Человеческое бытие в Скандинавии эпохи викингов не ограничивалось внешней телесностью и внутренней жизнью души – в нем также присутствовала индивидуальная природа личности.

Сегодня образ викинга зачастую выглядит как карикатура мужественности: длинноволосые воины украшают логотипы и рекламируют продукцию, апеллирующую к мифическому идеалу мужского поведения. В популярной культуре его уравновешивает почти такой же шаблонный образ уникально независимой женщины, представляющей якобы «нордический» архетип, либо (с более благожелательным подтекстом) ролевую модель женской эмансипации и уверенности в себе. Поэтому кажется особенно парадоксальным, что в реальности эпохи викингов находилось место для подлинной гендерной флюидности.

Патриархат был нормой в обществе викингов, но эту норму субвертировали на каждом шагу, и, что особенно удивительно, возможности для этого были изначально заложены в ее структуру. Викинги, безусловно, были знакомы с тем, что мы сегодня назвали бы разными вариантами квир-идентичности. Они образовывали широкий спектр, выходящий далеко за рамки традиционной бинарной оппозиции биологического пола. Границы жестко охранялись, иногда с привлечением морально-нравственной риторики, и общество оказывало на мужчин и женщин вполне ощутимое давление. Но в некоторых случаях эти границы приоткрывались с некоторой степенью общественного одобрения. Здесь присутствует явное противоречие, коллизия, которая может дать интересные результаты тому, кто пытается понять образ мыслей викингов.

В наше время разработан богатый словарь терминов, описывающих идентичность и предпочтения, сексуальную ориентацию и бесконечные варианты ее выражения, наши тела и то, как мы себя в них чувствуем, наши отношения с другими людьми, в том числе предпочитаемые формы обращения, – по сути, выработана терминология, которая признает и укрепляет наши позиции именно в том качестве, в котором мы сами себя ощущаем. С ее помощью мы также можем дать определение тому, что происходит на стыке этих идентичностей, и реакции общества на них, положительной или отрицательной. Исследуя аналогичные аспекты древней жизни, мы вряд ли можем напрямую перенести сегодняшние представления в поздний железный век. Некоторые ученые категорически утверждают, что это невозможно. В древнескандинавских языках не было слов для обозначения многих понятий, которыми мы пользуемся сегодня, люди того времени, вероятно, не воспринимали себя в таких терминах или не считали такие определения необходимыми, и социальный контекст во многом серьезно отличался.

Ясно, что общество викингов весьма настойчиво формировало ожидания, основанные на нормативных представлениях о мужском и женском поле и проявлявшиеся в стандартах гендерного поведения для женщин и для мужчин. В некоторых источниках (особенно у Снорри) вся представленная информация пропущена сквозь призму христианского мужского мировоззрения, однако есть и менее предвзятые тексты.

В целом складывается ощущение, что мужчине принадлежал большой внешний мир, а женщине – внутренний домашний мир, однако и то и другое было местом неоспоримой силы и власти. Деление было не буквальным – скорее оно подразумевало сферу ответственности. Так, «дом» на практике означал управление всем крестьянским хозяйством, как в экономическом, так и в социальном смысле. Разнообразные домашние работы и ремесла также были прерогативой женщин – сюда относились работа на кухне и все связанное с приготовлением пищи, ткачество (как мы уже видели, имевшее немалое значение) и повседневные сельскохозяйственные работы. Все это не принято было обесценивать, снисходительно называя женскими хлопотами, – напротив, это были жизненно важные занятия и умения, искусное владение которыми вызывало уважение. Приведем всего один пример: об этом наглядно свидетельствует замечательный рунический памятник примерно 1050 года, камень из прихода Флекебо в шведском Вестманланде, установленный в память о богатой женщине с уникальным именем Одиндиса («Один-женщина» и одновременно метафора духа-дисы): «Не будет в Хассмире лучшей хозяйки дома, лучшей хранительницы порядка в усадьбе».

Кроме того, женщины играли главную роль в проведении домашних и общественных обрядов – например, организовывали жертвоприношения эльфам и дисам. В самом реальном смысле они управляли духовным хозяйством людей. Это был еще один источник социальной силы – они оберегали линии коммуникации между человеческим сообществом и другими мирами, которые в любой момент могло понадобиться открыть.

К «большому миру» мужчин относились мореходство, охота и рыбная ловля, обработка металла и кузнечное дело, участие в собраниях, торговля, обсуждение законов и война. Но в первую очередь прерогативой мужчин считалась политика. Влиятельное исследование начала 1990-х годов утверждало, что в основе модели общественного устройства викингов лежало разделение на обладающих властью и лишенных власти, независимо от их пола. Мужские роли были в приоритете, но женщины могли брать их на себя, если того требовали обстоятельства, – например, вдова могла стать главой семьи, в которой не осталось взрослых мужчин. Большинство ученых отказалось от этой ригидной концепции, выдвинув на первый план собственную относительную самостоятельность и инициативность женщин. Однако нет сомнений в том, что иногда женщины действительно могли брать на себя мужские задачи и обязанности, при этом не вступая в противоречие с общественными предрассудками. Существуют примеры, когда женщины выступали в суде, владели недвижимостью и продавали ее, заключали торговые сделки.

В некоторых социальных сферах существовала строгая гендерная дифференциация – например, нет абсолютно никаких признаков участия мужчин во всем связанном с родами. Кроме того, женщины чаще всего не становились объектами прямой расправы при кровной вражде – хотя, конечно, не избегали иных последствий.

Также полезно и необходимо учитывать общие качества, не зависящие от гендерных границ, и случаи, когда социальная роль влияла на формирование идентичности в той же степени, что пол или гендер. Это позволяет уйти от разделения по половому признаку и не ставить во главу угла мужскую власть. Например, недавнее исследование погребальных обычаев в Норвегии показало, что многие могилы вообще не имеют явной гендерной привязки, и идентичность умершего можно толковать самыми разными способами. Внимательное изучение также показывает, что предположения о связи между полом и видом деятельности (сами по себе проблематичные) не всегда срабатывают в Скандинавии: например, в норвежских мужских захоронениях кухонные принадлежности встречаются чаще, чем в женских. Следует также помнить, что в культуре Скандинавии в эпоху викингов огромное значение уделяли степени личной свободы, от разных категорий подневольного труда до рабства. Эти условия жизни также были глубоко гендерно дифференцированными.

