Родственные силы церкви и государства и рекомендуемая степень отделения одной от другого на протяжении как минимум пятнадцати веков выступали двумя главными строительными блоками западноевропейской государственности. Не менее важную роль они сыграли в развитии северных наций и в превращении их правителей в полновластных монархов во главе объединенных держав. За социальными и политическими изменениями, как всегда, стояли другие движущие силы, тесно связанные с извлечением экономической прибыли и правом распоряжаться ею. Циклические процессы набегов, захвата рабов и торговли поддерживали существование диаспоры и вместе с тем способствовали глубоким изменениям в самой Скандинавии. В позднюю эпоху викингов причинно-следственные связи стали намного отчетливее, чем в IX и начале X века, – возникло более глубокое понимание того, какие требования имеет власть и как их могут удовлетворить новые зарубежные начинания. Политическое пробуждение активизировало и обратило в свою пользу новый экономический потенциал Севера – Скандинавия превратилась в группу северных монархий на арене образованной христианской Европы.

Миссионерство, крещение и обращение в новую веру были далеко не линейным процессом, и мы не всегда можем говорить о том, что одна религия сменила другую, даже когда речь идет о поздней эпохе викингов. То, что некоторые люди верили в единого Бога, его воскресшего Сына, Святого Духа и святых, было известно скандинавам по крайней мере с VII века, возможно и намного раньше. Отправляясь с товарами в другие страны, они встречали там христианских праведников; останавливаясь в чужих городах и поселениях, видели священников. Иногда христиане появлялись у них на родине – в Скандинавии позднего железного века никого не удивляли иностранцы и их вера в разнообразных богов, среди которых был и тот, кого сами скандинавы называли Белый Христос. По сути, этот диалог происходил в Европе как минимум со времен поздней Римской империи, когда христианство, иудаизм и ряд других конфессий пытались заинтересовать конкурирующими взглядами на Иной мир (или миры) людей, на практике предпочитавших брать отовсюду понемногу и смешивать на свой вкус.

Даже во время первых набегов викинги выбирали монастыри именно потому, что знали, что они собой представляют, или, как минимум, хорошо представляли, что можно найти внутри. Несомненно, они осознавали, что монастыри и церкви связаны с религией и поклонением божеству, и им было вполне знакомо понятие ритуального сооружения, где человек оказывается в присутствии божественных сил.

По-видимому, скромная попытка принести в Скандинавию христианство была предпринята еще до набегов, в начале VIII века. В силу близости к Европейскому континенту первыми, к кому направилось Слово Божие, стали датчане. Английский священник Алкуин, с таким возмущением писавший о нападении на Линдисфарн в 793 году, составил краткие жизнеописания своих предшественников-миссионеров, в том числе Виллиброрда из Нортумбрии, который пересек датскую границу примерно в 710 году. Очевидно, Виллиброрд смог убедить очень немногих, но ему все же разрешили уйти и увести с собой примерно тридцать юношей, чтобы обучить их Священному Писанию. В течение ста лет после Виллиброрда никаких других записей о миссионерской деятельности на Севере не появлялось, и к этому времени набеги не только начались, но и стали усиливаться.

Об этом важно упомянуть, поскольку среди пленников, захваченных викингами в разбойных походах, очевидно, были монахи и послушники. Мы не знаем, что случилось с этими людьми, но возможно – и даже вполне вероятно, – некоторые жители Скандинавии получили первое представление о христианской вере благодаря сбивчивым рассказам своих напуганных новых трэллов. В 820-х годах архиепископ Реймсский Эббон отправился в Данию, исполняя волю не только франкского императора, но и самого папы римского. За год пребывания там ему удалось крестить несколько новообращенных – довольно скромное достижение, но все же больше, чем смогли добиться его предшественники.

Кроме того, христианская проповедь могла случайным или неслучайным образом распространяться через материальные объекты. На острове Хельго на озере Меларен в раннюю эпоху викингов существовало статусное поселение, где в ходе раскопок найдены коптский черпак и ирландский епископский посох. Последний особенно поражает, поскольку посох был личной собственностью епископа, и вряд ли его можно было добровольно отдать или обменять. Как эти вещи попали на Хельго, неизвестно, но возможно, это была добыча разбойников, возвращавшихся с запада. С той же степенью вероятности можно предположить, что скандинавы имели представление о сакральной природе этих предметов, и именно поэтому забрали их с собой. Слово «Хельго» означает «Святой остров»; туда привозили ритуальные артефакты разных религий. Самый впечатляющий из них – бронзовая статуя Будды VI века, созданная в долине Сват на границе Афганистана и, вероятно, попавшая в Скандинавию с восточных торговых путей. Будду приспособили к обстановке, надев ему на руку и на шею кожаные кольца, такие же, как на найденных в датских болотах деревянных фигурах (предположительно) богов.

Христианские державы континентальной Европы использовали любые доступные средства для распространения своей веры. Через три года после возвращения Эббона Реймсского из Дании при франкском дворе появился политический изгнанник по имени Харальд Клак. Он заявил, что был силой лишен власти в результате внутреннего конфликта в Дании, и просил помощи у императора. По-видимому, император ответил, что поможет ему делом, только если тот примет крещение, и Харальд и его свита были должным образом обращены в новую веру. На обратном пути в Данию его сопровождал миссионер Анскар, основавший некий монастырь севернее реки Эльбы. Этому человеку предстояло сыграть важную роль в процессе распространения христианства.

Основным источником сведений о миссии Анскара служит его биография, написанная его современником Римбертом. В ней рассказывается, как в 829 году Анскар был приглашен в Бирку в качестве гостя короля Бьёрна, который, по-видимому, был там главным. Он провел в торговом городе и его окрестностях 18 месяцев и крестил многих людей, в том числе королевского управляющего. В 831 году он вернулся во Франкское государство и был назначен архиепископом Гамбурга, который объединился с Бременской епархией после нападения викингов на город в 845 году. Анскар сохранял интерес к распространению христианства на Севере и дважды возвращался в Швецию до своей смерти в 865 году. Следующие миссии в этом регионе возглавлял его преемник Гаутберт.

В Уппокре на юге Швеции исключительно долго просуществовавшая культовая постройка была заброшена в начале IX века, возможно в результате целенаправленной деятельности христианской миссии. В числе прочего в этом месте найдено несколько предметов с христианской символикой, что может свидетельствовать о попытках активно влиять на религиозные убеждения местного населения.

Вероятно, совсем не случайно ранние христианские миссии действовали в первую очередь через скандинавских правителей. Высшая знать эпохи викингов обладала и светской, и ритуальной властью и могла влиять на взгляды своих подданных в этом отношении. Церковь старалась наладить контакт с властью, чтобы способствовать скорейшему обращению Севера «сверху вниз», как это произошло в IV веке в Римской империи. Миссионеры быстро осознали, что покровительство крещеного скандинавского короля приносит тысячи простых новообращенных.

