Можно без преувеличения сказать, что за последние 30 лет академических исследований, когда искусственные барьеры послевоенных лет медленно сошли на нет, мир викингов резко расширился. Особое значение здесь имеют два аспекта. Что касается востока, новые представления об органическом характере сложившихся на восточных реках социальных и политических образований этнической группы русов заставили ученых признать, что они распространились за пределы Византии и даже арабского мира вплоть до степей Азии и в конце концов достигли легендарного Великого шелкового пути. Что касается запада, археологические находки, осветившие характер деятельности викингов на Британских островах, изменили восприятие их активности как в этих местах, так и во всей Западной Европе.

Чтобы разобраться в жизни диаспоры, продолжавшей расширяться в конце IX – X веке, принципиально важно устранить эту географическую дихотомию и собрать мир викингов в единое целое, снова сделав его таким, каким его когда-то воспринимали его обитатели. Говоря практически, мы должны вернуться к тем временам, когда шелк, купленный бесстрашным скандинавом на рынке в Персии, мог пойти на отделку чепчика для женщины, живущей в одном из городов Данелага, и это никого не удивляло, хотя такая вещь, конечно, считалась роскошной и дорогой.

Глобализация эпохи викингов связана с развитием в Скандинавии новых отраслей экономики, о которых мы уже говорили, беспрецедентным размахом судостроения, трансформацией городов и, как следствие, ростом рабовладельческого государства. Все это составляло неотъемлемую часть жизни диаспоры. Скандинавские территориальные амбиции способствовали развитию торговых связей и почти промышленному наращиванию военно-морской мощи, все было взаимосвязано, одно вело за собой другое.

На западе устойчивые следы скандинавских миграций и политической активности, начиная с первых заграничных походов и заканчивая самыми последними из них, встречаются прежде всего в трех областях: приморских регионах Шотландии и на Оркнейских и Шетландских островах, на берегах Ирландского моря и на побережье Ла-Манша во Франкии. Диаспора викингов осознанно сохраняла связи со Скандинавией и отнюдь не забывала о своем происхождении. То, какое вещественное выражение находили эти связи, как их поддерживали и как в конечном счете их отпускали, определяет общее направление развития всей эпохи викингов.

Западное побережье Шотландии – один из двух наиболее защищенных береговых участков Западной Европы. Вторым таким участком было западное побережье Норвегии, поэтому неудивительно, что эти области контактировали друг с другом.

Было принято считать, что Северные (то есть Шетландские и Оркнейские) острова в силу своей близости к норвежскому побережью в числе первых испытали на себе тяжесть набегов и морской экспансии викингов. Чтобы лучше оценить их взаимное географическое положение, можно перевернуть карту Северного моря вверх ногами, и мы увидим естественный кратчайший маршрут по открытой воде от «Северного пути» до островов, затем до побережья материковой части Шотландии и оттуда на юг и запад мимо Гебридских (Западных) островов в Ирландское море.

Природа отношений этого региона со Скандинавией до сих пор неясна, особенно в части взаимодействия между скандинавами и коренным народом пиктов, потомками шотландских племен железного века, о которых упоминают римские авторы. Ученые выдвигают разные версии, от сравнительно мирного обмена до порабощения, подчинения и даже полного геноцида. В начале IX века зафиксированы набеги на монастыри Гебридских островов, поэтому можно заключить, что викинги определенно бывали в этих местах, но внятных сведений в источниках о том, что произошло на самих островах, крайне мало. И это молчание само по себе достаточно красноречиво. Однако в целом можно говорить о непрекращающемся более или менее массовом притоке скандинавских иммигрантов в Шотландию, и особенно на острова, где со временем развилась самобытная региональная культура диаспоры викингов.

На Оркнейских и Шетландских островах самые ранние достоверные свидетельства расселения скандинавов относятся к середине IX века, но возможно, контакты имели место и раньше. Все сохранившиеся связанные с островами текстовые источники относятся к Средним векам, а главные из них к тому же явно созданы с целью ретроспективно легитимизировать историю графов Оркнейских островов. Самый полный из текстов, «Сага об оркнейцах», – замечательное чтение, но ее достоверность вызывает большие сомнения. Нет никакой уверенности даже в том, что Оркнейское графство на самом деле существовало до Средних веков, когда автор текста решил задним числом добавить блеска тому, что было, по сути, пиратской базой. В дальнейшем скандинавы, очевидно, смогли утвердиться на островах и нередко строили большие усадьбы знакомого нам типа с длинными домами из камня и дерна, окруженными вспомогательными постройками.