Гендер мог также пересекаться со статусом, что поднимает вопрос об иерархии. Когда в поле зрения попадают другие факторы, такие как возраст и степень зрелости, давать определения особенно трудно – например, какова была природа детства в эпоху викингов и когда наступал порог взросления? И что это значило на практике – как к человеку относились (и считали ли его вообще человеком), что ему разрешалось, чего от него ожидали? У нас крайне мало оснований считать, что в дохристианской Скандинавии детей с самого рождения автоматически считали полноправными членами социума. Иногда находят детей в возрасте не более пяти лет, похороненных с полным набором погребального инвентаря (предметы, которые кладут вместе с покойным в могилу). В большинстве случаев все предметы уменьшены (например, маленькие ювелирные украшения), но иногда дети похоронены с вещами взрослого размера. Особенно часто встречается взрослое оружие в могилах маленьких мальчиков, что намекает на подтверждение или присвоение статуса, возможно связанного с идентичностью семьи. Впрочем, такие примеры достаточно редки.

Те, кто не умер в младенчестве, по-видимому, последовательно проходили несколько обрядов инициации (отлучение от груди, наречение именем и так далее), после чего относительно быстро присоединялись к взрослым и начинали заниматься тем делом, на которое были способны. Примерно к четырнадцати годам все различия между детьми и взрослыми в погребениях исчезают – по-видимому, это и было порогом зрелости. С этого возраста, вероятно, подростки могли вступать в брак и участвовать в сражениях. Это было не сентиментальное время.

Биоархеологические исследования скелетных останков иногда выявляют признаки детского недоедания и, кроме того, дают другие весьма красноречивые результаты. Как минимум в центральной части Швеции наблюдается устойчивая закономерность: недоедали в детстве до 7 % мужчин и 37 % женщин. Уровень детской смертности был высоким – согласно оценкам, до 30–60 %, что приводит к неизбежному выводу: девочек и мальчиков кормили неодинаково в количественном и в качественном отношении; мальчики имели явное преимущество, в то время как у девочек недоедание могло представлять угрозу для жизни. Невозможно не заметить за этим расхождением пугающую систему ценностей.

Еще один трудный вопрос связан с инфантицидом – преднамеренным убийством нежеланных детей. Принято считать, что в тот период подобная практика существовала, но фактические доказательства редки и часто неоднозначны. Судя по всему, мужчина имел право отказаться от любого ребенка, рожденного его женой или наложницей, и в сагах также встречаются упоминания инфантицида, хотя масштабы распространения практики неясны. О том же говорят многочисленные средневековые христианские кодексы законов, в том числе статуты, предусматривающие наказание за оставление детей на произвол судьбы, из чего можно сделать вывод, что практика сохранялась и после обращения в христианство.

О том же свидетельствуют, по мнению некоторых исследователей, детские останки, найденные, например, в навозных кучах, каирнах и помойных ямах. Однако даже с учетом этих находок количество обнаруженных детских захоронений не соответствует уровню детской смертности, что, вероятно, говорит о том, что не все дети получали традиционное погребение. Здесь у нас также есть точка зрения извне: еврейский путешественник X века Ибрагим ибн Якуб отмечает, что нежеланных детей в Хедебю (Ютландия) бросали в море. Поскольку в кодексах говорится об оставлении на произвол судьбы, которое не оставляет археологических следов, мы должны отметить, что это согласуется со свидетельством ибн Якуба. Выборочное убийство детей женского пола особенно трудно отследить, хотя здесь небольшие подсказки может дать археология. В надписях на рунических камнях из Центральной Швеции в одной семье может быть упомянуто до шести сыновей, но никогда не упоминается более двух дочерей. Это не соответствует естественным показателям рождаемости, хотя, возможно, это следствие обычаев или предрассудков, а не инфантицида.

Данные о захоронениях обнаруживают сходные параллели и среди взрослых. Исследование скандинавских могил на севере Шотландии показывает одинаковое количество умерших, похороненных с оружием и с ювелирными украшениями, однако в некоторых областях Западной Норвегии эти показатели составляют 77 и 12 % соответственно. Если опираться на гендерную атрибуцию артефактов, это подразумевает радикально разное отношение к умершим мужчинам и женщинам в этих двух областях, несомненно также отражающее разницу в социальных установках.

Представления о гендере и отношениях между людьми тесно связаны с сексуальностью и, не в последнюю очередь, с сексуальной ориентацией и ее выражением в сексуальном поведении, общественно одобряемом или нет.

В обществе эпохи викингов гетеросексуальный, иногда полигинный брак был основным способом манифестации семейных ценностей и тех аспектов сексуальности, которые считались легитимными. Однако далеко не все любовные связи возникали только в рамках брака или конкубината, существовало множество неформальных вариантов. Что интересно, несмотря на то что супружескую неверность порицали, она не считалась достаточным основанием для развода (и даже наоборот, нетерпимость к открытым отношениям в браке могла привести к разрыву). О том, что замужние женщины заводили любовников, упоминается в нескольких текстах, в том числе «Саге о Греттире», «Саге о людях с Песчаного берега» и «Саге об исландцах» (не путать с сагами об исландцах в целом), а в «Саге о людях со Светлого озера» у молодой женщины был целый хоровод ухажеров.

Примерно так же вели себя боги. В любопытной и действительно смешной эддической поэме «Перебранка Локи» бог-обманщик является на пир в Асгарде и начинает по очереди оскорблять всех присутствующих, пылко обвиняя их в аморальном поведении. При этом становится ясно, что все это действительно правда, и вместе с тем – что это никого не смущает. Когда Локи обвиняет богинь в неверности, бог Ньёрд в ответ произносит интересные слова:

Несмотря на то что все богини замужем, они не отказывают себе в удовлетворении своих желаний: Фригг спала со всеми братьями Одина, а также с рабом в отместку за невнимание мужа, Идунн соблазнила убийцу своего брата, Гефьон «возложила бедро» на безымянного юношу (то есть была сверху), Локи предавался плотским утехам с женами Тюра, Тора и даже самого Ньёрда, Фрейя спала со всеми богами, что были в пиршественном зале, включая своего брата.

