“Тамошний кофе невозможно пить”

Когда Курт Гёдель летом 1939 года добрался до Вены, то сразу угодил в бюрократический омут. Прежде всего его австрийский паспорт оказался недействительным, ведь Австрии больше не было! Даже слова “Австрия” старались избегать. Гёдель как немецкий гражданин получил новенький паспорт, но в нем больше не было многократной американской визы, поскольку та утратила силу вместе со старым паспортом. Американское консульство, отчаянно перегруженное работой, отказалось переносить визу в новый выездной документ. Поэтому Гёделю пришлось встать в очередь вместе с сотнями тысяч сограждан, стремившихся получить разрешение на въезд в США.

Простодушный логик не мог считаться политическим беженцем, поэтому не имел права на рассмотрение заявления в особом порядке. Не мог он претендовать и на привилегированную “профессорскую визу”, поскольку для нее нужно было подтверждение, что претендент в течение последних двух лет вел лекционные курсы. Гёдель ничего такого не делал.

Более того, его хабилитацию приостановили. Чтобы восполнить эту потерю, Гёделю предлагалось подать документы на получение статуса Dozent Neuer Ordnung, “лектора Нового порядка”, недавно введенного нацистской администрацией, однако было ясно, что шансы Гёделя его получить сомнительны.

Поддержки в университете Гёдель лишился. Никто в Вене не имел ни малейшего представления о его великих достижениях. Его труды, отличавшиеся абстрактностью и формальностью, были прямой противоположностью “немецкой математике”, которую пропагандировал нынешний режим. Естественно, что такое эта немецкая математика, никто объяснить не мог, но одно было совершенно очевидно: баллистика в большой моде, а логика аксиом – нет. Даже Давида Гильберта, который в соавторстве с немецким математиком Паулем Бернайсом (1888–1977) завершал двухтомный труд “Основания математики”, и того оттеснили на обочину. Когда Гильберт скончался в 1943 году, его смерть привлекла гораздо больше внимания в США, чем в Германии.

В сумятице лета 1939 года бюрократические затруднения Курта Гёделя мало-помалу дошли до точки, когда стало понятно, что выпутаться из них невозможно. В письме к своему другу Карлу Менгеру Курт жаловался на “бесконечные походы по инстанциям”. Количество непреодолимых препятствий побило все рекорды.

Лео Перуц в неоконченном романе описывает, с какими трудностями сталкивались все, кто хотел покинуть рейх: “Повсюду плодились какие-то малопонятные учреждения, о которых никто раньше и не слышал, властно заявляли о своих требованиях и настаивали, чтобы эти требования были удовлетворены или по крайней мере замечены и приняты во внимание”.

Курт и Адель Гёдель уже получили извещение, что они должны освободить свою квартиру в Гринцинге, так что в довершение всего нужно было срочно искать новое жилье. А управление по иностранной валюте задавало все мыслимые и немыслимые вопросы о деньгах, которые Гёдель заработал в Америке, и ответить на эти вопросы было невозможно.

В официальных запросах подчеркивалось, что Гёдель перед отъездом осенью 1938 года не оформил должным образом отпуск в Венском университете. Правительство и университетская администрация вступили в оживленную переписку по поводу неизвестного местонахождения Курта Гёделя. На самом деле он уже вернулся в Вену, но этого никто словно бы не заметил. Более того, один чиновник посетовал, что хотя арийское происхождение доктора Гёделя подтверждено шестнадцатью документами, среди них до сих пор нет свидетельства о браке его родителей. От Гёделя потребовали предоставить его в кратчайшие сроки. Кроме того, чиновник намекнул, что, вероятно, потребуются и свидетельства о браке его бабушек и дедушек.

Глава Союза национал-социалистических преподавателей сообщил, что у Гёделя сложилась хорошая репутация в научных кругах, но его учитель профессор Ганс Ган был евреем и “в целом венская математика Эры Системы была глубоко отравлена еврейством”.

Гёделя считали аполитичным, однако в характеристике говорилось: “впрочем, нельзя ожидать, что он поведет себя достойно в трудных политических ситуациях, с которыми столкнется в США как представитель Новой Германии”.

В сентябре 1939 года началась война, а Гёдель так и оставался в Вене без надежды выбраться. О нем вспомнил немецкий вермахт. Военные врачи вдруг сочли, что хрупкий тридцатитрехлетний интеллектуал “годен для гарнизонной службы”. Вот-вот его должны были призвать. Положение складывалось отчаянное. Но тут явился deus ex machina. Вмешался большой поклонник Гёделя из далекого Принстона – Джон фон Нейман. “Гёдель единственный в своем роде”, – написал он директору Института передовых исследований. Надо что-то сделать для него, и дорога каждая минута. В другом письме фон Нейман писал: “Гёдель абсолютно незаменим. Он единственный математик, о котором я решаюсь такое сказать”. В конце письма фон Нейман приводит мастерский анализ запутанной ситуации с Гёделем и предлагает выход из тупика.