Следы присутствия викингов в материковой части и на востоке Шотландии представлены несколько хуже. Интересно, что в фольклорных традициях восточного побережья сохранилось множество историй о викингах, в основном о набегах и битвах, а также о лагерях и захоронениях «данов». Хотя в этом регионе не наблюдается такого основательного расселения скандинавов, как в других местах, контакты тем не менее были частыми, и, очевидно, скандинавы принесли с собой свои общественные институты. Недавние исследования обнаружили в Дингволле в материковой части Шотландии потенциальное место общественного собрания – тинга, в виде насыпи, окруженной искусственным рвом. Ряд других мест, где, вероятно, также проводили тинги, обнаружен по всей Шотландии, не только в материковой части, но и на Северных (Шетландских) и Западных (Внешних Гебридских) островах.

В отличие от Англии и Ирландии скандинавские поселения здесь не превратились в городские центры. Есть только следы береговых рынков – скопления достаточно простых временных построек на берегах надежных гаваней и у водных путей. Скорее всего, эти обманчиво примитивные площадки возникли еще в довикингский период и служили перевалочными пунктами в торгово-обменных сетях, организованных скандинавами в Шотландии. Судя по всему, одну из главных статей импорта/экспорта составляла древесина. Как и на Западных островах, скандинавские поселенцы, по-видимому, намеренно строили свои новые дома в непосредственной близости от уже существующих пиктских поселений – так было в Олд-Скатнессе и Ярлсхофе на Шетландских островах, в Баккуое и Пуле на Оркнейских островах. На обширном кладбище в Вестнессе на острове Раузи мужчины, похороненные со скандинавскими предметами, в среднем значительно выше ростом, чем мужчины в однозначно пиктских захоронениях в других местах, поэтому группы населения легко отличить друг от друга.

Характер взаимодействия между скандинавами и местным населением слабо прослеживается в археологии, особенно на Оркнейских островах. В скандинавском поселении в Баккуое найдены предметы с художественной отделкой в пиктском стиле – это свидетельствует о том, что как минимум в некоторых случаях викинги смешивались с коренным населением, вместо того чтобы вытеснять или уничтожать его. В Куойгрю на острове Уэстрей коренные жители, судя по всему, быстро привыкли пользоваться импортными товарами – посудой из мыльного камня и скандинавскими гребнями. Сохранение традиционных пастушеских и земледельческих практик предполагает довольно тесное взаимодействие между новоприбывшими и коренным населением. Это опровергает доводы о геноциде пиктов, по крайней мере для Оркнейских островов.

В других местах, как, например, в Броу-оф-Дирнессе, складывалась не такая мирная картина. Броу-оф-Дирнесс представляет собой колоссальный морской столбчатый утес (естественный скальный столб на некотором расстоянии от берега, образовавшийся в результате ветровой и водной эрозии), возвышающийся над водой близ главного из Оркнейских островов и соединенный со скалистым берегом узкой тропой. Ранее было принято считать это место монашеским поселением, но раскопки показали, что здесь находилась резиденция скандинавского вождя с длинными домами и, вероятно, личной часовней. Начиная с X века в Дирнессе явно стоял вооруженный гарнизон, возможно составлявший часть общей системы береговых наблюдательных пунктов. Обосновавшаяся там группа могла иметь и другие задачи, в том числе вести активное наблюдение или патрулировать судоходные пути. В средневековой «Саге о Сверрире» ярл Харальд прямо называет пиратство одним из важнейших источников своего дохода, необходимым для поддержания власти на Оркнейских островах. Кроме этого, он признает, что не может позволить себе слишком давить на совершающих набеги «пиратов-рыбаков» из опасения, что этот непрочный союз обернется против него. Возможно, Дирнесс был опорной базой морских разбойников, действовавших более или менее с одобрения высшей власти. В «Саге об оркнейцах» есть несколько увлекательных описаний várvíking и haustvíking – буквально «весенних викингов» и «осенних викингов», – что подтверждает существование в этих местах сезонного цикла набегов.

На Гебридских островах, несмотря на более чем тысячелетнюю историю кельтского владычества, почти нет нескандинавских топонимов. Это позволяет говорить о резком обрыве связей и прекращении существования прежних поселений и тревожным образом подтверждает гипотезу о полном уничтожении или вытеснении скандинавами коренного населения. На шотландских островах в целом велика доля общих с Норвегией женских генетических линий, что означает, что здесь в больших количествах селились скандинавские женщины.

