Часть II
Противник
1
Молот поднимался и падал аритмичным пульсом, как старческое сердце, пропуская удар всякий раз, когда зубило, по которому он ударял, входило в устройство ещё на дюйм. И всякий раз половинки оболочки расходились всё дальше, розовое свечение, которое сочилось из расширяющейся щели, становилось всё гуще, и человек в защитной маске подавался назад.
– Ты ведь понимаешь, что это опасно, – сказал Шэй. – Эта штуковина может схлопнуться.
Бриэль, не мигая, смотрела перед собой:
– Теперь я вижу, почему ты называешь их «тюльпанами». Потому что они распускаются, да?
«Распускаются, точно, – подумал он. – Для них времена года меняются, а мы застряли здесь, в этой осени».
Ветер поднялся и взъерошил крону старого разросшегося дуба, швырнув пригоршню листьев на ряды устройств дракири у его подножия. «Мы ведь тоже бросаем землю на гробы, только наши не сужаются на концах». «Тюльпаны» стояли вертикально, прицелившись в небо. Мужчина с молотом и зубилом был человеком, две застывшие рядом с ним фигуры – дракири. Шэй уже научился отличать их по чуть вытянутому телосложению, чересчур расслабленной позе. «Вы не найдёте на стройке ни одного из наших», – говорила Лена, но, похоже, следить за тем, как демонтируются устройства, было совсем другое дело.
Странная троица – и множество точно таких же были разбросаны по полю среди яйцеобразных устройств.
– Всё равно что присутствовать на массовых похоронах, – сказал Шэй.
– Стало быть, хочешь произнести речь?
– Как-то не вовремя у тебя появилось чувство юмора, Бриэль. Сколько осталось времени до того, как она рухнет? – «Она, и то, что осталось от моей жизни».
Гигантская башня сейчас казалась миражом, пастельно-серым и водянистым, маячившим за полями.
– Что, ты уже и дни разучился считать? – спросила она. – Я давно тебя не видела… Когда ты в последний раз выходил из своих новых покоев?
Шэй пожал плечами:
– Наверное, неделю назад. Не знаю. – Он взглянул на неё. – Подожди секунду… ты меня осуждаешь, что ли? Как будто ты сама не пьёшь.
– Я пью ровно столько, сколько нужно, чтобы сохранить рассудок.
– Так, может быть, моему рассудку нужна большая доза.
«Тюльпан» издал громкий треск, заставив стайку чёрных птиц разлететься с ветвей дуба, а мужчину с молотом – вздрогнуть и отшатнуться. Зубило осталось вонзённым в щель, как нож в рану.
Один из дракири сказал что-то успокаивающим тоном.
– Ты знаешь, что внутри? – спросила Бриэль.
– Нет. Десять лет назад мы не умели их разбирать.
– Что же вы делали?
– Хоронили их. – Его мысли метнулись к комнате с измазанными сажей стенами, но на этот раз они там не остались: он вспомнил подвал под люком из палисандра, и память отозвалась тупой болью, словно кто-то ковырнул струп на ране. Он помотал головой. – Не понимаю, почему дракири не участвуют в демонтировании.
– В этом вся соль: у нас рука легче. Я слышала, как один из них говорил…
– Что мы рождены, чтобы уничтожать эти устройства.
– …что мы рождены, чтобы их разбирать.
Оболочка распалась на скорлупки.
Внутри «тюльпан» оказался почти пустым. Тонкий стебель тянулся по всей длине устройства, набухая лиловым цветом, рябил, как воздух в жару, и расширялся посередине, образуя…
– Похоже на тело, разве нет? – сказал Шэй или подумал, что сказал.
Контур ноги, намёк на бедро, может быть, безрукий торс. Или же у него просто разыгралось воображение. Дракири, говоривший ранее, достал нечто похожее на пару плоскогубцев, которые он одновременно прикрепил к обоим концам «силуэта». Он держал плоскогубцы, пока пурпур и рябь не угасли, а затем стебель на вытянутых руках побрёл к деревьям, к погребальной груде таких же тонких, длинных вещей.
Мужчина в маске подобрал зубило и направился к следующему «тюльпану».
– И вот так повседневное берёт верх над прекрасным, – сказал Шэй. – Пойдём. Здесь больше не на что смотреть.
Он повернулся, когда услышал негромкое:
– Я выправлю башню.
– Что? Ты же говорила, что фундамент слишком маленький.
– Так и есть. Но вчера я произвела расчёты – может быть, если мы укрепим стены…
– Ты же сама в это не веришь.
– Я попытаюсь укрепить стены.
– Бриэль, послушай меня.
– Что ты от меня хочешь, Шэй? – Она подалась к нему, и её дыхание миниатюрным облаком вырвалось сквозь стиснутые зубы. – Сидеть и смотреть, как она рушится? Даже не попытаться спасти труд всей моей жизни?
Он взял её за руку.
– Подумай о безопасности строителей.
– Поверь мне, они в порядке. Излишняя нагрузка не скажется на здании ещё два месяца.
– Ладно. Ладно. Послушай, Бриэль, я дам тебе – нам – два месяца. Затем мы сдадимся королеве Дэлин.
Он сразу же пожалел о том, что не сформулировал это иначе – гнев Бриэль рассеялся, словно из воздушного шарика выпустили воздух, и, как и от «тюльпана», остался лишь уязвимый стебель.
– Пожалуйста, до тех пор не говори никому об этом, Шэй. Не говори им… о моей ошибке.
Ему хотелось сказать: «Это не твоя вина. Просто время поджимало, и вообще все ошибаются», – но в тот же миг Бриэль усмехнулась:
– Смотри, вот и козёл идёт.
Между рядами устройств двигалась высокая сутулая фигура, похожая на усталого священника, которому опостылели погребальные обряды.
– Ты знаешь, что герцог назначил его главным по демонтированию? Это как расплата за все те пустые разговоры о вредителях.
Патрик, военный советник герцога, подошёл к ним, стряхивая со своего плаща влагу. Он встал лицом к лицу с Бриэль и выпрямился.
– Уничтожать устройства – пустая трата времени. – Он улыбнулся одними губами. – Чистая трата времени и денег. Что бы он там ни говорил, башня пострадала в результате диверсии.
– Эй, я вообще-то здесь, – сказал Шэй.
Патрик перевёл взгляд на него, и его рот открылся и закрылся, словно тело искало наиболее подходящий способ излить презрение.
– Есть особый вид столичных свиней, – сказал он, – которые приходят на наши земли и гадят.
– И как же Шэй умудрился нагадить на твоей земле, Патрик? – спросила Бриэль. – Ты ведь даже не родом из Оуэнбега.
– А тебе следовало бы быть умнее, Бриэль. Ты что, спишь с ним?
– Ну всё, хватит, – сказал Шэй. – Стоит мужчине с женщиной остановиться и поговорить, как вы сразу же начинаете подозревать, что они любовники?
Но Патрик не принял вызов; он лишь пожал плечами, поправил плащ и прошагал мимо них.
Шэй повернулся, провожая его взглядом:
– Выглядит он скорее подавленно. Герцог им недоволен, верно?
Бриэль кивнула:
– Патрик провалил какое-то важное задание.
«Видимо, то, где он должен был избавиться от меня».
– И потом, – сказала она, – он много месяцев обещал поймать думских диверсантов.
– Да нет никаких диверсантов.
