Близкие контакты третьего рода

Начиная с 1924 года Мориц Шлик раз за разом пытался встретиться с Витгенштейном, однако их знакомство состоялось лишь через три года.

Шлик при всей своей настойчивости никогда не забывал о хороших манерах. Так, в Рождество 1925 года он писал: “Мне было бы особенно приятно встретиться с вами лично, и я взял бы на себя смелость как-нибудь навестить вас в Пухберге, но дайте знать, если вы не желаете, чтобы мирное течение вашей сельской жизни было нарушено”.

Витгенштейн со своего олимпа передал через Маргарет, что письмо Шлика было ему “приятно”. Тем не менее он отказал Шлику под каким-то неопределенным предлогом, как делал уже неоднократно. В апреле 1926 года Шлик вместе с несколькими студентами поехал в деревню Оттерталь, готовый, по словам жены, “с благоговением едва ли не религиозным… отправиться в паломничество по святым местам”. Но попытка снова ни к чему не привела: к этому времени Витгенштейн уже уволился и в большой спешке уехал.

Однако через год Маргарет Стонборо наконец смогла передать Шлику положительный ответ брата: “Он шлет вам через меня свои наилучшие пожелания, а также извинения, что он не способен сосредоточиться на логических задачах из-за нынешней работы, которая отнимает у него все силы. Встречаться с целой группой людей ему не хотелось бы, но если речь идет о встрече только с вами, дорогой профессор Шлик, он, пожалуй, мог бы обсудить некоторые вопросы”.

Так запрет был наконец снят. Маргарет получила разрешение организовать встречу. Каким-то образом получилось, что в ней также принял участие Карл Бюлер, профессор психологии. Жена Шлика Бланш впоследствии вспоминала, что Шлик вернулся со встречи “в экстазе”. Витгенштейн, со своей стороны, рассказывал о новом знакомстве своему другу-архитектору Паулю Энгельману более сдержанно: “Каждый из нас счел другого сумасшедшим”. (Мнения психолога Бюлера история не сохранила.)

В письме Альберту Эйнштейну Шлик сообщил, что теперь изучает “глубины логики” с крайним энтузиазмом, поскольку его вдохновил “венец Людвиг Витгенштейн, написавший некий Tractatus Logico-Philosophicus (который опубликовал на английском и немецком Бертран Рассел) – по моему мнению, самую глубокую и верную книгу во всей философии последних лет. Его автор не собирается больше ничего писать, однако обладает артистической натурой и завораживающей гениальностью, а интеллектуальный взаимообмен с ним стал одним из самых невероятных впечатлений в моей жизни”. Их беседы, добавил Шлик, “не столько расширяют знания, сколько обеспечивают интеллектуальную зону безопасности”.

Начиная с 1927 года Шлик и Витгенштейн встречались регулярно. Вскоре к их беседам допустили нескольких избранных членов кружка: доверенных студентов Фридриха Вайсмана и Герберта Фейгля, возлюбленную Фейгля Марию Каспер, а также Рудольфа Карнапа, который к тому времени стал играть в кружке центральную роль.

“Перед первой встречей, – писал Карнап в автобиографии, – Шлик всячески предостерегал нас от дискуссий того толка, к каким мы привыкли в кружке, поскольку Витгенштейн ничего такого не терпит. Нам даже велели быть очень осмотрительными, когда задаем вопросы, поскольку Витгенштейн, как известно, крайне обидчив, и прямой вопрос легко может рассердить его… Когда я наконец познакомился с Витгенштейном, то убедился, что предостережения Шлика полностью оправданны. Складывалось впечатление, будто свою систему он создал благодаря божественному озарению, поэтому мы невольно ощущали, что любые трезвые рациональные аргументы или анализ его книги были бы профанацией”.

Первые встречи с Венским кружком, при всех этих эксцентричных и надуманных оговорках и ограничениях, постепенно привели Витгенштейна обратно в философию – пусть и кружным путем. Не прошло и года после завершения проекта дома для сестры, и он вернулся к своему подлинному призванию. Последним толчком стала лекция “Математика, наука и язык” знаменитого голландского математика Лёйтзена Эгберта Яна Брауэра (1881–1966). Организовал выступление Ганс Ган, и Витгенштейн тоже получил приглашение. Много лет спустя Герберт Фейгль рассказывал, как после лекции они с Фридрихом Вайсманом несколько часов просидели с Людвигом Витгенштейном в кофейне по соседству. “Поразительно, какая перемена произошла в Витгенштейне тем вечером. Он стал необычайно разговорчив и принялся очерчивать идеи, которые послужили основой его дальнейших работ. Тот вечер знаменовал возвращение Витгенштейна к строгим философским интересам и занятиям”.

Шлик тоже вспоминал об этом событии в письме к Карнапу, который тогда был за границей: “Недавно Брауэр прочитал в Вене две лекции. Но сами лекции были не так интересны, как то, что сказал нам потом о них в кофейне Витгенштейн, побывавший на обеих”.

Чемпион вернулся на ринг. Очевидно, в философии еще осталось чем заняться! Витгенштейн, которому уже исполнилось сорок, ненадолго съездил в Кембридж и наконец получил докторскую степень по философии. В качестве докторской диссертации он предоставил “Трактат”, уже ставший всемирно известным. Экзаменаторами были профессора Рассел и Мур, старые друзья с довоенных лет.

Все трое понимали, что защита в этом случае будет просто фарсом, поэтому процедура была краткой. Говорят, через несколько минут Витгенштейн поднялся, снисходительно похлопал экзаменаторов по плечам и сказал: “Ничего-ничего, вы все равно никогда этого не поймете”.