый глаз.
– Шэй. Дэнни… Где… Где он?
– Сестрёнка, сестрёнка, лежи, не шевелись.
– Где… Дэнни…
– Дэнни мёртв, Лена. Пожалуйста, пожалуйста. – Он коснулся её волос кончиками пальцев.
– Хотела… научить его… показать тебе, как это просто… что даже он сможет… – Она закашлялась и сплюнула кровью.
«Кто угодно, но только не мой брат», – вспомнил он и понял, что она в любой миг может захлебнуться. Он осторожно приобнял её рукой за плечи и прижал к груди её лицо.
– Ты должен его остановить, – пробормотала она. – Выключить… устройство.
– Всё будет хорошо, – сказал Шэй. – Мы просто посидим здесь немного. Совсем немножко. Всё будет хорошо.
– Ты должен… выключить его.
– Да, должен.
Он прежде не знал, что слёзы могут течь непрерывно, без начала и конца, как будто тело отправляло одну из своих физиологических функций.
– Я тебя люблю, сестрёнка.
– Тоже… тебя… люблю… братец.
Он подтянул сапогом под «тюльпан» остатки ближайшего стула. Держать равновесие на куче деревяшек оказалось непросто, но у него это как-то получилось – наверное, потому что он больше не думал.
Он закричал и упал, когда чёрная поверхность обожгла ему руки. Устройство было раскалено.
– Проклятие. – Он вогнал кулак в пол. – У меня нет на это времени. У меня нет на это времени.
Когда его ладони слова легли на рычаг и вентиль, он стиснул зубы и попытался забыть о том, что кожа плавится. Сквозь пелену боли он поворачивал и тянул, поворачивал и тянул, как это делала Лена.
Устройство в последний раз содрогнулось, выплюнуло остатки мокроты и опустилось на пол.
Он мельком улыбнулся.
– У меня получилось, сестрёнка. У меня получилось.
Ему никто не ответил.
Люди, которые нашли его, – те, кто набрался смелости войти в полуразрушенное здание, когда воронка исчезла, – сказали, что он сидел рядом с её телом, как монах в молитве. Он не проронил ни слова, позволив им поставить себя на ноги, перевязать и вывести наружу.
Он не проронил ни слова ни на второй день, ни на третий. Только слушал.
Стук сердца.
Стук сердца.
Тишину.
8
Кто-то незрелый написал эти деревья и утренний свет, кто-то, только-только открывший для себя белила и воздушную перспективу. Звукам тоже недоставало характера: плоский цокот копыт, сухой стук трёх пар сапог по бокам от телеги, гружённой тёмными яйцами.
«Эйдан нанял настоящих головорезов – и чем мы теперь отличаемся от Патрика?»
Он шагал рядом с Шэем, в своих чёрных перчатках, что-то насвистывая, явно довольный «уловом».
Сосны тесными рядами обрамляли дорогу с обеих сторон. Когда слева показался просвет и тропа за ветхой деревянной калиткой, Шэй сказал:
– Мне нужно отлучиться.
– Прошу прощения? – Эйдан искоса глянул на него.
– Челнок отправляется только через три часа. Я встречусь с вами на причале.
– Как угодно… только постарайтесь не опаздывать.
Шэй перемахнул через забор и направился по тропе, вдоль края скалы, в нарождающийся день. Внизу приобретала очертания Мускусная долина, впитывавшая свет, как губка, – белые дома и особняки, крошечные силуэты, снующие между рядов винограда, готовя их к зиме.
Утреннее солнце всегда касалось поместья Эшкрофтов последним.
Между ним и виноградниками лежало нечто новое – маленькое поле красных цветов.
Он опустился на дорогу. Ему показалось, что если он будет смотреть достаточно долго, то увидит среди тюльпанов девушку; он помашет ей рукой, и она помашет в ответ, приглашая войти, приглашая вернуться домой.
Когда всё ещё далёкий, прозрачный силуэт воздушного челнока выполз из-за облаков, Шэй встал и направился обратно к главной дороге.
9
Оуэнбег встретил его теми же детьми, швырявшими друг в друга пыль, тем же мясником в заляпанном переднике, теми же слепыми решётчатыми ставнями.
Казалось, что он попал в иную жизнь – и, возможно, так и было; всё было чужим: замок, крепостные стены, даже башня. События десятилетней давности казались куда более реальными, чем то, что произошло с ним тут.
В своих покоях он подошёл к застеклённому шкафчику. В отражении не было ни золотых огней, ни фигур, кружащихся с величественном вальсе, лишь его собственное обесцвеченное лицо.
Со двора донеслись голоса: Бриэль говорила с людьми, которых нанял Эйдан.
«Несите устройства в башню, – одними губами прошептал он то, что не смог разобрать. – Подоприте её».
Он же ждал Лену.
Она вошла без стука. Одета в тот же охотничий костюм, который был на ней, когда они впервые поцеловались; бесконечно прекраснее теперь, когда он знал, что вот-вот потеряет её.
Он снова представил, как они едут в фургоне каравана, как она стоит в волнах океана. Попытался провести ещё пару секунд в мире, где им было не дано оказаться, ещё пару секунд, пока она не заговорила.
– Мерзавец, – сказала она. – Что ты наделал?
– Мне жаль. – Шэй протянул к ней руки, а затем уронил их, когда понял, как жалко он, должно быть, выглядит. – Прости меня, Лена.
– Ты меня предал. Ты ничтожный мерзавец… Я расскажу герцогу о нашей интрижке. Я сделаю это прямо сейчас, и я искренне надеюсь, что увижу, как ты болтаешься на первом же дереве, которое они для тебя найдут.
– Мне нужно было это сделать, – сказал он. – Ты мне небезразлична, но это было необходимо. Поверь мне.
– Небезразлична? Ты думаешь, мне не всё равно; думаешь, что ты был небезразличен мне? И что ты мне небезразличен здесь и сейчас? Когда я тебе предлагала сбежать со мной из Оуэнбега – всё это был обман. Неужели ты правда поверил в этот бред? Я использовала тебя, ты мне даже не нравился, всё это время я тебя использовала, ты был запасным планом на случай, если башня каким-то образом выстоит.
– А теперь, – сказала Лена, – я тебя уничтожу.
Чайки стихли. Воображаемый фургон каравана взорвался точно так же, как карета с семьёй Эйдана.
Тёмный язык слизнул океанские волны, оставив за собой ничто.
