Кружок Шлика
Лекции Шлика в Вене тут же стали необычайно модными. Он грелся в лучах славы Эйнштейна. Студенты, восхищенные известностью нового профессора, толпами сбегались послушать его выступления. Как писал один слушатель: “Лекции профессора Шлика проходили в большой аудитории, битком набитой студентами обоего пола, а припозднившийся посетитель его семинара мог считать, что ему повезло, если не пришлось сидеть на подоконнике”.
Однако популярность вовсе не вскружила Шлику голову. “Он был очень искренним и скромным – прямо-таки на грани робости”, – как писал позднее в своих воспоминаниях математик Карл Менгер:
Когда я в бытность студентом, в 1923 году, слушал лекции Шлика, а затем принимал участие в одном его семинаре, он оставил впечатление человека крайне утонченного и несколько замкнутого… Мое восхищение его искренностью усилилось в дальнейшие годы, когда я узнал его ближе. Невозможно было даже представить себе, чтобы с его уст сорвались пустые фразы или высказывания с малейшей долей самодовольства. Но особенно это впечатление крайней скромности поддерживала учтивость Шлика при общении со студентами, иногда даже избыточная. Он всегда был готов изменить мнение или научиться чему-то новому, но на самом деле прекрасно знал цену своим взглядам. Если при близком знакомстве со Шликом у кого-то и оставались сомнения в том, что он уверен в себе, то, скорее всего, лишь потому, что Шлик был склонен преклоняться перед определенными фигурами.
Далее Менгер считает нужным уточнить, что “склонность преклоняться” у Шлика никогда не распространялась на недостойных: “Он изучал физику под руководством Макса Планка, а затем благоговел перед Эйнштейном. Потом последовал период глубочайшего восхищения Давидом Гильбертом. А затем Шлика очаровал Рассел”.
Вскоре вокруг него собрались самые талантливые студенты – Фридрих Вайсман, венец российского происхождения, немного постарше остальных (1896–1959), поляк Марцель Наткин (1904–1963), артистическая натура, человек очень веселый и компанейский, трудяга Роза Рэнд (1903–1980), бедная, как церковная мышка, и энергичный Герберт Фейгль (1902–1988), долговязый юноша из Богемии. Это Фейгль утверждал, что после лекций Шлика наконец уловил, в чем суть научной философии. Шлик удостоился еще большей благодарности, познакомив Фейгля с Альбертом Эйнштейном.
Фейгль и Вайсман уговорили Шлика организовать частный семинар. Это предложение полностью совпадало с намерениями Гана возродить прежнюю дискуссионную группу по философии науки. Так родился кружок Шлика – Schlick-Zirkel.
“В Вене сейчас очень много занимаются философией, – рассказывал Шлик Эйнштейну. – Надеюсь скоро послать вам несколько образцов, которые вас, несомненно, заинтересуют”.
Участники кружка договорились встречаться регулярно. Встречи происходили каждый второй четверг в шесть часов вечера, как и у Urkreis. Но на сей раз философы не ограничились кофейней. Математический факультет сумел выделить им маленькую аудиторию рядом с кабинетом Гана, на первом этаже нового университетского здания, интеллектуальная деятельность внутри которого, по словам Хаймито фон Додерера, была “гладкой и непроницаемой”. Окна выходили на Больцмангассе. Обычно заседание кружка состояло в том, что кто-то из участников читал доклад или статью. Иногда сессия была посвящена обсуждению той или иной темы. Иногда доклады читали гости. А после окончания заседания всегда оставалось время, чтобы основательно обсудить его в неофициальной обстановке в кафе “Жозефинум” тут же, за углом.
Карл Менгер писал: “С течением лет размер кружка колебался от десяти до двадцати человек. Каждый академический год список участников оставался примерно постоянным, не считая гостей из-за границы”.
Старая гвардия кружка сложилась еще до Первой мировой и состояла из Ганса Гана, Отто и Ольги Нейрат и Виктора Крафта – молчаливого, вдумчивого философа, работавшего в университетской библиотеке. К ним часто приезжал Филипп Франк из Праги – теперь этот город находился за границей, в стране с труднопроизносимым названием Чехословакия.
И снова Карл Менгер: “В аудитории стояли ряды стульев и длинных столов перед доской. Помимо наших сессий, она использовалась как читальный зал, а иногда здесь проходили лекции. Пришедшие первыми отодвигали столы и стулья от доски, которая обычно требовалась докладчикам. На освободившемся пространстве перед доской они ставили стулья полукругом, неформально, оставив только один стол для тех, кто принес с собой книги, хотел покурить или что-то записать”.
Мориц Шлик (в обуви) и Герберт Фейгль (босиком)
На заседания кружка ходило примерно поровну студентов с математического и философского факультета; многие из них еще не решили, на какой дисциплине остановиться. Немного старше прочих были Феликс Кауфман (1895–1949) и Эдгар Цильзель (1891–1944) – оба принадлежали к зоне водораздела между математикой и философией. Цильзель был школьным учителем, но взял отпуск, чтобы получить квалификацию университетского преподавателя философии. Кауфман уже был лектором, читал в университете курс философии права и прекрасно зарабатывал как местный представитель Англо-Персидской нефтяной компании. Из-за этой синекуры ему все завидовали.
Карл Менгер, присоединившийся к кружку немного позже, так описывал его встречи: “Все слонялись группами и болтали, пока Шлик не хлопал в ладоши. Тогда разговоры смолкали, все рассаживались, и Шлик, обычно сидевший на конце стола у доски, объявлял тему доклада, статьи или дискуссии на этот вечер”.
Поначалу темы так или иначе затрагивали работы все тех же “подозреваемых” – Эйнштейна, Гильберта и Рассела. Но очень скоро наметился неожиданный поворот: с этого момента повестку дня задавала тоненькая брошюрка, которую написал загадочный директор деревенской школы, человек никому не известный, но со звучной фамилией.
