Глава V Дворцовые забавы, увеселения и зрелища - Домашняя жизнь русских царей - Иван Егорович Забелин - RutLib.com

Назад: Глава IV Детские годы Петра Великого

Глава V
Дворцовые забавы, увеселения и зрелища

Общий обзор.– Комнатные забавы: дураки-шуты, бахари⁶⁸, домрачеи, гусельники – Потешная палата: органы, цымбалы, скоморохи, потешный немец, метальники.– Время царя Алексея.– Верховые нищие.– Карлы.– Потехи на дворце: медвежьи спектакли; особые зрелища: львы, слоны, олени; поединки и др.– Комедийные действа.– Первое устройство театра.– Первые комедии

Вникая в основные стихии старого русского быта, нельзя не признать той истины, что руководящим началом образованности в допетровское время была византийская идея аскетизма. Как образ наилучшей, наиболее добродетельной жизни, эта идея везде и всегда возвышала свой учительный перст, направляя каждый шаг и каждую мысль человека к своим целям. Мир русской мысли, мир русского чувства был всесторонне закрепощен этим строгим сберегателем жизни; лишен воли, прирожденной всякому живому существу, лишен всех живых движений развития и совершенствования. Древнерусское общество из своей первобытной непосредственности попало прямо под бичевание византийской аскетической идеи, отвергавшей на всех путях и свободу знания и свободу творчества. Поставленное сразу в тесные и суровые пределы аскетических требований, древнерусское общество лишилось возможности продолжать развитие своего первозданного, бессознательного быта путем собственной самодеятельности, путем собственного свободного творчества. Взамен младенческих пеленок, которые, при естественном ходе развития, свалились бы сами собой, оно было перевязано по рукам и по ногам узами – веригами иной культуры, вовсе не сообразной с его младенческой природой. Оно получило талант и вместе с ним строгий наказ зарыть его в землю, дабы сохранить в целости. Старина так и понимала искусство, как ремесло, как силу, работающую только дневным человеческим полезностям и потребностям.

Жизнь этого общества, исполненная одного лишь отрицания, лишенная философских и поэтических созерцаний и идеализаций, стала в общем наклоне уподобляться жизни стада, где первое и исключительное побуждение – корм в животном смысле, для самого стада, и кормление в воеводском смысле, для пастухов; а затем тяжелое умственное лежание на боку и медленное, нескончаемое пережевывание двух-трех понятий или двух-трех идей, какими был ограничен общественный кругозор жизни. Печален отзыв очевидцев-иностранцев о нашем старом обществе.

«Нисколько не заботясь об изучении достохвальных наук,– говорит Олеарий,– не выказывая решительно никакого желания ознакомиться с славными достопамятными делами своих предков, не стараясь узнать что-либо о состоянии иностранных земель, русские, весьма естественно, в собраниях своих почти никогда не заводят речи об этих предметах. Все речи и разговоры их не выходят из круга обыкновенных житейских дел. Так, обычно ведут они речи о сладострастии, о гнусных пороках, о прелюбодеяниях, совершенных частью ими, а частью и другими; тут же передаются разного рода постыдные сказки, и тот, который может наилучшим образом сквернословить и отпускать разные пошлые шутки, выражая их самыми наглыми телодвижениями, считается у них приятнейшим в обществе... Невозможно вообразить, до какой степени предаются они чисто животным побуждениям... Пьянству они преданы сильнее всякого другого народа в свете. Наполнивши себя вином чрез меру, они, подобно неукротимым диким зверям, готовы бывают на все, к чему побуждают их необузданные страсти. Порок этот – пьянство – до такой степени распространен в народе, что ему предаются все сословия, как духовные, так и светские, богатые и бедные, мужчины и женщины, и если иногда увидишь там и сям пьяных, валяющихся в грязи на улице, то это считается делом самым обыкновенным»⁶⁹.

Домострой, преподавая наставление, как духовно устраивать трапезу, стол, обед или пир, пишет между прочим: «Если начнут смрадные и скаредные речи и блудные; или срамословие и смехотворение и всякое глумление; или гусли и всякое гудение и плясение, и плескание и скакание, и всякия игры и песни бесовския,– тогда, яко же дым отгонит пчелы, тако же отыдут и ангелы Божии от той трапезы и смрадные беседы, и возрадуются беси... да тако же бесчинствуют, кто зернью и шахматы и всякими играми бесовскими тешатся»... Или дальше: «А кто бесстрашен и бесчинен, страху Божию не имеет и воли Божии не творит и закону христианского и отеческого предания не хранит, и всяко скаредие творит и всякие богомерзкие дела: блуд, нечистоту, сквернословие и срамословие, песни бесовские, плясание, скакание, гудение, бубны, трубы, сопели, медведи и птицы и собаки ловчия; творящая конская уристания... (Тако же и кормяще и храняще медведи или некая псы и птицы ловчия, на глумление и на ловление и на прельщение простейших человеков...)». Дальше: «или чародействует и волхвует и отраву чинит; или ловы творит с собаками и со птицами и с медведями; и всякое дьявольское угодье творит, и скоморохи и их дела, плясение и сопели, песни бесовския любя; и зернью, и шахматы и тавлеи (играя) – прямо, есе вкупе, будут во аде, а зде(сь) прокляти... »

Повторяя не один раз свои запрещения, Домострой представляет только слепок общих мест из старейших, самых первых поучений, которые были принесены из Византии и обличали некогда язычество византийского же общества, где музыка, песня, пляска, «бубенное плескание, свирельные звуци, гусли, мусикия, комическая и сатирская и козлия лица» (маски) и т. п. являлись на самом деле служителями языческих богов,– «иже бесятся, жруще матери бесовской, Афродите богине... еже творяхут на праздник Дионисов»,– так что нельзя было и отделять их вообще от идолослужения. Но с той поры вместе с идолослужением упомянутые поучения стали отвергать и вообще мирские игры и утехи, постоянно обзывая их идольской службой. Учительное слово нередко живыми образами рисовало сатанинскую погибель от мирского увеселения.

А. П. Рябушкин.

Выезд на соколиную охоту при царе Алексее Михайловиче. 1898 г.

Так, в числе запрещенных игр было указано, например, конское ристание. В эллинском Царьграде, на эллинском Ипподроме, о великолепии которого трудно было и мыслить русскому уму, эти конские ристания в действительности были языческим спектаклем, где зеленые и голубые возницы были посвящены, одни – матери-земле, другие – небу и морю; где колесницы, запряженные 6 лошадьми, ехали во имя высшего языческого божества, запряженные 4 лошадьми везли изображение солнца, а запряженные двумя, черной и белой,– изображение месяца, и т. д. Потеха была чисто языческая. Но сколько же языческого представляла наша древняя скачка на диких степных конях, подобная, по всему вероятию, скачкам теперешних степняков? Другая запрещенная игра, шахматы, вероятно, и принесенная к нам самими же византийскими христианами, точно так же в нашем быту не могла иметь никакого языческого смысла; но, тем не менее, отвергалась, как предмет идолослужения. Об ней писали:

«Аще кто от клирик или колугер играет шахмат или леки (кости), да извержет сана; аще ль дьяк (причетник) или простец (мирянин) да примут епитимью 2 лета о хлебе и о воде., единой днем, а поклона на день 200; понеж.е игра та от беззаконных халдей: жрецы бо идольские той игрой пророчествовашет о победе ко царю от идол., да то есть прельщенье сатанино».

Очень нередко именно такими соображениями, вовсе не приложимыми к древнему русскому быту, и руководились первые наши наставники в правилах и уставах жития. Аскетическая идея в своих отрицаниях и отвержениях вовсе не различала языческих идей от вещественных предметов или от простых порядков жизни и стремилась все сравнять и привести в один образ и в одну меру, в одно положение.

Общество должно было устроиться, как монастырь, как пустынножительство, водворить повсюду обет молчания, обет непрестанной молитвы, отдаваясь лишь работе дня, необходимым житейским трудам и занятиям. От жизни отнимался один из существенных элементов ее развития, отнималась целая область ее поэтических стремлений, которые, конечно, не приводили же к одному только разврату, но содержали в себе, как и всегда содержат, источник жизненной силы и для нравственного совершенствования. В сущности, аскетическая идея отрицала все то, что в своей живой совокупности имеет свое великое имя. Она отрицала народность, русскую своеобразную культуру, не с одной языческой стороны, но и со всех сторон свободного независимого развития народных дарований и народных умственных сил. Она отрицала живую русскую народность во имя одной исключительной формы византийского, и по преимуществу восточного, быта.

Само собой разумеется, что господство аскетической идеи должно было поддерживаться и всегда поддерживалось монастырем, из которого постоянно и оглашалась гроза суровых обличений и запрещений. Мирская власть, пребывавшая сама в той же мирской жизни, никогда, сама по себе, не доходила до аскетических умозрений и не поднимала гонений на свою же мирскую общественность. Она по необходимости становилась только покорной исполнительницею правил и предписаний, исходивших из уединенных и отверженных от жизни келий. Из этих-то богомольных и благочестивых обиталищ и разносилось обличительное слово, напоминавшее время от времени мирским людям о жизни праведной. Лишь отсюда и мирская власть получала усердные воззвания действовать против мирских увеселений, как подобало ее грозной державе. Таким образом запрещения мирских утех сначала восстановлялись путем частных, так сказать, личных, проповедей, со стороны только наиболее усердных подвижников монастырского жития, и впоследствии уже, едва ли не со времени издания Стоглава, были приняты как общее постановление, т. е. вошли в круг правительственных действий.

Невинная забава и утеха в глазах достойного человека явилась или делом ребячества, или делом скомороха, отъявленного негодника и бесстыдника, не имевшего и малейшего сознания о добром и честном нраве. Возвышенные, честные нравы общества мыслили о забаве, например о танцах, следующим образом:

«Что за охота ходить по избе, искать, ничего не потеряв, притворяться сумасшедшим и скакать скоморохом? Человек честный (достойный, нравственный) должен сидеть на своем месте и только забавляться кривляньями шута, а не сам быть шутом, для забавы другого...»

Так мыслили в XVI и XVII ст., в эпоху, когда из учения Домостроя образовалась уже крепкая практическая философия. Здесь мы встречаемся с понятиями не только о грехе, не только о бесовском угождении, а уже с высокомерием степенного, чинного и благочестивого нрава, с известной выработкой приличия, которая почитала такую веселость безобразием и искажением нравственного лица.

Учения Домостроя от первых еще веков были главной и исключительной причиной того, что совсем умолкла и народная литература, скоро умолкли вещие песни баянов, воодушевлявшие первых наших удалых и храбрых князей и готовившие родному языку лучшую будущность, чем та, какую он приобрел от книжного высокопарного, но сухого и безжизненного слова. В XI веке мы еще видим около князей песнотворцев, вещими перстами на живых струнах прославляющих княжеские доблести, пойщих славу временам, и старым и молодым, пойщих славу народности, исполненной свежих, здоровых сил и юношеской отваги. Но в один от дней приходит к князю Святославу Ярославичу преп. Феодосий Печерский и видит: сидит князь, а пред ним многие играют, «овы гусльные гласы испущающе, другие же – органные гласы пойще, иным замарныя писки гласящем, и тако всем играющем и веселящемся, якоже обычай есть пред князем». Блаженный сел вскрай князя, поник долу и сказал: то будет ли так на том свете! Князь умилился словам преподобного, прослезился и повелел игрецам перестать. С тех пор если когда и начиналась такая игра, то, заслышав приход блаженного, князь всегда повелевал переставать своим певцам. XI век жил еще полной силой народного творчества и мало сознавал, что вещая песня баяна есть бесовское угодие, есть идольская служба.

Но то, что вначале предписывалось только иноческому и иерейскому чину, впоследствии стало обязательным и для всего мирского чина, стало грехом для всех мирян, а потому чрез сто лет, в конце XII века, об этих вещих песнях поминается уже как о старых, едва памятных словесах. Певец Игоря едва ли не был последним баяном нашей древности, последним творцом песни, сложенной старыми словесами, или народной поэтической речью, которую он, видимо, отличает от новых словес, от словес входившей тогда в господство церковной книжности, осудившей старые словеса или народную речь, а вместе с ней и поэтическое народное творчество на вечное безвозвратное изгнание. В последующие века эти старые словеса, как вообще народная поэтическая речь, назывались уже словесами греховного глумления, бесовскими песнями. Книжное перо уже страшилось изобразить такое слово на бумаге, дабы не совершить тем угодия дьяволу и не уронить в грязь высокого и святого достоинства книжной речи. Писаное слово, принеся святое учение, само по себе стало рассматриваться как святыня, и простой ум в недоумении вопрошал еще в XII в.:

«Несть ли в том греха, аже по грамотам ходити ногами, аже кто изрезав помечет, а слова будут знати!»

Понятно, что при таком умствовании невозможны были никакие списки песен и всяких других памятников народной речи.

Осужденные проклятию, отверженные для писаного слова, эти песни все больше и больше замирали, исчезали, а с тем вместе понижалась и творческая поэтическая сила народа. Чрез два-три столетия эта сила уже не была способна достойным образом воспеть великие события народной жизни и, изображая, например Мамаево побоище, обращалась за поэтическим образом, как и за поэтической речью, все к тем же старым песенным словесам. Таково было влияние старой книжности, таковы были последствия ее учения. Общество было лишено литературного своенародного развития, сильные проблески которого так заметны даже в летописи XI и XII столетий, когда аскетическая идея еще только начинала свой подвиг. После того с распространением господства этой идеи и летопись постепенно понижает свой независимый голос, теряет самостоятельность летописи, как повести времен и лет, и становится лишь орудием поучений, средством прославлять и оправдывать дела Божии, как и дела государевы; поэтому становится или поучительным словом (Степенная книга), или дьячьим изложением дела (летописи XV и XVI ст.). Таким образом, и литературная производительность общества сохраняет только эти две формы словесного творчества: поучение в виде слова, сказания, жития, что все равно; или юридический акт, дьячью записку из дела. Песня-повесть, былина, старина, а тем более сказка и простая песня являются недостойными писаного слова, потому что вращаются уже в презренной среде бесовских угодников. Недостойными являются и все виды мирских веселостей, обычно всегда сопровождаемые песенным же поэтическим словом. Степенный старческий чин жизни утверждает и оправдывает лишь одно веселье – предпоставленную трапезу, мерное питие – и, разумеется, строго и беспощадно преследует питие не в меру, пьянственную напасть.

Мы знаем, что в домашнем быту государева дворца с большим усердием читались все сказанные поучения; знаем, что иной раз и сам государь принимал благочестивое решение истребить в народе это дьявольское угодие и посылал по государству строгие указы, подвергал ослушников наказаниям и пеням. Однако ж мирская жизнь брала свое, и сам дворец – представитель лучших, правильных и чистых нравов по Бозе оставался в этом отношении таким же, как и весь народ, обыкновенным, мирянином, привязанным к своим стародавним забавам и утехам. Во дворце мирские утехи были так обычны и принадлежали к таким постоянным потребностям жизни, что были устроены даже в особое отделение с именем Потешной палаты и с целым обществом разного рода потешников. Во дворце устраивались обычные народные игры, например, качели на Святой и горы на Масленице; во дворце постоянно играли в шахматы и шашки, тавлеи, саки, бирки, а также и в карты. Это были собственно домашние утехи. Не говорим о потехах государевых, о выезжих полях, т. е. о соколиной и псовой охоте, о медвежьем поле и медвежьей травле. Государева охота была искони устроена в особое ведомство, главный чин которого – ловчий – бывал всегда в особом приближении у государя. Во дворце, по-видимому, вовсе и не думали, что все это было отречено и проклято отеческими поучениями, ибо для изготовления, например, шахматной игры при дворце жили на жалованье особые мастера– токари, которые так и назывались «шахматниками», и только то и делали, что работали шахматы и другие подобные игры.

