Перемены настали и дома у Отто Нейрата: вскоре после возвращения Отто из Германии было решено забрать его сына Пауля из детского дома. Десятилетний мальчик сразу поладил со своей слепой мачехой. Нейраты жили в Маргаретен, рабочем районе Вены, и Нейрат хотел воспитать сына истинным пролетарием, более того, мальчик уже прекрасно говорил на жаргоне рабочего класса. Однако воспитывать ребенка – занятие неблагодарное и зачастую приводит к неожиданным результатам: Пауль стал ученым-гуманитарием.
Квартира у Нейратов была просторная, темная и прокуренная. У Ольги была страсть к сигарам. Водопроводный кран был только на лестничной площадке. Зато в доме оставалось вдоволь места для библиотеки Отто, на тот момент состоявшей из двадцати тысяч томов. И к Нейратам потоком текли гости. Диспуты на огромном диване, окруженном стопками книг и полными пепельницами, велись и днем, и ночью.
Вот как описывал свой первый визит к Отто и Ольге Генрих Нейдер (1907–1990), студент-марксист, один из младших членов Венского кружка: “И вот я пришел в квартиру Нейратов, которая тогда была очень старой и крайне запущенной. Пахло там ужасно. Дверь открыла слепая женщина – фрау Нейрат. Она провела нас к мужу, который спал, и ей пришлось встряхнуть его, чтобы разбудить. Он был мужчина крупный, огромный, как слон. Первым его вопросом было: «Что вы изучаете?». Я ответил: «Философию, чистую философию». На что он сказал: «Как вы можете заниматься таким грязным делом? Почему тогда не теология?»”.
Сын Томаса Манна Голо, историк, познакомился с Нейратом, когда тот выступал с лекциями в молодежном лагере, и вспоминал, как старый провокатор произносил похожие обличительные речи:
Не читайте никакого Канта, не читайте никакого Шопенгауэра – вам надо заниматься наукой! Надо сбросить всю эту старую шелуху – метафизику, идеализм и все такое прочее! Интеллектуал плавает на поверхности, будто пятно жира в тарелке супа, и только и знает, что строить дымовые завесы. Философы это просто обожают! Их выспренний лексикон – “манифестация”, “эманация”, “отрицание отрицания” – вмиг их выдает. Если бы типичные напыщенные разговоры философов прочитал или услышал пролетарий, он не понял бы ни аза и решил бы, что это он глупый! А он не глупый!
Нейрат оставил всякую надежду на академическую карьеру. Однако ему удалось убедить социал-демократическое правительство Вены учредить Социально-экономический музей и назначить его директором.
Однажды непрерывный поток гостей привел в дом Нейратов прелестную Мари Рейдемейстер. Митци, как звали ее друзья, готовилась сдавать экзамены на учителя математики и физики в Брауншвейге, но решила ненадолго съездить в Вену с компанией приятелей. Ее брат Курт, тот самый “Узелмейстер”, рассказывал ей бесконечные истории о кружке Шлика и о неутомимом Отто Нейрате, самом занятном человеке во всей Вене, и Нейрат, безусловно, не разочаровал немецких гостей. Огромный человек с внушительным носом и сверкающими глазами до утра развлекал гостей фейерверком шуток.
Назавтра Отто с Митци отправились прогуляться в венский парк развлечений Пратер на Heustadlwasser — небольшое озерцо. Они взяли лодку напрокат и несколько часов катались. Вернувшись домой, Отто с порога поделился с Ольгой радостной новостью:
– Представляешь, я сегодня поцеловал Митци!
– Гм… быстро ты управился, однако! – без тени недовольства ответила жена.
Мари ненадолго вернулась в Брауншвейг сдать экзамены, а потом переехала в Вену.
Однако чарам неистового великана поддавались не все. Например, сдержанный и изысканный Шлик с трудом мирился с беспардонностью Нейрата и ни разу не пригласил его к себе домой.
– Я не могу принимать у себя человека с таким громким голосом, – говорил он. – Здесь играют Моцарта, а потом тихо беседуют. С таким голосом здесь делать нечего.
Любимой темой Нейрата было “единство науки”, и он не был готов проводить четкую грань между естественными и гуманитарными науками. На его взгляд, все это были части одной структуры, единой и величественной.