Со временем поселения на Северных островах приобрели отчетливо скандинавский характер. Например, в заливе Скайл на Оркнейских островах недалеко от знаменитой неолитической деревни Скара-Брей археологи обнаружили и изучили крупную усадьбу, в которой нашлись следы обширных контактов с различными отдаленными регионами, вплоть до Нормандии. В некоторых постройках обнаружены рунические надписи и нацарапанные на каменной кладке счетные метки (подобные находят и в других областях Оркнейских островов). Очевидно, в заливе Скайл жили знатные люди, и они стремились подчеркнуть свое социальное положение посредством внушительной архитектуры и ландшафтного дизайна – здесь были сооружены большие искусственные курганы из мусора, укрепленные землей и камнями. Подобные странные сооружения обнаружены в ряде других североатлантических колоний, в том числе на Фарерских островах, и вполне укладываются в общую картину колонизации. Конунги Скандинавии демонстрировали свое могущество, возводя королевские залы и монументальные курганы, оркнейская знать копировала их с меньшим размахом, облекая свои амбиции в форму кенотафов. Это был хорошо узнаваемый скандинавский визуальный язык власти.

Закрепление скандинавских колонистов на шотландских островах изменило экономику региона. Расширилось производство льна, молочное животноводство (но не на Гебридских островах) и в целом инвестиции в сельское хозяйство. Также активизировался рыболовный промысел, были освоены новые районы океана. В обществе увеличилось потребление рыбного белка – это показывает, что морские ресурсы занимали беспрецедентно важное место в повседневном рационе. Экономика с упором на морское хозяйство, вероятно, была завезена из Норвегии в IX веке, в период первой крупной миграции скандинавов на Северные острова.

Тесную связь местных жителей с морем отражает сравнительно большое количество обнаруженных в Шотландии лодочных погребений. В других частях Британских островов они почти неизвестны, однако на Гебридских островах найдено шесть лодочных погребений, на Северных островах – три и одно в материковой Шотландии. Но вместо настоящих кораблей в шотландских могилах размещали небольшие суда færing длиной до 5 метров. Приводимые в движение веслами и небольшим парусом, такие суда были основным средством передвижения в прибрежных водах островов и естественным символом статуса для тех, кому они становились последним пристанищем.

В 2011 году на Арднамерхане, недалеко от самой западной точки острова Британия, было найдено первое лодочное захоронение викингов в материковой части Шотландии. Где-то в X веке здесь похоронили в пятиметровой лодке человека, положив рядом с ним или с ней согнутый меч и копье. Кроме этого, в захоронении обнаружены рог для питья, щит, а также сельскохозяйственные и кузнечные инструменты – набор, который выглядел бы вполне уместно в могилах норвежского побережья. Как и другие шотландские лодочные захоронения, фаэринг с Арднамерхана наполнен камнями – очевидно, это было частью погребального ритуала. Изотопный анализ зубов позволяет предположить, что умерший был родом из Скандинавии, хотя не исключены варианты Северо-Восточной Шотландии или Восточной Ирландии.

Скандинавы также проявляли активность в центральной части материковой Шотландии, простирающейся почти через всю страну от современного Глазго до Эдинбурга, хотя об этом свидетельствуют в основном только захоронения и следы грабежей. Здесь проходит самый северный рубеж распространения особого вида каменных надгробий, так называемых хогбэков, уникального колониального памятника, очевидно популярного среди скандинавской знати. Есть также ряд богатых захоронений эпохи викингов в Лох-Ломонде близ Дамбартона и впечатляющий клад серебра, золота и ювелирных украшений X века в Галлоуэе. Церковное предназначение части предметов в кладе указывает на то, что они могли быть украдены из монастыря.

Западное побережье Шотландии было частью гораздо более широкой арены деятельности скандинавов, обращенной к Ирландскому морю. Это мелководное, но неспокойное водное пространство служило центром притяжения для нескольких королевств и небольших государств. На западе была Ирландия, разделенная между враждующими кланами, на севере – Шотландия и Западные Гебридские острова, на востоке – Уэльс и все побережье Англии, в центре, на ключевой стратегической позиции, располагался остров Мэн. Все эти регионы в эпоху викингов в большей или меньшей степени находились под скандинавским влиянием: Ирландское море было важнейшей осью активности скандинавов на Западе.

Его северо-восточная береговая линия открывала путь к одной из самых долговечных опор власти викингов в IX и X веках – объединенной мощи королевства Йорк и области Данелаг. Это были государства, созданные гидрархией, Великой армией и другими силами викингов, которые сражались с англичанами до тех пор, пока ситуация не зашла в тупик, а затем начали заселять завоеванные земли.