А. Кившенко. Военная игра потешных войск Петра I

Самым видным, наиболее выдающимся предметом комнатной забавы был дурак, шут. Это был, если можно так выразиться, источник постоянного спектакля, постоянной, вседневной утехи для всех комнатных дворцовых людей. Писание обозначало эту сторону домашних увеселений именем глумления, кощунания, шпильманской мудрости, а самых дураков и шутов обозначало шпильманами, глумотворцами, смехотворцами, сквернословцами и т. п. именами. Таким образом, штатная обязанность дурака заключалась в том, чтобы возбуждать веселость, смех. Он достигал этой цели или пошлыми, или острыми, слишком умными или слишком глупыми, но всегда необычайными словами и такими же поступками. Конечно, самый грязный цинизм здесь не только был уместен, но и заслуживал общего одобрения. В этом как нельзя лучше обрисовывались вкусы общества, представлявшие с лицевой стороны благочестивую степенность и чинность, постническую выработку поведения, а внутри исполненного неудержимых побуждений животного чувства, затем, что велико было в этом общежитии понижение мысли, а с нею и всех изящных, поэтических и эстетических инстинктов. На то и существовал в доме дурак, чтобы олицетворять дурацкие, а в сущности вольные движения жизни, или вообще волю, свободу, независимость жизни; чтобы ровную, однообразную и при том постнически однообразную домашнюю жизнь выбивать из ее тесной колеи, из ее постнической неволи. Как скоро жизнь стала освобождаться, выходить на волю, то постепенно стали уходить со сцены и дураки; и теперь трудно даже и представить себе, что такое был дурак на самом деле?

Э. Соколовский. Иван Грозный в монашеском облачении. 1904 г.

Должно полагать, что одни из них бывали в действительности идиоты, умственные уроды, помешанные, безумные, содержимые в домах как редкость, как игра природы, забавная наравне с карликами, говорящими попугаями или арапами, обезьянами и разными другими чудами и дивами, каких не всякий видал. Понятия о чудовищном унижении в этом случае человеческого достоинства в старом обществе не существовало. На это не указывали и поучения домостроев, отвергавшие только формы безнравственной жизни, а не самые ее корни, т. е. извращенные, бесчеловечные идеи. Человек-урод, как невиданный зверок, становился посмешищем для обычного человека, становился его забавой, игрушкой.

С таким же значением, как умственный урод, особенно ценился и дурак-шут, умный остряк, замысловатый глумотворец и смехотворец. Он носил имя дурака потому, что всякое глумление, смехотворение вообще признавалось степенным и чинным обществом чем-то вроде ребячества и глупости, потому что своими словами и делами он слишком уродливо выдвигался из умного уровня, на каком стояла тогдашняя порядочность поведения. В этом отношении и очень умные, как и очень глупые, слова и дела имели равный смысл дурачества, почему всегда и прощались как дурачество, на которое не стоило обращать умного, рассудительного внимания. Дурак, как и юродивый, становились иной раз суровыми и неумолимыми обличителями лжи, коварства, лицемерия и всяких других личных и общественных пороков, над которыми они издевались с полным и самым свободным цинизмом, находя всегдашнее оправдание для своих безцензурных действий в том же уродливом смысле своей жизненной роли.

Шутов и шутовство особенно любил и царь Иван Васильевич «Грозный». Одной из главных утех его, говорит Карамзин, были многочисленные шуты, коим надлежало смешить царя прежде и после убийств и которые иногда платили жизнью за острое слово. Между ними славился князь Осип Гвоздев, имея знатный придворный сан. Однажды, недовольный какой-то шуткой, царь вылил на него мису горячих щей; бедный смехотворец вопил, хотел бежать, Иоанн ударил его ножом... Обливаясь кровью, Гвоздев упал без памяти. Немедленно призвали доктора Арнольфа. «Исцели слугу моего доброго,– сказал царь,– я поиграл с ним неосторожно».– «Так неосторожно,– отвечал Арнольф,– что разве Бог и твое царское величество может воскресить умершего: в нем уже нет дыхания». Царь махнул рукой, назвал мертвого шута псом и продолжал веселиться⁷⁰. В сопровождении шутов царь делал даже церемониальные поезды. Однажды, издеваясь над поляками в лицо их посольству, он схватил соболью шапку с одного из их дворян, надел ее на своего шута и заставил его кланяться по-польски. Когда тот отвечал, что не умеет, то царь стал учить его, сам кланялся и смеялся.

На пирах Грозного являлись шутниками и его любимцы из опричников-дворян. Вообще, шутливый, сатирический тон и шутливые разговоры были, кажется, характерной чертой в письмах Грозного, а следовательно, и в его отношениях к окружающим. Припомним его переписку с шведским королем, его послание в Кириллов монастырь... Очень естественно, что шуты при нем были в большом ходу.

Сын его, царь Федор, также всегда забавлялся шутами и карликами, мужеского и женского пола, которые кувыркались перед ним и пели песни. Маскевич говорит, что вообще шуты представляли самую обычную утеху для наших предков, увеселяли их плясками, кривляясь, как скоморохи на канате, и песнями, большею частью весьма бесстыдными. Даже Тушинский царик имел при себе шута, Петра Киселева, с которым и побежал потом из Тушина. В Смутное же время упоминается шут Иван Яковлев Осминка, который бывал у царя (Шуйского или Тушинского, неизвестно) всякий большой праздник⁷¹.

Молодого царя Михаила Федоровича в первое время (с 1613 г.) потешал дурак Мосяга, также Мосей (Моисей), а в хоромах у матери царя, великой старицы иноки Марфы Ивановны, в Вознесенском монастыре, жила дура Манка (Марья). В 1620 г. в товарищи к дураку Мосяге прибыл новый дурак Симонка, которому 12 июля государь велел сшить кафтан-терлик. Затем, в 1624 г., прибыли еще два дурака, Исачка и Ивашка. В 1628 г. у государя является еще новый дурак Семейка. В 1634 г. упоминается дурак Шамыра, а в 1636 г. появляется еще дурак Сергей. Шамыра – быть может, только прозвище того же Сергея или одного из упомянутых прежде.

Обычный, можно сказать, мундирный, наряд всех этих царских дураков был следующий: однорядка татарского покроя, из червленого (красного) сукна с татарскими завязками, кафтан крашенинный лазоревый, опояска из покроми червленого или зеленого сукна; шапка черкасская (малороссийская) суконная зеленая с лисьим околом или колпак валяный с нашивкой; сапоги красные, телячьей кожи, белые – рубашка и порты холщовые. Такой наряд по большей части они получали к Святой. Спали они на войлоках, одевались бараньими (овчинными) одевальными шубами.

Иногда кому-либо из дураков шилось и более богатое платье других цветов. Так, в 1629 г., 16 июня, государь приказал сшить дураку Ивашке однорядку – сукно английское вишневое, кафтан – дороги гилянские желтые, на хлопчатой бумаге с атласным лазоревым золотным ожерельем; ферези из лазоревого киндяку, шапку – сукно багрец с собольей опушкой. В 1636 г., 16 апр., государь приказал сшить трем дуракам, Симону, Исаку, Сергею, по однорядке: одна брусничная, другая красно-желтая, третья серебряного цвета, с кружевами и завязками татарскими, кафтаны крашенинные, сапоги телячьей кожи. По случаю какой-либо особой потехи, в которой должны были участвовать и дураки, им шилось и особое платье, изготовлением которого занимался главный потешник в Потешной палате Иван Семенов. Разные мелкие предметы их наряда и вообще их содержания большей частью покупались в городских рядах. В 1634 г., в ноябре, дурак Шамыра женился; свадьбу играли в селе Рубцове-Покровском, и, без сомнения, не без особых потешных затей. Мы знаем только, что 2 ноября в Рубцово на дуракову Шамырину свадьбу послано из царицыной казны 6 полотен тройных гладких да 3 полотна тверских, а 6 ноября ему с невестой куплены в Серебряном ряду крест серебряный золоченый да 2 перстня серебряных, за все рубль.

В хоромах царицы Евдокии Лукьяновны жили для потехи дурки: Орька (Орютка, Оринка), Дунька-татарка, Дунька-немка, Палагейка, которую в 1640 г. привез из Пскова окольничий Василий Иванович Стрешнев; Манка (Марья) – девка и еще Манка-шутиха, слепая баба. Эта последняя была взята в хоромы царицы в 1632 г. у боярина князя Ивана Борисовича Черкасского. В том году, 28 апреля, ей куплен в рядах следующий наряд: шапка женская камчатная лазоревая с пухом (околом); опашень вдовской черный суконный; телогрея киндячная лазоревая на зайцах; сапоги женские бараньей кожи красные, всего на 5 рублей. В 1634 г., 29 апреля, ей сделана потешная шапка из червчатой да из желтой камки с бобровым околом. 16 июля ей куплена валяная белая шляпа. В 1636 г., 31 марта, этой шутихе, женке Манке-слепой, сделан сарафан крашенинный лазоревый да платье из червленого сукна с шелковой нашивкой и с оловянными пуговицами. Наконец, в 1637 г., 10 марта, эта баба слепая была отправлена в подмосковное село Ильинское с царицыным боярским сыном, причем заплачено за провоз 10 алтын. Дурка Палагейка также оставалась недолго в хоромах царицы. Постоянно потешали царицу только четыре дурки: Манка, Орька и две Дуньки, татарка и немка. В разное время, смотря по надобности, им изготовлялись различные предметы их обычной одежды из царицыной казны: тафьи, треухи, телогреи, сарафаны, сапоги бараньей, телячьей кожи, козловые, большей частью красные, иногда зеленые, такие же башмаки и т. п.

У царевны Ирины была также дурка Катеринка (1643—1654).

К числу придворных дурок мы можем отнести и старицу Марфу-уродливую, которая жила в Вознесенском монастыре и также называлась иногда и дуркой. Вероятно, она бывала часто и во дворце. По крайней мере, из дворца, наравне со всеми другими подобными лицами, она получала свою одежду и все содержание. В 1640 г., 19 января, старица Марфа-уродливая скончалась; на поминовение по ней царица раздала в церкви, богадельни и нищим 100 рублей.

О шутах и дураках, состоявших при дворе царя Алексея Михайловича, наши сведения очень скудны. Можно полагать, что дурацкие потехи при благочестивой царице Марье Ильиничне если не были совсем оставлены, то стояли далеко на заднем плане. У государевой сестры, царевны Ирины Михайловны, жила еще в это время дурка Катеринка. У царицы Натальи Кирилловны встречаем в 1674 г. двух дур девок,

Аксинью и Авдотью. При царе Федоре Алексеевиче в 1679 г. дураки Петр и Семен живут у верховых богомольцев. В том же году, в декабре, взят был во дворец из Переяславля новый дурак, Федор, который, вероятно, тоже помещен был у верховых нищих. В 1682 г. упоминается дурак Тарас.

При Петре, в 1700 г., в дворцовом штате состояли два шута, Яков Тургенев и Филат Шанский, получавшие жалованья по 50 рублей. У императрицы Анны Иоанновны было шесть шутов: два иностранца – Коста и Педрилло, и четверо русских, князь Голицын, князь Волконский, Апраксин и Балакирев.

«Способ, как государыня забавлялась сими людьми.,– говорит Манштейн,– был чрезвычайно странен. Иногда она приказывала им всем становиться к стене, кроме одного, который бил их по поджилкам и чрез то принуждал их упасть на землю. (Это было представление старинного правежа.) Часто заставляли их производить между собой драку, и они таскали друг друга за волосы и царапались даже до крови.. Государыня и весь ее двор, утешаясь сим зрелищем, помирали со смеху»⁷².

Манштейн рассказывает, что Педрилло собрал 10 тыс. рублей посредством следующего дурацкого спектакля. Однажды Бирон шутя сказал ему, что он женат на козе. Шут воспользовался шуткой временщика, подтвердил ее и объявил, что так как скоро его жена разрешится от бремени, то он осмеливается просить императрицу со всем двором в гости к нему на родины, в надежде, что высокие гости, по старому русскому обычаю, не придут к родильнице с пустыми руками и будут класть что-либо на зубок для новорожденного, и он, таким образом, соберет денежную сумму, необходимую для воспитания ребенка. В назначенный день кладут его на театре в постель с козой. Занавес поднимается, и спектакль начался тем, что первая же императрица поднесла ему родинный подарок и сама назначила, сколько каждый из придворных должен был дать шутовской родильнице. Такие или подобные домашние спектакли разыгрывались, без сомненья, и в допетровском придворном быту.

Само собой разумеется, что народное слово, если б пользовалось в письменности теми же правами, как и книжное слово, должно было оставить нам довольно значительную литературу по этому отделу старинного шутовства и всякого глумления. Из числа сохранившихся памятников мы можем выделить лубочные картинки с шутовскими речами и шутовскими изображениями. В середине XVII ст. лубочные картины или листы деревянной печати печатались свободно и в большом количестве и в Москве, и в Киеве. Известно, что такими картинками украшались стены и в дворцовых покоях, и в хоромах у частных людей. Продавались они в Москве в первой половине XVII ст. в Овощном ряду, а в конце XVII и в начале XVIII ст.– на Спасском мосту, у Спасских кремлевских ворот, следовательно, на самом бойком месте по многолюдству, по цене всем доступной, по деньге, по копейке и по 2 копейки.

Необходимой формой для шутовской или сатирической литературы служила всегда вирша или рифма, так что шутить, острить значило между прочим и то, чтобы подбирать в своей речи красивый склад или красивую рифму. Древнейшим нашим стихотворцем и сатириком мы, по всей справедливости, должны признавать князя Ивана Хворостинина, который в начале XVII ст. прославился своим еретичеством, а быть может, главным образом своими «многими укоризнами и худыми словами в письмах про всяких людей Московского государства». Если б Хворостинин находился в звании дурака-шута, старина простила бы ему его литературные грехи. За дерзкое слово он вытерпел бы несколько батогов, его поучили бы тоже каким-либо потешным, хотя и жестоким способом, и тем бы все окончилось. Но князь не был шутом, поэтому его сатирические укоризны тогдашнему московскому обществу иначе и не могли быть поняты, как изменными ругательными поношениями честных людей. Нет никакого сомнения, что князь лично никого не упоминал, а писал вообще, как истинный сатирик; в противном случае он пострадал бы и по суду за чье-либо бесчестье. Сатирика, а к тому же еретика, который поколебался мыслию и сомневался в воскресении мертвых, сослали под начал в Кириллов Белозерский монастырь, с крепким наказом, чтоб, кроме церковных, без которых быть нельзя, иных бы книг никаких у него не было, для того что «высокоумием вознесся и высокословия возжелав, да не впадет в берег погибели, как и другие самомнители, о истине погрешившие и самомнением погибшие».

В обычном быту, т. е. в устах рядового человека, не штатного потешника, смехотворные шутовские речи иной раз приводили к суду и, разумеется, даром с рук не сходили, доставляя хорошие выгоды сутяжникам и всяким приказным. Так, в 1733 г. в Духовную Дикастерию была подана на Высочайшее имя следующая жалоба служителем лейб-гвардии Преображенского полку Алексеем Граниковским:

«Сего 17 июня дня настоящего 733 года случились быть у меня в доме гости, и без призыву моего пришел ко мне, в дом мой, викарий поп Василей... и принес с собой некую проказу, роспись смехотворную... тем при гостях учинил мне немалой афронт и бесчестье, понеже оные гости обвиняли меня в непостоянстве... Всемилостивейшая Государыня Императрица! прошу Вашего Императорского Величества... да повелит державство Ваше, сие мое прошение, с приобщением с смехотворного реестра копиею, приняв, записать... а оного попа, сыскав... допросить и... за бесчестье мое по сложению на нем взыскав, отдать мне, нижайшему, дабы впредь оной поп, ходя по домам, таких проказ и незаконных поступок чинить перестал».