Можно предположить, что успехи Анскара в Бирке оставили след в ряде могил возле городища, обустроенных, по мнению некоторых ученых, согласно христианским обычаям. В захоронениях взрослые уложены вместе с детьми, что также необычно для этой области. В нескольких могилах найдены нательные кресты, а также украшенный знаком креста кувшин из Рейнланда, вероятно игравший роль литургического сосуда. Но это были скромные достижения, и ясно, что, несмотря на все усилия Анскара, Бирка так и не стала христианским поселением, предпочитая по-прежнему твердо придерживаться старых верований.

Увлекательные данные о характере и реалиях первых миссий можно получить из таких источников, как созданные около 968 года «Деяния саксов» Видукинда Корвейского, где описано обращение в христианство датского короля позднего времени. Контекст королевского крещения выглядит довольно двусмысленно, из чего становится ясно, что, хотя датчане во многих смыслах являются христианами, они также охотно хранят многие из своих прежних верований. Задача миссий заключалась не в обращении как таковом, а в практической деятельной демонстрации силы Христа.

О том, как это выглядело на практике, мы можем узнать из замечательного сочинения под названием «Гелианд» – «Спаситель». Текст написан на древнесаксонском языке в первой половине IX века и представляет собой пересказ Евангелия для германской аудитории, адаптированный с учетом ее вкусов и по форме напоминающий скандинавскую сагу, только с библейскими героями. В нем можно прочесть о рождении Иисуса в Галилейланде, о его походе в Йерусалимбург и о том, что Господь живет в большом небесном чертоге (очевидно, в Вальхолле). Молитва «Отче наш» написана «тайными рунами», апостол Петр стоит на страже у врат Хель (с одной буквой L) и так далее. Искушение Христа происходит в северной глуши, где обитают неясные силы, «могущественные существа», по-видимому живущие среди деревьев (возникает вопрос, как это соотносится с традиционными скандинавскими верованиями и какая их часть была известна христианским священникам). Аналогичным образом учеников Иисуса называют его дружинниками, уподобляя их свите военного вождя, а Тайная вечеря превращается в «последний пир в медовом чертоге». Даже Бога награждают одиническими эпитетами – «Победоносный вождь» и «Вседержитель». Именно такую проповедь приносили в Скандинавию первые миссионеры. Здесь, как во многих других случаях, они применяли привычную тактику, соединяя христианскую доктрину с изначальными верованиями и преданиями Севера.

Высказывались предположения, что обращение скандинавов в христианство было чисто формальным – они признавали внешние атрибуты веры и регулярно ходили в церковь, но на деле это была лишь видимость, прикрывающая сохранившиеся в глубине старые обычаи. В свете споров о загробной жизни и ее различных направлениях, в том виде, как они представлены традиционными верованиями и новой религией, возникает вопрос, могли ли люди эпохи викингов самостоятельно решать, куда они хотели бы отправиться после смерти. Если да, то как они относились к вере, в которой судьба бессмертной души человека зависела от того, прожил ли он жизнь определенным образом? Трудно переоценить, насколько чуждой им могла казаться эта концепция, хотя сегодня она стала краеугольным камнем многих мировых религий.

Здесь очень важен религиозный контекст источников, от которого зависит также восприятие материальной культуры. Многие сведения о дохристианском мировоззрении викингов дошли до нас из сочинений христианских авторов. Даже история о сотворении Ясеня и Вяза, с которой начинается эта книга, пропущена сквозь тот же ретроспективный фильтр – насколько случайным можно считать то, что имена первой пары людей в скандинавской космологии начинаются на «A» и «E/Э»? Хотя значение имени Аск (Ясень) вполне однозначно, с Эмблой такой уверенности нет. Наиболее распространенный вариант перевода – «Вяз», но на самом деле существительное, обозначающее вяз (almr), мужского рода и имеет запутанную этимологию. Еще один вариант перевода – «лоза, вьющийся стебель», хотя в этом случае слово, вероятно, происходит от греческого, и здесь научные дебаты забредают в недоказуемые дебри индоевропейского языкового наследия. Такого рода неразрешенная путаница – двусмысленности, противоречия и вероятности – вполне типична для духовного палимпсеста эпохи викингов, который мы различаем смутно, на глубине более чем тысячелетнего прошлого.

Влияние христианства на Севере было тесно связано с региональной политикой. На протяжении всей эпохи викингов количество небольших политических единиц в Скандинавии неуклонно сокращалось по мере того, как ведущие игроки в борьбе за власть в регионе поглощали территории своих соседей и соперников или, если взглянуть с другого ракурса, крошечные квазигосударства попадали во власть набирающих силу королей. Так или иначе, сравнительные размеры политических единиц эпохи викингов увеличились. Хотя общая траектория окончательного объединения северных королевств представляется относительно ясной, сам по себе этот процесс был далеко не линейным и неоднозначным, и его развитие нелегко проследить. Приведем один пример: король Харальд Прекрасноволосый предположительно подчинил себе Норвегию в 870-х годах, но совершенно ясно, что на практике местная власть еще долго сохранялась и в X веке.

Определить дату политического объединения Дании и Швеции труднее. В Дании централизация верховной власти, по-видимому, была осуществлена в середине X века, хотя неизвестно, кто именно это сделал. Очевидно, датские короли, такие как Годфред, уже в начале IX века могли организовывать крупномасштабные общественные работы, и можно предположить, что к этому времени королевство успело достаточно консолидироваться. Однако обширные политические потрясения и гражданская война, по сообщениям источников имевшая место в середине IX века, дают основания считать, что с точки зрения власти и территории в Дании еще было за что бороться. Швеция оставалась раздробленной до Средних веков, несмотря на попытки сменяющих друг друга королей подчинить себе упорно отстаивающую свою независимость региональную знать. Сложившееся положение косвенно отражает тот факт, что процесс христианизации начал приносить реальные плоды только в X веке, и в большинстве регионов причиной распространения новой религии стало крещение королей.

Привлекательность христианства для скандинавских правителей (в отличие от их подданных) объяснялась несколькими причинами. Одной из них была возможность более эффективного налогообложения благодаря упорядоченному разделению территории на приходы и епархии. Право на управление ими даровал король – это служило еще одним мотивирующим стимулом для его сторонников и в конечном итоге укрепляло власть монарха. Еще более основательно церковь воздействовала на население – она пришла, чтобы полностью изменить жизнь людей, вплоть до их распорядка дня. На пронзительный звон колокола невозможно было не обращать внимания, и он явно вызывал протест – в гавани Хедебю найден колокол, видимо сброшенный туда специально (если бы это была случайность, такой дорогой предмет постарались бы достать из-под воды). Жестко регламентированный христианский ритуальный календарь определял, что люди могли есть, когда они могли работать и как должны были себя вести; церковь уделяла самое пристальное внимание даже интимным сторонам их жизни. Это был мощный инструмент власти, и короли быстро это осознали. Положение и права королей также получили божественное обоснование, но иначе, чем раньше, когда они претендовали на родство с Одином и другими скандинавскими богами.

Церковь приобрела политическое влияние как советница короны и со временем стала играть незаменимую роль в управлении государством. Церкви и монастыри обеспечивали широкое распространение христианской власти, притом их иногда возглавляли представители светской знати и их родственники.