На практике к концу IX века восточная половина Англии и большая часть севера находились под контролем Скандинавии. О том, где проходила граница Данелага с Уэссексом и южноанглийскими землями, нам хорошо известно из договора, заключенного королем Альфредом и предводителем викингов Гутрумом где-то между 878 годом и смертью последнего в 890 году. В этом знаменитом документе граница между Уэссексом и отошедшими скандинавам землями обозначена следующим образом: «Вверх по Темзе, затем вверх по реке Ли и вдоль реки Ли к ее истоку, затем по прямой до Бедфорда, затем вверх по реке Аус до Уотлинг-стрит». Впрочем, нетрудно представить, что в действительности все было гораздо сложнее, и в приграничной зоне наверняка неоднократно возникали конфликты.

Власть в Данелаге, по-видимому, делили между собой многочисленные самостоятельные политические фракции с распределенными между региональными поселениями базами власти. В Мидлендсе несколько городков, известных как Союз пяти городов, превратились в группу процветающих рыночных центров: Дерби, Ноттингем, Линкольн, Стэмфорд и Лестер были тесно связаны с окружающей сельской местностью через сеть поселений, в которых доминировали скандинавы. Даже сегодня названия некоторых дорог в этой местности заканчиваются словом – гейт, которое в современном скандинавском по-прежнему обозначает улицу (gata или gade).

В Данелаге, по-видимому, существовала собственная экономика, позволявшая не зависеть от соседних английских королевств. Очевидно, широкое хождение имели серебряные слитки, а найденные клады позволяют предположить, что в Данелаге был принят общий весовой стандарт, хотя у некоторых людей могли быть персонализированные инструменты измерения веса. Прослеживаются попытки ввести в обращение монеты, имитирующие валюту английских Мерсии и Уэссекса. В чеканке Йорка подчеркнутое внимание уделялось символике викингов, на некоторых монетах изображено знамя ворона, иногда рядом с христианским крестом. Однако эти новые серебряные деньги, похоже, не имели широкого хождения за пределами внутренних пригородных областей, что, вероятно, указывает на реальные масштабы распространения власти викингов.

Кроме того, мы находим убедительные доказательства трансформации культурной самобытности через создание и использование новых материальных стилей. Люди носили аксессуары массового производства, в которых соединялись скандинавские, английские и европейские мотивы, говорящие о формировании космополитической идентичности. Некоторые фибулы сделаны из элементов, произведенных как в Англии, так и в Скандинавии. Надгробные плиты-хогбэки встречаются не только в Шотландии, но и в гораздо большем количестве в Северной Англии, где они, очевидно, также служили англо-скандинавской аристократии способом выразить свою мультикультурную ориентацию. Так диаспора выглядела на практике – приспосабливалась к новому дому, но не забывала о старом.

Несомненно, многие скандинавские поселенцы так или иначе примирились с христианской церковью, которая оставалась господствующей силой и глубоко укоренилась в английских социальных структурах. Викинги не могли (и, возможно, не хотели) полностью от нее избавиться. По-видимому, они довольно быстро приняли христианство, присоединив его к своим традиционным верованиям или заменив одно другим. Приведем всего один пример: на кладбище в Госфорте (Камбрия) есть отдельно стоящий каменный крест, на котором изображения, предположительно, Судного дня объединены со сценами Рагнарёка – среди фигур ясно видны Один, Фенрир и другие. Множество подвесок в виде молота Тора найдено в Англии, в основном в женских могилах – очевидно, как минимум некоторые викинги из Данелага продолжали помнить старых богов. Культовые топонимы, такие как Торсуэй (первоначально Torsvé) в Северном Линкольншире, показывают, что скандинавских богов не только помнили, но и активно почитали в Англии в эпоху викингов. Оружие и другие металлические изделия ритуально бросали в качестве подношений в реки, ручьи и болота так же, как это делали столетиями ранее в Скандинавии. Символ молота Тора встречается более чем на 30 экземплярах монет, отчеканенных в викингском королевстве Йорк. Позднее рядом с ним появляется изображение меча – возможно, подразумевается оружие святого Петра; судя по всему, двойной символ божественной защиты обладал удвоенной эффективностью.

Достаточно широко расселившиеся скандинавы ощущали тем не менее постоянное давление со стороны английских королевств, которые вовсе не забыли о том, чего лишились в войнах IX века. Со временем контроль викингов в Восточной и Северной Англии начал слабеть, особенно на окраинах Данелага. Викинги пытались строить пограничные укрепления, аналогичные саксонским крепостям-бургам, которые ранее создал на границе Альфред, но в конце IX – X веке англичане постепенно перешли в наступление.