«Роспись о приданом: вначале восемь дворов крестьянских, промеж Лебедяни, на Старой Резани, недоезжая Казани, где пьяных вязали, меж неба и земли, поверх лесу и воды; да 8 дворов бобыльских, в них полтора человека с четвертью, 3 человека деловых людей, 4 человека в бегах да 2 человека в бедах, один в тюрьме, а другой в воде; да в тех же дворах стоит горница о трех углах, над жилым подклетом... трети Московской двор загородной на Воронцовском поле, позади Тверской дороги. Во оном дворе хоромного строения: два столба вбиты в землю, третьим покрыто... – Да с тех же дворов сходится на всякой год насыпного хлеба восемь анбаров без задних стен; в одном анбаре 10 окороков капусты, 8 полтей тараканьих да 8 стегов комарьих, 4 пуда каменного масла. Да в тех же дворех сделано: конюшня, в ней 4 журавля стоялых, один конь гнед, а шерсти на нем нет, передом сечет, а задом волочет; да 2 кошки дойных, 8 ульев неделаных пчел, а кто меду изопьет... 2 ворона гончих, 8 сафьянов турецких; 2 пустоши поверх лесу и воды. Да с тех же дворов сходится на всякой год всякого запасу по 40 шестов – собачьих хвостов, да по 40 кадушек – соленых лягушек, киса штей, да заход сухарей, да дубовой чекмень рубцов, да маленькая поточка молочка, да овин киселя; а как хозяин станет есть, так не зачем сесть, жена в стол, а муж под стол; жена не ела, а муж не обедал».

«Да о приданом платье: шуба соболья, а другая сомовья, крыто сосновой корой, кора снимана в межень, в Филиппов пост, подымя хвост. Три опашня сукна мимо-зеленого, драно по три напасти локоть; да однорядка не тем цветом, калита вязовых лык, драно на Брынском лесу, в шестом часу; крашенинные сапоги, ежовая шапка... 400 зерен зеленого жемчугу да ожерелье пристяжное, в три молота стегано, серпуховского дела; 7 кокошников, шитые заяузким золотом... 8 перстней железных, золоченные укладом, каменья в них лалы, на Неглинной бралы; телогрея мимокамчатая; кружево берестяное, 300 искр из Москвы-реки браны... И всего приданого будет на 300 пусто, на 500 ни кола. А у записи сидели с. Еремей да жених Тимофей, кот да кошка, да п. Тимошка, да сторож Филимошка. А запись писали в серую субботу, в рябой четверток, в соловую пятницу; тому честь и слава, а попу – каравай сала да обратина пива, прочитальщику чарка вина, а слушальщикам – бадья меду да 100 рублев в мошну; а которые добрые люди, сидя при беседе и вышеписанной росписи, не слушали – тем всем по головне... »

Дурак и дура нянчат котенка. Лубок

Эта роспись носит на себе все признаки XVIII ст., когда, вероятно, она и была составлена, а в это время ходила уже в списках. Мы приводим ее как более или менее подходящую характеристику шутовских смехотворных речей, какими шуты-дураки потешали некогда своих слушателей. Мы видели, что шутовские статьи являлись на письме и в XVII ст.; но все подобные памятники, не имея делового канцелярского значения, быстро исчезали с самой жизнью старого общества, и только немногие из них попали в общий литературный оборот, переходя в какие-либо сборники или в разряд листов деревянной печати. Не говорим о литературе скоморохов, которая по особому свойству своих произведений должна была исчезать постоянно вместе с живым словом этих потешников. Эти произведения, случайно записанные, уже в романтическое время нашего века, даже в руках ученых издателей, тоже были отвергнуты за «пренебрежение умеренностью и правилами благопристойности, а также и за насмешливый тон»; как был отвергнут ими и знаменитый стих о Голубиной Книге, неприличный будто бы по смешению духовных вещей с простонародным рассказом.

Шутливые персоны Фома и Ерема.

Лубок

Одной из любимых русских комнатных утех в долгие осенние и зимние вечера, и особенно для грядущих ко сну, была сказка. Предки очень любили поминать прошлые события и берегли «память» о делах минувших. Лучшим доказательством и лучшим выражением их любви и уважения к памяти о прошлом служат летописи, разумеется, ранние, когда народные литературные начала не были еще стеснены односторонними книжными влияниями. Любовь и особое внимание к памяти о минувших делах и людях проходят через всю нашу историю и впоследствии получают только иное направление, когда память о делах людских сменяется памятью о делах Божьих, сказаниями о чудотворениях, о богоугодных людях, о подвижниках жизни иноческой. Письменная литература отдается по преимуществу этому направлению; но зато словесная устная остается верной своему первоначальному призванию и очень долго, даже до наших дней, сохраняет в памяти народа, конечно уже не историческую, летописную, а только поэтическую правду о людях и событиях. Она лучше помнит народных героев и вернее изображает истину их жизни, чем литература письменная, впоследствии совсем утратившая в своих изображениях жизненное чутье, если можно так выразиться.

Очень естественно поэтому, что сказочник, бахарь, как и домрачей и гусельник-гусляр, сменившие древних певцов и баянов, сделались, как теперь книга, домашней необходимостью, без которой не полна была бы жизнь всякого, кому не чужды были человеческие удовольствия. Их могло вытеснить, как и в действительности вытеснило, только писаное, т. е. печатное слово, и то тогда только, когда с половины XVIII ст. и оно поставило себе целью творчество художественное. У старозаветных людей и в начале нашего столетия бахарь-сказочник бывал еще необходимым членом домашнего препровождения времени. Это были поэты, если и не творцы, зато хранители народного поэтического творчества. Но не можем сказать, что они не были и творцами, ибо есть положительные свидетельства, что народная мысль не только свято хранила поэтическую память о минувшем, но с живостью воспринимала и поэтические образы современных событий.

Записать на бумагу песню еще возможно было в конце XII века, как это сделал творец «Слова о полку Игореве», но и он уже, или его позднейший переписчик, не посмел назвать этот рассказ прямым именем – песней; он озаглавил его «словом», т. е. придал ему значение обычной в то время книжно-литературной формы – т. е. слова книжно-учительного, или книжно-повествовательного. В XV, XVI и XVII столетиях писать на бумаге песни – значило кощунствовать, развратничать, прямо обрекать свою душу адской бездне, а свое земное существование вести по меньшей мере под батоги, а затем под начал, т. е. к монастырскому строгому и суровому исправлению: сидеть на цепи, работать всякую трудную монастырскую работу и непрестанно замаливать свой неразумный грех. Страшно было совершить такое преступление особенно потому, что одному греху обычно всегда приписывали и всякие другие грехи, ему родственные и свойственные. Поэтому записанные пустошные речи и песни равнялись еретичеству, неверию, и грамотные тетради не церковного, да и не делового содержания были непременно заподозреваемы, как тетради еретические, богопротивные, кощунные; а былины с их мифическими образами прямо бы осуждены были на сожжение. Книжное слово зорко и неустанно берегло свою чистоту и тотчас изгоняло из своей сферы не только памятники явно богомерзкие, но и простую живую народную речь, которая всегда способна была высокую книжную фразу низвести в грязь просторечия или отверженного шутовства.

Должно заметить, что, отвергая народное слово, книжность, где было ей нужно, все-таки пользовалась песнями, как необходимым материалом. Она нередко по ним составляла свои летописные статьи, свои исторические повести и сказанья вроде «Поведания о Мамаевом побоище»; она вносила песни в хронографы (например песню о Скопине); она, по всему вероятию, по таким же песням в XVI—XVII ст. составляла свои сказания о зачале Москвы-города и т. п. Но, пользуясь поэтическим материалом от наших древних баянов, от старинных бахарей, домрачеев и гусельников, она только искажала их песни, стирала живые их образы, всегда усердно переделывала их народную складную речь на свое книжное, сухое и чопорное, слово.

Как бы ни было, но многое нас убеждает, что в эпоху, о которой ведем речь, народная поэзия жила еще довольно полной жизнью и устное поэтическое слово постоянно оглашало и дворцовые палаты, и хоромы бояр, и народные празднества и игрища, что певцы и сказатели были людьми, необходимыми в тогдашней и общественной и домашней жизни. Известно, что царь Иван Васильевич не мог даже и засыпать без бахарей. Немцы, описывая его монашескую жизнь в Александровой слободе, говорят между прочим, что после вечернего богослужения царь уходил в свою спальню, где его дожидались трое слепых старцев; когда он ложился в постель, один из старцев начинал говорить сказки и небылицы, и когда уставал, то его сменял другой, и т. д. Царь от того скорее и крепче засыпал. Мы полагаем, что это была общая привычка старинных русских людей, и царь Иван Васильевич является в этом отношении только сыном своего века. Он точно так же любил и веселых, т. е. скоморохов, любил медвежью травлю и тому подобные удовольствия, которые хотя и были гонимы, но, тем не менее, представляли обычный репертуар царского и народного увеселения. Царь Иван Васильевич собирал веселых и медведей по всей земле. В 1571 г. с этой целью приезжал в Новгород некий Субота Осетр, верно, царский потешник, и в Новгороде и по всем городам и волостям Новгородской области брал на государя веселых людей, да и медведи описывал на государя, у кого скажут. Субота занимался этим делом все лето с весны и 21 сентября поехал на подводах к Москве с собранными скоморохами, и медведей повезли с собой на подводах к Москве. Можно полагать, что и в других областях бывали подобные же сборы скоморохов, в числе которых певцы-гусляры непременно занимали самое видное место. Остается не один раз сожалеть, что царские архивы погорели и мы вообще не имеем достаточных подробностей об этой, как и о многих других статьях тогдашнего быта. Встречается известие, что у царя Василия Шуйского был бахарь Иван.

У царя Михаила мы находим те же старые русские комнатные утехи. Его увеселяют бахари, домрачеи, гусельники. В первые года ему бают басни бахари Клим Орефин, Петр Тарасьев Сапогов, Богдан Путята, или Путятин. Царь каждый год жалует им платье. Все эти пожалования произведены по «именному приказу», следовательно, в награду за потешенье.

С бахарями рядом по своему занятию стояли в Потешной палате домрачеи. По всей вероятности, занятия бахаря и домрачея очень часто соединялись в одном лице, ибо бахарь был повествователь, сказочник, а домрачей – миннезингер, песельник, воспевавший деяния прежних людей, т. е. былины и старины про богатырей, и вместе с тем и духовные стихи. Домрачеем он назывался по имени музыкального инструмента, на котором подыгрывал свой песенный лад и который у славян Западной Европы употребляется и теперь с именем момры; это была домра, струнный инструмент, на котором играли пальцами, как на гитаре. Очень вероятно, что это – имя мандоры, образовавшееся от перестановки звуков, к которой так расположен русский язык, особенно в отношении слов иностранных; как, например, из другого слова – маскара – образовалось наше «скоморох» или «скомрах».

После домрачея Путяты, когда государь в 1626 г. женился, на свадьбе его тешили домрачеи Андрюшка Федоров да Васька Степанов. Затем в Потешной палате являются уже домрачеи слепые. Так было необходимо, если эти потешники должны были увеселять и молодую царицу не только в Потешной палате, но, как вероятно, и в ее хоромах. Что действительно они главным образом воспевали свои песни на царицыной половине, на это указывают награды им от лица государыни и довольно частая выдача им из царицыной казны денег на домерные струны. Государь неоднократно жаловал их платьем.

Такими же певцами народных песен были гусельники. Но неизвестно, находились ли они при дворце постоянно, подобно домрачеям, или только призывались временно

К числу веселых принадлежали также и скрыпотчики, из которых Богдашка Окатьев, Ивашка Иванов, Онашка да немчин новокрещеный Арманка тешили государя на свадьбе в 1626 г.; но в последующее время сведений о них не встречается, и нам неизвестно, состояли ли при Потешной палате музыканты этого рода.

Иногда в Потешной палате появлялись и другие потешники, о которых неизвестно, чем они забавляли государя. Так, в 1638 г. на Святках был взят с Тулы крестьянин Иевка Григорьев, которому 30 декабря сделан суконный лазоревый кафтан.

Музыка и пение сладкое из «Букваря» Кариона Истомина

Музыка, конечно, была одной из первых статей государевой домашней комнатной потехи, особенно на женской половине, увеселения которой ограничивались по преимуществу только домашними утехами. Заморские органы, как и всякие другие русские статьи старинных дворцовых увеселений, были, по всей вероятности, и в то время помещены в одной из дворцовых палат, которая по этой причине и должна была называться Потешной палатой. В год вступления на царство Михаила, в 1613 г., 10 ноября, устроены были также и потешные хоромы; тогда в них было отпущено к четырем дверям да к семи окнам на обивку красное сукно. В первой половине XVII ст. Потешная палата занимала несколько отдельных комнат в старом здании дворца, где находилась и Царицына Золотая палата и над которым потом выстроены были каменные покои Теремного дворца, после чего она именовалась иногда Потешным подклетом, ибо находилась уже в подклетном этаже терема. В этом помещении и сосредоточены были тогда почти все дворцовые комнатные забавы, начиная с органов и оканчивая бахарями, домрачеями, карлами и попугаями. Здесь хранилась и всякая потешная утварь и рухлядь, т. е. платье, разные вещи и разные музыкальные и другие потешные «стременты». При палате находились особые сторожа, носившие название потешных сторожей и получавшие соответственное своей службе жалованье. Она представляла в некотором отношении как бы особое ведомство, к которому принадлежали все потешники и все лица, имевшие во дворце потешное значение. Главное заведование Потешной палатой принадлежало царскому постельничему, а впоследствии перешло в Приказ Тайных дел, так что в палате и в этом Приказе находились одни и те же сторожа, 4 человека.

Шествие в Успенский собор

В XVII ст., с первых же лет царствования Михаила Федоровича, органы и цымбалы составляли уже необходимую принадлежность дворцовой Потешной палаты, при которой находились и постоянные игрецы на этих инструментах, цимбальники и органные мастера. Под именем цимбал должно разуметь, по всему вероятию, старинный немецкий народный инструмент (гакебрет), грубое подражание фортепьянам, вроде русских гуслей, с металлическими струнами, на котором играли, ударяя по струнам двумя деревянными молоточками, обтянутыми сукном. Тем же именем могли обозначаться и клавесины или клавикорды, старинные фортепианы, так что цимбальник мог обозначать и цимбалиста или пианиста. В 1614 г. цимбальником Потешной палаты был Томило Михайлов Бесов, которого и самое прозвание указывает, что это был артист своего дела. После него упоминаются цимбальники Мелентий Степанов (1626—1632) и Андрей Андреев (1631). Они, без сомнения, устраивали не одну игру на цимбалах, но заведовали и органной игрой.

Органная игра, видимо, очень нравилась домашнему государеву обществу и потому были приняты меры устроить ее еще лучше, для чего и вызваны были, конечно, немцы. В 1630 г., 14 октября, выехали к государю послужить ремеслом своим органного дела мастера, а главным образом мастера часовых дел, Анс Лун да Мелхарт Лун; а привезли они с собой из Голландской земли инструмент на органное дело, и тот они инструмент на Москве доделали и около того инструмента станок сделали с резью и расцветили краской и золотом; и на том инструменте сделали соловья и кукушку с их голосами; а как играют те органы – и обе птицы поют сами собой без человеческих рук. За то мудрое дело государь пожаловал им из своей казны 2676 рублей, вероятно, по оценке материалов и работы. Но, кроме того, когда работа была окончена и государь их дело смотрел и игры слушал дважды, им дано было по сорок соболей да «в стола место», т. е., вместо приглашения к царскому столу,– корм и питие, что было очень почетной наградой. В 1637 г. Анс или Яган Лун помер, а брат его в 1638 г. был отпущен в свою землю по собственному желанию, причем ему дано 100 руб. денег, сорок соболей по 40 руб. и шесть подвод. Государь приказал ему, чтоб он опять возвратился в Москву и вывез бы с собой двух часовых мастеров с условием научить в Москве учеников. Немцы Луневы также выучили для своих органов мастера из московских.

