Некролог
Венский математик Вальтер Рудин, который во время аншлюса был семнадцатилетним школьником, впоследствии писал:
В одном нам было проще, чем немецким евреям. Там гайки закручивали постепенно, и первые года два сохранялась надежда, что все это рухнет, будет новое правительство, все снова станет нормально. В результате многие немецкие евреи тянули, пока не стало слишком поздно. А в Австрии через два дня стало совершенно очевидно, что надо уезжать – другого варианта нет.
Карнап прощается с Европой
Драматург Цукмайер писал в мемуарах “Как будто часть меня” (Als wär’s ein Stück):
То, что обрушилось на Вену, не имело никакого отношения к захвату власти в Германии, которая происходила под видом законной смены власти, а разные части населения встретили ее кто отстраненно, кто скептически, кто с простодушным националистическим идеализмом. То, что обрушилось на Вену, было лавиной зависти, ревности, обиды и слепой, злобной жажды мести. Голос здравого смысла был заглушен.
Некоторым из оставшихся членов Венского кружка удалось сбежать из Австрии в первые месяцы после аншлюса, когда гонения стремительно усиливались. Среди них были Роза Рэнд, Густав Бергман и Эдгар Цильзель. Рэнд успела за некоторое время до этого сдать все экзамены и поспешила получить докторскую степень по так называемой квоте для неарийцев. Но при этом она получила запрет на профессиональную деятельность в Германии. Чтобы эмигрировать в Великобританию, доктор Рэнд вынуждена была предъявить документ об окончании кулинарных курсов. Ее статья о понятиях реальности и нереальности в сознании душевнобольных, уже принятая к печати, была отклонена. Приехав в Англию, Роза Рэнд первое время работала младшей медсестрой в больнице Св. Альбана для умственно отсталых детей, где условия были просто ужасными.
Рудольф Карнап уже давно уехал из Праги в США, а теперь его примеру последовал Филипп Франк. Успели спастись до начала настоящей Катастрофы и некоторые участники Венского математического коллоквиума, в том числе Абрахам Вальд и Франц Альт.
Гитлеровский аншлюс глубоко возмутил мировую общественность. Однако ни одно государство не заявило протеста против него, за исключением Мексики. Вот почему в современной Вене есть площадь Мексикоплац.
Один из главных героев неоконченного романа Лео Перуца “Майская ночь в Вене” (Mainacht in Wien) говорит со вздохом: “Все, что пишет о Вене иностранная пресса, похоже на некролог знаменитой кинозвезде, которой мир обязан часами эстетического восторга. А теперь ее отнял рок, однако крупные кинокомпании обойдутся и без нее”.
Адольф Эйхман, который спустя десятилетия будет казнен за преступления против человечества, в то время только начал делать себе имя: он учредил в Вене Центральное агентство еврейской эмиграции, которое вскоре станет образцом для всего рейха. Горький парадокс заключался в том, что расположено оно было в роскошном дворце Ротшильдов, а финансировалось за счет драконовского налога Reichsfluchtsteuer, обдиравшего до нитки всякого, кто собирался бежать из рейха. Очереди за разрешением на эмиграцию быстро росли.
Милость к Нельбёку
Аншлюс привел к перемене места жительства и Иоганна Нельбёка. Его поместили в тюрьму Штейн на Дунае, и он просидел там около года. Однако некий профессор Заутер решил, что настал момент освободить убийцу Морица Шлика. О Заутере известно мало – разве что, вероятно, именно он был “профессором Австриакусом”, автором злосчастной статьи, которая обвиняла Шлика в том, что тот довел Нельбёка до безумия. Заутер обратился к министру юстиции с прошением о помиловании Нельбёка и привел при этом приблизительно такие доводы.
Убийство было совершено из отчаяния, вызванного политическим кризисом. Широко известно, что этот скользкий тип Мориц Шлик был “представителем еврейства на философском факультете” и одним из первых членов Фронта Родины (теперь это движение было отнюдь не в чести). Напротив, честный Нельбёк всегда “руководствовался сильными национальными чувствами и был открытым антисемитом”. Откровенно рассказать о своих истинных мотивах на суде Нельбёк никак не мог. Ведь подобные убеждения во время Systemzeit, “Эры Системы” (такое странное название получил пятилетний период режима “корпоративного государства” в Австрии), были неприемлемы.
Доводы профессора Заутера убедили новую власть, и в ноябре 1938 года Нельбёка выпустили на свободу. Впервые в жизни у него появилась постоянная работа – место в геологическом отделе Нефтяного управления.
Года через два, задолго до окончания испытательного срока, Нельбёк попросил снять судимость, чтобы “в полной мере вернуться в сообщество народа”. Он писал, что гордится, что “послужил национал-социализму, устранив учителя, проповедовавшего еврейские принципы, вредные и чуждые нашему народу”. Он считал несправедливым, что ему приходится до сих пор мученически страдать за дело национал-социализма, в то время как это мировоззрение одержало победу.
Венские власти пошли навстречу просьбе Нельбёка, однако личный секретариат фюрера счел, что подобный шаг был бы преждевременным. Неудивительно, что с этим согласился и генеральный прокурор: “остается фактом”, полагал он, что действия Нельбёка “были вызваны в первую очередь личными мотивами”, а вовсе не намерением избавить свой народ от Volksschädling – “социального вредителя”. Более того, “для общественного порядка может оказаться пагубным” миловать тех, кто полагал, будто вправе устранять по своему выбору тех, кого они лично считают нежелательными элементами. Так что имя Нельбёка еще на некоторое время осталось в списках преступников.