Может показаться, что отношения между неуклонно наступающей церковью и растущим государством были вполне крепкими, но в действительности ситуация была гораздо менее устойчивой, не в последнюю очередь из-за сопротивления сельского населения, которое имело совершенно иные представления о природе власти, ее происхождении и формах ее проявления и употребления. Изменения в расстановке региональных сил, внутренние войны и политические убийства могли затормозить и даже полностью остановить распространение христианства до тех пор, пока к власти не приходили, самостоятельно или с некоторой поддержкой, более соответствующие целям церкви правители.

На примере консолидации Датского королевства в X веке мы можем видеть, как это работало на практике. В силу своей географической близости к германским епископствам Дания первой из всех скандинавских областей стала объектом настойчивых миссионерских попыток. Но до конца X века эти миссии имели сравнительно небольшой успех (церковь, основанная Анскаром в Хедебю в 850 году, по-видимому, просуществовала недолго – вспомним утопленный колокол). Ситуация решительно изменилась через сто лет с вступлением на престол нового короля, который, очевидно, имел очень четкие представления о том, каким путем он хочет повести Данию. Около 960 года Харальд Синезубый унаследовал власть от своего отца-долгожителя Горма Старого и всего через пять лет после этого принял крещение. Правление Харальда ознаменовалось распространением христианства в его землях и заметным укреплением королевской власти, что нашло отражение в необычайно обширной программе монументального строительства.

Центр власти Харальда находился в Еллинге, в центре Ютландии. В сущности, столица была основана на издавна заселенных землях – деревни в долине Еллинга существовали еще до эпохи викингов. Произведенные там крупные раскопки совершили переворот в наших представлениях о том, чем был занят Харальд в этом месте. На сегодняшний день самыми крупными памятниками в Еллинге являются два кургана: северный курган, по данным дендрохронологического анализа, был возведен в 958–959 годах, а южный – в 970-х годах. Северный курган, сооруженный над уже существовавшим погребальным памятником бронзового века, возможно, изначально был могилой отца Харальда, но археологические исследования показали, что в эпоху викингов захоронение было опустошено – вероятно, останки Горма извлекли, чтобы перезахоронить внутри церкви, которую Харальд позже построил между курганами. В южном кургане никогда не было захоронения, что породило множество версий и предположений. Может быть, его подготовили заранее для самого Харальда, но после крещения короля этот языческий памятник был заброшен? Или он просто поддерживал собой ритуальную симметрию площадки?

Еллинг был местом общенационального собрания датчан: из любого уголка королевства до него было не больше четырех дней пути. Первым крупным проектом Харальда был административный центр, а не королевская резиденция, что свидетельствовало о принятии христианства, но на местных условиях. Монументальность этого комплекса выдает довольно сложные отношения с империями Европы – он создан с явной оглядкой на европейские атрибуты власти и одновременно с явным намерением поддержать «исконно датские» традиции. Связь с прошлым обеспечивал рунический камень, поставленный прежним королем:

Харальд решил развить идею теми же средствами и создал памятник, ставший главным символом этого места, – знаменитый рунический камень Еллинга. Воздвигнутый между двумя курганами в честь родителей Харальда (и его самого), он гласит:

Красноречивее всего здесь уникальная форма камня: знаки на нем, в отличие от любого другого рунического камня, расположены горизонтально и построчно, как в латинском тексте. Переплетающиеся узоры при этом выглядят как буквицы в иллюминированных манускриптах. Харальд не только провозглашал себя сувереном и заявлял об обращении страны в другую веру, – он написал об этом в каменной книге.

Вопрос о том, действительно ли Харальд завоевал Данию, или просто присоединил некоторые территории, или даже просто унаследовал земли после смерти отца, по-прежнему остается открытым, и в этом случае камень из Еллинга следует рассматривать скорее как элемент политической пропаганды, а не как достоверное свидетельство королевских достижений. Харальд был большим специалистом по саморекламе.

Курганы в созданном королем образцовом новом центре власти были обнесены внушительным частоколом – общая площадь огороженного участка составляла около 12,5 гектара. Древесные остатки, датированные на основании сохранившихся годичных колец, показывают, что частокол был сооружен примерно в 958–985 годах; встречаются и более поздние даты, – вероятно, это дерево, использованное для ремонта. Для создания частокола вырубили более тысячи деревьев возрастом не менее ста лет (что значит, они были заботливо выращены силами людей). Харальд явно имел в своем распоряжении огромные ресурсы.

Внутри вдоль стен ограждения выстроились длинные дома нового типа, которые в это время начали строить по всей Дании (вероятно, королевский вкус имел большое влияние, и ему стремились подражать, – или это было прямое распоряжение короля). Раскопки показали, что под упомянутыми двумя курганами скрывался самый большой из найденных в Скандинавии каменный корабль, длиной около 360 метров и около 70 метров в ширину в средней части. Возможно, это и был тот памятник жене Горма, о котором говорила надпись на руническом камне. Северный курган располагался там, где у каменного корабля должна была быть «мачта», и точно в центре обнесенного частоколом участка.

За исключением административных целей, не совсем понятно, для чего на самом деле был предназначен комплекс в Еллинге. Период его постройки совпадает с периодом реконструкции оборонительного вала Даневирке на южной границе Дании. Именно в это время линия земляных насыпей соединилась со стенами Хедебю, так что рыночный центр стал частью единой пограничной базы. Как минимум в самом начале своего существования Хедебю был своего рода обособленным культурным островком к югу от Даневирке, возможно, даже политически нейтральной зоной свободной торговли. Позже он стал ключевым элементом той оборонительной системы, частью которой был Даневирке. Вал охранял сухопутный маршрут на территории Ютландии, имевший особое значение, поскольку судоходный путь через Скагеррак в Балтийское море был полон природных опасностей. Датское королевство столкнулось с растущей угрозой со стороны оттоновской Германской империи на юге, и строительство укреплений в Еллинге можно рассматривать отчасти как демонстрацию силы, направленную к этой аудитории.

Учитывая амбиции Харальда и его очевидное внимание к атрибутам власти в других областях Скандинавии, можно предположить, что пустой южный курган в Еллинге был началом попытки придать своей королевской столице «правильный» облик, по образцу гораздо более ранних аналогичных построек в Гамла-Уппсала и Лейре. Для сооружения южного кургана в Еллинге было привезено около 22 гектаров дерна, – что подразумевало осознанное уничтожение соответствующего количества пахотных земель. Даже расположение корабля рядом с курганом перекликается с планировкой таких мест, как Анундсхог в шведском Вестманланде – землях, традиционно принадлежавших династии Инглингов. Если высокие залы и курганы предков в то время были в моде, вероятно, Харальд решил с помпой вступить в королевский клуб и соорудить нечто, не имеющее себе равных в Скандинавии, – подобные примеры архитектурного эгоизма диктаторов знакомы нам по более поздним временам.