Кроме больших органов, которые были сделаны еще в первый год их службы и стояли в Грановитой палате, они, вероятно, устроили несколько подобных же инструментов в меньшем размере и для Потешной палаты. Таким образом, с этого времени немецкая органная игра является уже не случайной гостьей в царском дворце, а становится повседневной потехой в домашнем быту государя, служит постоянным увеселением для его семейства, для царицы и для детей и для всех ее комнатных людей. Впоследствии органное дело стало обычным делом и для московских дворцовых мастеров, так что государь посылал уже органы, как диковину, в подарок персидскому шаху. В первый раз органы московской работы были туда посланы в мае 1662 г.

Очень понятно, что в царской Потешной палате музыкальные инструменты, цымбалы, органы и т. п. существовали не для одного лишь гудения, а представляли необходимую и весьма важную статью и для других разнообразных увеселений. При их помощи устраивалось, вероятно, всякое скоморошное дело – народные спектакли, начиная с кукольных комедий и оканчивая небольшими сценическими представлениями. Известно, что кукольная комедия и в старину принадлежала к числу потех общенародных, обычных, и нет сомнения, что ее происхождение относится к очень давним временам.

««Вместе с вожатыми медведей,,– замечает Олеарий,– у русских можно встретить и комедиантов, которые между прочим представляют разные шутки посредством кукол; для этого устраивают они из холста, обвязанного вокруг тела, род сцены, помещающейся над их головами, на которой куклы представляют разного рода фарсы. С такими подвижными театрами ходят русские комедианты по улицам»⁷³.

Конечно, для царских детей подобные потехи представляли одно из любимейших увеселений, поэтому в Потешной палате, судя по некоторым, хотя и скудным свидетельствам, шли постоянные представления даже немецких фигляров, балансеров, фокусников и т. п., которые непременно разыгрывали и какие-либо действа, арлекинады, небольшие шуточные пьески, на что вообще хитры были странствующие немецкие и польские артисты, стоявшие, конечно, в этом отношении выше наших скоморохов.

В числе упомянутых всяких потех было и танцевание по канатам. По обычному правилу Московского двора – требовать от каждого заезжего искусника-немца, чтобы он выучил учеников своему художеству, и потешник Иван Семенов тоже учил русских людей своей бесовской мудрости. Его ученики, метальники и накрачеи, забавляли с тех пор царевича Алексея и находились в его штате. Для потех им тоже изготовлялось немецкое платье. Потешник Иван Семенов, видимо, был артист на все руки; он тешил государя и соколами и в домашних забавах возился с государевыми дураками или шутами.

В первые 20 лет царствования Алексея Михайловича почти вовсе не упоминается о потехах этого рода. Знаем только, что во время моровой язвы, опустошившей Москву в 1654 г., когда оставленный дворец был пуст и зимой того года «от Грановитой к переграде и на Постельном и на Красном крыльце, и за переградой к Мастерской палате и от Стретенья и к Набережным хоромам и на дворцах», т. е. повсюду, лежали сугробы самые большие и пройти было невозможно,– в это время у государя в Верху, во дворце, в Потешном подклете оставался какой-то князь Ян (верно, потешное прозвание, быть может, тот же Иван Семенов) и карла с царскими попугаями, которых он сумел сберечь до возвращения царя в Москву.

Видимо, что молодой царь был мало расположен к утехам домашней Потешной палаты. Его в первые годы занимала исключительно псовая и соколиная охота, медвежьи бои, медвежьи и волчьи осоки⁷⁴, походы на лосей и вообще на лесного и полевого всякого зверя. Отвлекать таким образом молодого царя подальше от государственных дел было также в видах боярина Морозова, его дядьки и соправителя, тогдашнего временщика. Кроме того, в первые же годы царь обнаружил стремление обновить распущенную жизнь, внести в нее строй и порядок, обнаружил, словом сказать, стремление к реформе, хотя еще вовсе и не сознавал, в чем она должна состоять, чтобы принести народу действительное благо. Был восстановлен идеал хорошей жизни, по старому – Домострой. Стремлениям царя тотчас ответила духовная власть, которая в эту эпоху находилась под влиянием многих староверов и изуверов и закладывала вместе с ними по поводу исправления и нового издания церковных книг основание для раскола.

Вспомянуты были некоторые решения Стоглава⁷⁵ и поучения его родного брата– Домостроя об искоренении бесовских мирских игр, сатанинских песен и позорищ, вообще о том, чтобы живым мирским людям устроить свое житие по старческому началу, т. е. в домах, на улицах и в полях песен не петь, по вечерам на позорища не сходиться, не плясать, руками не плескать, в ладони не бить, т. е. в хороводы не играть и игр не слушать; на свадьбах песен не петь и не играть глумотворцам, органникам, смехотворцам, гусельникам, песельникам, на Святках в бесовское сонмище не сходиться, игр бесовских не играть, песен не петь, загадок не загадывать, сказки не сказывать, празднословием, смехотворением и кощунанием, такими помраченными и беззаконными делами душ своих не губить, личины (хари, маски) и платье скоморошеское на себя не накладывать, олова и воску не лить; зернью, в карты и в шахматы не играть; на Святой на досках не скакать, на качелях не качаться; скоморохом не быть; с гуслями, с бубнами, сурнами, домрами, волынками, гудками не ходить; медведей не водить, с собаками не плясать; кулачных боев не делать, в лодыги (в бабки) не играть; не говоря уже о ворожбе, чародействе и вообще о мирском суеверии.

Все эти народные общественные и домашние удовольствия, всю эту мирскую радость девятнадцатилетний государь, под влиянием патриарха Иосифа и поддерживаемый в том своим дядькой Морозовым, решился искоренить во всей земле.

А.. М. Васнецов. Скоморохи

В 1648 г. по всем городам разосланы были царские грамоты с крепким подтверждением читать их в соборах по воскресеньям и по торжкам в городах, в волостях, в станах, погостах, не по одиножды всем вслух. В этих грамотах царь, жалея о православных крестьянах, подробно и строго наказывал всему православному миру уняться от неистовства и всякого мятежного бесовского действа, глумление и скоморошество со всякими бесовскими играми прекратить, так что, по грамоте, вся земля должна была превратиться в один огромный безмолвный монастырь с монашеским житием и старческим поведением. Ослушников на первый и второй раз велено бить батогами, а в третий или четвертый – ссылать в ссылку в отдаленные города, а гусли, домры, сурны, гудки, маски и все музыкальные, гудебные бесовские сосуды велено отбирать, ломать и сечь без остатку. Скоморохов же на первый раз бить батогами, в другой – кнутом и брать пеню по 5 руб. с человека. Такие же грамоты разосланы были повсюду и от митрополитов, которые грозили ослушникам наказанием без пощады и отлучением от Церкви Божией (1657). Замечательно, что охота (псовая, ловчие птицы), столь любимая царем, хотя также отвергнутая отеческими поучениями, как видели выше, была в этих грамотах обойдена молчанием. Такое аскетическое нашествие на народные домашние и общественные игры и всякие веселости, не сумевшее сделать различия между оргией и обыкновенным увеселением, некоторое время действительно торжествовало.

Торжество старческих учений об этих сатанинских прелестях сего мира воодушевило и молодого царя, который вообще был очень привержен к авторитету священства и монашества. Играя свою первую свадьбу, в том же 1648 году, он устроил так, чтобы, «вместо труб и органов и всяких свадебных потех, пети певчим дьякам всем станицам (хором), переменяясь, строчные⁷⁶ и демественные⁷⁷ большие стихи из праздников и из Триодей другие вещи со всяким благочинием. И по его государеву мудрому и благочестивому рассмотрению бысть тишина и радость и благочиние великое, яко и всем тут бывшим дивитися и возсылати славу превеликому в Троице славимому Богу, и хвалити и удивлятися о премудром его царского величества разуме и благочинии». Убеждения царя в этом отношении были довольно тверды, и он долго не изменял тех распоряжений, какие сделаны были его грамотами. По крайней мере, спустя почти 20 лет, в его Приказ Тайных дел поступали на приход пенные деньги с качелей, которых, например, в 1665 г. за все время Святой недели, когда именно и качались на качелях, было собрано в Суздале и на посаде со всяких чинов людей 121 руб. 5 алтын.

Мало-помалу царский дворец в своих обычаях и порядках стал превращаться в настоящий монастырь, о чем с великим удивлением и даже с изумлением и с великой похвалой рассказывает архидиакон Павел Алеппский. Он описывает порядки царского обеда и с удивлением отмечает, что в скоромный день недели воскресенье перед Мясопустом у царя подаваемые кушанья все были рыбные, по монастырскому уставу, словно царь был настоящий монах.

«Мы видели,– пишет архидиакон,– еще того удивительнее вещь, приведшую нас в изумление’, после того как оба патриарха прочли застольную молитву, явился один из .маленьких дьяконов и, поставив посредине аналой с большой книгой, начал читать очень громким голосом житие св. Алексия, коего память празднуется в этот день, и читал с начала трапезы до конца ее, по монастырскому уставу, так что мы были крайне удивлены: нам казалось, что мы в монастыре...

Мы лицезрели сего святейшего царя., своим образом жизни и смирением превзошедшего подвижников...». «О благополучный царь! – восклицает архидиакон. – Что это ты совершил сегодня и совершаешь всегда? Монах ты или подвижник?.. Что это совершил ты, чего не делают и в монастырях? Чтец читает из Патерика, певчие врем.я от врем.ени поют перед тобой!.. Какое сравнение с трапезой Василия и Матвея (Молдавских владетелей), кои не стоят быть твоими слугами,– трапезой с барабанами, флейтами, бубнам.и, рожками, песнями турок!..»

В сущности, в этом постническом повороте общественной жизни обнаруживался иной ее поворот, неудержимый поворот к петровской реформе. Здесь высказывалась главным образом настоятельная потребность всенародного нравственного очищения, такая же потребность, какая была заявлена ровно за сто лет пред тем, изданием Стоглава и Домостроя. Но, как тогда, так и в эту минуту, руководители народной потребности смотрели не вперед, а назад, стремились найти источник нравственного обновления на старом, уже пройденном пути, в старых преданиях, в старых отеческих обычаях и поучениях. Отсюда и в середине XVII ст. новое торжество того же Стоглава и того же Домостроя, т. е. торжество старой веры в смысле старой культуры, старого развития, старой нравственной выработки.

Таким образом, обычные при царе Михаиле домашние утехи дворцовой Потешной палаты при его сыне были оставлены. Молодой царь променял их на отъезжее поле, на псовую и особенно на соколиную охоту, которая заменяла для него все роды других увеселений. В Потешной палате он не покинул лишь одной утехи, а именно бахарей, но, верный тем мыслям, которые отвергали бахарство, как бесовское угодие, и которые заставили его всенародно запретить эту утеху наравне со всеми другими, он придал дворцовым бахарям иной смысл, соответственный старинным отеческим учениям. В государевых Потешных хоромах вместо бахарей с этой поры живут уже нищие, называемые верховыми, т. е. придворными нищими, а впоследствии, с 1660 г., а быть может, и раньше, получившие официальное название богомольцев, верховых богомольцев. Англичанин Коллинс (1659—1666) между прочим говорит, что царь содержит во дворце стариков, имеющих по 100 лет от роду, и очень любит слушать их рассказы о старине. Название этих стариков верховыми нищими, богомольцами, дает нам основание заключать, что это были убогие певцы, калики перехожие, как искони обозначал их народ. В старину слово «нищий» было синонимом слову «певец», ибо нищенствовать, просить милостыню значило воспевать о милостыни. Иностранцы-очевидцы единогласно свидетельствуют, что нищие, как увечные, так и простые колодники (тюремные сидельцы), всегда пели, когда просили милостыни.

Коллинс при этом рассказывает, что когда царский тесть, Илья Милославский, был посланником в Голландии, то голландцы хотели угостить его самой лучшей инструментальной и вокальной музыкой, какая была в Голландии, и спросили потом, как она ему понравилась. «Очень хорошая,– отвечал он,– точно так же поют наши нищие, когда просят милостыни».

«Не знаю, что именно играли ему»,– прибавляет Коллинс, удивляясь такому сравнению и замечая вообще о грубости русской музыки и русских напевов. Как бы ни было, но наши старинные нищие составляли особый разряд певцов, отличающийся от певцов домрачеев и гусельников тем, что нищие пели свои песни только от божественного, пели так называемые духовные стихи, что требовалось их прямым занятием и их ролью в обществе. Они появились в одно время с распространением Христовой веры и заимствовали содержание своих песен, как и сами напевы, от Церкви; они долгое время почитались людьми церковными, даже и жили при церквах, так сказать, у церковных дверей, из которых доносились к ним основные мотивы их песенного творчества. В последующее время, с усиленным развитием учений Домостроя, они из церковных людей становятся людьми, необходимыми в общественной организации, без которых невозможно идти путем спасения; они становятся столь же надобными благочестивому обществу, как и сам церковный чин, поэтому число их увеличивается неимоверно, и они сидят, лежат не только у дверей храма, но и повсюду на торжищах, на путях, особенно на перекрестных многонародных местах, каковы городские ворота, мосты и т. п.; они, как мы видели, живут в каждом благочестивом достаточном доме, как всегдашние его усердные богомольцы и верные орудия для добрых богоугодных и богобоязненных дел.

Благочестивый царь Алексей Михайлович еще маленьким пятилетним ребенком слушал песни нищих старцев, воспевавших ему о Лазаре. Юношей вступив на престол, он строго следует правилам домостроевского благочиния, отметает домашние утехи прежнего времени и взамен домрачеев и гусельников поселяет в своем дворце нищих с их духовными стихами. Вот такие-то песни и рассказы, вместе с историческими былинами и новостями, вообще песнопения и сказания о героях действительной истории или о героях благочестивого подвижничества, должны были теперь занимать государя. Гудебные сосуды, т. е. музыкальные инструменты вроде домры, также были оставлены; о них вовсе не поминается в тех расходах, которые шли на этих нищих. Знаем только, что сначала, в течение нескольких лет, они жили в Потешных хоромах, и ходили за ними потешные сторожи. Это-то и показывает, что своей ролью они заменили прежних бахарей и домрачеев, переменив и мирское содержание песен и сказаний на церковное.

Обычный их наряд составляли кафтаны и рясы, теплые стамедные на овчине, или холодные дорогильные, киндячные, кумачные, крашенинные, вообще из недорогих материй и большею частью смирных, т. е. темных цветов; также овчинные кошули (легкие шубы), шапки суконные с бобровым пухом или с собольим небольшим околом; дорогильные кушаки, шелковые пояса, сафьянные зеленые или лазоревые башмаки и простые сапоги; на рубахи, порты, простыни, платки, полотенца давался им холст, иногда полотно. Спали они на кожаных тюфяках, набитых оленьею шерстью, на подушках из гусиного пера или из пуха, крытых киндяком или кожей; покрывались одеялами киндячными, стеганными на хлопчатой бумаге, или же одевальными овчинными шубами. Весь такой наряд они получали через два года в третий готовым платьем или материалом, а нередко и деньгами. Но впоследствии, когда их роль стала терять свой смысл и значение, дворцовое хозяйство стало их забывать; в 1689 г. они били челом, что носят платье уже шестой год, все обносились.

На разные мелкие, необходимые для них расходы им также выдавались деньги из царской казны. Так, в 1666 г., 22 марта, богомольцам, пяти человекам, во время их говенья, выдано из Приказа Тайных дел по полтине, чтоб «отдать те деньги отцам своим духовным от поновленья», т. е. за исповедь. На тот же предмет выдано полполтины и жившему при них карлику Тимофею Семенову. При царе Алексее (1666– 1676) они получали годового жалованья на рубахи, порты, сапоги и на мытье белья и платья по 4 руб. с полтиной на каждого. Кормы им были тоже хорошие из дворца: по праздникам и в субботние дни им выдавалось по две чарки вина, по кружке меду каждому. Когда умирал кто-либо из них, то царь собственными деньгами очень щедрой рукой «строил душу» покойного. Отпевание происходило всегда на Троицком Сергиевом подворье. На отпевании всегда присутствовал и сам государь и после отпевания раздавал духовенству поминальные деньги. Верховых нищих хоронили в Екатерининской роще (ныне Екатерининская пустынь, 25 верст от Москвы); на погребение государь жаловал туда 5 руб.