Вероятно, за вычетом инцеста, это можно считать практическим отражением конкубината и признаваемого обществом права женщины на сексуальное влечение, которому, однако, не было сообщено никакой формальной структуры. В источниках неоднократно встречаются упоминания о легитимности женских сексуальных чувств. То же касается сверхъестественных женщин, таких как валькирии, оплакивающие мертвых человеческих возлюбленных. Главная героиня эддической «Песни о Гудрун» тоскует о своем мужчине, оставшись одна «на ложе и в застолье».

Во многих сагах подчеркивается, что взаимное влечение служит достаточным основанием для сексуальных отношений, при этом свободная женщина, в отличие от рабыни, в любой момент сохраняет право выбора. Свидания начинаются с того, что понравившуюся женщину привлекают ближе, усаживая рядом с собой или к себе на колени, а затем переходят к поцелуям. В сагах такие действия представлены как происходящие по взаимному согласию. Секс описывается как страстные объятия, faðmr и faðmlag – партнера крепко обвивают руками. В постели пары «оборачиваются лицом» друг к другу.

Упоминания о сексуальной свободе скандинавских женщин также встречаются в иностранных текстах, в частности в отчете дипломатической миссии Кордовского эмирата о поездке к викингам, вероятно в Южную Данию, сохранившемся в источнике XIII века. В середине IX века посол Яхья ибн аль-Хакам аль-Джаяни, за свою привлекательную внешность прозванный аль-Газаль («Газель»), провел некоторое время в кругу скандинавской королевской семьи, и особенно полюбился королеве викингов (на арабском она названа Нуд, что некоторые ученые посчитали искаженным скандинавским именем Ауд). Судя по тексту, аль-Газаля приводит в замешательство внимание столь высокородной женщины, на что она говорит ему: «У нас в нашей религии нет таких вещей [сексуальных запретов] и нет ревности. Наши женщины сходятся с нашими мужчинами лишь по собственному выбору. Женщина остается со своим супругом до тех пор, пока ей это нравится, и покидает его, если ей это больше не нравится». Трудно сказать, насколько этому можно верить, – а некоторые ученые полностью отвергают весь текст как пример средневековой путаницы, – но, вероятно, примерно в той же мере, насколько можно верить сагам. Другие арабские источники описывают не только слишком вольное, с их точки зрения, поведение скандинавских женщин, но и в нескольких случаях подтверждают, что те имели право инициировать развод. Сведения об этом вполне ясные, повторяются в нескольких независимых текстах и не могут быть отброшены как обычные россказни о распутстве чужеземных женщин. Это также хорошо коррелирует с норвежскими источниками, в том числе с законами.

Корпус поэтических текстов содержит несколько заклинаний для привлечения противоположного пола – по сюжету ими пользуются боги, но людей этот вопрос явно заботил не меньше. В эддической поэме «Песнь о Харбарде» говорится, что Один иногда использует род магии, которую называет mánvelar, «любовные заклинания», чтобы соблазнить одновременно множество женщин. Среди заклинаний, перечисленных в «Речах Высокого», есть два такого рода:

В сагах также рассказывается о случаях, когда несчастные влюбленные обращались к колдунье с просьбой сотворить подобные чары. Были заклинания, вызывающие импотенцию или, наоборот, увеличивающие мужской орган до такой степени, что им невозможно было пользоваться. Другие чары меняли внешность, давая возможность соблазнить своего избранника или избранницу, притворившись его или ее законным партнером. Удар, нанесенный колдовским посохом, заставлял одного человека исполнять все сексуальные прихоти другого или разжигал неуправляемую похоть. Одно особенно жестокое заклинание позволяло мужчине пользоваться благосклонностью всех женщин, кроме той, которую он по-настоящему любит (что, вероятно, дает некоторое представление об общественной морали эпохи викингов). Некоторые такие чары накладывали с помощью рун – названия трех из них приблизительно означали «Страсть», «Любовный жар» и «Невыносимое влечение». Колдуньи, обладающие подобной силой, сами считались сексуально опасными, и слишком сближаться с ними было неразумно. Считалось, что они способны затуманить разум мужчины, заставив его думать только о плотских удовольствиях.

Конечно, секс мог быть прозаичным и вульгарным. В древнескандинавском языке существует еще один, совершенно другой набор слов, отражающий более грубую сторону мира, где мужчины хвастались друг перед другом, кого они хотели бы serða и streða – поиметь, и со смешками обсуждали, как «ерзают по животу женщины» или «гладят ее промежность».

В материальной культуре сохранилось несколько замечательных моментальных снимков, таких как, например, датированная XI веком кость из Осло с глубоко вырезанными на ней рунами: «Поцелуй меня». Интересно, кому она была адресована? Еще несколько примеров обнаружили в самом неожиданном месте. На крупнейшем из Оркнейских островов у северного побережья Шотландии находится огромная неолитическая гробница коридорного типа – Мейсхау. Построенная за тысячи лет до эпохи викингов, она представляет собой один из самых выдающихся европейских памятников позднего каменного века. Кроме того, она содержит самую обширную коллекцию рунических надписей за пределами Скандинавии. Надписи были сделаны в конце эпохи викингов и в начале XII века, когда скандинавские поселенцы проникли внутрь, разграбили гробницу и приспособили удобные погребальные ниши для совершенно иных целей. Очевидно, Мейсхау служила местом свиданий, укромным уголком для тех, кто искал уединения и защиты от непогоды. Чтобы удобно устроиться в каменных альковах, достаточно было расстелить одеяло и зажечь самодельный светильник. Надписи – часто подписанные – касаются самых разных тем, среди них встречаются и грубые сексуальные намеки. В одной говорится о длинном низком проходе, через который попадали в погребальную камеру (имена мужчин выделены курсивом):