“В качестве цели здесь мыслится единая наука, – гласил манифест. – Это устремление направлено на то, чтобы объединить и взаимно объяснить достижения отдельных исследователей в различных научных областях. Из этой целевой установки вытекает подчеркивание коллективной работы”. И Нейрат снова и снова седлал любимого конька – и начал всем надоедать.
Нейрат вспоминал, что даже исключительно вежливый Мориц Шлик как-то раз заметил, предваряя доклад Отто на семинаре: “Герр Нейрат объявил, что готов сегодня прочитать лекцию. Он утверждает, что хочет рассказать о единстве науки. Я не могу себе представить, чем эта тема могла бы заинтересовать кого-либо из присутствующих, но тем не менее от всей души приглашаю герра Нейрата начать выступление”. Нейрат поперхнулся, но послушался. Ведь ничто не могло помешать ему предаться страсти. Он доблестно пустился в путь. И вот что получилось:
Только в конце девятнадцатого и в начале двадцатого века научная работа в разных областях добилась достаточного прогресса, чтобы всерьез надеяться на своего рода объединение, в рамках которого все понятия формируются по одному и только одному методу. Этот метод состоит в применении конкретных правил для систематического сведения любого данного утверждения к индивидуальному чувственному опыту, который каждый может самостоятельно проверить.
Достичь этой масштабной коллективной цели позволит только совместная работа поколений научно ориентированных людей. Освобождения от скованных традицией способов мыслить достигали люди вроде Маркса, который считал, что социальная жизнь вполне умопостижима и может стать субъектом опыта; или Маха, который сводил все физическое к индивидуальным чувственным данным.
С точки зрения Нейрата, у марксизма было большое будущее, поскольку он вел свою борьбу в полном соответствии с научным миропониманием. Все, что говорил Нейрат, звучало словно манифест, причем манифест коммунистический.
Нейрат предложил членам Венского кружка посещать еженедельные занятия по марксизму. Однако его миссионерское рвение имело лишь очень скромный успех. Скажем, Шлик не стал туда ходить. По мнению Нейрата, это доказывало, какого реакционного классового сознания придерживается буржуазия. Как писал Менгер, Нейрат смотрел на все “сквозь призму социалистической философии, подчас кривую. Я никогда не видел, чтобы ученый был настолько одержим одной идеей и идеалом, как Нейрат”.
Представление о происходящем даст краткий отрывок из того, что Нейрат писал о Бертране Расселе: “Все те, кто распространял антикапиталистическое учение и проповедовал ясность научной мысли, проложили путь социалистическому пролетариату! Англичанин Бертран Рассел принадлежит к тем немногим, кто внес свой вклад и в то, и в другое. Во время войны он испытал на себе всю сокрушительную силу британского правосудия, поскольку упорно сопротивлялся милитаристскому потопу. Активист антивоенного движения, борец за свои убеждения. И он же сегодня известен по всему миру как вождь точной философии – миропонимания, приверженцы которого без устали ищут логико-математическую структуру объектов и их взаимодействий и стараются, чтобы опыт везде вступил в свои права”.
Пока что все неплохо, по крайней мере если вам удалось проследить за мыслью Нейрата. Но Рассел недавно побывал с визитом в Советском Союзе и при всем желании мог сказать о состоянии этого Союза крайне мало хорошего. Нейрат воспринял это как личное оскорбление: “По мнению Рассела, марксизм – это униформизация идей, а также презрение к здравому смыслу, поскольку он призывает к классовой борьбе, а без этого Рассел предпочел бы обойтись. В сущности, марксизм для него – враг”.
А это привело к следующему выводу: “В своих общественно-политических взглядах Рассел ненаучен, он не исследует связи, не описывает факты средствами логики, а просто выражает личные пожелания, он верит в силу здравого смысла как в социологический факт, даже не пытаясь подвергнуть его более глубокому историческому анализу. Тот же самый человек, кто в бытность точным философом обладал несравненным критическим и острым аналитическим умом, не считает необходимым углубляться в исследования, когда речь идет об общественно-политических вопросах. Россказни заядлого путешественника превратились в самонадеянную доктрину мелкого буржуа от науки”.
Когда лет через десять Рассела пригласили прочитать вступительный доклад на конгрессе по объединению науки, который организовал в Париже не кто-нибудь, а Отто Нейрат, Рассел с радостью согласился. Похоже, его ничуть не огорчило, что Нейрат обозвал его мелким буржуа от науки: после смерти брата Бертран стал третьим графом Расселом и располагал пожизненным местом в палате лордов.