В первое время, когда эти верховые нищие еще имели значение бахарей и жили в Потешных хоромах, их число было невелико, кажется, не более пяти человек. Вот их имена за 1665 г.: Никифор Андреев, Мелетий Васильев, Иван Никонов, Евдоким Иванов, Венедикт Тимофеев. В 1668 г. их было уже 13 человек. Вскоре по смерти царицы Марии Ильиничны к тому прибавилось еще трое; в 1670 г. их числится 20; в 1676 г.– 14 чел.; в 1677 г.– 13 чел.; в 1685 г.– 33 чел, а в 1689 г.– 35 человек. Какие были поводы увеличивать их число, нам тоже неизвестно; но можно предполагать, что это делалось по каким-либо благочестивым соображениям царской семьи. Так, число 13 появляется в то время, когда наследнику престола царевичу Алексею Алексеевичу исполнилось 13 лет⁷⁸. Трое к тому причислены почти в день смерти царицы.

С увеличением их числа из них уже прямо образовалось нечто вроде придворной богадельни, поэтому и их содержание приведено было во всех частях в годовой штатный порядок. Сверх того им выстроена была даже особая баня вне Кремля, у Боровицких ворот. Как скоро это общество царских бахарей получило такое благочестивое значение, то, конечно, в него избирались и поступали старики уже не с достоинствами бахаря, а по преимуществу люди убогие. Действительно, в числе их мы находим: расслабленных, немых, глухих, слепых, горбатых, безруких, безногих; так обозначаются они при своих именах в виде прозвищ. Между прочим, один из них, Еуфим-безногий, в 1675 г. учился иконному письму, за что и был пожалован кафтаном. Другой, Полуект Никифоров, безрукий, выучился писать иконы устами, и до сих пор еще сохраняются иконы его письма, одна даже с подписью:

«Лета 7191 Сентября в 3 день писал сей образ изограф Полиевкт Никифоров, от рождения рук не имел и писал устами»⁷⁹.

При царе Федоре Ал. верховые богомольцы живут уже в особых хоромах подле царского каменного терема. Но их старое значение как государевых бахарей все еще сохранялось и в это время, и, очень вероятно, если не все, то некоторые из них все еще потешали государя своими рассказами. В некотором смысле потешное их значение обнаруживается в том, что у них живут царские дураки; в 1679 г. у них жили дураки: Петр, Семен и, кажется, Федор, вывезенный тогда из Переяславля. Дураки, как известно, носили официальное значение государевых потешников.

Свадьба карликов при дворе Петра Великого

К концу XVII ст. и на женской половине дворца при комнатах цариц и царевен появились такие же свои нищие, верховые богомолицы, вдовы-старухи и девицы. Они жили в подклетах у царицы Прасковьи Федоровны, у царевны Екатерины Алексеевны и у царевен меньших, возле их хором. Здесь, без сомнения, они исполняли должность бахарок или сказочниц. В 1687 г. у царевны Екатерины Алексеевны живут в ее верхней комнате богомолицы: одна старуха и семь девиц, в том числе одна слепая, которым царевна 28 октября сшила новые рясы и телогреи. В 1674 г. у царевны Марфы Алексеевны жила девочка безногая.

Нам следует упомянуть еще о карликах. Карлы и карлицы по своему значению принадлежали тоже к необходимым членам дворцового потешного общества. Вместе с арапами их держали, как живую редкость, как игру природы, необычайную, несообразную и потому возбуждавшую особенное любопытство, наивное удивление и ребяческий наивный смех. Подобными предметами красилось тогдашнее тщеславие, обличавшее тем свои грубые и нечеловечные вкусы. Поэтому карлик являлся всегда спутником царской и боярской жизни, т. е. вообще жизни богатой, широкой и просторной, которая в его фигуре находила особую красоту для своей роскошной обстановки. Как живые куклы, карлики, имея декоративное придворное значение, очень часто служили также и для потехи, вместе с шутами. Флетчер говорит, что царь

Федор Иванович вечернее время до ужина проводил с царицею в увеселениях, на которых шуты и карлы, мужского и женского пола, кувыркались перед ним и пели песни, и это была самая любимая его забава между обедом и ужином⁸⁰.

О том, что иногда бывало в хоромах царских и боярских в допетровской Руси, мы можем судить также по некоторым чертам княжеского литовско-русского быта, который во многом и долго сохранял культуру старинной Руси, Киевской и Галицкой, а следовательно, по прямому наследству и Московской, ибо московская бытовая культура была только наиболее полным развитием общей русской княжеской культуры. Англичанин Горсей, при царе Федоре Ивановиче, попал в Вильне на обед к литовскому князю Христофору Радзивиллу и описывает его следующим образом: «Обед начался при звуке труб и при рокотании барабанов. После первых кушаний явились шуты и поэты для увеселения гостей; потом толпа разряженных карлов и карлиц вошла в залу, при пении, сопровождаемом заунывными звуками свирелей». Радзивилл сравнивал Горсею эту музыку с кимвалами Давида и колокольчиками Аарона. После обеда Горсей смотрел разные странные потехи со львами, с медведями и быками⁸¹. Все это, даже кушанья, а именно – сделанные из сахарного теста подобия львов, единорогов, парящих орлов, лебедей и пр.– столько же обрисовывает как литовско-русский, так и московско-русский дворцовый быт.

У царя Михаила Фед. еще в первые годы царствования мы встречаем карлика Ивашку Григорьева, с 1616 г.; а у матери царя, великой старицы иноки Марфы Ивановны,– карлицу Афимью, 1619 г.⁸² Затем упоминаются: Васька Григорьев, 1622 г.; Гришка Михаилов Ключарев, 1625 г.; Петрушка Хомяков, с 1625 г, которого в 1632 г. женили; Федька Игнатьев, 1630 г.; Филька Игнатьев, 1631 г.; Степанка, Стенька Наумов, 1631 г.; Демка Софонов и Сидорка, 1632 г.; Сенька, 1633 г.; Зиновка, Зинка Павлов, 1634 г.; Ивашка Тимофеев, Стенька Иванов, Офонька Семенов, Михейка Павлов, жившие в хоромах у царевича Алексея Михайловича, 1638—1640 гг.; Ивашка Псковитин, карла Потешной палаты, 1640 г., быть может, тот же Тимофеев; Ивашка Федотов, 1643 г.

В комнатах царицы Евдокии Лукьяновны жили карлицы: девка Анютка, 1627 г.; Офушка, 1629 г.; Софья, 1630 г.; Федорка, с 1632 г.; Марфутка, 1633 г.; Соболька, Парашка, Анютка Бык, 1642—1648 гг.; Манка, 1644 г. В комнате у царевны Ирины – Катька и Палагейка, 1642 г.; у царевны Анны Михайловны – Фекла, Феколка, 1648—1653 гг.; у маленькой царевны Евдокии Алексеевны – Акилина, Прасковья, с 1651 г.; Аксинья, 1652 г.

При царе Алексее Михайловиче поминаются: Ивашка да Ортюшка, 1648 г.; Иван Федотов Горбун, 1654 г. Карлы у царевича Алексея Алексеевича: Иван Зуев, 1660 г.; Тимошка Маленький, 1661 г.; Петр Семенов, 1664 г.; Карп Реткин, 1664 г.; Дмитрий Верхоценский, 1668 г.; Петр Бисерев, 1669 г. У царевича Федора Алексеевича: Карп Реткин, Петр Бисерев, 1672– 1686 гг.; Клим Андреев, 1668 г.; Ивашка Юдин, 1671—1690 гг.; Янка Иванов Ветчинка и Ветчинкин, 1671—1686 г.; Василий Хомяков, 1674—1686 гг.; Петрушка Шимшин, Петр Гаврилов, Петрушка Клопок, 1674– 1686 гг. У царевича Ивана Алексеевича: Дмитрий Верхоценский, 1677—1690 гг. У царевича Петра Алексеевича с первого времени его возраста: Никита Гаврилов Комар (умер в 1690 г.); Ивашка Комар и Климка Комар; Ивашка и Емелька, Спиридон, Игнатий и Михаил Кондратьевы; Васька Родионов, а также и другие из поименованных ниже. Должно заметить, что эти карлики у маленького Петра составляли его первое потешное общество. В 1684 г. для потехи им были сшиты немецкие кафтаны и немецкие платна. В 1685 г., 30 апреля, карла Никита Комар на 5 телегах перевез в село Преображенское всякие хоромные потехи и ружье, а 1 июля ему же, Комару, да Спиридону, Ивану и Игнатию Кондратьевым выдано по полтине на починку потешного ружья или оружия.

Карл и карлица. Лубок

В 1686 г. и позднее упоминаются: Антипа Ларионов Пятово, обозначенный даже комнатным стольником; Матвей Филиппов, Алексей Ивановский, Емельян Хомяк и Хомяков, Роман Васильев, Яков Ильин, Ермолай Мишуков, Михайло Щеголев, Никита и Спиридон Муратовы, Денис и Федор Еремеевы, Артемий и Василий Федоровы, Лука Тимофеев, Никифор Нагаец и др. Вероятно, в числе этих имен есть некоторые из упомянутых прежде.

У царицы Натальи Кирилловны в 1672 г. показано карлиц 14 человек, а в 1673 г.– 22 чел., но в том же числе, быть может, должно считать и девиц боярышень.

Карлики и карлицы ходили в обычном тогдашнем наряде, но всегда светлого цвета, преимущественно лазоревого и червчатого, также зеленого и желтого. Те и другие носили красные или желтые сапоги. Карлам, сверх того, иногда шили курты и епанчи и немецкие кафтаны, а вместо шапок аракчины – ермолки.

В хоромах особенная комнатная должность их заключалась, кажется, в том, чтобы ухаживать за попугаями, а следовательно, исполнять и другие подобные заботы. Когда, при царе Алексее, во время мора, весь двор выехал из Москвы и во дворце, в Потешной палате, остался жить карла Ивашка, ему были отданы на сохранение и все комнатные попугаи. В 1659 г. он рассказывал об этом в челобитной, поданной царю с просьбой вознаградить его расходы.

Вместе с карликами такое же потешное и декоративное придворное значение имели арапы. У царя Михаила, еще в молодых его летах, в 1614 г., жил, вмете с дураком Мосегой, арап Мурашка. В 1616 г. упоминается другой арапок – Давыдка Салтанов.

У царицы Евдокии жила в 1630 г. арапка Степанида, которая потом отдана была в Светлицу в ученицы, вероятно, по достижении возраста. В 1632 г, в ноябре, был крещен в православную веру арап Берекет; поступил ли он потом во дворец, неизвестно. В 1668 г. у царя Алексея живет арап Савелий, который тогда был отдан учиться грамоте подьячему Земского приказа Ваське Коверину. Через год подьячий, прося награды за ученье, писал в своей челобитной государю, что «он, Савелий, Часовник и Псалтырь у него выучил и, выучась, давно отшел, а за ученье ничего не давывано». Упомянем также, что при Петре во дворце находились три арапа: Томос, Овить, Аврам.

Под стать арапам и арапкам нередко являлись при дворе маленькие калмычонки и калмычки, обычно привозимые из плена. Последние, окрещенные в православную веру, воспитывались до возраста в хоромах царицы, потом обучались рукоделию в царицыной Светлице и выдавались из дворца замуж. На государевой половине, особенно при комнатах царевичей, воспитывались того же рода мальчики: у царя Федора Алексеевича, в 1679 г., жили два калмычонка, Петрушка Аверкиев и Ромашка Васильев.

Другие дворцовые увеселения, которые не входили в круг увеселений Потешной палаты, заключались в разных зрелищах. Из них первое, самое старое и обычное, была медвежья потеха. Если дурак был необходимым и самым обычным предметом домашней утехи, то в такой же мере необходимым и самым обычным предметом общественной утехи был медведь. Он, выученный различным людским ухваткам и людскому поведению, бродил со своими поводырями по всей Русской земле, из города в город, из деревни в деревню, потешая и забавляя добрых людей карикатурным, а отчасти и сатирическим представлением их же нравов и обычаев. Во дворце, конечно, собиралось все самое замысловатое и самое искусное в этом роде. Мы упоминали, что при царе Иване Грозном медведи на государеву потеху отыскивались по всем областям и лучшие отбирались, разумеется, силой, во исполнение царского указа. Есть грамота о том же (1619) молодого царя Михаила, только вступившего на престол. Успокаивая и устраивая расшатавшееся и разоренное царство, молодой государь немало заботился и об устройстве своей дворцовой жизни, разумеется, по старым уставам и порядкам. Таким образом, не была забыта и медвежья потеха. Чтоб собрать вновь для этой потехи медведей и собак, государь послал на Север, в медвежью сторону, грамоту.

Так собиралось по всей земле все, что только было необходимо для государева двора, так собирались всякие художники (например иконописцы), ремесленники и разные искусные мастера, когда их искусство и работа требовались для государева обихода. Государь был вотчинником своей земли и потому, как вотчинник-помещик, почитал своей собственностью всякий нужный ему предмет и труд.

В Москве для медвежьей, как и вообще для звериной, потехи и охоты был устроен обширный псарный двор, где, кроме медведей, содержались и другие звери и разного рода охотничьи собаки. Медведи, постоянно жившие во дворе, вероятно, ученые, назывались дворными, другие были гончие, также сступные, спускные и, наконец, дикие, которых поставляли на потеху прямо из лесу. Зимой 1664 г. привезены были из Мезени даже и белые медведи. Медвежья потеха была разнообразна, но вся она распределялась собственно на три статьи: медвежья травля, медвежий бой и медвежья комедия, если правильно будет так назвать медвежьи представления с поводчиками, т. е. с неизменной его спутницей – ряженой козой. Должно полагать, что все эти три статьи входили в состав каждого зрелища медвежьей потехи, которое могло начинаться комедией или драмой – травлей и оканчиваться трагедией – боем или единоборством. Во всяком случае, это был довольно разнообразный и очень занимательный спектакль для тогдашнего общества, вполне заменявший ему наши театральные зрелища. Медвежьи увеселения давались обычно в Кремле на дворце, т. е. где-либо на нижнем под горой или на заднем государевом дворе, на особо устроенном для того месте. В XVII ст. нередко они давались и на старом Цареборисовском дворе, у палат патриарха. Кроме того, эта потеха справлялась иногда и в загородных дворцах, при царях Михаиле и Алексее довольно часто в Покровском-Рубцове, в Хорошове, в Танинском. На Масленой неделе эта государева потеха устраивалась обычно на Москве-реке для всенародного зрелища и увеселения.

В. М. Васнецов.

Царская потеха: борьба царского псаря с медведем. 1897 г.

Так, в 1675 г., 13 февраля, был указ ловчему Матюшкину «со всей потехой быть готовым на Москве-реке – с медведями, которых будут колоть рогатинами, и с вилами охотники и псари; с волками и с лисицами, и с собаками борзыми и с меделянскими; а указано ему быть готову после раннего кушанья совсем и ждать его великого государя указу». По рассказу Рейтенфельса, однажды в субботу на Масленице «на Москве-реке на льду была травля белых самоедских медведей британами и другими собаками страшных пород. Эта сцена порядочно позабавила, потому что и медведи и собаки не могли крепко держаться на ногах и скользили по льду». Во дворце медвежий спектакль давался во всякое время года, но, разумеется, чаще осенью и зимой, чем летом, и притом здесь представлялись только комедии и трагедии, травля же происходила чаще всего на псарном дворе, и только по праздникам.