Масштабные начинания короля Харальда не ограничивались только Еллингом. К концу своего правления он пополнил свою коллекцию грандиозных построек еще одним расточительным проектом, послужившим косвенной причиной восстания, в результате которого Харальд был свергнут. Строительные работы в Еллинге еще продолжались, когда он приказал начать строить огромный мост в 10 километрах к юго-западу в Равнинг-Энге. Подобно каменному кораблю, это было самое большое в своем роде сооружение из всех найденных в Скандинавии: 760 метров в длину и 5 метров в ширину – достаточно, чтобы на нем могли свободно разминуться две повозки. Дощатый настил моста опирался на уходящие в болотистую почву массивные сваи, вырубленные из цельных стволов вековых деревьев. Самая странная особенность моста заключалась в том, что он был неоправданно длинным и проходил через болотистую долину. Непонятно, что это было – дорогостоящий каприз или просто утверждение своей власти?

Наиболее впечатляющие следы правления (или мании величия) Харальда сохранили знаменитые крепости треллеборгского типа, из которых на данный момент известны пять. К ним относятся сам Треллеборг и Боргринг в Ютландии, Ноннебаккен на острове Фюн, а также Аггерсборг и Фюркат на севере Ютландии. Следы шестой крепости, связь которой с остальными не вполне определена, находятся в Боргебю в Сконе, на юге Швеции – тогда это была часть Дании. Все крепости имеют форму правильного круга и обнесены массивными валами, укрепленными снаружи и изнутри стенами из вертикально поставленных бревен. Наверху валов устроены переходы под защитой частоколов. Внутри крепости имели крестообразную планировку: две пересекающиеся улицы соединяли ворота, обращенные к четырем сторонам света. Подробно изученные внутренние дворы занимали четыре равных сектора круга и были застроены элитными длинными домами того же типа, что в Еллинге. Крепостные валы по большей части сохранились до наших дней и имеют почти одинаковые размеры (около 120 метров в диаметре), за исключением Аггерсборга (его диаметр намного больше – 240 метров). Все они занимали господствующее положение на местности и служили неоспоримым подтверждением королевской власти.

По-видимому, все крепости были построены в одно и то же время в начале 980-х годов. К концу правления Харальда политическая ситуация в Дании ухудшилась: к неспокойному положению на границе с Германией добавились внутренние беспорядки. Возможно, крепости должны были стать плацдармом для запланированного вторжения в Шлезвиг или оборонять владения Харальда от внешней угрозы. С той же степенью вероятности они могли предназначаться для усмирения недовольных внутри страны – это объяснило бы, почему все известные нам крепости расположены в относительно густонаселенных районах с удобным доступом к сухопутным и водным путям.

Также неясно, кто именно размещался в крепостях. Они были не только военными, но и административными центрами, и среди их обитателей наверняка были женщины (одна из них похоронена в Фюркате со всеми атрибутами языческой колдуньи, что заставляет по-новому взглянуть на заявление Харальда об обращении датчан в христианство). Изотопное исследование одиннадцати человек из братской могилы на кладбище в Треллеборге показало, что не все погибшие были местными жителями, некоторые прибыли со славянского и северогерманского побережья, возможно, даже из Южной Норвегии (при Харальде все эти районы находились под контролем Дании). Вероятно, король Харальд видел главную опору своей власти в наемниках.

Помимо этого, он, очевидно, нападал на своих противников и просто несогласных в сфере ритуального самовыражения и идентичности. В годы его правления были осквернены и разграблены предположительно королевские корабельные захоронения в норвежском Вестфолде, о которых мы говорили выше. Очевидно, Харальд стремился нейтрализовать предков людей, которых пытался подчинить себе, что лишний раз подтверждает, какую важную роль эти монументальные курганы играли в психологическом ландшафте викингов.

В конце правления Харальда расстановка сил в регионе существенно изменилась, что сыграло королю на руку. В 983 году фокус внимания оттоновской Германской империи решительно сдвинулся на юг, а значит, исчез главный фактор, на протяжении столетий ограничивавший датскую королевскую власть. Германский императорский двор был не только врагом, но и примером. Возможно, это объясняет некоторые особенности Еллинга, который выглядит как имперский памятник Богу и самому Харальду, воздвигнутый в подражание памятникам европейских, особенно германских, христианских королей.

За два десятилетия правления Харальда Датское королевство превратилось в централизованное номинально христианское государство. Однако эти процессы вызвали немало сопротивления и недовольства. Произведенные Харальдом обширные радикальные изменения, а также огромные трудозатраты, которых они явно потребовали, привели к усилению политических волнений в Дании в 980-е годы. Около 987 года началось открытое восстание, которое возглавил собственный сын Харальда, Свен Вилобородый. Разразилась гражданская война, Харальд вскоре был убит, многие построенные по его приказу сооружения разрушили. Были сожжены крепости в Треллеборге и укрепления в Еллинге. После этого центр власти переместился на восток от Еллинга в Зеландию, где в конце X века, в противовес наступлению христианства, произошло возрождение язычества (особенно процветал культ Одина, судя по всему, никогда не исчезавший полностью).

Воссоздать процесс христианизации в других областях Скандинавии сложнее. Согласно поздним норвежским источникам (прежде всего королевским сагам), первым активно распространить христианство пытался Хакон Добрый, правивший в 940–950-х годах. Но, судя по всему, новой религии не удавалось укорениться в Норвегии до тех пор, пока в 990-е годы не появились короли, не боявшиеся силой принуждать аристократию к смене веры.

В Кули недалеко от Тронхейма есть рунический камень конца X или начала XI века, на котором традиционный мемориальный текст дополнен словами: «Двенадцать зим христианство было в Норвегии». В остальном у нас мало археологических свидетельств, позволяющих расширить и дополнить те сведения о процессе христианизации, которые дают литературные источники.

В некоторых свободомыслящих уголках мира викингов, таких как Готланд, христианской вере потребовались столетия, чтобы найти точку опоры. На этом балтийском острове умерших продолжали хоронить с соблюдением полного языческого ритуала до конца XII века, в то время как христиане в соседних усадьбах совершали собственные обряды. Вступительная фраза из Законов Гуты, датированных примерно 1220 годом, сообщает: «Мы откажемся от язычества и примем христианство» – очевидно, даже к этому времени вопрос еще не был окончательно решен. Иногда надгробные памятники отражают сразу две религии, – либо умершие хотели таким образом подстраховаться, либо это свидетельствует о подлинном слиянии верований.

Подобные закономерности можно наблюдать и в скандинавских колониях диаспоры. В 946 году миссионеры из Германской империи отправились на Русь по просьбе княгини Ольги (Хельги) из Киева, которая правила как регентша после смерти своего мужа. Крещение Ольги при византийском дворе в 940-х или 950-х годах говорит о связи не только с католической, но и с восточно-православной церковью. Внук Ольги Владимир (Вальдемар) укреплял власть в Киеве, попутно изучая потенциальные преимущества ряда разных конфессий, и в конце концов около 988 года был крещен в христианство для того, чтобы жениться на византийской принцессе. В 990-х годах он приказал построить в Киеве огромную церковь и дворец, пригласив для этого византийских строителей и мастеров. Таким образом, он создал новый центр и командный пункт христианской королевской власти. К XII веку христианство распространилось от главных рек Русского государства в сельскую местность. Однако вскоре начали появляться новые силовые центры. Некоторые города отстаивали не только политическую, но и религиозную независимость. Например, в Новгороде власть архиепископов, контролировавших местную епархию, резко возросла в XII и начале XIII века, что внесло свой вклад в позднейшую политическую фрагментацию Киевской Руси.