Силуэт Патрика выступал на фоне раскислого серого неба, как палец, и Шэй с удивлением осознал, что не может заставить себя ненавидеть его.
Бриэль сказала:
– У меня ещё есть сомнения… и, как видишь, у Патрика тоже.
Разве он мог ненавидеть этого подонка? «Власть Дэлин разъела меня, власть герцога – его. Просто с Патриком это случилось быстрее».
В новых покоях, которые ему, без сомнения, скоро придётся освободить, Шэй открыл винный шкаф и посмотрел на пустые бутылки. Они назывались Вторник, Среда, Четверг, Пятница и Суббота. Вторник он выпил первой за много лет – купил её сам, как и Среду; остальное пришло в полотняных мешках, которые таскал деревенский мальчишка.
Теперь, когда устройства дракири были уничтожены, а разрушение башни стало неизбежным, пришло время послать за чем-нибудь покрепче.
2
И когда мальчишка не объявился, Шэй взял дело в свои руки.
В деревне, похоже, не помнили сожжения чучела и какую роль он в нём сыграл. Чем он был для этих людей, просто тенью? Если так, то ему бы хотелось исчезнуть полностью. Прошлой ночью ему пришло в голову бежать из герцогства, стать отшельником, однако отвращение к собственным мыслям взяло верх. За всю свою жизнь он ни разу не прятался от ответственности; было бы стыдно начинать сейчас.
Он уже был готов открыть дверь таверны, когда услышал:
– Мистер Эшкрофт!
Волна чёрных волос, на этот раз сопровождавшаяся улыбкой.
– Я так понимаю, вы переехали в новые покои? – Лена, пряча руки в муфте, шла к нему по мостовой. – Я не видела вас с… с того, что было в гостевом крыле. Вы избегаете компании?
– Я… – Хвала небесам, ещё пять минут, и она поймала бы его с поличным, то есть с полным холщовым мешком. – Нет, ничего такого. Просто временная хандра, скоро пройдёт.
Она медленно кивнула:
– Это из-за убийцы?
Ему потребовалась секунда, чтобы осмыслить её слова – смертный приговор башне отодвинул неудавшееся покушение настолько далеко, что ему пришлось сосредоточиться, чтобы вспомнить о нём.
– Я так толком и не поблагодарил вас за то, что вы меня спасли, – сказал он.
Лена приняла это за утвердительный ответ.
– Я могу вас понять. Что вы чувствуете. – Она внимательно посмотрела на него. – Вы собираетесь заходить или только что оттуда?
– Только что оттуда.
– Тогда позвольте мне вам кое-что показать.
Снова, как и в поселении, она повела его по переулку, только теперь у здания в конце вместо двери зиял чёрный прямоугольный провал.
Два этажа, кружево фронтонов, эркер, широкое крыльцо – дом явно раньше принадлежал кому-то богатому. Забросили его, видимо, недавно – в некоторых окнах ещё оставались стёкла.
– Что это за место? – спросил он.
– Дом для необычного семейства.
Внутри за жизнь ещё цеплялись хлопья краски – карминовые на стенах, бирюзовые на перилах лестницы, остатки румян на лице старухи. Лена присела на корточки у камина, а Шэй остановился у одного из ещё целых окон. Оно обрамляло скромные деревенские красоты: последние яблоки на дереве, брызги зелени, уцелевшие в пожарах осени, тонкую, позолоченную купальню для птиц.
– Так где же жильцы? – спросил он.
– О, вы встретитесь с ними через минуту. Не хотите чаю? Я припрятала здесь хороший дракирийский чай.
Она встала и направилась в соседнюю комнату – Шэй услышал, как она возится с чем-то, возможно, бросает дрова в печь. Он взглянул на лестницу. «Неужели кто-то живёт на втором этаже?» Но изнутри дом казался таким же заброшенным, как и снаружи.
Когда он прошёл вслед за Леной, низенький коричневый чайник уже шипел на потрескивающем огне. Локоны её волос струились, как дым, и в голой комнате, рядом с распалённой печью, она была похожа на первобытную стихию во плоти, на которую Шэй изо всех сил старался не таращиться.
Из кухни был виден крошечный сад, а в тени у стены ютились пять силуэтов. Шэй прошёл мимо Лены и высунулся из того, что осталось от окна.
Пятёрка садовых гномов с лимонно-зелёными от мха улыбками. Фигурки поменьше примостились между большими, из-за чего компания казалась почти живой, застывшей в движении.
– Это и есть семейство?
– Похоже, правда? Я иногда воображаю, что здесь жила настоящая семья, парочка детей, бабушка, скандальная тётка. Хорошо, должно быть, по вечерам сидеть снаружи, потягивать чай, слушать болтовню остальных.
Он вспомнил поселение и её слова: «Спасибо, что помогли мне почувствовать себя как дома».
– Вам не особо нравится жизнь в замке, да?
Она двумя пальцами отбросила волосы назад.
– Думаю, вы и так знаете ответ. И я понимаю, что не смогу вечно приходить сюда. Рано или поздно кто-нибудь переедет в этот дом. Перекрасит стены, обставит всё мебелью, может быть, заложит это окно. Хотя бы у тех малышей появится компания.
Чайник засвистел.
– Домам не приходится выбирать, кого любить.
– Даже меньше, чем людям. Это я и хотела сказать, Шэй. – Я понимаю, что вы чувствуете. Я понимаю, каково это – быть чужой.
– Мне никогда особенно не нравилось моё имя, – сказал он. – Но, когда его произносите вы, оно звучит сносно.
Она засмеялась:
– Только не говорите, что у меня акцент.
Они молча пили чай, глядя на гномов и на стену за ними, превратившую полоску травы в потайной сад.
– Чем вы ещё занимаетесь в свободное время? Кроме того, что навещаете это место?
– Я хожу на охоту.
Должно быть, в чае дракири что-то было, потому что Шэй вопреки себе сказал:
– Не желаете поохотиться вместе?
Она опустила свою чашку и уставилась на танцующий огонь.
– Может быть, завтра.
– Благодарю вас за чай, миледи. Я буду ждать.
Проходя мимо окна с яблоневым деревом и позолоченной купальней для птиц, он почувствовал надвигающиеся перемены, но снаружи мир оставался прежним, с пылью на решётчатых окнах, с тем же самым замком, с той же далёкой башней.
Он вышел из переулка и направился прямиком в таверну.
3
Выпивка не исцеляла раны, но притупляла чувства.
Она возникла у него на пороге, одетая в серый охотничий костюм, и, хотя керосиновый привкус бренди всё ещё разъедал ему рот, он улыбнулся.
«Идём?»
«Конечно, конечно», – всё было хорошо. Комната не кружилась, так что алкоголь, видимо, был разбавлен водой.
Всего пять километров спустя, на полпути от замка до поросшего лесом косогорья, Шэй осознал, как сильно ошибся.
– Всё в порядке? – голос Лены раздался откуда-то справа.
– Да. Кажется.
Он слышал эхо в собственных словах, словно они доносились со дна огромного жестяного таза; мир вокруг проносился мимо, меняясь, подстраиваясь под изгибы и повороты тропы, по которой они ехали.
– Нужно двигаться быстрее. – Её голос окутывал Шэя, как шарф, сорванный и подброшенный ветром. – Наш олень убегает.
На него волной накатило головокружение.
«Кажется, я сейчас упаду».