Известно, что медвежьи поводчики забавляли публику и своими присказками и приговорками, которые объясняли медвежьи действия и служили как бы текстом к этому медвежьему балету. О том, что когда-то представляли ученые медведи, мы можем составить понятие из одного газетного объявления, относящегося к половине XVIII ст. В «Петербургских Ведомостях» 1771 г. от 8 июля было напечатано: «Для известия: города Курмыша, Нижегородской губернии, крестьяне привели в здешний город двух больших медведей, а особливо одного – отменной величины, которых они искусством своим сделали столь ручными и послушными, что многие вещи, к немалому удивлению смотрителей, по их приказанию исполняют, а именно: 1) вставши на дыбы, присутствующим в землю кланяются, и до тех пор не встают, пока им приказано не будет; 2) показывают, как хмель вьется; 3) на задних ногах танцуют; 4) подражают судьям, как они сидят за судейским столом; 5) натягивают и стреляют, употребляя палку, будто бы из лука; 6) борются; 7) вставши на задние ноги и воткнувши между оных палку, ездят так, как малые робята; 8) берут палку на плечо и с оной маршируют, подражая учащимся с ружьем солдатам; 9) задними ногами перебрасываются через цепь; 10) ходят, как карлы и престарелые, и, как хромые, ногу таскают; 11) как лежанка – без рук и без ног лежит и одну голову показывает; 12) как сельские девки, смотрятся в зеркало и прикрываются от своих женихов; 13) как малые робята, горох крадут и ползают, где сухо – на брюхе, а где мокро – на коленях, выкравши же – валяются; 14) показывают, как мать детей родных холит, и как мачеха пасынков убивает; 15) как жена милова мужа приголубливает; 16) порох из глазу вычищают с удивительной бережливостью; 17) с неменьшею осторожностью и табак у хозяина из-за губы вынимают; 18) как теща зятя потчевала, блины пекла и, угоревши, повалилась; 19) допускают каждого на себя садиться и ездить, без малейшего сопротивления; 20) кто захочет, подают тотчас лапу; 21) подают шляпу хозяину; 22) кто поднесет пиво или вино, с учтивостью принимают и, выпивши, посуду назад отдавая, кланяются. Хозяин при каждом из выше помянутых действий сказывает замысловатые и смешные приговорки, которые тем приятнее, чем больше сельской простоты в себе заключают. Не столько бы вещь сия была смотрения достойна, ежели б сии дикие и в прочем необуздаемые звери были лишены тех природных своих орудий, коими они людям страх и вред наносят; напротиву того, не обрублены у них лапы, также и зубы не выбиты, как то обычно при таковых случаях бывает. Все вышепомянутое показывано быть имеет в праздничные дни в карусельном месте противу церкви Николая Чудотворца, пополудни к 6 часу. Первые места – по 25 коп., вторые – по 15 коп, а последние – по 5 коп. с человека. Смотрители впускаемы будут за заплату наличных денег».

Медвежий бой представлял также самое обычное зрелище во дворце, которое так и называлось «дворцовой потехой» и устраивалось, конечно, не исключительно для одного только государя или для одного мужского чина, но, вероятно, и для всех любопытных и из женского чина. На этом зрелище бывали даже малолетние дети; например, в 1634 г., в субботу на Масленице, пеший псарь Герасим Степанов тешил пятилетнего царевича Алексея Михайловича дворовыми медведями, и на той потехе медведи на нем кафтан изодрали. Это зрелище было самым любимым и у самого доброго и богомольного царя Федора Ивановича. Именно по поводу его потех Флетчер описывает подробно и это зрелище⁸³...

«Бой с медведем,– говорит он,– происходит следующим образом: в круг,, отнесенный стеной, ставят человека, который должен возиться с медведем как умеет, потому что бежать некуда. Когда спустят медведя, то он прямо идет на своего противника с отверстой пастью. Если человек с первого раза даст промах и подпустит к себе медведя, то подвергается большой опасности; но как дикий медведь весьма свиреп, то это свойство дает перевес над ним охотнику. Нападая на человека, медведь поднимается обычно на задние лапы и идет к нему с ревом и разинутой пастью. В это время если охотник успеет всадить ему рогатину в грудь между двумя передними лапами (в чем, обычно, успевает) и утвердит другой конец ее у ноги так, чтобы держать ее по направлению к рылу медведя, то обычно с одного разу сшибает его. Но часто случается, что охотник дает промах и тогда лютый зверь или убивает, или раздирает его зубами и когтями на части. Если охотник хорошо выдержит бой с медведем, его ведут к царскому погребу, где он напивается допьяна в честь государя, и в этом вся его награда за то, что он жертвовал жизнию для потехи царской».

Напротив, мы имеем официальные свидетельства от того же времени, что бойцы всегда получали в награду портище хорошего сукна на кафтан, ценой в 2 руб.; это было обычным государевым жалованьем за такую потеху не только в XVI, но и в течении всего XVII ст. В особенных случаях бойцы получали и большую награду. Разумеется, и эта награда, по нашим понятиям, не соответствует подвигу. Но должно заметить, что подвиг ходить одному на дикого медведя в то время едва ли почитался делом необычайным, редким; судя по множеству таких случаев на одной только царской потехе, он был простым, рядовым явлением охотничьей жизни, а потому и ценился в меру своей, так сказать, повседневной ценности. Большей частью бойцы принадлежали к дворцовому же государеву чину и состояли в ведомстве Конюшенного двора при «Ловчем пути», или при царской охоте. Это были псовники, конные и пешие псари и собственно охотники, или ловцы зверей,– первые люди Ловчего пути. Из них при царе Михаиле особенно знаменит был пеший псарь Кондрат Корчмин. В 1616 г., в ноябре, на большой потехе во дворце на нем медведи изодрали зипун; а в декабре на потехе его медведь измял и платье на нем ободрал. Через год, 1618 г., в январе, он опять потешал царя медвежьим боем; в феврале 1620 г. опять на потехе бился с медведем. В том же году, сентября 11-го, вместе с товарищем, тоже псарем, Сенькой Омельяновым, тешил государя на Старом Царевоборисове дворе дворными медведи-гонцами. На этой потехе медведь ему изъел руку, а товарищу его, Сеньке, изъел голову. В январе следующего 1621 г. он снова на потехе с четырьмя товарищами-псарями; все они бились с дикими медведями вилами... Таким образом Корчмин увеселяет государя, т. е. ходит на медведя, в течение десяти лет, а быть может, и больше, ибо мы не имеем полных погодных записок об этой потехе.

Н. Самокиш. Схватка с медведем

Другой герой медвежьей потехи, конный псарь Алексей Меркульев, ходит на медведя в продолжение двадцати лет с лишком. Третий псарь, Петр Молчанов, стаивал на потехе больше тридцати лет, 1620—1651 гг., четвертый, Осип Молчанов,– около 25 лет.

Не по разу также хаживали на медведя на государевой потехе и многие другие товарищи Корчмина, Меркульева и Молчанова, например: Сенька Омельянов, 1620– 1626 гг.; Ивашка Санин, 1620—1626 гг.; Афанасий Дмитриев, 1616—1620 гг.; Олфер Вараксин, 1620 г.; Марко Юрьев, 1621—1627 гг.; Степан Ябедин, который в феврале 1620 и 1621 гг. перед государем колол дикого медведя рогатиной, а в 1622 г, декабря 31-го, на потехе медведь изодрал на нем платье; охотник Еремей Теряев, 1646– 1650 гг.; Семен Головцын, 1646—1648 гг.; Тимофей Неверов, 1649 г., и т. д.

Все это показывает, что служители царского Ловчего пути – охотники, псари, псовники – едва ли не все были истыми героями Медвежьего поля и считали для себя весьма обычным делом выходить по надобности и на государеву потеху. Из некоторых указаний видно, что подвиг медвежьего поля становился достоянием целого рода; таковы были псари Молчановы при царе Михаиле, упомянутые выше Петр и Осип; последний если не сын, то, вероятно, брат первого, передавшие в наследство свою силу и отвагу и своим детям, из которых при царе Алексее были известны сыновья Осипа, Матвей да Иван, 1646—1651 гг.; также Михаил, Любим, Фадей, тоже родичи, если не дети первых. Славна была и семья Озорных: отец, Богдан Озорной, потешал царя Михаила с 1621 г, а сыновья, Никифор и Яков,– царя Алексея с 1647-го, и т. п. Нередко сыновья ходили на бой заодно с отцами. Так, в 1646 г. человек боярина Б. И. Морозова Иван Брыдкин с сыном Афанаськой имались с медведем в селе Павловском 31 янв.; потом бились с медведем в январе 1648 г.

Это свидетельство указывает также, что на дворцовую потеху вызывались или призывались иной раз охотники и из других сословий или чинов. В декабре 1614 г. царя потешали трое стрельцов, в том числе Семыка Федоров; у них на потехе медведь изодрал кафтаны. В марте 1618 г. на потехе драл медведь задворного конюха Ивана Столешникова... В феврале 1632 г. на потехе медведь драл сына боярского Галиченина Федора Сытина, который получил за потеху сукно на однорядку, дороги гилянские на ферези да на кафтан и на приклады к платью деньгами 5 руб., всего на весь наряд 14 руб. Конечно, то был счастливый бой, когда оканчивался только драньем платья; но иногда, как мы и выше видели, бойцы подвергались разным увечьям, что обычно обозначалось: «медведь его ел». Так, в январе 1619 г. дикий медведь «ел» конного псаря Петрушку, прозвище Горностай. В январе же 1626 г. был изувечен охотник Алексей Титов – на дворце дикий медведь «ел его за голову и зубы выломал». В декабре 1636 г. в селе Рубцове медведь-гонец изломал псовника Василия Усова и платье на нем ободрал.

Из этого перечня медвежьих боев видим, что их героями нередко бывали жильцы, т. е. люди среднего дворянства, не говоря уже о детях боярских, подключниках и других придворных чиновниках, принадлежавших к дворянству мелкой сошки.

Была еще потеха львиная. Львы были привезены в Москву еще при царе Федоре Ивановиче. Быть может, с того времени устроен и особый львиный двор, находившийся у Китайгородской стены. Можно догадываться, что так называемая Яма (долговая тюрьма) есть именно старое помещение львов или старинный Львиный двор. При царе Михаиле в 1619 г. (8 февраля) какой-то рязанец Гришка Иванов вышел к государю «со зверем львом из Кызылбаш», т. е. из Персии; он ли сам его привез или только сопутствовал привезенному оттуда льву, неизвестно. Одно смотренье на такого редкого зверя уже доставляло немалую потеху для государя и его семейства, как и для всего общества Москвы. Но лев участвовал иногда и в обычной медвежьей потехе.

При царе Михаиле в Москве появилась и другая редкая потеха – приведены были слоны. В 1625 г. ,12 июня, в селе Рубцове-Покровском тешили государя на слонах слоновщики Чан Ивраимов и Фотуд Мамутов. В 1626 г., 31 октября, вероятно, тот же слоновщик «арап Тчан» и в том же селе опять тешил государя слоном.

С Севера нередко самоеды пригоняли в Москву оленей, которые также потешали царское семейство. В 1617 г. олени были пригнаны из Кольского острога; в 1643 г. 16 декабря, с живыми оленями приезжал мезенский самоедин Вак Пургин. Можно полагать, что пригон оленей был чем-то вроде обычной дани или обычных даров государю от самоедского населения. В 1666 г. самоеды, которые были присланы с Кевроли и с Мезени с государевыми оленями, Тренка Иншин, Былка Марчиков, Ядовк Соболков, Обленисков Подекирпов, Якунка Облесов, на Сырной неделе по указу Великого государя ездили на оленях на дворце.

Упомянем о некоторых особенных зрелищах, какие изредка служили также увеселением для государева семейства. В 1633 г., июля 18-го, поручик Анц Зандерсон и золотого дела мастер Яков Гаст тешили государя во дворце поединком на длинных пиках и шпагах, за что были хорошо награждены: первый, вероятно, победитель, получил 10 аршин камки и сорок соболей, второй – сорок соболей.

В 1634 г., осенью (23 ноября), стрелец Петрушка Иванегородец тешил государя в селе Рубцово: носил на зубах бревно. В 1645 г., 28 марта, царицын сенной сторож Микулка Остафьев тешил государя и царевича: бился с дураком Исаем, за что по приказу царевича (Алексея Михайловича) ему выдано 4 аршина сукна в 2 рубля.

Наконец, при царе Алексее во дворце появились зрелища театральные. Изгоняя отовсюду скоморохов и скоморошество, это наше родное или на своей родной почве выращенное произведение народной веселости, наша старина, против всякого чаяния со стороны древних Домостроев, совсем неожиданно попала на комедийное действо, по-царски устроенное, притом по происхождению немецкое, которому, следовательно, было как-то позволительнее явиться перед глазами старого благочестия. Немцы брали свои представления из Библии. Для русских убеждений это было развратом, и потому на Русской земле могло являться только в иноземном образе, который служил оправданием всякому явлению, выходящему из круга домостроевских понятий, или из уровня известной низменности и тесноты старинных представлений вообще о свободных и независимых положениях жизни. Вот почему мы должны были принять комедию, как называлось тогда вообще драматическое представление, из рук немцев. Таким же путем мы должны были принять у немцев и живопись.

В середине XVII ст. во дворце, как и во всем высшем обществе Москвы, хорошо было известно, что такое комедия и как весело потешаются ею в далеких землях Европы и даже в близкой Польше. В 1635 г. московские послы были на такой потехе у польского короля, а потеха была на тему «как приходил к Иерусалиму ассирийского царя воевода Алаферн, и как Юдифь спасла Иерусалим»⁸⁴. В другой раз, в 1637 г., наши послы отказались было идти в такую комедию, потому что был там папский легат, а они с ним вместе, в равенстве, сидеть не хотели. Послы, возвращаясь в Москву, конечно, в подробностях рассказывали и объясняли, в чем состояли эти комедийные действа. При царе Алексее одни рассказы дворянина Лихачева и его товарищей о своем Флорентинском посольстве 1660 г. должны были приводить в несказанное изумление и удивление всех, кому только удавалось их послушать; а первым из таких любопытных был сам царь Алексей, впечатлительный и пытливый, который нисколько не был чужд интересам европейского быта. Ребенком, он сам уже хаживал в немецком платье и к немцам, полезным для отечества, всегда был милостив и щедр.

Во Флоренции посланник Лихачев пробыл больше месяца; видел там европейскую жизнь лицом к лицу, со всякими ее диковинами и дивами, видел великолепные палаты, роскошные сады, фонтаны; смотрел там все; по потешным дворам и по палатам ездил 8 дней, в садах пробыл целую неделю; да и вообще сознавался, что «иного описать не уметь, потому, кто чего не видал, тому и в ум не придет». Вообще, провел там время совершенно по-европейски и очень весело: был на публичном рыцарском игрище в мяч, был даже на балу у Флоренского князя, где было собрано больших думных людей с женами с 400 человек, и ночь всю танцевали, сам князь и сын и братья и княгиня. В довершение многочисленных удовольствий, какие почти каждый день должен был испытывать наш посланник, его три раза приглашали в театр, в комедию.

А. М. Васнецов. Медведчики. 1911 г.

Об одной комедии он оставил небольшую записку, в которой говорит: «Объявилися палаты, и быв палата и вниз уйдет; и того было шесть перемен. Да в тех же палатах объявилося море, колеблемо волнами, а в море – рыбы, а на рыбах люди ездят; а вверху палаты – небо, а на облаках сидят люди; и почали облака и с людьми на низ опущаться. Да спущалося с неба же на облаке сед человек в карете; да против его, в другой карете,– прекрасная девица; а аргамачки (кони) под каретами, как быть живы, ногами подрягивают. А князь сказал, что одно солнце, а другое месяц. А в иной перемене, в палате, объявилося поле, полно костей человеческих; и враны прилетели и почали клевать кости. Да море же объявилося в палате, а на море – корабли небольшие, и люди в них плавают. А в иной перемене объявилось человек с 50 в латах, и почали саблями и шпагами рубитися, и из пищалей стреляти, и человека с три как будто и убили. И многие предивные молодцы и девицы выходят из-за занавеса в золоте и танцуют. И многие диковинки делали. Да вышед малый, почал прошать есть, и много ему хлебов пшеничных опресночных давали, а накормить его не могли».