Рис. 23. Дом нового бога. Реконструкция ставкирки в Музее Месгард (Дания) по археологическим данным XI века из Рандерса. Фотография: Стен Порс (Sten Porse) (© Creative Commons)

В Швеции консолидация страны произошла гораздо позднее, но, видимо, задолго до этого местные короли уже пытались внедрить христианские модели правления. Однако следы продолжающихся жертвенных обрядов в Гётави (и не в последнюю очередь яркое описание ритуалов в Уппсале, оставленное Адамом Бременским) показывают, что, несмотря на периодические успехи первых миссионеров на местном уровне, дохристианские верования сохраняли популярность и в XI веке.

Это не должно нас удивлять. Основным средством обращения в христианство был обряд крещения, произведенный священником и номинально приводивший человека или группу людей в лоно христианской церкви. При этом подлинного искреннего обращения к другой вере от крещеных не требовалось. Церковь засчитывала даже принудительные крещения, наподобие тех, которые совершались по приказу норвежских королей в X веке. Таким образом, крещение, несомненно, было важным обрядом, но его нельзя рассматривать как свидетельство перехода в другую веру в том смысле, в котором мы понимаем это сегодня. Очевидно, тогда священников больше заботило количество уловленных душ, чем долгосрочное изменение взглядов людей.

Лишь в XI веке христианство начало по-настоящему менять повседневную жизнь в Скандинавии. Жители одной соседской общины могли десятилетиями без явных противоречий исповедовать и старую, и новую веру. Первые церкви были очень маленькими – простые однозальные деревянные постройки вмещали только семьи знатных людей, по заказу которых и были построены. Формальное богослужение в освященном здании предназначалось для богатых, и такое положение вещей как минимум поначалу полностью устраивало и церковь, и государство.

Отражение всего этого в повседневном опыте оставило ряд дошедших до нас примечательных следов. В конце X века в Трендгардене (Ютландия) какой-то предприимчивый кузнец предлагал своим клиентам подвески в виде христианского креста и молота Тора, отлитые в одной и той же форме из мыльного камня. То, что он мог в один прием изготовить два креста, но только один молот, дает некоторое представление о соотношении спроса и предложения и указывает на открытую дуальность религиозных практик в те годы, когда христианство только начало набирать вес в датском обществе. Также представляют интерес попадающиеся время от времени амулеты в виде так называемого крестомолота Тора – этот явно неслучайный двойственный символ можно было воспринимать и так и этак. Возможно, подобные подвески носили, чтобы сообщить о приверженности обеим верам – в определенных обстоятельствах это могло оказаться выгодным.

Погребения без инвентаря не обязательно говорят о том, что умерший был похоронен по христианскому обряду (соответствующие предписания появятся спустя столетия), однако к концу эпохи викингов они явно начали вытеснять кремации и погребения с инвентарем, хотя переходный период продолжался довольно долго. Яркий пример идеологического компромисса можно наблюдать в Бирке в тщательно обустроенном камерном захоронении середины X века. В погребальной камере обнаружена женщина с предметами, позволяющими предположить, что она была колдуньей (в числе прочего с ней в могилу положили железный посох). Однако у нее на шее нашли серебряное распятие, очевидно нанизанное на ожерелье из бус вместе с явно нехристианскими амулетами. Присутствие распятия не противоречит интерпретации, согласно которой женщина практиковала магию сейд (seithr). Возможно, христианство в Швеции тогда считалось экзотикой, и включение креста в набор магических инструментов должно было помочь женщине подчинить себе тайные силы новой религии и усилить ее магическое искусство.

В других случаях новообращенные христиане, вероятно, хоронили своих родителей, соблюдая обряды новой веры, но включали в погребение атрибуты старой религии, которые, как им было известно, предпочли бы их близкие. В обществе, где, по-видимому, не было особого предубеждения против новых духовных идей, могло существовать множество промежуточных вариантов, и даже члены одной семьи не обязательно разделяли одни и те же религиозные убеждения (в сагах встречается немало примеров многоконфессиональных семей). К этому следует добавить некоторые трудно поддающиеся интерпретации региональные тенденции. Например, в шведской провинции Гёталанд христианские захоронения появляются где-то в середине X века – намного раньше, чем в любом другом месте. Возможно, там действовала неизвестная нам христианская миссия.

В XI веке резко возрастает количество рунических камней, большая часть из них с христианскими надписями. Всего в Скандинавии известно около 3500 рунических надписей, из них около 2400 – в Швеции, 450 – в Дании и около 140 – в Норвегии. Очевидно, эта практика была особенно распространена в Центральной Швеции: только в Уппланде установлено 1300 камней. Подобное явление в регионе, последним принявшем христианство, можно истолковать либо как отражение миссионерских успехов, либо, наоборот, как стремление христиан наиболее явным образом заявить о своей вере в тех местах, где было слишком много язычников.

Ключ к разгадке дает одна особенность расстановки камней и содержания надписей. Примерно 2–3 % всех камней имеют нелексические надписи, состоящие из правильных рун, не складывающихся в разборчивые слова, либо из угловатых знаков, которые только внешне напоминают руны, но на деле ими не являются – как если бы кто-то старался правдоподобно изобразить непонятную ему письменность. Что интересно, в остальном эти нечитаемые камни вполне удовлетворительного качества и имеют такую же проработанную сложную отделку, как и «обычные» рунические камни. Важно также, что эти странные нелексические надписи находят на периферии областей, где наиболее распространены «обычные» рунические камни. По-видимому, некоторые христианские общины были достаточно богатыми и влиятельными, чтобы окружающие захотели подражать их сигналам. Во всяком случае, это показывает, что рунические камни имели самостоятельную визуальную функцию, отдельную от содержания надписей.

Рунические камни, которые мы привыкли видеть серыми и выветрившимися, когда-то были ярко окрашены. Знаки и рисунки выделяли черной краской (чаще всего из сажи), а также красной и белой краской на основе оксида свинца. Большинство имеют форму вертикально стоящих камней и установлены в каком-то особом месте, но иногда надписи (обычно это крест и молитва о спасении души умершего) вырезаны на поверхности крупных валунов.

Возможно, некоторые камни отражают попытки освятить землю перед постройкой церкви. Присутствие рунического камня само по себе могло указывать на христианское захоронение на тех кладбищах, где продолжали проводить традиционные похороны по старому обычаю. Рунические камни нередко встречаются в кладке первых средневековых церквей. Несомненно, люди понимали смысл этих памятников и тем самым как бы привлекали предков в лоно христианской общины, наконец получившей место поклонения и настоящее кладбище во дворе церкви.