Он упадёт, Бриэль падёт, башня упадёт, его карьера в последний раз дёрнется в предсмертных судорогах.
Деревья впереди расступились – из-за них, словно в ответ на его мысли, на него уставилась гигантская башня, синеватая в дымке.
«Я тебя ненавижу, – подумал он. – Я ненавижу тебя, все триста метров камня и металла, твои порталы для баллист и угольки маленьких миров, разбросанные по спиральной лестнице – как же я всё это теперь ненавижу».
Лена встала в стременах.
– Вот он!
Их добыча – серый изгиб под костяной короной – выскочила на поляну впереди.
Какой-то миг существовал лишь олень, башня и прекрасная женщина, прижимавшаяся к шее лошади и что-то кричавшая против ветра.
Затем олень исчез.
«Ну всё, они точно что-то подмешали в бренди».
Олень исчез, словно ухнул в слепое пятно глаза, но так и не показался с противоположной стороны.
Шэй сообразил, что ему это не привиделось, когда конь Лены взбесился. Он пустился в дикий, беспорядочный танец, взбрыкивая и становясь на дыбы, как игрушка-качалка, тряся головой так, что казалось, что он виляет собственным телом.
Лена натянула поводья.
«Ей нужно спешиться». Он сказал это вслух? «Лена, Лена, вам нужно…»
– Слезайте с коня!
Конечно же, она не послушала. Она отклонилась назад, упёрлась в стремена, натянула поводья сильнее; грива коня казалась тёмным отражением волны её собственных волос.
Шэй пустил свою кобылу в галоп.
– Слезайте!
Она всё равно не послушала. И когда он оказался достаточно близко, чтобы схватить её за руку, стряхнула его.
– Слезьте с него!
Сейчас сила дракири вдвойне работала против неё: она позволила ей стряхнуть с себя Шэя и ещё больше напугала коня – племенной скакун, видимо, предпочитал более лёгкую, человеческую руку.
Желудок Шэя свело, и его чуть не вывернуло наизнанку.
«Мне нужно что-то предпринять, причём быстро».
Лена была по меньшей мере вдвое сильнее его, да, но он больше весил.
Он врезался в неё плечом, и они оба повалились на полупромёрзшую осеннюю землю.
– Зачем вы это сделали? – Она оттолкнула его, он скатился с неё и повалился на траву. – Я бы с ним справилась. Я бы его успокоила.
– Тссс, – сказал Шэй, указывая на коня, который нырнул под ветви вяза и исчез за деревьями.
– Что?
– Я никогда не видел чистокровного скакуна таким напуганным.
Его собственная кобыла мирно жевала травку неподалёку.
– Никогда так больше не делайте со мной. – Лена хлопнула его по руке. – Вы что, пьяны?
– Он мог сбросить вас и растоптать. Или ваша нога зацепилась бы за стремя, и он протащил бы вас по лесу, как мешок.
Отдышавшись, она сказала:
– Куда делся олень? Он убежал обратно на тропу?
«Он исчез», – хотел сказать Шэй, но теперь, когда бренди ослабило хватку, он больше не был в этом уверен. Он закрыл глаза и попытался вспомнить, как всё было, но керосиновый привкус во рту всё время мешал ему.
– Я не знаю, Лена.
– Вы были позади меня. Если он вернулся на тропу, то должен был пробежать мимо вас.
Он покачал головой.
– Значит, вы всё-таки пьяны. Сколько вы выпили? Подождите, не говорите мне. Не могу поверить, что пошла с вами на охоту. – Глядя в небо, она подтянула колени к себе, вдруг приняв беззащитный вид. – Я что-то видела. Вспышку. Разноцветную.
– Что, радугу?
– Нет. Забудьте. Наверное, мне просто привиделось… Я отвлеклась, тогда олень и сбежал.
Лена перекатилась на бок и стала подниматься, однако снова упала, на этот раз на Шэя.
– Проклятье. – Она рассмеялась. – Моё бедро адски болит; наверное, я потянула мышцу.
– Вы – единственная женщина из всех, кого я знаю, кто счёл бы это смешным, – сказал он.
От неё пахло костром, и он почувствовал на губах вкус клубники.
– Что вы делаете? – спросила она.
– Извините. Этого больше не повторится.
– Я сказала вам не сбивать меня больше с лошади. Я не говорила вам перестать делать то, что вы сделали только что… я просто задала вопрос.
Когда они снова оторвались друг от друга, он сказал:
– Вы – самая красивая… из всего, что я видел в жизни.
– А от вас несёт бренди.
И затем все остальные кусочки мозаики поблёкли – олень, башня, исчезновение, – оставив лишь волну чёрных волос, глаза, губы, и тело, прижимавшееся к нему.
4
Они вернулись в замок на его кобыле – она держала поводья, он сидел сзади – и проскользнули в его покои, как парочка детей, сбежавших из дома, чтобы поиграть в опасную игру.
Секс был неистовым. Она больше не давала ему целовать её или даже помочь ей раздеться; они сорвали с себя одежду, как два бойца в разных углах ринга, после чего она толкнула его, уложив на спину, и оседлала.
Он словно смотрел на происходящее со стороны, но при этом ощущал необычайную чувственность момента, то, как удовольствие доставлялось ему и как он отвечал на каждое движение. Они не отрывали друг от друга глаз, и она прикрыла их лишь под конец, когда в них обоих что-то разорвалось.
Позже, лёжа на боку, спиной к нему, она сказала:
– Я не такая. Я не такая, Шэй.
Блаженство постепенно превратилось в далёкий отзвук. Он изучал плафон на потолке – плохо прорисованного пухлого ангела, в сумерках протягивающего оливковую ветвь выглядевшему растерянным охотнику. Он мог попросить её объяснить, но разве это что-нибудь бы изменило? Она была не такая, потому что секс с ней обычно был нежным? Или потому что она не имела привычки ложиться с мужчиной, будучи любовницей другого?
Шэй провёл пальцем по изгибу её бедра, и в нём поднялась горечь, досада – на неё, на герцога, на самого себя: он подумал, как же завидует этому идиотскому ангелу, как бы ему хотелось тоже жить в этой картине, в навеки застывшем моменте заката, где свет никогда не рассеется.
Она встала и подняла свои брюки.
– Кажется, туда попал одуванчик.
– У тебя в волосах ещё один. Давай помогу.
– Спасибо, я справлюсь.
Она подошла к винному шкафу, открыла его.
– Ты ведь не выпил всё это в одиночку, а, Шэй?
Было бы что-то глубоко неправильное в том, чтобы лгать женщине, с которой он только что переспал.
– Меня снабжает мальчишка Дэниел.
– Почему?
– «Почему» что? Почему он меня снабжает или почему я пью в одиночестве?
– Почему ты пьёшь?
«Держи рот на замке, Шэй». Но слова подкатили к горлу, и он больше не смог их сдерживать.
Он приподнялся на локте и сказал:
– Я уничтожил башню, Лена. Ну, не буквально, но я помог её разрушить. Королева отправила меня сюда проследить, чтобы она была построена, а я не справился. И по ходу дела разрушил себя самого.
Когда она повернулась к нему, её лицо застыло в ничего не выражавшей маске.
– Что, прости?
– Башня рухнет в ближайшие два месяца.
И тогда маска растаяла, а закат превратился в рассвет – Лена прыгнула на кровать и стиснула его в объятиях. Сдерживаться она не стала.