В остальном в искусстве и иконографии эпохи викингов почти не встречаются откровенно эротические мотивы. На некоторых пластинках из золотой фольги – аристократических «визитных карточках», которыми украшали столбы в высоких залах, – изображены сцены целомудренных объятий и поцелуев. Вокруг длинных домов было найдено некоторое количество закопанных в землю фигурок мужчин в состоянии сексуального возбуждения, обычно обнаженных или одетых только в пояс, за который они держатся руками, но они больше похожи на символы божественной (или светской) мужской силы – секс как власть, еще один аспект зальной культуры. То же самое можно сказать о знаменитой трехмерной бронзовой фигурке из кургана в Раллинге в шведском Содерманланде, которую вставляют во все книги о викингах и обычно обозначают как бога Фрейра. Одетый только в шлем и браслеты обнаженный мужчина сидит скрестив ноги, положив одну руку на колено, а другой держась за бороду, и демонстрирует выдающуюся эрекцию. Несмотря на бодрую самоуверенность стандартной идентификации, у нас нет никакой возможности доподлинно узнать, кто это – бог, человек или какое-то другое славившееся сладострастием существо, например гном. Необычная поза и специфические детали одежды намекают, что здесь присутствуют оттенки смысла, выходящие за рамки чистой сексуальности. Контекст, в котором эту фигурку предполагалось использовать или видеть (или, наоборот, не видеть), нам неизвестен – мы знаем лишь, что она сопровождала кого-то в могилу.

Насколько мне известно, во всех скандинавских изобразительных источниках эпохи викингов есть только одна сцена соития. На руническом камне из Онслунды в Уппланде, Швеция, установленном тремя братьями в память об их отце Офеиге, вырезаны две лежащие человеческие фигуры (бородатая сверху) с невероятным образом переплетенными ногами. Изображение похоже на граффито (хотя далеко не случайное, поскольку для его создания требовались целенаправленные усилия), добавленное уже после установки камня. Оно кажется не связанным с изначальным рисунком и красной надписью на камне, хотя, возможно, это был своего рода комментарий о поминаемом.

Рис. 11. Запечатано поцелуем. Две обнимающиеся фигуры на пластинке из золотой фольги из Швеции, ранняя эпоха викингов. Такие изображения – первичный источник сведений об условно мужской (слева) и женской (справа) гендерно дифференцированной одежде. Шведский музей национальных древностей. Фотография: Гуннел Янссон (Gunnel Jansson) (© Creative Commons)

Наконец, есть еще один загадочный артефакт с явно сексуальным подтекстом, но неопределенного назначения. Еще до эпохи викингов южную границу полуострова Ютландия защищали линейные фортификации – сложный комплекс крепостных валов Даневирке. Здесь в одном из земляных укреплений IX века археологи нашли деревянный фаллос длиной 23 см, изображенный в состоянии эрекции и сломанный у основания. Это могла быть часть какого-то идола или, возможно, секс-игрушка, но, как со многими другими подобными сигналами из эпохи викингов, истинное значение этого предмета сейчас неясно.

Секс не всегда происходил по обоюдному согласию. Раннеисландский судебник Грагас («Серый гусь» – происхождение названия неясно), дошедший до нас в рукописи XIII века, представляет собой компиляцию законов разных мест и времен, но какая-то их часть, вероятно, действительно восходит к X веку. Согласно статутам Грагаса, женщина могла указать в качестве основания для развода довольно много причин, в том числе супружеское насилие. Это была серьезная проблема, и она часто встречается в других юридических кодексах, хотя, учитывая их средневековое происхождение (они более или менее совпадают по времени с сагами об исландцах), трудно понять, насколько точно они отражают реалии эпохи викингов. Принято считать, что в них все же можно найти отголоски старых обычаев, а в некоторых случаях то, что они запрещают, выглядит столь вызывающе нехристианским, что вряд ли это могло быть веянием новой веры.

Если предположить, что по обозначенным в законе запретам можно составить достаточно ясное представление о том, на что способны по крайней мере некоторые люди, эти тексты вызывают неподдельную тошноту. И хотя у нас мало оснований думать, что раннесредневековая Скандинавия была в этом смысле исключением, возникающая картина в любом случае резко расходится со стереотипом о независимой викингской женщине. Законы полны ужасающих подробностей: они предусматривают наказания за видимые лицевые травмы, переломы конечностей, лишающие возможности ходить и работать, за потерю глаза и так далее. К категории тяжких увечий относятся проникающие ранения головы, брюшной и грудной полости, костного мозга. Особенно строго карается насилие в отношении женщин, совершенное в спальне, что говорит о признании концепции супружеского изнасилования.

Примеров практических негативных последствий домашнего насилия для его виновников в сагах крайне мало. Один из них встречаем в «Саге о Ньяле»: человек по имени Гуннар Хамундарсон во время ссоры бьет по лицу свою жену Халгерд, и она говорит, что однажды у него будет причина пожалеть о своем поступке. Спустя годы, когда Гуннара осаждают враги, в разгар боя у него рвется тетива лука, и он в отчаянии умоляет жену натянуть ему новую тетиву. Она отказывается, напоминая ему об ударе, который он когда-то ей нанес. В итоге враги одолевают и убивают его.

Сексуальное посягательство и изнасилование юридически классифицировались и преследовались по закону в соответствии с социальным статусом насильника и его жертвы. Высокородного насильника подвергали менее суровому наказанию, чем совершившего такое же преступление раба, но при этом к ним обоим относились более снисходительно, если жертва была низкого происхождения. Для сравнения: пострадавшая от насилия богатая женщина могла потребовать для обидчика смертной казни, кем бы он ни был.