Некоторые изображения на рунических камнях демонстрируют глубокое знание библейских сюжетов, как, например, изображение Голгофы на камне из Тиммеле в Вестергётланде и четырех зверей из Книги пророка Даниила (7:3–7) и Откровения Иоанна Богослова на камне из Масты в Уппланде. Выбор таких мотивов не случаен. Есть также рунические камни, подтверждающие, что в XI веке скандинавы совершали паломничества в Иерусалим (это отражено и в исландских сагах). Это было поистине грандиозное начинание, и вряд ли на него отваживались люди, не до конца разобравшиеся в своей вере. Замечательный (ныне утраченный) камень из Стакета в шведском Уппланде сообщает:

Эта женщина не только ясно заявляет о своем намерении (которое в этих надписях выступает синонимом действия) – ее решение поставить рунический камень перед тем, как отправиться в путь, косвенным образом свидетельствует об опасностях будущего путешествия: она могла не вернуться домой, или, может быть, не собиралась возвращаться. Вполне вероятно, у Ингирун были знакомства на восточных путях – люди, которые могли помочь ей в путешествии. Будем надеяться, она благополучно добралась до места.

Судя по некоторым признакам, не все были рады распространению новой веры. В некоторых текстах на рунических камнях содержатся обращения к Тору, а в одном случае вместо обычного креста в центре камня даже изображен большой молот – несомненно, в пику христианскому обычаю.

Христианизация также изменила социальное положение женщин. Некоторые ученые утверждали, что христианство, в отличие от патриархальных норм традиционного общества эпохи викингов, выдвинуло на первый план личность. Интересно, что все найденные в Бирке нательные кресты обнаружены в женских могилах. Может быть, женщин привлекали христианские представления о загробном существовании, надежда на счастливую вечную жизнь на небесах и возможность повлиять на свою судьбу посредством определенных действий в земной жизни, тем более что Вальхолл или Сессрумнир предназначались в первую очередь для мужчин. Повышение гендерного равенства на фоне перехода в другую веру может объяснить количество установленных от имени женщин рунических камней или записей о построенных на их средства мостах (мост символизировал путь души к Богу).

Впрочем, церковь едва ли стремилась поддерживать равноправие и во многом ограничивала свободу воли женщин. В традиционной северной системе взглядов женщины обладали значительной властью и контролировали доступ к другим мирам, – все это было перечеркнуто христианством. Статус женщины в семье также понизился. По сути, лишение женщины главенства в этой сфере было частью стратегии церкви, стремившейся получить доступ к семейной ячейке и, следовательно, к родственным сетям, игравшим центральную роль в реальном осуществлении власти в жизни Скандинавии. Таким образом, новой вере удалось проникнуть в жизнь простых людей и знати, одновременно объявив церковь единственным каналом связи с божественным.

Однако влияние процесса христианизации пошло даже дальше и коснулось не только политических и социальных отношений. В некоторых регионах даже натуральное хозяйство изменилось под воздействием тех требований, которые церковь предъявляла к населению. Введение строгого религиозного календаря с большим количеством церковных праздников и периодов воздержания от определенных продуктов изменило характер рыболовного промысла. По найденным рыбьим костям можно заключить, что в эпоху викингов ловили в основном пресноводную речную рыбу, хотя изредка встречаются глубоководные виды, добытые на морских «удаленных участках». Но только в XI веке морская рыба, согласно археологическим данным, начинает появляться повсюду и в значительном количестве. Особое внимание уделялось глубоководному рыбному промыслу в Северном море, – он не только удовлетворял созданный христианской церковью спрос, но и был связан с расширением городов и торгово-обменного потенциала. В результате этих процессов возник новый международный рынок сушеной рыбы.

Рост объединенных королевств, влияние церкви и связывавшие их друг с другом экономические силы привели к возникновению еще одного характерного явления поздней эпохи викингов – настоящих городских центров. Они заметно отличались от протогородских рыночных центров наподобие Хедебю и Бирки, которые начинали как небольшие поселения, но со временем многократно выросли в размерах и превратились в важные торговые узлы. Новые города, наоборот, с самого начала задумывались как опора христианской власти королей, средство служения и Богу, и мамоне.

В некоторых случаях это привело к небольшому пространственному сдвигу – новый город перетягивал на себя функции старого рыночного центра, постепенно отходившего на второй план. Например, на рубеже XI века в Дании был основан город Роскилле, который стал преемником соседнего Лейре. То же самое произошло в 980-х годах в Центральной Швеции, где Бирку затмила выросшая по соседству Сигтуна. Во многих случаях вскоре после основания новых городских центров в них строили церкви, иногда также монетный двор. Например, в Сигтуне примерно с 995 года чеканили монеты для ее основателя, короля Олафа (Олофа, Улофа) Шётконунга (его вполне недвусмысленное прозвище означает «налоговый король»). В Норвегии новый королевский город был основан там, где впоследствии вырос Осло, и еще более выдающийся в Нидаросе (современный Тронхейм) на западном побережье.

Поначалу торговля не играла большой роли в жизни Сигтуны или Роскилле – эти и другие города воспринимались главным образом как королевские административные центры, а не как рынки. Сдвиг от Бирки к Сигтуне не подразумевал непосредственного перемещения людей и функций из одного места в другое – этот процесс происходил спонтанно и неравномерно, поскольку новый город был не эмпорием, а символическим центром нового типа власти. Не случайно Сигтуна была основана почти тогда же, когда Харальд Синезубый развернул грандиозное строительство в Дании – оба этих начинания по-разному отражают сходные амбиции молодых христианских правителей, стремившихся опробовать на практике новые модели королевской власти.

Совместные усилия монархов, верной им знати, церкви и новых городских центров придавали государству новый облик. Города были средоточием христианских богослужений и погребений, главным местом размещения церквей, святынь и мест паломничества. Церковь поощряла развитие в городских центрах культа святых; первые короли, способствовавшие распространению христианства, быстро были канонизированы и подняты на щит как национальные герои и вдохновители религиозного объединения. Эти поздние города можно рассматривать как «порты веры», надежные каналы внедрения христианских идей и практик под покровительством и защитой королей и при поддержке власти, подчеркнуто проводящей официальную религиозную линию.

Население новых городов было довольно разнородным. Жители Сигтуны резко отличались от жителей сельских общин, поскольку прибывали из самых разных уголков Северной, Центральной и Восточной Европы, а также Британских островов. Важно отметить, что это было именно проявление мобильности, а не постоянная миграция – люди много перемещались в своей повседневной жизни. Примерно половина жителей Сигтуны не были местными жителями, причем женщины путешествовали больше, чем мужчины. Судя по надписям на рунических камнях, в городе действовали гильдии, по всей видимости из Фризии (современные Нидерланды), а также элементы прибалтийской и финской диаспоры, столетиями существовавшей в Южной Скандинавии.

Новый расцвет городов отнюдь не означал перехода всей местной власти в руки короля и церкви. Сельские общины по-прежнему хранили верность своим старейшинам и вождям, и эти противоречия явно довольно долго существовали еще в Средние века.

Возможно, в силу установившихся прочных связей с сельской местностью период угасания прежних рыночных центров, таких как Бирка и Хедебю, растянулся надолго. Во всяком случае, какая-то деятельность там продолжалась даже после того, как их основные торговые функции перешли к другим местам. Последняя монета была отчеканена в Хедебю в 1086 году, произведенные в городе товары по-прежнему появлялись на знакомых торговых путях. Иерархия рынков продолжала существовать, с той лишь разницей, что теперь главное место в ней занимали королевские города, потеснившие некогда величественные эмпории.