– Ты… меня… раздавишь.
– Прости.
Он втянул ртом воздух. Её лицо вернулось в фокус – раскрасневшиеся щёки, широкая улыбка, – и он ощутил укол ревности оттого, что всего через несколько минут после их близости что-то другое стало источником этой чистой, нефильтрованной радости.
– Я и не знал, что ты настолько ненавидишь башню.
Она прищурилась, глядя на него.
– Но ведь я показала тебе книгу. Я подумала, что именно поэтому ты…
– Лена, это была очень яркая история, но нет. Я приехал сюда, увидел проблемы. Я думал, что смогу всё исправить, вот так запросто, – он щёлкнул пальцами, – и не потрудился действительно во всём разобраться.
– Ты меня с кем-то путаешь – я не читаю сказки, Шэй. Проблемы… Полагаю, Бриэль или кто-то из инженеров допустили ошибку?
– Я не могу тебе об этом сказать.
Признавшись, он испытал облегчение, которое сразу же улетучилось, оставив за собой ощущение начала конца. Он вдруг понял, что до этого момента глубоко внутри лелеял остатки надежды, ждал, что случится чудо или что Бриэль найдёт решение. Теперь же он бросил в воду последний камень, дав ему утонуть.
«Но ведь это не последний камень, верно? – прошептал его внутренний голос. – Ты знаешь решение».
Подвал под люком из палисандра.
«Нет».
Улыбка Лены померкла, но не исчезла.
– Я понимаю, что тебе трудно, но ничего не могу с собой поделать. Я счастлива.
Она снова обняла его, на этот раз осторожно, как мать обнимает ребёнка.
Шэй похлопал её по спине.
– Прости, что не могу разделить твою радость.
Она отпустила его, встала и подняла свою рубашку.
– Что с тобой будет?
– Тебе не всё равно?
Молчание, затем простой ответ:
– Нет.
– Дэлин либо посадит меня за решётку, либо сошлёт в родовое поместье. Навсегда.
– В таком случае мне тоже жаль. Но я хочу, чтобы ты знал: ты поступил правильно. Пусть ты и не веришь в Башню-близнеца, но во что-то же ты наверняка веришь, правда? В мире столько необъяснимого.
Шэй подумал об олене и сказал:
– Например?
– Я тебе говорила, почему дракири не пускают незнакомцев к себе в дом?
– Потому что большинство незнакомцев – сволочи?
– Потому что мы не знаем, где наш истинный дом.
– Насколько я знаю, ваша родина в Пангании… или ты говоришь образно?
– Пангания была лишь перевалочным пунктом, не более.
– Так Оуэнбег – ваше второе пристанище? Откуда же вы изначально?
– У нас нет никаких свидетельств о том, откуда мы на самом деле; мы знаем лишь, что прибыли из иного места, и, пуская нового знакомого под свою крышу, мы как будто делимся уязвимостью.
– У твоего народа слишком богатое коллективное воображение. – Когда она положила ладонь на дверную ручку, он сказал: – Я не хочу, чтобы это было в последний раз.
– Тогда начни освобождать свой винный шкаф, – Она шагнула в коридор и остановилась. – Я рано или поздно покину Оуэнбег. Ты спросил, не всё ли мне равно? Я тебе отвечу: ты можешь уйти со мной… Если твоя королева не посадит тебя под замок.
Он вспомнил, как они катались на карусели в поселении, как вокруг них кружились краски мира, птицы, запахи осени.
– Да, я мог бы.
Она закрыла за собой дверь.
* * *
Дорогая сестрёнка, мой прекрасный цветок, думаю, я какое-то время помолчу. Хочется тишины. Слишком многое произошло, и не уверен, хватит ли мне сил даже на наши воображаемые разговоры. Не сердись на меня (я знаю, ты не можешь сердиться, ведь мертвецы – единственные в этом мире, кто знает покой), и я обещаю, что снова с тобой заговорю. Я снова стану целым.
Но не сейчас.
5
Когда мальчишка Дэниел снова объявился, вместо бренди он принёс записку: «Встретимся там, где ты берёшь эту дрянь. Нужно поговорить».
Подписи не было.
Он распахнул дверь таверны. За стойкой трактирщик выливал последние капли лета в пивную кружку. Должно быть, он собирался выпить её самостоятельно, потому что заведение пустовало – если не считать Шэя, дряхлого пьянчужку, со свистом посапывавшего на скамье рядом с вешалкой, и Бриэль.
Она сидела в углу у решётчатого окна. Стеклянные ромбики в середине были красными, и солнце, проникая сквозь них, окрашивало её руки, лежавшие на столе: они словно были в крови.
Он опустился на сиденье напротив.
– Здравствуй. Ты написала, что хочешь поговорить?
Бриэль молчала.
– Я бы поговорил о погоде, но она сегодня вопиюще непримечательная.
– Перестань, – прищурившись, она посмотрела на него, и Шэй только тогда заметил, что она ничего не пьёт.
– Что происходит, Бриэль?
Она улыбнулась одними губами:
– Это ты мне скажи.
– Что сказать?
– Ты пообещал дать мне два месяца.
Трактирщик запрокинул голову и залил себе в рот пива.
– Я пообещал дать нам два месяца.
Она подалась вперёд:
– Ты вчера переспал с Леной.
«Чёрт».
– Я случайно заметила, – сказала она. – Я видела, как она выходила из твоих покоев.
– Кто-нибудь ещё её видел?
– А одного свидетеля тебе мало? Пораскинь мозгами, Шэй: что случится, если я шепну об этом герцогу?
С таким видом, словно он исполнил своё жизненное предназначение, трактирщик опустил кружку на стойку. Пьянчужка перестал храпеть, и в помещении тонким слоем протянулась готовая лопнуть тишина.
– Что? Зачем тебе это? Бриэль, что происходит? – Он хотел взять её за руку, но она её отдёрнула.
И, словно возмещая эту утрату близости, подалась вперёд ещё больше.
– Ты предал меня, вот что происходит.
– Как я тебя предал, переспав с Леной? – «Она испытывает ко мне чувства». – У него на лбу проступил холодный пот. Как же он не заметил этого раньше? Общая тайна, возможность довериться лишь друг другу – благодатная почва для всевозможных чувств…
Он прокашлялся.
– Слушай, я тоже считаю тебя привлекательной… Но, пожалуйста, пойми меня правильно, в наших встречах не было ничего особенного, мы просто…
Бриэль отшатнулась, как заводная игрушка, уставилась на него широко раскрытыми глазами, – затем расхохоталась. Пьянчужка у вешалки вздрогнул и резко сел.
– Ты что вообще несёшь, Шэй? Мне нет никакого дела, считаешь ты меня привлекательной или нет.
– Но ты же сказала…
– Я сказала, что у тебя есть тайна, и я её знаю – как и ты знаешь мою. Так что, если ты собираешься обо всём доложить…
– Доложить? Кому?
Она подняла палец, и он посмотрел туда, куда она указывала. В окне за треугольными крышами виднелся холм с замком, тёмный у основания и золотистый на вершине.
– Слушай, я сдаюсь, – сказал Шэй. – Я сдаюсь. Я больше не желаю играть в эту игру. Просто скажи всё прямо.
– Посмотри на крыло Кейли.