Как во многих других патриархальных обществах, честь женщины была достоянием ее семьи – за ее утрату следовало мстить, а в переговорах ее можно было использовать в качестве козыря. Согласно судебнику Грагас, любой мужчина, заставший другого мужчину в постели со своей женой, дочерью, матерью, сестрой, приемной дочерью или приемной матерью, имел право убить его, независимо от того, произошло ли в действительности соитие. Если беременела незамужняя женщина, ответственность за содержание матери и ребенка лежала на отце. Если женщина отказывалась назвать имя мужчины, от которого забеременела, закон разрешал ее родственникам-мужчинам применять силу, чтобы заставить ее признаться, при условии, что они не оставят на ней «неисправимых увечий или заметных следов» (да, в законе сказано именно так). Вместе с тем не вызывает сомнений, что мужчины, виновные в сексуальных преступлениях, несли за это серьезную личную ответственность. Изнасилование женщины низкого происхождения считалось более тяжким преступлением, чем супружеская измена по обоюдному согласию с высокородной женщиной. Кроме того, законы признавали право женщины на телесную и личную неприкосновенность – как отдельной личности, а не как придатка к своей родне. Существовали законы, запрещающие нежелательные прикосновения, наказание варьировалось в зависимости от того, к какой части тела мужчина прикасался руками или губами.

Таким образом, мы можем говорить о том, что законы признавали за женщинами право на независимость и свободу действия, а также индивидуальную вину преступников, но вместе с тем укрепляли опутывавшие общество неизбежно мизогинные сети предписанного поведения, основанного на представлениях о чести и социальном положении.

Вообще говоря, у нас мало причин сомневаться в том, что люди в массе своей подчинялись принятым в обществе поведенческим и сексуальным нормам – «идее добра», как назвал это один датский ученый. Свидетельства о таких людях в виде кратких, но одобрительных биографических справок (несомненно, разной степени правдивости) высечены на рунических памятниках поздней эпохи викингов. Однако жизнь можно было прожить по-разному. Есть ясные свидетельства о существовании в эпоху викингов разных вариантов квир-идентичности (разумеется, ретроспективное применение современной терминологии требует осторожности). Такие случаи нелегко определить, оценить и изучить в достаточных подробностях, чтобы сделать выводы, но иногда это возможно.

Полезные сведения снова можно извлечь из свода законов. Социальные нормы определяли внешний облик людей, одежда была четко гендерно дифференцированной и различалась покроем и фасоном, возможно, цветом и, разумеется, отделкой и украшениями. Корреляция пола и статуса выражалась в качестве одежды. Хотя некоторые виды украшений могли носить и мужчины, и женщины, их внешний вид обычно ясно указывал, для кого они предназначены (что не означает, что такие сигналы нельзя было субвертировать). Законы Грагаса определяют как однозначное преступление ношение мужчинами и женщинами одежды или прически, подобающих противоположному полу. Это подтверждает не только существование нормативных представлений о внешнем виде и уходе за внешностью для мужчин и женщин, но и то, что некоторые люди очевидно их отрицали.

В сагах подобные примеры встречаются очень редко. В одном эпизоде «Саги о людях из Лососьей долины», действие которой происходит в IX и X веках, мужчина разводится с женой из-за того, что она носит штаны, «как мужеподобная женщина», а перед этим жалуется, какие ужасные вещи могут произойти, если «женщины будут ходить одетыми как мужчины». Существуют похожие случаи, когда женщины расторгают брак по причине излишнего женоподобия мужей, проявляющегося в том, что мужчина носит рубашку со слишком глубоким вырезом, обнажающим грудь (следует заметить, что одежду для женатых мужчин обычно шили жены, и здесь можно сделать интригующие выводы о динамике в отношениях). В сказаниях о богах также есть примеры трансвестизма – в запутанных сюжетах, достойных пера Шекспира, Тор и другие боги иногда скрываются или обманывают противников, переодевшись в женское платье, и это обычно вызывает насмешки и издевательства. Другой вопрос, как все это выглядело на практике в эпоху викингов.

Среди археологических материалов изображения, похожие на мужчин в женской одежде, найдены на двух готландских картинных камнях из Тёнгельгорда в Лэрбру. Фигуры одеты в развевающуюся одежду, что обычно считается признаком женщины, у некоторых в руках рога для питья, у других бороды и, возможно, шлемы. На одном из камней четыре фигуры расположены бок о бок, и их «бороды» обозначены очень четко, хотя не исключено, что это могла быть какая-то другая особенность местного стиля или личное предпочтение художника. Гендерные сигналы на подобных материалах читаются с таким трудом, что их с тем же успехом могло бы вообще не быть.

Умершие мужского пола, похороненные в традиционной женской одежде и/или с нормативно женскими аксессуарами, были последовательно обнаружены в нескольких местах, включая Клинту на острове Эланд. Подобные захоронения есть и в Англии – например, у Портуэя в Андовере (Южная Англия) тело, идентифицированное в результате остеологического анализа как мужское, было похоронено в женском платье и с полным набором украшений. Есть и другие примеры.

Нет никаких сомнений в том, что это было крайне гомофобное время, и здесь мы можем установить четкую, хотя временами прерывающуюся хронологическую связь с германскими народами времен Тацита. По словам римского историка, мужчин, признанных виновными в гомосексуальных действиях, топили в болоте, забрасывая сверху валежником. Археологи находят в болотах Германии и Дании множество трупов мужчин железного века, часто обнаженных, иногда связанных, обычно со следами разнообразных травм: перерезанное горло, проломленный тупым предметом череп, удавка на шее. Некоторые из этих жертв были найдены парами и действительно укрыты сверху валежником, как описывает Тацит.

В эпоху викингов к гомосексуальным мужчинам относились с крайней брезгливостью и сложной смесью страха и отвращения, особенно к тем, кто играл пассивную роль. Такой мужчина был ragr – это слово подразумевало не только гомосексуальные наклонности и действия, но также определенное состояние бытия и сопутствующие ему моральные и социальные качества. Этот комплекс понятий был тщательно изучен; по словам ведущего специалиста в этой области, «немужественный мужчина представлял собой в нравственном и личном отношении все то, чем мужчина не должен быть. Он женоподобен, труслив и, следовательно, лишен чести».

В текстовых источниках нет положительных изображений однополых отношений, хотя это неудивительно, учитывая, что они были составлены средневековыми христианами. Отрицательные упоминания встречаются в основном в виде формальных оскорблений, которые скандинавы называли níð (на английском nid). В сводах законов очень много места отведено разбору таких оскорблений, что указывает на крайне серьезное отношение к задетой подобным образом чести. Все оскорбления и инсинуации такого рода адресованы исключительно мужчинам. Упоминания в сагах «мужеподобных женщин» в штанах, конечно, не обязательно имеют сексуальные коннотации, но с некоторой долей вероятности здесь можно усмотреть такой намек. Сами по себе однополые отношения между женщинами никогда и нигде не упоминаются.