Скандинавское общество менялось под воздействием множества внешних факторов, и перед его правителями возникали новые возможности и новые вызовы. Можно без преувеличения сказать, что в конце X и начале XI века как минимум в регионе Северного моря новые короли викингов начали проявлять имперские амбиции.

Одним из первых в их числе был Харальд Синезубый, который укрепил свои позиции не только на территории современной Дании, но и в некоторых областях Южной Швеции и Норвегии. Но, как мы видели, деспотичные проявления власти, шедшие рука об руку с его грандиозными строительными проектами, и, вероятно, жесткость, проявленная в вопросе распространения христианства, закончились его свержением и гибелью. Однако у пришедшего ему на смену Свена Вилобородого дела пошли лучше.

В конце X века Скандинавию охватила новая волна внутренних беспорядков. Стоит заметить, что на Севере это было в порядке вещей, и междоусобные распри составляли неизменную часть политической картины начиная с позднего железного века. Но теперь они стали намного масштабнее и выглядели уже как войны между быстро сформировавшимися крупными государствами. Владения датской короны в Норвегии, отражавшие притязания Харальда Синезубого, находились в доверительном управлении у ярлов Ладе – правителей полунезависимой территории на севере страны. Однако около 975 года их предводитель Хакон Сигурдссон разорвал связи с Данией и не пришел на помощь Харальду Синезубому во время восстания.

В 980-х годах, пока Свен Вилобородый укреплял свою власть в Дании, викинги снова начали нападать на Англию. Однако, в отличие от набегов конца VIII и IX века, нападения этого периода совершали крупные, хорошо организованные флоты под командованием скандинавских королевских особ – новых влиятельных игроков в регионе Северного моря.

В 991 году, согласно «Англосаксонской хронике», в Англию приплыл предводитель викингов по имени Олаф Трюггвасон. Потомок Харальда Прекрасноволосого, в юности живший в изгнании в Киевской Руси, он командовал флотом из 93 кораблей и совершил ряд набегов на Южную и Восточную Англию. Поход Олафа завершился увековеченной в древнеанглийском стихотворении битвой при Молдоне в Эссексе, где он уничтожил крупную армию местных ополченцев и ушел, получив десять тысяч фунтов откупа. Это была первая из многих выплат (в источниках они называются данегельд, «датские деньги»), переданных разным группам викингов в следующие годы. Судя по количеству найденных в Скандинавии кладов английских монет XI века, вымогательство довольно быстро приобрело серьезный размах.

Эти набеги оставили также ряд мрачных археологических следов. В Уэймуте и Оксфорде на юге Англии найдены две братские могилы казненных – по-видимому, результат расправы над скандинавами. В захоронении в Уэймуте обезглавленные тела 50 человек были сброшены в старую каменоломню. Могила датируется 970–1025 годами, изотопный анализ показывает, что большинство мужчин были выходцами из самых разных регионов: Арктика, субарктическая зона и Южная Скандинавия, Северная Исландия, Россия и Балтийское побережье. Этот географический разброс напоминает о действовавших столетием ранее крупных армиях времен гидрархии. В другом месте на территории современного колледжа Сент-Джонс в Оксфорде были жестоко убиты и свалены в канаву 37 человек. Радиоуглеродный анализ показал, что они погибли около 1000 года, и, учитывая их аналогично широкое происхождение, вполне вероятно, это также были пришлые грабители, которых покинули hamingjur – духи удачи.

Амбициозным и успешным военным вождям без короны, таким как Олаф Трюггвасон, полученные от осажденных англичан крупные выплаты давали возможность претендовать на скандинавский трон. Именно так поступил Олаф в 995 году: он вернулся в Норвегию и назначил себя королем после смерти ярла Ладе Хакона Сигурдссона. В правление Олафа в Норвегии начали чеканить первые монеты. Они были оформлены по образцу современных английских монет (слишком хорошо знакомых викингам, поскольку именно ими от них откупались в огромном количестве), с христианской символикой и надписью, провозглашающей Олафа королем норвежцев.

Правление Олафа оказалось недолгим – причиной его падения стала та же междоусобная борьба, которая привела его к власти. Такие источники, как «Англосаксонская хроника», позволяют следить за передвижениями викингов в IX веке с точностью до нескольких месяцев и содержат достаточно подробностей, чтобы получить внятное представление о задействованных силах и их предводителях. Спустя сто лет ситуация существенно изменилась: теперь события по большей части представлены в виде сухого перечисления королей и сражений. Однако недостающие детали с разной степенью достоверности помогают восполнить средневековые саги.

Война, окончившаяся падением Олафа, была опустошительной и беспощадной, но внимательный взгляд на ее хитросплетения раскрывает внутреннее устройство королевств эпохи викингов.

Олаф нажил много врагов. Приняв норвежскую корону после смерти ярла Хакона, он восстановил против себя законного наследника – сына Хакона, Эйрика. Спасаясь от подосланных Олафом убийц, Эйрик бежал в Швецию и укрылся в Сигтуне у Олафа Шётконунга, налогового короля. В то же время Свен Вилобородый не забыл о тех землях в Норвегии, которые когда-то принадлежали его отцу, Харальду Синезубому. Эти трое – лишенный трона норвежский наследник, амбициозный швед, жаждущий получить землю, и затаивший обиду датчанин – заключили союз против короля Норвегии Олафа.

Развязка наступила в конце лета 999 года (или, возможно, в следующем году – источники не дают полной ясности). У Свольдера в южной части Балтийского моря Олаф попал в морскую засаду, устроенную объединенным флотом датчан, норвежских изгнанников и их шведских союзников. Флотом командовал Эйрик на своем корабле «Железный баран». Это морское сражение было одним из крупнейших в эпоху викингов и надолго осталось в памяти и в сагах. Столкнувшись с превосходящими силами соперника, почти все корабли Олафа бежали (из 70 осталось всего 11), в результате чего его противники получили более чем десятикратный численный перевес. Король Олаф Трюггвасон бился до последнего на палубе своего корабля «Длинный змей», но, увидев, что битва проиграна, прыгнул в море в полной броне. После смерти Олафа Норвегия была разделена между Свеном Вилобородым и шведским королем Олафом, но большая часть территории отошла в лен Эйрику Хаконссону и его брату (которого тоже звали Свен).

Затем Свен Вилобородый обратил внимание на Англию, куда совершил ряд крупных набегов, особенно усилившихся после 1004 года. Одновременно с этим самостоятельные набеги с 1009 по 1012 год устраивали другие викинги, в том числе знаменитый воин Торкель Высокий. Некоторые ученые считают этот период, по сути, второй эпохой викингов, хотя признают, что новые катастрофические набеги происходили в совершенно ином политическом контексте по сравнению с нападениями столетней давности. Атаки неуклонно нарастали; в 1013 году Свен Вилобородый начал полноценное вторжение в Англию.