«Боже, а ведь она права. Она совершенно права». Заброшенному крылу полагалось быть мёртвым, но одно из окон на старом балконе Шэя было распахнуто, и ему показалось, что он заметил внутри движение.
Бриэль сказала:
– Он здесь, чтобы перепроверить или чтобы арестовать меня?
– Кто «он»?
– Это ты мне скажи. Судя по акценту, ещё один тип из столицы. Ты всё ему рассказал о моей ошибке? О том, как Бриэль облажалась с элементарными расчётами?
Он хотел спросить: «Почему же я его не видел?» – но, разумеется, он уже знал ответ. Единственным, кого он в последние дни видел регулярно, был деревенский мальчишка с льняным мешком, полным выпивки.
– Я наткнулась на него сразу после демонтажа, – сказала Бриэль. – Ходит в чёрных перчатках.
…карманных размеров театр на восемь или девять рядов, шесть из которых пусты, место рядом с худощавым мужчиной в чёрных перчатках, и – «считайте это возможностью»…
– Я никому ни о чём не докладывал, Бриэль. Но, возможно, я знаю этого типа. Раньше знал.
– Я тебе не верю.
– И не должна. Я понимаю, как это выглядит… Я бы себе тоже не поверил.
– Если он здесь не из-за тебя, тогда зачем?
– А вот об этом я не имею ни малейшего представления.
6
Узкая тропа на крепостной стене, словно каменный ручей, струившийся из громады старого замка, – картина почти что навевала ностальгию. Почти. В конце концов, здесь Патрик и герцог пытались убить его. И всё же для Шэя воспоминание о том, как он впервые увидел крыло Кейли, переплелось с образом башни, предвкушением, первым проблеском надежды с тех пор, как он променял свою карьеру на маленькое розовое платье в тени воздушного челнока.
Столп башни за амбразурами, лестница, ведущая вниз, коридор с газовыми лампами. Он поколебался – плана дальнейших действий у него не было, – и постучал в дверь.
– Открыто, Эшкрофт, – сказал знакомый голос.
Шэй надавил на дверную ручку и вошёл в свою старую комнату.
– Как вы поняли, что это я?
– Легко. Вы стучите не так, как здешняя домоправительница.
– Здравствуйте, Эйдан.
Это и правда был он – стоял у окна, глядя на что-то снаружи, раздвинув занавески тонкими, затянутыми в чёрную перчатку пальцами и давая солнечному свету пролиться на пол.
– Входите, входите, Шэй. Рад вас видеть. Налейте себе выпить, графин в спальне.
Он повернулся и улыбнулся так, как улыбаются люди, которые используют вежливость как инструмент – искренне на первый взгляд, но с налётом профессионализма. Серые глаза, как два паука, оценивающе пробежали по Шэю.
Шэй промолчал. Худощавый, выше среднего, но не слишком высокий, приятной наружности, но не настолько красивый, чтобы выделяться из толпы – единственным, что отличало Эйдана, были его чёрные перчатки. Таким, как он, люди с удовольствием исповедовались. Вероятно, из него получился бы отличный священник.
– Так вы себе ничего не нальёте?
– Думаю, сегодня я уже выпил достаточно, – сказал Шэй.
– О да, наслышан, наслышан.
– Наслышаны… Вы за мной шпионили?
Улыбка чуть отступила, покинув глаза.
– Я очень надеюсь, что это риторический вопрос, – пауза. – Это место конечно, прекрасно, но ему не хватает утончённости. Здесь нельзя ни за кем шпионить, наоборот, приходится с трудом отсеивать несущественные детали жизненных историй. Почему бы вам не присесть?
– Почему бы вам не рассказать мне, что вы здесь делаете.
– Я здесь, чтобы помочь вам… и, надеюсь, вы, в свою очередь, поможете мне.
– Я не уверен, что вы говорите с нужным человеком, Эйдан. Я и себе-то вряд ли смогу помочь.
– Давайте я сначала продемонстрирую, чем могу быть полезен вам, а затем мы поговорим. Как вам Оуэнбег?
Шэй вспомнил чучело, пламя, дикую пляску мошкары.
– Это не Красный холм, но ведь нельзя ожидать, что люди здесь будут вести себя так же, как и там.
– А под «людьми» вы подразумеваете кого-нибудь конкретного? Герцога, например, или Патрика?
– Патрика?
Эйдан посмотрел на него отсутствующим взглядом, как шахматист, который не видит своего противника, потому что мысленно уже просчитывает следующий ход.
– Да, Патрика. Патрик стал проблемой.
– Вы знаете о покушении.
Кивок.
– И давно вы здесь?
– Неделю. Боюсь, вам придётся избавиться от этого типа.
– Я никого не стану убивать, Эйдан, если вы об этом.
– Тогда Патрик убьёт вас.
Шэй сказал:
– Не думаю, что он снова попытается.
– И в этом вы как раз ошибаетесь. Да, я знаю, что он заплатил кому-то, чтобы вас убить, но то был дуболом из деревни, а теперь он нанял профессионала. Через два дня у него назначена с ним встреча, чтобы расплатиться.
– Герцог…
– На этот раз Патрик действует не по приказу герцога, – сказал Эйдан. – Он втянулся. Хочет исправить свою ошибку, и вы предоставили ему идеальную возможность – готов поспорить на хорошие деньги, в отчёте судебного медика будет сказано: «Погиб в состоянии сильнейшего алкогольного опьянения, подавившись собственной рвотой».
– Боже.
– Я же говорил, что могу вам помочь.
– Я не стану его убивать, – повторил Шэй.
– Тогда у вас два варианта: умереть или предоставить Патрика мне.
– Зачем вам это?
Эйдан опустился в кресло и кивнул в сторону дивана.
– А вы присядьте.
– Ответьте мне.
– Сначала присядьте.
– Ладно. – Шэй сел.
Эйдан изучал его с полуулыбкой на лице. Комната погрузилась в тишину, лишь где-то снаружи во дворе дрозд отстукивал минуты.
Наконец он сказал:
– Хотите поговорить о погоде?
– Я могу вразумить Патрика. Убедить его, что я неопасен.
Эйдан поправил перчатки, щёлкнул пальцем по невидимой ворсинке на рукаве камзола.
– Ну, если вы уж так этого хотите, можем попробовать. Я устрою неофициальную встречу. Как насчёт сегодня вечером, в девять, у герцогских конюшен?
– И тогда вы расскажете мне, зачем вы здесь?
– Тогда мы сможем всё обсудить.
7
«Сестрёнка, какая же глупая штука – надежда. Будь она рациональна, подчистую разорилась бы».
Шэю пришло в голову, что он похож на ребёнка, который научился слишком доверять взрослым, – вот объявился некто из его прошлого, и, несмотря на все усилия, надежда снова подняла голову. Бессмысленная надежда, конечно же, если только Эйдан не мог по волшебству расширить фундамент башни.
Кран с горячей водой молчал. Он повернул его, снова повернул, ударил по нему. Бил снова и снова.
– Я знаю, что одиннадцать уже прошло, знаю, знаю, чтоб тебя!
Зубная щётка совершила сальто через край раковины, и что-то упало на пол. Шэй наклонился и поднял две половинки серебряного павлина, которого ему подарила Дирдра. «Королева малых форм». «Я восхищаюсь тем, что ты сделал».
Он сжал половинки вместе и держал так, пока у него не заболели пальцы. Затем он швырнул фигурку обратно на пол.