Судя по тому, как часто гомофобные оскорбления встречаются в сагах и стихах и как часто они разбираются в законах, это было, вероятно, достаточно распространенное явление. Один пример с душком есть даже в археологии – это руническая надпись, нацарапанная на кости и отсылающая еще к одной надписи, вырезанной на деревянной стене церкви. Текст имеет форму диалога и написан двумя разными руками (Р1 и Р2) – вероятно, собеседники писали по очереди, передавая кость друг другу.

Ниды такого рода имели формальную юридическую классификацию. Раннесредневековые норвежские законы Гулатинга, например, упоминают tréníð – «деревянные ниды»: вырезанное на дереве изображение двух мужчин, совершающих половой акт, или руническое описание такого акта (кстати, простофиля из церкви Креста со своей надписью совершил как раз такое преступление). Были также словесные ниды – клеветнические заявления о совершении гомосексуальных действий. Заявления такого рода считались fullrétisorð – словами, за которые следует уплатить полный штраф. Еще одну категорию «произнесенных вслух домыслов» составляли обвинения в постыдных вещах, которые не могли произойти в действительности, но мысль о которых тем не менее вызывала отвращение, – например, утверждение, будто мужчина родил дитя. Были и другие подобные категории, и все они карались объявлением вне закона, как убийство или изнасилование. Наказание, по сути, представляло собой именно то, что подразумевает его название: человека буквально изгоняли за рамки закона, после чего он не имел права требовать возмещения за любой причиненный ему физический ущерб.

В основе нидов и гомофобии эпохи викингов лежало предположение, что «мужчина, уступающий другому в постели, будет поступать так же и в других делах». Главным в таких оскорблениях было не столько подозрение в сексуальной девиации, сколько сомнение в чести оппонента. Представления о чести и культурный смысл гендера у викингов были до некоторой степени взаимосвязанными и взаимообусловленными. То, что мы назвали бы сексуальной ориентацией, в эпоху викингов было тесно связано с гораздо более широкими и глубоко проникающими во все сферы жизни представлениями о достоинстве и нормах поведения, выходящими далеко за рамки физических и эмоциональных предпочтений. Ниды связывали понятия сексуальности и этики и переплетали их с господствующими представлениями о мужской и женской ролях. Все это не подразумевало презрения к женщинам: женственность и женоподобие были далеко не одним и тем же.

В некоторых случаях женщины могли брать на себя социальные роли мужчин, присоединяя их к собственным специфическим и важным обязанностям. Однако женщине не разрешалось выглядеть как мужчина или пытаться символически стать им (как это делала носительница штанов из Лососьей долины). Для мужчин границы были не столь прозрачными – исполнять какие-либо женские роли и обязанности для них считалось недопустимым. Интересно, что именно мужской гендер был жестко ограниченным и интенсивным, в то время как женский гендер был менее ограниченным и экстенсивным. Демонстративная маскулинность была краеугольным камнем социально-политического фундамента общества. Ниды оспаривали ее и в то же время подкрепляли: обвиняемые были вынуждены защищать себя, а значит, активно придерживаться предписанных норм гендерно дифференцированного поведения.

Пожалуй, самый богатый потенциал для понимания квирности эпохи викингов кроется в анализе магии и ее роли в тогдашнем обществе. Любое общение человеческого сообщества с потусторонними силами происходило через колдовские практики, которыми, по мнению общества, могли заниматься только женщины. Мужчины тоже могли заниматься колдовством и теоретически, и практически, но платой за это был переход в состояние ergi – превращение в ragr и принятие на себя всей тяжести сопутствующих немужественных коннотаций. Для обозначения мужчин-колдунов существовало множество понятий, ничуть не меньше, чем для обозначения их коллег-женщин, но некоторые из этих терминов имеют уничижительный характер. В них есть отсылки к самкам разных животных (коровы, кобылы, суки и так далее) и, опять же, их способности рожать потомство. Существовали отдельные категории нидов, связанных с магией, – к ним относилось, например, утверждение, будто мужчина родил девять волков от колдуньи.

По-видимому, сценарии ритуалов и задействованные в них предметы имели явный сексуальный подтекст, гендерно непротиворечивый для колдующей женщины, но навязывающий женственную роль колдующему мужчине. Основным колдовским инструментом был металлический посох, который, вероятно, держали между ног и вращали (очевидно, он символически изображал прялку, с помощью которой «приматывали обратно» отправившуюся в путешествие душу колдующего, соединенную с телом своеобразной духовной нитью). Некоторые варианты названия посоха синонимичны названиям мужского полового органа; в описаниях говорится, что колдующие «объезжают» свой посох, их поза также наводит на размышления. Некоторые ученые предполагают, что посох могли прямо использовать для сексуальной пенетрации при исполнении ритуалов явно плотского характера (источники приводят длинные и подробные списки действий, по сути, представляющих собой сексуальную магию). Даже в средневековых гравюрах на дереве есть изображения обнаженных ведьм с прялками между ног, вполне определенно отсылающие к представлениям о сексуальных девиациях.

Возникает очевидный вопрос: если мужчина, занимавшийся колдовством, тем самым фактически совершал социальное самоубийство и даже рисковал подвергнуться вполне реальной смертной казни, что побуждало мужчин все же выбирать для себя такой путь? Ответ таков: это давало силы и опыт, которые нельзя было получить никаким другим способом, и наделяло качествами (и, возможно, своего рода субвертированным статусом), которые делали этот выбор оправданным даже с учетом высокой цены. Любопытно, что иногда это даже приводило к подобию сдержанного общественного признания, далеко выходящего за рамки молчаливого уговора «не спрашивай, не говори». В сагах есть несколько примеров, когда короли привлекают целые отряды мужчин-колдунов для достижения определенных магических целей, и это не вызывает никакого общественного порицания.