Особенностью первых крупномасштабных набегов IX века было то, что их политической мишенью служили империи, раздираемые гражданской войной и распавшиеся на отдельные фракции (как Франкия), либо регионы, состоящие из множества небольших королевств (как Англия). В любом случае результат был один – это давало викингам преимущество. Вместе с тем, если одно маленькое государство, провинция или речная долина попадали в руки скандинавов, это была региональная, а не общегосударственная потеря. Вторжение Свена в объединенную Англию стало кульминацией многолетних предшествующих нападений викингов и, кроме того, означало, что победа в этой войне будет иметь огромные последствия.

Датские войска быстро продвигались, захватывая стратегические цели и сея хаос в стране, и без того ослабленной многолетними массовыми нападениями. Восточная Англия, где они высадились, быстро сдалась, за ней последовали Нортумбрия и Линдси на севере. Старые территории Данелага, населенные людьми скандинавского происхождения, поклялись в верности Свену. Армия викингов разделилась на две части под командованием Свена и его сына Кнута, чтобы с двух сторон атаковать юг. Винчестер пал, но жители Лондона продолжали сопротивляться. По иронии судьбы, здесь повторилась та же ситуация, как когда-то во времена франкских кампаний: на сторону англичан встал Торкель Высокий и его наемники-викинги. Однако этого было недостаточно. Свен бросил на Лондон всю свою армию (знаменитый детский стишок «Лондонский мост рушится», возможно, напоминает о нападении викингов на этот важный стратегический объект на реке Темзе). Город сдался. Утрата Лондона и предшествовавшие ей многолетние набеги окончательно подорвали доверие людей к своим правителям, особенно к королю Этельреду, вследствие чего английская монархия рухнула. Королевская семья бежала за границу.

Силой завоевав Данию в поднятом против отца роковом восстании в конце 980-х годов и вернув себе утраченное норвежское наследство у Свольдера в 999 году, еще через 14 лет Свен стал первым викингским королем Англии.

Но эта история закончилась самым причудливым образом – всего через пять месяцев, в феврале 1014 года Свен умер, судя по всему, естественной смертью. Как и следовало ожидать, это привело к многолетним династическим распрям и ожесточенной борьбе за троны Англии, Дании, Норвегии и Швеции.

Сначала англичане сплотились, и Этельред вернулся, изгнав сына Свена, Кнута, обратно в Данию, где временно правил брат Кнута, Харальд. Но в 1015 году братья снова выступили в поход на запад и привели в Англию целый датский флот. В это время Этельред умер, ему наследовал его сын Эдмунд Железнобокий, несколько месяцев яростно сопротивлявшийся викингам. Однако в октябре 1016 года Кнут выиграл решающее сражение, и вскоре после этого сам Эдмунд Железнобокий умер, возможно от полученных в бою ран. С Кнутом на троне Англия снова оказалась в руках Дании.

В 1018 или 1019 году Харальд умер в Дании, и, чтобы обезопасить королевство, Кнут в том же году отправился домой. Чтобы оплатить расходы на содержание своего флота, он взимал с англичан огромную дань – упоминания об этом остались даже на шведских рунических камнях. На памятнике из Оркесты в Уппланде говорится о человеке по имени Ульф, который «взял гельд в Англии» у трех предводителей – Тости, Торкетиля и самого Кнута.

Приняв датскую корону, Кнут получил контроль над огромными территориями – по сути, империей Северного моря. Он правил ею как истинный европейский христианский монарх. В 1029 году Норвегия снова слилась с датскими владениями. Амбиции и планы Кнута увековечены в одном из самых необычных памятников эпохи викингов: мемориальной книге (liber confraternitatis, или Liber Vitae), подаренной королем и его женой собору Нью-Минстер в Винчестере (фактически главной церкви государства) в 1031 году в знак поддержки церкви светской властью. На странице с посвящением в этой книге размещен первый имеющийся у нас портрет короля викингов с натуры. Кнут стоит у церковного алтаря, и слетающий ангел возлагает ему на голову корону, а другой рукой указывает вверх на Бога в небесах, обозначая тем самым, что король правит с непосредственного Божьего соизволения. Правой рукой Кнут обхватывает подаренный монахам огромный алтарный крест – листок золотой фольги и сегодня блестит все так же ярко. Щедрость короля не вызывает сомнений, он образцовый покровитель церкви и искусств. Но другой рукой он крепко сжимает рукоять вложенного в ножны меча. Он пришел в собор вооруженным – прагматичный политик, готовый подтвердить свои притязания. Добавляя этой сцене еще больше глубины, по другую сторону от алтаря стоит королева Эмма – жена Кнута и вдова короля Этельреда, его противника в борьбе за королевство; женившись на супруге покойного врага, викинг подтверждает свою «английскость».

Кнут оставался на английском троне до своей смерти в 1035 году, но уже при его жизни его империя начала слабеть и не пережила его. Самая большая территория, до этого времени бывшая во власти одного скандинавского правителя, снова распалась на части. Норвегию и Данию Кнут еще при жизни подарил двум своим сыновьям, но через несколько лет после его смерти один из них также умер, а второй был свергнут. Третий сын, Хардакнут, унаследовал Англию и заключил с новым королем Норвегии Магнусом Олафссоном шаткий договор, согласно которому и те и другие земли должны были отойти тому из них, кто проживет дольше (не лучшее условие для мирного существования).

В 1042 году Хардакнут умер от апоплексического удара во время попойки, и Магнус предъявил свои права на Данию. Английская знать воспользовалась случаем и вернула себе трон, посадив на него Эдуарда Исповедника, сына королевы Эммы от первого брака с королем Этельредом. Эдуард правил более 20 лет, но после его смерти в 1066 году появление множества претендентов на английский престол (потомки Магнуса из Норвегии, отдаленные родственники английской королевской фамилии из Нормандии и саксонские вельможи) создало предпосылки для двойного вторжения Харальда Сурового и Вильгельма Завоевателя. Через 270 лет после Линдисфарна и более 300 лет после Салме маятник западноевропейской истории раскачивали норвежец, бывший командир варяжской стражи, и викинг в пятом поколении, потомок Ролло, чья армия стояла на Сене.

Эпоха викингов, даже как искусственно созданный исторический конструкт, никогда не отличалась последовательным течением и упорядоченностью.

На арене скандинавской политики ее завершение действительно началось со смерти Свена и закончилось смертью его сына Кнута. Эти люди уже были хорошо знакомы европейским королевским фамилиям, даже если их не считали ровней. То же можно сказать обо всей Скандинавии. С одной стороны, она преобразилась до неузнаваемости и уже ничем не напоминала ту массу крошечных государств, которым кое-как удалось преодолеть кризисные десятилетия VI века. К середине XI века Норвегия, Швеция и Дания стали политической реальностью, и только некоторые части Свеаланда и центр в Уппсале продолжали как минимум формально сопротивляться принятию христианства.

Но с другой стороны, на более глубоком уровне Север все еще придерживался старых обычаев и старого образа мыслей. Элементы диаспоры процветали в других странах, и не все они находились под властью скандинавских королей – еще жива была другая, более древняя эпоха викингов. Некоторые люди не забыли своих fylgjur, духов-хранительниц, живущих внутри каждого человека, и последняя глава нашей саги о викингах рассказывает о тех местах, где они все еще живут сегодня.