Он бы истоптал её в порошок, будь у него силы, но в тот момент их хватило только на то, чтобы заплакать.
* * *
Издалека конюшни выглядели внушительно, как и всё в Оуэнбеге, но, стоило подойди ближе, рассыпались на побитые кирпичи, атрофировавшееся дерево и ржавчину на воротах, словно запустение заключило сделку с близорукостью и возникало лишь на расстоянии вытянутой руки.
Эйдан стоял, прислонившись к стене и сложив руки на груди. Дрозд – тот же самый, которого Шэй слышал раньше? – барабанил репризу, а в воздухе разносился запах палёной листвы.
– Я думал, мы пришли, чтобы встретиться с Патриком, – сказал Шэй.
– Он выехал в сторону Думы десять минут назад.
– В Думу?.. Почему?
Эйдан с усмешкой поджал губы:
– Потому что я его туда отправил.
– Отправили?
– О, всё просто. Я сказал ему, что у думских диверсантов, которых он ищет, через час назначена встреча в Полтаве. Ну вы знаете, в деревне сразу за границей.
– Зачем вы это сделали?
– Будет проще разобраться с ним там. Думцы избавятся от тела, чтобы избежать дипломатического инцидента. Они заметут за нас следы, Шэй.
– Проклятье, Эйдан! В сотый раз вам говорю: я не собираюсь его убивать.
– Считайте, что это план «Б». Полагаю, мы увидим, что случится, когда прибудем на место.
– Случится то, что крови не будет. Я с ним поговорю.
Эйдан снова изучающе посмотрел на него:
– А вы всё ещё идеалист. Возможно, в этом ваша слабость. Возможно, я поставил не на ту лошадку.
– Поставили на?..
– Объясню через час, в Полтаве.
– А вы сами не боитесь устроить дипломатический инцидент?
– Это крошечная приграничная деревенька. В худшем случае мы наткнёмся на патруль – и не забывайте, я говорю на их языке и знаю, что у них в головах.
– Точно… вы же родом из Думы, верно? Вы так хорошо скрываете свой акцент, что я и забыл.
– В этом и заключается разница между нами, – негромко сказал Эйдан. – Даже проведя десять лет на Красном холме, я не могу позволить себе забыть. Но я отвлёкся. Мы скажем патрульным, что напились и свернули не на ту дорогу. Учитывая, в каком вы сейчас состоянии, долго убеждать их не придётся. Меня больше волнуют головорезы, которых взял с собой Патрик.
«Теперь ещё и головорезы». Но внутренний голос напомнил Шэю, что Эйдан прав: военный советник действительно пытался его убить. «Почему я решил, что Патрик просто смирится со своей неудачей? Дело в той же самонадеянности, которая заставила меня убедить герцога избавиться от устройств дракири?»
– Ладно, – сказал Шэй. – Я поеду. Но помните – никакого кровопролития.
– Будем надеяться, что Патрик согласится. Джеймс!
Из стойл показался конюх – мужчина с бородой, на которой, казалось, осела ржавчина с ворот.
Эйдан сказал:
– Здравствуй, Джеймс. Нам нужны лошади.
Мужчина улыбнулся так широко, что можно было пересчитать все его оставшиеся зубы.
– Скольких вы здесь знаете? – шёпотом сказал Шэй.
– Когда я выяснил, что вы завели друзей, действовать пришлось быстро.
Эйдан выбрал двух скакунов: тёмно-рыжую кобылу и прекрасного вороного жеребца.
– Этот принадлежит герцогу. Его зовут Оникс. Он мне очень нравится.
* * *
Они поехали вдоль ручья по равнине; поросший щетиной кустарника косогор остался слева, лес – справа. Вода была похожа на стекло, в ней мало что отражалось кроме чистого неба цвета сидра и облаков, сгущавшихся на западе.
– Наш друг Патрик – военный советник, он знает схему патрулирования границы. Нам просто нужно следовать за ним. – Взмах руки в чёрной перчатке, и Эйдан указал на три смазанных тёмно-рыжих пятна на горизонте. Лошади. – Сложность заключается в том, чтобы нас не заметили они… по крайней мере, пока мы не углубимся на территорию Думы.
Тучи моргнули, заворчали, и кобыла Шэя заржала.
– Тише, девочка, – он прижался к её гриве и бросил взгляд назад. В десяти километрах на фоне первых бледных звёзд башня была похожа на свою сестру из книги Лены, не на часть неба, как раньше, а на продолжение земли, словно нечто огромное пыталось вырваться на свободу и вытянуло за собой недра.
Кобыла снова заржала.
– Угомоните свою лошадь, Шэй. Вы же не хотите, чтобы… Ну вот и всё. Они нас заметили.
Одна из тёмно-рыжих точек отделилась от группы. Расстояние выравнивало направление, из-за чего казалось, что всадник движется вправо, но это была иллюзия.
– Мы на равнине, Эшкрофт. Звук разносится. Едем в лес, нужно переждать.
Они припустили галопом, а рыжеватое пятно тем временем выросло до размеров подушечки большого пальца. Лес тоже приблизился и встал непроницаемой стеной, проросшей ветвями и кустарником.
Когда они наконец добрались до просвета между деревьями, Эйдан присвистнул.
– Можете начинать беспокоиться насчёт патрулей.
Дорога змейкой вилась между стволов – ровная, хорошо протоптанная, по ней могли свободно проехать три лошади с вооружёнными всадниками.
Шэй сказал:
– Будь я проклят, если по этой тропе не ходят часовые.
– Лес – наш единственный шанс стряхнуть хвост.
Эйдан прищурился на силуэты деревьев, затем на тёмно-рыжее пятно, которое к этому моменту уже превратилось в детский рисунок человека на лошади.
Они въехали на тропу.
Под копытами заскрипел гравий, и где-то в кронах деревьев сова объявила о наступлении ночи.
– Кажется, я вижу впереди свет, – сказал Шэй.
– Да… я тоже его вижу. Факелы.
– Возвращаемся.
Вместо ответа Эйдан направил своего жеребца влево, следуя по более узкой тропе в глубь леса.
Они выехали на поляну, в конце которой виднелись два наполовину обрушившихся сводчатых прохода, похожих на мёртвые муравейники. Они спешились и повели лошадей по поляне, под арки, в темноту.
– Шевелитесь, – сказал Эйдан. – И не ударьтесь головой.
Когда глаза Шэя привыкли к отсутствию света, из тени проступили причудливые образы – с одной стены к нему в безмолвном крике тянулось человеческое лицо с уховёрткой вместо языка, а на другой многоножка заползала в чью-то ноздрю – или вылезала из неё.
Его передёрнуло.
– Гаденькое капище, – сказал Эйдан.
– Думское?
– Нет, гораздо древнее. Я рад, что тех, кто это построил, уже нет. Общество, которое выблёвывает из себя такое, очевидно, находится на последних стадиях разложения.
– Вы много кого осуждаете, нет?
– Я осуждаю черты. Слабость. Глупость. Бестолковость. Склонность к излишествам.
Шэй отвернулся от лица с уховёрткой. Мир снаружи потерял цвет, превратился в тиснение, замер.
– Как обстоят дела при дворе? – спросил он.
– Смотря о ком вопрос. Что хорошо вам, думцу – смерть.
– Сочувствую.
– Не стоит. Это ваша страна, и вы вольны давать возможности кому захотите.