Наиболее красноречивый пример этого негласного договора мы можем наблюдать в самом Асгарде, обиталище богов. Один был искусен в магии, но особенно хорошо он владел как раз тем видом колдовства, которое делало мужчину ragr. Чтобы понять глубину этого социального противоречия, попробуйте вспомнить средневековое христианство, предусматривающее смертную казнь за многие виды «сексуальных отклонений», а затем представьте, что существовали тексты, а которых ясно дается понять, что бог имел однополые отношения. И вот перед нами Один – властитель богов, бог войны и поэзии, покровитель королей и знати, для которой мужской гетеросексуальный идеал играл важнейшую роль, – и его считают искушенным знатоком той самой магии, заниматься которой мужчинам запрещал гомофобный стыд. Одна норвежская исследовательница раскрыла суть этого вопроса несколько лет назад в серии революционных статей, которые она назвала «Нетрадиционный Один». Это же определение, несомненно, можно отнести и к мужчинам-магам, которые вызывали общественное презрение и в то же время контролировали его и превращали в источник собственной силы и оружие. Возможно, все, кто занимался колдовской практикой, на самом деле относились к иному гендеру – по крайней мере, такие выводы можно сделать, если провести параллель с их гораздо лучше задокументированными за последние триста лет собратьями из приполярных культур. Исследователи неоднократно указывали, что во многих областях Сибири шаманов и им подобных считают отдельным гендером.

Многие аспекты колдовства и культа явно связаны с сексуальной активностью. Весьма незаурядное описание таких ритуалов есть в «Пряди о Вольси», прозаическом тексте со стихотворными вставками, сохранившемся в рукописной «Книге с Плоского острова» XIV века и содержащем, судя по некоторым внутренним деталям, достоверные сведения из эпохи викингов. В тексте рассказывается о домашнем обряде начала XI века, в период подавления язычества в Норвегии. Христианский король и его свита, не раскрывая себя, наблюдают за церемонией. Люди устраивают общинный пир и проводят множество разнообразных ритуалов. В ходе одного из них передают из рук в руки засушенный конский пенис и экспромтом произносят стихи. И стихи, и действия собравшихся носят откровенно сексуальный характер – подразумевается, что женщины из числа домашней прислуги должны использовать этот предмет для мастурбации:

Дальше эту тему продолжают развивать на разные лады, в числе прочего недвусмысленно заявляя, что пенис «станет влажным сегодня ночью» благодаря стараниям дочери хозяина дома. В других текстах также проводятся сексуальные параллели между женщинами и лошадьми, а в ряде мизогинных стихотворений охваченную желанием женщину уподобляют самке животного в период течки.

Эти темы и связи прослеживаются также при изучении захоронений. Археологи определяют пол погребенных с помощью анализа костей (надежный, хотя и не безоговорочно точный способ) или анализа ДНК (опирающийся на определение количества хромосом и в целом непротиворечивый, хотя следует помнить, что есть и другие способы определения пола, например по наружным или внутренним половым органам). Все это дает возможность определить пол умерших, но никак не помогает определить их гендер: здесь наука бессильна.

Во многих случаях умерших кремировали, и определить пол по оставшемуся пеплу достаточно затруднительно. При погребении в земле состояние почвы чаще всего крайне неблагоприятно сказывается на сохранности костей, и во многих захоронениях просто нет человеческих останков (хотя изначально они, очевидно, там были). В таких случаях археологам долгое время оставалось только пытаться определить пол умершего ассоциативным путем, ориентируясь на сопровождающие предметы: было принято считать, что оружие в могиле указывает на мужчину, набор украшений – на женщину и так далее. Помимо очевидных трудностей, вызванных слиянием понятий пола и гендера, и самой идеи попыток эффективно определить пол по металлу, эти прочтения плохи тем, что накладывают один ряд допущений на другой, создавая в итоге то кумулятивное накопление сомнительных интерпретаций, которое специалисты по судебно-медицинской экспертизе называют «снежный ком искажений». Ясно, что это неудовлетворительный результат, и в худшем случае это может привести к неверному истолкованию гендера в десятках тысяч захоронений эпохи викингов, которые анализировали таким образом на протяжении многих лет.

Впрочем, не все потеряно. Для начала следует признать, что, даже с учетом всех возможных оговорок, в большинстве случаев упомянутая корреляция пола/гендера и погребальных артефактов, по-видимому, вполне отражает реалии эпохи викингов. Нет никаких доказательств обратного. Однако не все захоронения укладываются в эти рамки, и здесь крайне важно непредвзятое отношение к исключениям, которые, как нам известно, все же существовали. Без этого нельзя надеяться воздать археологическое должное гендерному спектру, различимому в средневековых текстах, или сравнить его с эмпирической реальностью эпохи викингов. Что еще более любопытно, археология может выявить существование вариаций идентичности и гендера, не отраженных в письменных источниках.

Отправной точкой могут служить могилы с сохранившимися костями. Иногда археологи находят людей, похороненных в одежде и с предметами, которые обычно ассоциируются с противоположным (если смотреть с бинарной точки зрения) полом. Сюда относятся мужские скелеты, одетые в платья, в которых традиционно хоронили женщин, с овальными брошками, закалывающими фартук на груди, и тому подобные сочетания. В случае захоронений с женскими телами ту же роль может играть оружие, количество которого позволяет обоснованно предположить, что умершие были воинами. В Виваллене в шведском Херьедалене был найден биологический мужчина, похороненный согласно саамским обрядам и в саамском поселении, но одетый под традиционной саамской мужской одеждой в скандинавское женское платье из льна, с соответствующими украшениями – пример пересечения не только гендерных, но и культурных норм.

Мертвые, как гласит пословица, не хоронят сами себя, и предметы, положенные в могилу, не обязательно могли принадлежать покойному при жизни. Через артефакты можно ассоциативным путем создать новую посмертную идентичность. Как узнать, верны ли ваши догадки? Можно ли установить, какой была жизнь человека, по материальному содержимому его захоронения? Здесь очень важно проявлять осторожность: каждый случай следует рассматривать в контексте и на равных условиях, стараясь объединить вероятности в уравновешенное целое. Чтобы идентифицировать умершего как воина, можно обратиться, например, к дополнительным доказательствам в виде стихов, в которых прямо говорится, что настоящих воинов хоронят вместе с их оружием, обозначающим и подтверждающим эту роль. Всегда рекомендуется пересматривать данные и задавать новые вопросы.