Благодаря светлой голове Джонни в момент, когда требовались неотложные действия, бюрократические препоны в государственном департаменте удалось преодолеть, и в начале января 1940 года супруги Гёдель наконец получили долгожданные американские визы.

Плыть через Атлантику было нельзя из-за постоянной угрозы подлодок. Поэтому Гёделям пришлось отправиться кружным путем – через всю Сибирь, а потом через Тихий океан. С учетом политической ситуации это была отнюдь не увеселительная прогулка. Скорее уж смертельный трюк канатоходца. Польшу уже разделили между собой гитлеровская Германия и сталинский СССР (в то время эти державы, которым вскоре предстояло стать злейшими врагами, симулировали нежную дружбу). Но Сталин еще не успел оккупировать Литву. Что касается Японии, она уже завоевала Маньчжурию, но еще не напала на Америку. В общем, маршрут представлялся… преодолимым. Если повезет.

Транссибирская магистраль бежала себе через тайгу морозными ночами. По ней Гёдели добрались до дальнего конца СССР и оказались в Йокогаме, но умудрились опоздать на свой пароход в Америку. И все же они прибыли в сан-францисский порт, пусть и с опозданием на несколько недель.

“Я в жизни не видел города прекраснее”, – с огромным облегчением писал Гёдель своему брату Рудольфу. До хеппи-энда оставалось рукой подать. Спустя сорок шесть дней после отъезда из Вены Курт и Адель добрались наконец до тихой гавани в Принстоне.

Оскар (со сложенными руками) и Курт (со сплетенными пальцами)

Его друг Оскар Моргенштерн писал в дневнике: “Приехал из Вены Гёдель. На этот раз с женой. На вопрос, как дела в Вене: «Тамошний кофе невозможно пить»”.

Сам Оскар Моргенштерн по воле случая оказался в Америке на момент аншлюса. Там он узнал, что его имя попало у нацистов в черный список. Новой власти Моргенштерн оказался крайне несимпатичен, хоть и был чистым арийцем. Ведь именно Моргенштерн написал почти весь последний доклад о бюджете последнего австрийского министра финансов. Как директор Венского института делового цикла, он постоянно напирал на то, что Австрия вполне способна существовать как независимое государство, и был совершенно прав. Но такая точка зрения отклонялась от нацистской партийной линии, более того, за нее полагалась черная метка. Понятно, что Моргенштерн не имел ни желания, ни намерения попасть в Дахау вместе с половиной последнего австрийского кабинета министров. Так что возвращаться в Европу он не стал и в конце концов сумел получить место профессора в Принстоне.

Между тем тяжелые шестерни венской бюрократии скрипели еще долго после отъезда Гёделя. Новость о том, что в 1938 году Курт Гёдель уехал, не оформив отпуск, давно уже устарела, однако чиновник, который вел его дело, никак не мог успокоиться и все требовал подробностей его возвращения в Австрию, “которое наверняка имело место”, и не подозревая, что Гёдель к этому времени уже успел вернуться домой и уехать снова, на сей раз навсегда.

А потом – вот гримаса судьбы! – Гёделю заочно присвоили звание преподавателя Нового порядка. Согласно постановлению, эта великая честь предполагала “особое покровительство фюрера”. А это, безусловно, дорогого стоило: Гитлер только что захватил Париж.

Свой докторский диплом Гёдель не забрал. Документ и сегодня дожидается в университетском архиве – вместе с заполненной квитанцией, которую Гёделю оставалось только подписать. Нацистская администрация несколько лет отправляла во все концы запросы о местонахождении доктора Гёделя и интересовалась, почему он не спешит получить диплом. Ответы его брата Рудольфа становились все лаконичнее: “Как уже неоднократно сообщалось, мой брат в настоящее время находится в США”. Причем Рудольф добавлял, что именно германское консульство настоятельно не рекомендует его младшему брату плыть через Атлантику.

Весной 1941 года Гёдель получил указание явиться в консульство рейха в Нью-Йорке. Там его проинформировали, что рейх желает его “репатриировать”, причем как можно скорее. Гёдель на это ответил, что не найдет на родине оплачиваемой должности и к тому же нездоров. Однако вся эта затея вскоре стала сомнительной, поскольку в июне 1941 года гитлеровские войска напали на СССР. С этого момента в Германию стало просто не попасть – ни через Атлантику, ни через Сибирь.

Через полгода Адольф Гитлер объявил войну США. Поэтому Гёдель вмиг превратился на новой родине в “иностранца из недружественной страны”. Даже одинокие вечерние прогулки по тихому району Принстона, где поселились они с Аделью, стали вызывать подозрения соседей. К счастью, Институту передовых исследований удалось успокоить бдительных граждан. На следующий год Гёделя хотели было призвать в американскую армию и назначили медицинскую комиссию, но старый добрый институт избавил его и от этой напасти.