– Я…
– Тссс.
В тишине дыхание Эйдана было таким же ровным, как и за минуту до этого. Из-за деревьев выступила лошадь; её всадник поднял факел, и жёлтый круг пополз под сводчатым проходом по каменному полу, остановившись в метре от носков сапогов Шэя.
«Чёрт».
Но время шло – полминуты, минута, – всадник явно медлил, пока огонь у него в руке отплясывал в темноте небольшой танец.
– Что он делает? – шёпотом сказал Шэй.
Всадник что-то прокричал на думском языке.
– Что…
– Тссс.
Секунды тянулись, отмеряемые пульсацией факела. Затем часовой развернул лошадь и исчез в лесу.
Шэй со свистом выдохнул.
– Почему он не?..
– Могу лишь предположить, что дело в суеверии. Некоторые считают, что, если двое войдут в подобное святилище, один из них умрёт. Видите ли, – Эйдан усмехнулся, – часовой не догадался, что нас внутри уже двое.
– Вы знали, что это святилище здесь?
Эйдан посмотрел на него.
Сова снова заговорила, на этот раз ближе.
– Подручный Патрика наверняка уже вернулся к основной группе.
Когда у входа Шэй оглянулся, лицо с уховёрткой по-прежнему смотрело на него из тени.
8
Теперь, зная о склонности его кобылы громко выражать своё недовольство, они прошли последние полкилометра до Полтавы пешком.
Первым из темноты вынырнул обветшалый забор с привязанными к нему тремя гнедыми лошадьми. Затем возник дракон, и ещё один, и ещё – деревянные фигурки, оседлавшие гребни крыш – или это были поленья, которые кто-то вытащил из костра?
Как там говорил герцог? «Посмотрите, что они сделали с деревней, и сами всё увидите». Раскат грома прокатился над Шэем как неваляшка – слева направо, справа налево, – и дождь зарядил сразу же в полную силу, отчего ожоги на домах стали казаться свежими.
Несмотря на все разговоры о Полтаве, деревенька была крошечной, не более пятидесяти домов – и половина из них представляла собой обуглившиеся остовы: смерть по одну сторону улицы, жизнь – по другую.
– Почему же они не отстроятся заново? – спросил Шэй.
– Это запрещено специальным указом.
– Почему?
– Чтобы люди помнили.
– Признаю, я не специалист по истории, но разве не Дума устроила здесь резню?
Эйдан сказал:
– Зависит от того, чьей версии событий вы больше верите.
– Герцог, например, так думает.
– Значит, так и есть, верно? Раз уж герцог так думает.
На живой стороне, за потоками дождя, тлели светлячки окон.
Шэй сказал:
– Как вы считаете, куда направился Патрик?
– Патрик поступает, как привык. Смотрите, вот он приехал. Собирается найти диверсантов; каков его дальнейший шаг? Опросить местных. Они, конечно же, скажут ему, что не слышали ни о какой тайной встрече – что будет чистейшей правдой. Но, зная Патрика…
– Он решит, что они укрывают преступников.
– И что он будет делать дальше?..
– Очевидно, обыщет дома.
– Раз, два, три, четыре. – На счёт «четыре» дверь в середине улицы распахнулась, впуская тепло в дождливое одноцветие. Наружу вышли трое.
Эйдан откинул со лба мокрые волосы.
– Патрик! Патрик!
Самый высокий силуэт повернулся, как кукла в театре теней.
– Мы здесь, Патрик.
Последовало секундное замешательство, кашель, лай голосов. Затем три силуэта направились к ним.
«Начинается». Шэй утёр воду с лица. Он должен был ощутить прилив адреналина, предвкушение возмездия, но всё это имело дурной привкус – беременные свинцом облака, наполовину сожжённая деревня, даже засада на человека, который пытался его убить.
– Эйдан! – донёсся из дождя голос Патрика. – Что вы здесь делаете?
– А на что это похоже?
«А вот он этим наслаждается, судя по всему».
Советник герцога остановился в нескольких метрах; серые нити прошили воздух, превращая его лицо в невыразительную маску. А вот что было ощутимо и грубо, так это тяжёлый арбалет, который держал на изготовку тип справа от Патрика.
– Привет, Эшкрофт, – голос советника тоже звучал бесцветно. – Похоже на то, что меня подставили.
Эйдан улыбнулся:
– Нам надо поговорить.
– Так кто же на чьём поводке? Эшкрофт на вашем или вы – на его? Я должен был догадаться, что нельзя доверять думцу.
– Все о чём-то сожалеют, Патрик.
– Я ни о чём не сожалею. Если вы не заметили, в ваше нахальное лицо смотрит арбалетный болт.
– Надолго ли, вот в чём вопрос.
Не говоря ни слова, мужчина с арбалетом прошёл под дождём, пересёк невидимую черту и замер рядом с Эйданом.
– Колм, какого чёрта ты творишь?
Эйдан присвистнул.
– О, сладкая сила золота.
– Вы все покойники. Ты тоже, Колм, – несмотря на свои слова, Патрик сделал шаг назад. – Ты ещё со мной, Дуэйн?
Тот, кого он назвал Дуэйном, заметно колебался, переминаясь с одной ноги на другую.
– Дуэйн?
В этот момент, повинуясь импульсу, словно наблюдая за собой со стороны, Шэй сказал:
– Дуэйн не дурак. Он знает, насколько неудобно ему будет добираться до границы с увечьем – причём с любым.
«Я правда сейчас это сказал?»
– Дуэйн!
– Выбор за вами, Дуэйн, – сказал Эйдан.
Мужчина втянул голову в плечи, подался вперёд. Торопливо просеменил мимо них. Через секунду его шаг перескочил с анданте на аллегро – он бросился бежать.
– А теперь мы можем обсудить расстановку сил.
– То, что Эшкрофт сказал об увечьях, – вас это тоже касается. Без боя я не сдамся.
Дождь перешёл в морось так же резко, как и начался, открыв лицо Патрика, чуть ссутуленные плечи, костлявые колени.
– Я вас не трону, Патрик, – сказал Шэй.
– Тогда зачем вы здесь?
– Я вам неопасен. Я не знаю, почему вы до сих пор этого не поняли. Если вы боитесь за своё положение при дворе герцога, не надо – мне оно ни к чему.
Патрик изучающе посмотрел на него и улыбнулся одними уголками рта:
– Знаете, что я в вас больше всего ненавижу? Ваше ханжество. Вы, столичные сволочи, считаете себя непогрешимыми, так?
«Если бы ты только знал, – подумал Шэй. – Если бы ты знал…»
– Вы же понимаете, Эшкрофт, что распрощались со своей честью? Хотел бы я услышать, как вы оправдаете это с высоты своих моральных устоев – заманили человека в ловушку, подкупили его товарищей.
– Товарища, – поправил Эйдан. – Я подкупил только Колма.
– Я разговариваю с интендантом. Так как вы это оправдаете?
– А как вы оправдываете то, что пытались убить меня? – спросил Шэй.
В Патрике что-то переменилось – по телу словно прошла волна, он выпрямился, расправил плечи, вздёрнул подбородок:
– Потому что вы этого заслуживаете. Все вы. Каждый на Красном холме. Вы, паразиты, живёте за наш счёт, а когда совершаете ошибку – нет, даже когда вы отказываетесь выполнять прямой приказ правящего монарха, – вы никуда не деваетесь, верно? Вы получаете новое назначение. Приходите и начинаете отдавать приказы нам.