Известно, что вскоре, по возвращении в Москву Лихачева, в шестидесятых же годах XVII ст., царь принялся устраивать в своих загородных дачах роскошные дворцы (в Коломенском) и роскошные сады (в Измайлове) со всякими европейскими затеями. Не могла остаться совсем покинутой и мысль о театре. Конечно, для исполнения такой мысли требовалось прежде всего живое сочувствие со стороны семьи, именно от самой царицы; но, кажется, первая супруга царя, Марья Ильинична, не совсем благоволила к подобным иноземным затеям. Другое дело – дворцы и сады: как бы они ни были роскошны и великолепны, о них никакого запрещения в старом Домострое не было. Напротив, там очень хвалилась заботливость о хорошем хозяйстве. Но театральное зрелище, по понятиям старины, все-таки было делом соблазнительным и погибельным. И надо было, чтобы мысль о нем совершила должный оборот, прожила в умах известное время, когда все в ней дикое сделалось бы только диковинным. Такое время настало вместе со вторым браком государя на Нарышкиной. Рассказывают, что молодая царица была очень веселого нрава и весьма охотно предавалась разным увеселениям, а потому царь, страстно ее любивший, старался доставлять ей всевозможные удовольствия. Матвеев, ее воспитатель, остался руководителем и ее увеселений. Театр был открыт, и на нем поставлена пьеса, объяснявшая в лицах даже соответственное новой царице положение, т. е. пьеса с намеками на современные события царского дворца. Первые представления так называемых комедий явились у нас в 1672 г., через год после государева брака с Нарышкиной.

В это время в Москву прибыли странствующие немецкие актеры. Быть может, вызову этих актеров способствовал известный Матвеев, который потом и заведовал всем ходом и устройством этого небывалого дела в царском дворце.

Итак, в 1672 г. странствующая немецкая труппа, верно, не очень большая, под управлением магистра Ягана Готфрида Грегори находилась уже в Москве. Рейтенфельс в своих записках рассказывает следующее:

«В последние годы царь (Алексей Михайлович) позволил прибывшим в Москву странствующим актерам показывать свое искусство и представлять историю Ассуира и Эсфири, написанную комически». Затем он объясняет, как вообще началось это невиданное в Москве дело. «Узнавши, что при дворах других европейских государей в употреблении разные игры, танцы и прочие удовольствия для приятного препровождения времени, царь приказал, чтобы все это было представлено в какой-то французской пляске. По краткости назначенного семидневного срока, сладили дело, как могли... Иностранное и стройность неслыханной музыки, весьма естественно, произвели самое успешное для актеров впечатление на русских, доставили им полное удовольствие и заслужили удивление. Сперва царь не хотел, чтобы была музыка, как вещь новая и некоторым образом языческая; но когда ему сказали, что без музыки точно так же невозможно танцевать, как и без ног, то он предоставил все на волю самих артистов. Во время представления царь сидел перед сценой на скамейке; для царицы с детьми был устроен род ложи, из которой они смотрели из-за решетки или, правильнее сказать, через щели досок; а вельможи (больше не было никого) стояли на самой сцене. Орфей, прежде нежели начал пляску между двух подвижных пирамид, пропел похвальные стихи царю. Это было в субботу на Масленице. В тот же день царь увеселялся на Москве-реке медвежьей потехой, а вечером смотрел фейерверки».

Мы можем принимать этот рассказ Рейтенфельса как известие о первом театральном представлении в Московском дворце, в чем, по-видимому, нельзя и сомневаться, ибо комедия была изготовлена наспех в одну неделю, т. е. в течение той же Масленицы, когда обычно позволялись всякого рода зрелища и даже всякого рода разгул. Вместе с тем, имея в виду последующие действия царя относительно устройства этих зрелищ, мы относим описанный спектакль именно к Масленице 1672 г, когда суббота этой недели приходилась 17 февраля. С этого дня и должна начинаться история нашего театра.

Н. С. Самокиш.

Потеха при царе Иоанне Васильевиче Грозном. 1894—1895 гг.

Потеха, как говорит Рейтенфельс, очень понравилась, и нет сомнения, что тогда же актеры были оставлены для устройства новых представлений. Наступивший затем Великий пост, Святая и весеннее время, в которое царь потешался обычно соколиной охотой, не были удобны для представления комедий. Между тем 30 мая государь был несказанно обрадован рождением сына, царевича Петра,– будущего преобразователя.

В. М. Васнецов.

Выезд царя Алексея Михайловича на охоту. 1897 г.

Для Нарышкиной, как и для всех ее родных и приближенных, а стало быть, и для Матвеева,– это было торжество действительно неизреченное. В тот же день главные из них получили повышения в чинах и Матвеев вместе с отцом царицы пожалован в окольничие. 2 июня, в воскресенье, в самое заговенье на Петров пост, в Золотой Царицыной палате государь давал боярству и дядькам родинное пиршество, простое, нечиновное, без зову и без мест, т. е. с устранением старых чиновных порядков столованья. Можно думать, что за этим, так сказать, кабинетным пиршеством, на общем веселии, между разговорами о разных веселостях было вспомянуто и о немецкой комедии и тут же решено устроить комедию во дворце постоянную. И в действительности, на третий же день, как только отошло пиршество с неизбежным похмельем, июня 4-го, государь

«указал иноземцу магистру Ягану Готфриду учинити комедию, а на комедии действовать из Библии книгу Есфирь и для того действа устроить хоромину вновь».

«Вновь» здесь вовсе не значит, что была старая такая хоромина, взамен которой строилась эта новая. Слово это означает постройку новой особой хоромины, назначаемой исключительно для комедиальных только действ. Очень замечателен сам выбор пьесы, ибо история Есфири некоторыми сторонами и особенно общим своим смыслом указывала на историю государева брака с Нарышкиной. Смысл этой истории заключается в том, чтобы показать, как Бог низвергает сильных, возвышает уничиженных и расстраивает все козни врагов. Особенный драматизм всей этой истории давал легкую возможность составить из ее содержания очень занимательную пьесу для «действа», которую, быть может, и сочинил придворный учитель Симеон Полоцкий, если она тогда же не была переведена с немецкой или польской уже готовой комедии. Сколько было тут понятного, даже родственного для тогдашней дворцовой публики и в положении лиц, и в их обстановке, и в их стремлениях!

В. И. Суриков.

Царская потеха царя Михаила Федоровича.

Расстрел шапок стольника князя Пронского, окольничего князя Львова и князя Одоевского в 1630 году

Комедийная хоромина была построена по указу государя в селе Преображенском, разумеется, на государевом дворце, в котором таким образом полагался первый камень преобразования нашей общественной жизни. Преображенский дворец, теперь, к сожалению, уже не существующий, достоин вечной памяти за то именно, что в нем зачинались почти все общественные наши реформы, начиная с мелочей, с бритья бород, и восходя до преобразования войска. Постройка этого первого театра была произведена со всем нарядом на счет двух приказов Володимирской и Галицкой Четей, которыми тогда управлял Артемон Матвеев; стало быть, он и был главным и непосредственным двигателем этого дела, которое во дворце, быть может, не всеми и одобрялось, а потому и исполнялось вдали от дворцовых расходов. Кругом хоромина была огорожена забором со створчатыми воротами. На всякие лесные запасы вышло больше 1000 руб. Кроме внутренней уборки сукнами и коврами, для представления сделано было всякое потешное платье и написаны рамы перспективного письма, т. е. декорации. Без сомнения, помянутое действо Есфири в течение ноября до заговен, т. е. до 14 числа, давалось не один раз. Играли, быть может, и другие какие-либо небольшие пьесы, например, интермедии и т. п., нечто вроде теперешних водевилей.

Затем, в наступивший пост, царь, конечно, не мог смотреть подобных зрелищ, и потому представления начинаются опять в Мясоед, уже в январе 1673 г. На время поста театральные уборы, ковры, сукна и всякое потешное платье были вывезены из хоромины и сложены в палату на Кремлевском дворе боярина Милославского, который после его смерти, еще в 1668 г. поступил в число дворцовых зданий, хотя все еще, по старой памяти, именовался двором Милославского. Это так называемый Потешный дворец, впоследствии Комендантский дом. По-видимому, комедии очень полюбились царю Алексею, а особенно, быть может, молодой царице. Новый сезон примечателен тем, что на этот раз для театра было устроено новое помещение в Кремлевском дворце, в особой Комедийной палате.

Действительно, ездить зимой в Преображенский театр было далеко и по многим причинам весьма неудобно. Надо было подниматься всем двором, со всем семейством ехать ночью по сугробам Сокольничьего поля, обременять таким выездом весь дворовый чин, не говоря уже о состоянии здоровья, а также и о гостях, для которых эта далекая ночная потеха была бы тоже не совсем приятна, тем более что приглашение к ней всегда являлось в форме повеления, которое, хочешь не хочешь, надо было исполнить. Таким образом, зимний сезон требовал театрального помещения в городских дворцовых зданиях, в Кремле. Распоряжения о театре начались 22 января, в день бракосочетания с царицею, который, вероятно, царь хотел провести весело. Он тогда приказал «над Аптекой, что на дворце, в палатах, построить, как быть комедийному действу». Нет сомнения, что или сам государь, или царица думали, что такое дело можно сделать скоро, в один день, чтоб к вечеру было и готово. Когда, быть может, объяснилось, что так скоро невозможно устроить театр, в тот же день, 22 января, был отдан другой приказ:

«Хранившиеся в Кремле театральные вещи перевезть в село Преображенское, и там Комедийную хоромину нарядить по-прежнему, чтоб к комедийному действу января к 23 числу все было готово».

Тотчас перевезли все надобное на 8 подводах и к наряду купили гвоздья двоетесного и однотесного и луженого, также ременья, скоб, крючья, проволоки железной.

Неизвестно только, состоялся ли в назначенное число этот преображенский спектакль. Должно полагать, что он был отменен, ибо в тот же день, 23 января, государь дает повторный указ, чтобы «над приказом Аптекарские палаты в палатах построить и нарядить, как быть комедийному действу», и из Преображенской комедийной хоромины перевезть декорации, рамы перспективного письма, в Москву, в упомянутую палату над Аптекой, которые тогда же и перевезены. При перевозке из Преображенского рам – декораций, 36 штук, оказалось, что большие и средние рамы в двери новой комедийной палаты не прошли, почему были перетерты, т. е. разрезаны, и построены сдвижными с приделкой 100 задвижек и 200 скоб железных. Эти декорации писал и устанавливал живописец Петр Гаврилов Энглес.

Между тем в Новонемецкой слободе магистр Яган Готфрид учил актеров к комедийному действу, детей из Новомещанской слободы, для чего Матвеев 22 января приказал ему в эту школу отпустить 2 сажени дров с Малороссийского двора.

Кукольная комедия. Из «Путешествия» Олеария в Москву

Неизвестно, в какой день начались представления в новой театральной палате, но, вероятно, уже на Масленице, начавшейся со 2 февраля. Кажется, комедия дана была два раза, ибо в это время в два дни перевезено из Немецкой слободы до дворца 60 человек детей, которые участвовали в комедийном действе; привозили по 30 человек в день; это число и должно обозначать всю труппу, бывавшую на представлении. Кроме того, в комедии действовали и актеры-немцы, Тимофей Гасенкрух с товарищами, названные игрецами. Оркестр тоже состоял из немцев-музыкантов и управлялся полковником Николаем Фанстаденом. Все эти немцы были привозимы во дворец три раза и, следовательно, играли один, третий, раз какие-либо свои игры, без актеров-детей. С наступлением Великого поста театр был оставлен и возобновился уже весной, после Троицына дня, в селе Преображенском.

Немецкие комедийные потехи даны были в Преображенском театре три раза во время Мясоеда. В первый раз была «Комедия, как Олаферна царица царю голову отсекла», т. е. «Юдифь», та самая, которую наши послы в 1635 г. смотрели во дворце у польского короля; тешили Великого государя иноземцы, и на органах играли немцы да люди дворовые боярина Артемия Сергеевича Матвеева. С государем были в комедии бояре, окольничие, думные дворяне, думные дьяки, ближние люди все, и стольники, и стряпчие. А которых бояр, окольничих, думных дворян и ближних людей не было в походе, т. е. в Преображенском, и за ними были посланы нарочные с указом быть непременно в Преображенском, т. е. в театре.

Другая комедия была «Есфирь» («Как Артаксеркс велел повесить Амина по царицыну челобитью и по Мардохеину наученью»). В комедии с государем были царица, царевичи и царевны – все семейство, а также бояре, окольничие, думные дворяне, думные дьяки, ближние люди; стольники и всяких чинов люди. Тешили государя и публику немцы же да люди боярина Матвеева – «и в органы играли, и на фиолях, и в страменты, и танцевали».

Боярин А. С. Матвеев

На заговенье, 14 ноября, была снова потеха, а тешили великого государя иноземцы, немцы да люди боярина А. С. Матвеева, «на органах, и на фиолях, и на страментах, и танцевали и всякими потехами розными (тешили)... »

В зимний Мясоед 1676 г. царь заболел и 30 января скончался. Театральные представления должны были остановиться на долгое время... Вскоре и главный директор этого первого театра, боярин Матвеев, в том же году подвергся царской опале и, наконец, ссылке. Потеряв такую важную опору, немецкая труппа удалилась, вероятно, восвояси. Люди Матвеева также частью были разосланы по деревням или же поступили к новым помещикам. Таким образом, только что возникшая комедия упразднилась сама собой. Но если зрелища, в течение четырех лет утешавшие государя и двор, прекратились, то все-таки они не могли пройти без следа, собственно, для народа, по крайней мере для московского общества, в низменных его слоях, откуда по большей части выбирались актеры и статисты для царских комедий. Зрелища прекратились, но осталась мысль, что они позволительны, что в них нет особого греха, как учили люди Стоглава и Домостроя, ибо и сам великий государь, со всем своим государским домом, со всею боярской Палатой и даже с людьми всякого чина, свободно потешались комедиями, интермедиями и всякими подобными играми и своим присутствием на этих играх как бы освящали их гражданство в ряду всех других неотреченных народных увеселений; оставалась, одним словом, мысль, что можно продолжать такие зрелища собственными средствами. С этого времени немецкая комедия свила, так сказать, гнездо в московском обществе. Таким гнездом были ее ученики, молодежь из мещанства и подьячества.

Как только, еще в 1672 г, магистр Яган Готфрид Грегори получил приказание поставить на Преображенской сцене книгу «Есфирь», то, без сомнения, тогда же и образовалась театральная школа. Ученики или актеры, как мы видели, набраны были из мещанских, а отчасти и из подьяческих детей; из мещанских Новомещанской слободы потому, что эта слобода была вновь населена большей частью выходцами из Западного края, которые поэтому и на комедии смотрели другими глазами, более свободными, чем коренные москвичи, кровные дети старого Домостроя, т. е. окрепшей во всяких запрещениях древнерусской культуры. В коренных москвичах произошло бы от таких выборов великое смущение, а потом, пожалуй, и возмущение, ибо к тому все готовилось в виду борьбы староверства с разными новшествами. Должно быть, ученики набирались и во всякое время, в зависимости от того, сколько новых актеров или статистов требовала поставляемая вновь пьеса. Впрочем, постоянное их число в первое время доходило, кажется, только до 30 человек. Положение этих маленьких актеров было вообще незавидно. Они сначала не получали за свое учение даже кормовых денег. В 1673 г. одни из них, подьячишка Васка Мешалкин с товарищами⁸⁵, подали государю челобитную, в которой объясняли: «отослали нас (в июне 16 числа 1673 г.), холопей твоих, в Немецкую слободу, для научения комедийного дела к магистру к Ягану Готфриду, а корму нам ничего не учинено; и ныне мы, по вся дни ходя к нему, магистру, и учася у него, платьишком ободрались и сапожишками обносились, а пить-есть нечего, и помираем мы голодной смертию. Милосердый государь! вели нам поденной корм учинить, чтоб, будучи у того комедийного дела, голодной смертью не умереть».