Самый выдающийся на сегодня пример удачно объединяет в одном захоронении почти все, что можно сказать о гендере у викингов, и по-прежнему вызывает больше вопросов, чем дает ответов. На городском кладбище в Бирке (Швеция) в погребальной камере X века с присвоенным номером Bj.581 был похоронен в сидячем положении человек в дорогой одежде с полным набором оружия (что встречается редко) и двумя верховыми лошадьми. Это поистине впечатляющее захоронение было открыто в 1878 году и с тех пор считалось типичным образцом гробницы знатного воина середины X века – ярчайшего образца викинга из своего времени. Во всех следующих поколениях стандартных работ гробница Bj.581 фигурировала именно в этом качестве. В рамках этого набора толкований всегда предполагалось, что покойный был мужчиной, потому что воины, разумеется, всегда были мужчинами (снова знакомое слияние понятий пола и гендера). Однако проведенное в 2011 году остеологическое исследование показало, что в гробнице на самом деле похоронена женщина, а в 2017-м это подтвердил генетический анализ – у умершей оказалось две Х-хромосомы. Последовавшие за этим дебаты о «настоящей воительнице» из Бирки приобрели вирусный характер, а научные круги, занятые изучением викингов, до сих пор сотрясают не всегда цензурные дискуссии, имеющие, впрочем, мало отношения к женщинам и войне и гораздо больше говорящие о вреде гендерных стереотипов в науке и за ее пределами.

В каком-то смысле не так уж важно, можем ли мы утверждать, что в Бирке была похоронена женщина и воительница (хотя, как один из ведущих авторов группы исследователей, я твердо уверен, что можем). В равной степени это мог быть (говоря нашим языком) трансгендерный, небинарный или гендерфлюидный человек. Есть и другие варианты идентичности, но главное здесь то, что все их следует признать возможными в эпоху викингов, и при этом – что очень важно – не считать, что на этом вопрос может быть закрыт. При интерпретации Bj.581 ученым следует проявлять осторожность и не пытаться отрицать изначально присущую женщинам свободу действий и возможность выбирать образ жизни; женщина из Bj.581 совсем не обязательно была особенной, не такой, как все остальные. Более того, все пересечения рода деятельности и идентичности сами по себе носили глубоко гендерный характер, от воинских братств до многих других областей. Важно также отметить, что все эти состояния не были постоянными и неизменными. В поздних прозаических текстах, хотя это неоднозначный источник, можно встретить примеры людей, которые берут другое имя, вступая на новый жизненный путь, – вполне возможно, что так делали и некоторые женщины, когда становились воительницами. Но и так тоже происходило не всегда – здесь нет универсальных правил, подходящих абсолютно для всех случаев, а средневековые источники, как обычно, грешат неточностью, неоднозначностью, неопределенностью и к тому же описывают давно прошедшие события.

Тело может выглядеть по-разному, но о таком важном аспекте жизни викингов, как отношение к физическим недостаткам, нам известно сравнительно немного. В литературных источниках попадаются упоминания о людях с ограниченной подвижностью, вызванной естественными причинами или травмами. В данных о захоронениях встречаются люди без конечностей, с врожденными заболеваниями, существенно ограничивающими подвижность, или с задержкой роста. Это говорит о том, что люди, при жизни страдавшие разными видами физических нарушений, вполне могли дожить до преклонных лет и были похоронены так же, как остальные. Вероятно, о них заботились и им помогали.

Пожалуй, самым знаменитым примером здесь может служить Ивар хинн Бейнлауси, Ивар Бескостный – живший в IX веке вождь, сражавшийся на Британских островах; в некоторых сагах его называют сыном Рагнара Лодброка. О происхождении его прозвища шли оживленные дискуссии, однако однозначный ответ на вопрос так и не был найден, поскольку впервые это имя связывают с ним в текстах, написанных намного позже его смерти. В источнике XII века говорится: «Рассказывали, что у него не было костей», хотя слово «кости» также может означать «ноги». Если он действительно носил такое прозвище и оно действительно означало (как считают некоторые), что он по какой-то причине не мог пользоваться ногами, вызывает большой интерес, как ему удалось стать уважаемым полководцем.

Мотив полной или частичной потери зрения несколько раз встречается в мифологии, особенно в связи с Одином, и прослеживается в сагах. Кроме того, есть много металлических двух- и трехмерных фигурок с явно отличающимися один от другого глазами, и далеко не все из них можно интерпретировать как изображения богов. Трудно разгадать внутренний смысл этого, но, по-видимому, представления викингов о телесной нормативности были достаточно инклюзивными.

И наконец, уместно будет вспомнить о прозрачности границ между человеческой и звериной природой, выраженной в потенциально изменчивых свойствах человеческой оболочки – hamr. Хотя некоторые нормы могут показаться слишком жесткими, скандинавам каким-то образом удавалось поддерживать их, одновременно подвергая их сомнению, опровергая и оспаривая. Ученые, изучавшие викингов, во многих смыслах и в течение многих лет подходили к вопросу гендерных различий в позднем железном веке с наивных и упрощенных позиций. Слишком часто наши исследования, посвященные якобы глубокому изучению жизни женщин, в действительности низводили половину человечества до обособленной, изолированной группы, противопоставленной воспринимаемой по умолчанию мужской норме. Это не только выводило из поля зрения очевидное присутствие женщин и их способность к действию, но и сбрасывало со счетов огромное количество жизней, прожитых в иных условиях.

Пожалуй, до определенного момента нам не следует слишком усердствовать с делением на категории: возможно, люди эпохи викингов каждый день заново выбирали и пересматривали свою идентичность. Ученые постепенно начинают понимать, что представления викингов о гендере выходили далеко за рамки бинарной оппозиции биологического пола.