– Это ваш собственный выбор… – начал Эйдан.
– И сколько вам лет, Эшкрофт? Тридцать пять? – Патрик прищурился. – Мне почти пятьдесят. Я прослужил герцогу почти всю свою жизнь. Но стоило допустить один промах, один крошечный промах с вами, и всё.
– Это вы о моей жизни говорите, – сказал Шэй.
– Один промах. И он сообщает мне, что уже готовит замену.
Медовые соты дворцовых башен, актёр в оранжевом камзоле, скачущий по сцене. «Я понимаю этого несчастного гада. Человека, который пытался меня убить, – я понимаю, что он чувствует».
– Я приехал сюда не по своей воле. Если бы я мог помочь вам…
– Идите к чёрту! – Патрик сплюнул на землю. – Мне не дали второго шанса, как вам. Вы…
– Мне очень жаль. Не по поводу того, что вы сделали, но по поводу вашей ситуации.
– …ублюдки. Если бы я мог, я бы передушил всех вас на Красном холме, даже детей. Даже детей.
«Он не лжёт, – подумал Шэй, – и не преувеличивает». Патрик был чересчур прямодушен, чтобы притворяться, и он умел презирать – это стало очевидно ещё в их первую встречу, во время «приёма» в жёлтой комнате. «Кто знает, почему он стал таким. Над ним издевались в детстве? Или его недолюбливали коллеги по цеху?» Тем не менее сейчас он стоял перед ними, ненавидя себя и, как следствие, всю вселенную.
И порой вселенная давала ненависти мишень.
– Передайте мне арбалет, – сказал Шэй парню… как там его звали? Колм?
Рука в чёрной перчатке похлопала его по плечу.
– Рад видеть, что вы наконец одумались.
Шэй поднял оружие и прицелился Патрику в лицо.
– Идите.
– Что?
– Идите. Разворачивайтесь и уходите. Дальше по улице, до самого конца, и вон с глаз моих.
Патрик поджал губы. Сделал несколько шагов назад.
Пока он шёл – прочь от них и от границы, – небо прояснилось, а звёзды стали ярче и ближе. Высокий силуэт удалялся в их свете, шагая между целых и покорёженных домов. Он обернулся лишь однажды, в самом конце улицы, откуда его сутулые плечи были уже почти не различимы.
– Это ошибка. Вы слишком многое ставите на то, что его обнаружат патрули, – сказал Эйдан. – Когда я решил поддержать вас…
– О чем вы, чёрт возьми, говорите? – Шэй швырнул арбалет в грязь. – О чём вы говорите? Объясните же наконец, зачем вы приехали сюда.
– Отпустите Колма.
– Мне плевать, пусть идёт.
Не говоря ни слова, предавший Патрика человек развернулся и исчез.
– Я здесь потому, что у вас ключи к моему будущему.
Шэй фыркнул. Глубоко внутри зародился смех, разрастаясь, пробиваясь наверх.
– Какое ещё будущее? Посмотрите на меня.
– Я смотрю. Я…
– Посмотрите на меня! Какое будущее? Где? Меня изгнали. Изничтожили.
– Вы всё ещё считаете это изгнанием? Вы вообще слышали, что я говорил вам в театре?
– «Считайте это замечательной возможностью», о да, насмехаться вы умеете.
– Насмехаться? Послушайте, Дэлин отправила в провинции трёх человек. Система интендантства – с иголочки. Она хочет посмотреть, у кого из вас лучше получится держать местных лордов в узде.
У Шэя защипало в горле, и у него вырвался смешок.
Эйдан нахмурился.
– Да что с вами не так? Оуэнбег – важнейшее задание из трёх, по очевидной причине. Башня. Лишь небесам известно почему, но королеву впечатлило ваше неповиновение, когда вы пощадили тех протестующих. Полагаю, в последний раз её осмеливались ослушаться несколько десятков лет назад. Эй, вы вообще слушаете? Вы понимаете, что я вам говорю? Дэлин растит потенциальных преемников.
Шэй согнулся пополам от смеха и рухнул на колени в коричневое месиво.
– Что за… Шэй, у нас нет на это времени. Я здесь, чтобы помочь вам.
В перерывах между приступами хохота он смог выдавить:
– Зачем?
– Проклятье, да встаньте же. Потому что, цитируя вас же – посмотрите на меня. Я думец. Я навсегда останусь думцем. Помните, что только что сказал Патрик? «Нельзя доверять Думе»? Помните, что вы сами сказали о моём акценте? Я эмигрант, и это мой потолок. Но с вами я поднимусь. Мы поднимемся. Мы разобрались с Патриком, разберёмся и с герцогом, если потребуется. Нам нужно лишь закончить эту чёртову башню.
Шэя прорвало, и всё, что он пытался запереть в себе, вырвалось наружу, полилось из него месивом смеха и всхлипов.
– Вы свихнулись? Да поднимитесь же!
– Я не могу. – Шэй уставился на свои ладони. – Я не могу. Я её уничтожил.
«У тебя есть решение», – прошептал внутренний голос. Решение, которое он ясно видел перед собой. Оно осталось в той части его прошлого, которую он изо всех сил старался похоронить, в комнате с пятнами копоти и в заброшенном подвале под палисандровым люком. «Нет», – подумал он, пытаясь вытеснить образ из головы.
– Проклятье, что вы уничтожили? Что?
– Башню. – Он поднял глаза на Эйдана. – Она держалась за счёт устройств дракири. Я приказал их убрать.
– Что? Так, так, послушайте меня. Шэй? Послушайте меня! Что бы вы ни сделали с башней, вы должны вернуть всё, как было, понимаете? Понимаете? Вы осознаёте, что стоит на кону?
– Не могу. Герцог уничтожил устройства.
«Но ты знаешь, как все исправить», – прошептал голос. Открылся люк, и он шагнул в подвал, залитый лиловым свечением, полный устройств, которые он называл «тюльпанами» – потому что так их называла та, кого он когда-то знал, – в подвал под разрушенной мастерской, под комнатой с пятнами копоти.
«Нет, – подумал он, – нет, я туда не вернусь. Не вернусь». Но глубоко внутри та его часть, что взвешивала возможности, проверила весы.
И он знал, на какую сторону склонилась чаша.
9
Девушка открыла ему дверь, и золотые огни бальной залы на миг ослепили его.
Шэй не знал, как её зовут – в конце концов, она была всего лишь сопровождающей, – но ему она казалась воплощением столичного лоска: светлые волосы, убранные в сложную косу, миндалевидные глаза, подведённые сурьмой, обнажённые предплечья.
– Первый раз на Красном холме? – Она одарила его совершенной улыбкой.
– Что, так очевидно? – спросил он, а затем неуклюже прибавил: – Это всё, о чём я когда-либо мечтал.
– Привыкнете. Не переживайте, все привыкают. Всё у вас будет хорошо.
Он так и не узнал её имени и никогда больше её не видел, но навсегда запомнил тот момент, когда она похлопала его по плечу и подтолкнула ко входу в зал, к золотым огням и к красивым людям, кружившимся в вальсе.
Стоя на коленях на избитой дождём улице, он вспомнил те подведённые глаза; они смотрели на него, словно говоря: «Ты можешь всё это вернуть. Ты можешь заполучить всё это, и даже больше».