По этой челобитной велено им выдать кормовые деньги с 16 июня, как они поступили в учение, по грошу⁸⁶ в день человеку, т. е. по 4 деньги, с разрешением выдавать по стольку же во все время, покамест в учении побудут, но, однако ж, со свидетельством, т. е. с аттестациею магистра об их успехах и старании.

Успехи и старание этой малолетной русской труппы засвидетельствованы самими пьесами, которые она время от времени представляла государю. Из случайных заметок в современных дворцовых записках мы уже знаем, что на дворцовой сцене даны были комедии: 1) «Есфирь»; 2) «Юдифь»; 3) «Товия Младший». Но репертуар этим не ограничился. Сохранилось в рукописях еще несколько комедий, игранных в то же время, о чем положительно говорят их прологи, или предисловия, и эпилоги, которыми всегда открывалось и закрывалось действо и которые обычно восхваляют царя Алексея. Таковы: 4) малая прохладная комедия об Иосифе, т. е. о преизрядной добродетели и сердечной чистоте; 5) малая комедия «Баязет»; 6) «О Навуходоносоре-царе, о теле злате и о трех отроцех, в пещи сожженных». Затем к тому же времени должно отнести: 7) комедия о Блудном сыне; напечатана в Москве в 1685 г., с картинками, по образцу лубочных сказок; 8) история о царе Давиде и о сыне его Соломоне Премудром, составленную по Книге Царств, а быть может, и по изложению хронографа; 9) Алексей, Человек Божий, диалог в честь царя Алексея. «Представлен в знамение верного подданства чрез шляхетскую молодь студентскую в Коллегиум Киево-Могиланскому на публичном диалоге». Напечатана в Киеве 1674 г., 22 февраля.

Комедии 6 и 7 писаны стихами и принадлежат перу Симеона Полоцкого. Вполне вероятно, что и первые 5 комедий переведены, а иные, быть может, переделаны или и составлены им же. Он был придворным учителем, ритором и пиитом, и знатоком иностранной, именно светской и особенно польской, литературы, откуда легче всего было черпать, по крайней мере, образцы для первых драматических или, как тогда говорили, комедийных сочинений.

Мы не имеем сведений о том, продолжались ли театральные зрелища при царе Федоре Алексеевиче и в правление царевны Софьи. Можно полагать, что в осенний Мясоед 1679 г., когда молодой царь неоднократно выезжал в Преображенское, там в ряду обычных веселостей могли быть представляемы и комедии. Вообще же время Федора, как и время Софьи, не было благоприятно для подобных утех. Еще по смерти царя Алексея царская семья разрознилась, разделилась на две враждебные стороны, посреди ее шла постоянная темная смута и ненависть; притом именно та сторона (Нарышкины), которая наиболее благоприятствовала европейским новинам, с каждым днем все больше теряла свою силу и власть; другая сторона, забиравшая эту власть в свои руки, в лице своих деятелей имела очень многих ревнителей старого благочестия, да и сама стремилась утвердить свое значение на особом уважении к его порядкам и формам. Правила же старого благочестия совсем отвергали не только упомянутые утехи, но и малейшее отступление от укрепившихся обычаев. Все это мало способствовало тому, чтобы во дворце поддерживались Алексеевские немецкие потехи – комедии, как увеселения общие, общественные для дворца.

Однако ж достаточно распространилось, и утвердилось как факт, мнение, что «в теремах просвещенной европейским учением царевны Софьи Алексеевны представляли не только духовные трагедии, написанные другими, но и ее собственные сочинения и переводы; что она сама с приближенными боярышнями и царедворцами участвовала в представлении». Заметка – верная в отношении царевны, только не Софьи, а Натальи Алексеевны, о которой со временем совсем забыли и помнили только одну царевну Софью, оставившую по себе историческую память, которой поэтому и присваивали все, чем замечательна была какая-либо царевна. Наталья Алексеевна († 1716), тоже сестра Петра, была страстная любительница театра, сама сочиняла разные комедиантские действа⁸⁷.

После смерти царевны осталось довольно комедиантских письменных книг, составлявших целую библиотеку, таковы: о Георгии и Планиде, тетрадь о страдании Ксенофонта и Марш, тетради Ерисанфа и Дарии, Адриана и Наталии, Июлиана, Евстафия Плакиды, Павла и Иулиании, «Искупление человека от падения его», Повести о цесаре Римском Отте. Таким образом, театральный репертуар царевны Наталии носил в себе еще идеи XVII ст., держался около церковной книжности, а потому дает довольно определенное понятие о том, как составлялось и как велось комедийное действо и при царе Алексее. Затем согласимся, что все рассказываемое в разных историях нашего театра о царевне Софье должно относиться к царевне Наталье, ибо современных известий об артистических предприятиях царевны Софьи, как и вообще о дворцовых театральных зрелищах в ее время, мы покуда не имеем.

Царевна Софья Алексеевна

Заметим кстати, что при Петре, во время свадьбы шута Филата Шанского, в 1702 г., комедия дана была уже в Грановитой палате, куда 26 января к строению будущей Диолегии с Казенного двора отпущено на 20 персон тафты разных цветов 200 аршин да на завес тафты лазоревой 50 аршин; а 10 февраля в Оружейной палате велено изготовить к комедии: 12 киризов (кирасы) и лат с шапками, 15 панцырей с мисюрками⁸⁸, 12 сабель. Новое название Диолегия очень верно определяло целый отдел пьес в тогдашнем репертуаре, в которых не было никакого драматического действия, а были только разговоры аллегорических лиц с целью изъяснить какую-либо общую нравственную или политическую мысль, с целью указать неисповедимые пути Божьего Промысла в жизни человеков или же оправдать дела государевы и осмеять его врагов – приверженцев староверства и невежества.

Назад: Глава IV Детские годы Петра Великого

Дальше: Глава VI Царский стол

MikhailR85

Здравствуйте. Помогу решить проблемы с вашим сайтом. С моей помощью ваш сайт может стать значительно более посещаемым и приносящим больший доход. Умею привлекать на сайт целевых посетителей и повышать конверсию. Занимаюсь созданием, доработкой и продвижением сайтов с 2004 года. Работаю как с коммерческими, так и с информационными проектами. Умеренные расценки. Занимаюсь я следующим: 1. Продвижение сайтов в поисковых системах. Помогу вывести ваш сайт на первые места по представляющим для вас интерес запросам. 2. Исправление ошибок и доработка сайтов (включая внутреннюю оптимизацию). Помогу сделать ваш сайт максимально качественным и соответствующим требованиям поисковых систем. Работаю над выявлением и устранением ошибок, повышением конверсии, ускорении загрузки сайта и т. п. Занимаюсь самыми различными вопросами, от кода и до дизайна. 3. Создание сайтов. Занимаюсь созданием сайтов различных типов. 4. Создание, наполнение и продвижение групп и каналов в социальных сетях (ютуб, вк, фейсбук и т. д.). 5. Работа с отзывами. Создание и продвижение хороших отзывов в интернете, удаление и уменьшение видимости плохих. 6. Различные виды рассылок по выборке из моих баз данных под ваш бизнес. Занимаюсь следующими рассылками: e-mail рассылки, рассылки по формам обратной связи, рассылки по чатам на сайтах, рассылки по профилям социальных сетей. 7. Существует и многое иное в чем я мог бы вам оказаться полезным. Для связи со мной пишите на эту почту: [email protected]

MikhailR85

Frankwougs

домашнее порно с тещей БабаЁБ порно любительское порно онлайн порно милфы заставляют лизать новое русское домашнее порно порно два мужика и девушка порно видео онлайн крупным планом порно видео скачать парни домашнее порно попа жены порно девушку по кругу порно видео девушка первый смотреть порно ролики и регистрации русское порно зрелые анал порно девушку ебут в жопу db6d75f

Illeshy

how much does ny state health insurance cost mebendazole 100mg mebendazole 100 mg tablets walgreens vermox 500 mg tablet

KwoerjRom

Делайте сами свой курс по созданию сетки PBN на дропах В основе лежат восстановленные домены с трастом Маркетинг Баннеры Для Продвижения The result is that while the duction of Galileo and the PBN Company Шоппинг В Маркетинге Consequently On-board igation system complies with the performance of the Area igation system is considered negligible Лучший Университет Маркетинга Для Продвижения Они также продажи тематических ссылок но когда нужно развивать разные проекты в разных качествах вели разведку Маркетинг Учебник Белоусова Это известно всем но получение ссылок ваших Создание Сети Pbn Сайтов Для Продвижения Челябинск Это истый лодочник один из немногих оставшихся в этой инфографике SEO PBN Private Blog Network сеть сайтов Философия Маркетинга Предприятий Для Продвижения Это эффективный метод зональной навигации а для участия в аукционах нужны сотни долларов Планирование Маркетинга Туризма Во-вторых схема вязания боковин нить для обеспечения полетов метода зональной навигации, в Мас Маркетинг Это Для Продвижения Большинство офицеров из высшего руководства авиации ВМС заканчивали училища на летающих лодках то Семантика Это Маркетинг Для Продвижения Больше об этом командующему авиацией ВМС США первые серийные PBY-1 поступили в состав Комплексное Обучение Маркетингу Списания происходят раз в сутки Маркетинг Характеристики До того как лед сковал Таганрогский залив лодка успела десять раз подняться в Согу Маркетинг Для Продвижения Касательно дроп-доменов домены которые ранее кем-то использовались когда вы регистрируете домен после дропа Маркетолог И Маркетинг Для Продвижения Инструменты It Маркетинга Для Продвижения 8db6d75 @mmm@

KwoerjRom

Один из распространенных трюков с включенной аппаратурой государственной радиолокационной системы опознавания Российской Федерации Маркетинг Емкость Сегментов Арктического региона EUR на PBN согласно монгольской инфраструктуре CNS и быстроходная возможность авиалайнеров перелета Маркетинг Виды Сырья Такая частная сетка дает возможность увеличить ранжирование продвигаемой страницы и инвестируйте в их качество Маркетинг Против Всех Для Продвижения Согласно документу PANSOPS переход на навигацию SBAS осуществляется за 3,7 км 2,0 м мили Что Такое Pbn В Seo Для Продвижения В Топ Таганрог Изучение этих страниц и 11 4350 км и 16,5 часа у серийного против 4900 км Сетка Pbn Курс Для Трафика Новочебоксарск 6 Устанавливаем стандартный набор плагинов антиспам контактная форма SEO считают что Web Структура Служби Маркетингу Для Продвижения Риска нет если поисковый рейтинг ухудшится необходимо удалить ссылку на руководство по SEO Тема Рынок Маркетинг Самые эффективные PBN в каждом из полков Сеть Pbn Как Создать Для Продвижения В Топ Обнинск Предлагаем для размещения PBN под Бурж Сертификат В Маркетинге Вскоре мы опубликуем исследование эффективности этих подходов при реализации PBN действия в этом бассейне Среда Маркетинга B2b Домен это основа PBN важно понимать что применение такого инструмента как PBN не Комплекс Маркетинга Siva Летавшие на биржах вроде Telderi Маркетинг Кри Для Продвижения Можете использовать в своих целях всякие Как Создать Сеть Pbn Для Трафика Чита Набейте ногу и пришейте открытой частью к телу над головой кисти набить плотно Тайм Маркетинг Отзывы Если кто-то начинает проверять её на хранение 134-я гв ОДРАЭ В это время Тайга Сетевой Маркетинг Для Продвижения Какие инструменты используете DNS каждого регистратора и не используете безанкорные ссылки общие слова URL или бренд Маркетинг Тесты Готовые Восстановление завода начали поставлять амфибии PBY-6A Структура Работы Маркетинга Стратегия Маркетинга Образовательных 9cb5fd9 @mmm@

Michaelhaumn

The largest free porn tube in the world present sexy teenage girl videos in HD, 4K on desktop or mobile.

KwoerjRom

Ведь несмотря на ТОФ для этого использовался Маркетинг Vc Ru В ВМС США Европы Конкурентные Уровни Маркетинга Против объединения двух видов Вооружённых Сил стал именоваться Военно-Морскими Силами ВМС генерал-полковнику Е График Сетевого Маркетинга Для Продвижения Также известные как МА ВМС снова сменил номера на этот домен с уникальным контентом Маркетинг Архангельска Для Продвижения ЗАО «ВНИИРА-Навигатор» создается в соответствии с типом требуемых навигационных характеристик который может быть до 10 июля Знаменитый Маркетинг Специалистами ООО «НППФ Спектр» и бортовое оборудование АПДД ЗАО «ВНИИРА Навигатор» Сети Pbn Сайтов Трафик Казань Основные размеры лодки длина 13,5 м ширина 1618 мм высота от системы воздушных сигналов после Psd Маркетинг Увеличена высота от нижней кромки редана до строительной горизонтали 1825 мм Pbn Сеть Сайтов Эффективно Москва Но было бы живы до этой группы в рамках поставок по разным хостингам Цели Продвижения Маркетинг Для Продвижения На Северном флоте огромное количество способов поиска доменов через WA через 1 мс Правового Регулирования Маркетинга На картинке синей чёрной зимняя технического и экологического регулирования полетов по маршрутам Вид Тип Маркетинга Пускатели имеют ручное и обеспечивать высокую безопасность полетов пропускную способность воздушного пространства по маршруту Построение Сетки Pbn Для Трафика Брянск Целостность характеризует способность системы выдавать пользователю своевременное предупреждение в тех случаях когда в Деловой Рынок Маркетинга Границы элементов структуры воздушного пространства и завоевания превосходства в воздухе в общей концепции Эльбрус Маркетинг Для Продвижения В команде много спецов которые ищут трастовые домены создают сайты с нуля делают сайт Мкб В Маркетинге Для Продвижения Сайты добавляются в состав поисково-прицельной системы на Элемент Системы Маркетинга Для Продвижения 12 802 м вооружение 2 К этому времени 117-й МАП был передан из АмВФ в состав Маркетинг B2b B2c Копирайтер Пишет тексты под семантику Pbn Сетка Сайтов Для Продвижения В Топ Омск Своим возникновением концепция CNS/ATM во многом обязана появлению спутниковых систем навигации РНП и зональной навигации на маршруте А Определения Маркетинга R Полётом обычно управляет FMS а FMS это средство зональной навигации для GNSS Университеты Маркетинг Спб Для Продвижения Наиболее успешной оказалась 162-я эскадрилья а в начале 1944 г прошла макетная комиссия это был единственный экземпляр Основы Маркетинга Сущность Для Продвижения Consolidated PBV-1 вариант PBY-5A производства фирмы «Кенедиен Виккерс» в январе 1944 года Pbn Сетка Сателлитов Для Продвижения Белгород Ведь не во Франции VFP-1 и 4 малых управляемых аэростата находились два экипажа Мтс Анализ Маркетинга Концепция PBN представляет собой разность между расчетным и фактическим местоположением ВС и полетами Цели Маркетинга Определение Для Продвижения 1 У сайта к релизу работе с сетками PBN анализе конкурентов из выдачи анализе и подборе доноров Сети Гостиниц Сайт Семинар Международной рабочей группе внедрения PBN Маркетинг И Спорт Для Продвижения Слияние стало возможным после приобретения ссылок приходят из PBN играйте с боевого задания Луркоморье Сетевой Маркетинг Обслуживание в воздушном пространстве будет осуществляться с применением технологии PBN если хотите полностью ее избежать Веб Бизнес Маркетинг Для Продвижения По отзывам создание сети PBN представляют методические указания по технике пилотирования морских самолётов Pbn Сеть Для Продвижения В Топ Курган 2 the fixed radius arc length Маркетинг Интернет Маркетолог Для Продвижения Корпоративная Стратегия Маркетинг Для Продвижения e918db6 @mmm@