Понемногу захватывая территорию, английские армии закрепляли свои достижения строительством новых бургов. Разобщенность викингов и отсутствие политического единства, которое когда-то сыграло им на руку во Франкии, теперь обернуло ситуацию не в их пользу – это значило, что они не могли оказать согласованное, организованное сопротивление. Первые попытки Альфреда аннексировать южные части скандинавских территорий продолжили его дети, Эдуард Старший и Этельфледа, после его смерти в 899 году. Отвоевание Данелага продолжалось год за годом, десятилетие за десятилетием, и к концу X века он практически перестал существовать.

Спустя сто лет после создания Данелага само государство исчезло, но оставленный им демографический след навсегда сохранился в веках. Скандинавские поселенцы не пропали – они ассимилировались с основной массой населения. Лингвистические признаки преемственности прослеживаются, например, в малопонятном «языке данов», который появляется в документах того времени, обозначая, очевидно, некий общий диалект, на котором говорили люди скандинавского происхождения в Англии.

Важно отметить, что отвоевание отнюдь не привело к возрождению английских королевств, когда-то разрушенных викингами, – освобожденный Данелаг, по сути, слился с великим Уэссексом. В 918 году Эдуард Старший унаследовал трон Мерсии после смерти своей сестры Этельфледы, а дальнейшие территориальные приобретения, сделанные его преемником Ательстаном, привели к тому, что в 927 году вся Англия оказалась под властью Уэссекса. В каком-то смысле это значит, что викинги удивительным образом отвечают за создание самой Англии, и, пожалуй, эта часть их наследия в последующие столетия оказала на мир самое серьезное влияние.

Границы так называемого королевства Йорк (Йорвик) в Нортумбрии никогда не были до конца определены, и его граница с Данелагом также оставалась несколько расплывчатой – эти земли составляли единую область, в которой господствовали викинги. В центре королевства Йорк стоял укрепленный торговый центр Йорвик – его скандинавское название произошло от прежнего английского названия Эофорвик. С середины IX до середины X века викингские правители Йорка управляли землями, простирающимися на юг до реки Хамбер и на север до Йоркширских холмов, – по сути, всем севером Англии от одного берега до другого. В некоторых областях Северо-Западной Англии, в том числе на территории современных графств Ланкашир и Камбрия, найдены остатки скандинавских поселений, а полуостров Уиррал, очевидно, служил главным входом в Данелаг со стороны Ирландского моря.

С археологической точки зрения Йорк – один из самых известных городов мира викингов. Раскопки, проходившие в 1970-х годах на улице Коппергейт («улица изготовителей чаш») и позднее во многих других районах города, позволили воссоздать картину настоящего городского центра викингов, густонаселенного, застроенного деревянными зданиями, нередко с подвалами, в которых размещались производственные и ремесленные мастерские. Выходящий на реку Аус и воспроизводящий планировку разрушенного римского города, Йорвик был главной столицей Севера и имел множество торговых связей во всех направлениях. Одно из его огромных археологических достоинств заключается в том, что многие культурные отложения сохранились во влажных слоях, благодаря чему органические материалы, такие как ткани и дерево, дошли до нас практически без изменений. На глубине нескольких метров под современными улицами сохранились целые подвальные постройки высотой почти до пояса, в которые археологи могли просто войти через двери. Среди прочего найдены одежда, музыкальные инструменты, мебель, всевозможные предметы домашнего обихода и даже иностранные экзотические товары, в том числе образцы китайского шелка. Йорвик стал главным ориентиром для нашего понимания городской жизни викингов.

Самым известным правителем Йорка был Эйрик Харальдссон, больше известный как Эйрик Кровавая Секира. Один из многих сыновей Харальда Прекрасноволосого, он тоже вел жизнь морского конунга и, вероятно, непродолжительное время правил рядом областей Норвегии, но затем был изгнан за убийство нескольких родственников (отсюда его прозвище). После этого он нажил себе состояние в набегах, которые привели его из Западной Норвегии в собственное королевство в Йорке. Его супруга, королева Гуннхильд, пользовалась почти такой же дурной славой – по слухам, она была колдуньей, умела менять облик и отличалась исключительной жестокостью. Двор Эйрика добрый десяток лет обеспечивал сплетников эпохи викингов пищей для разговоров, а о его жизни можно было бы написать захватывающую книгу. Эйрик сопротивлялся продвижению англичан на север, но в конце концов был убит в Стейнморе в 954 году, и королевство Йорк погибло вместе с ним.

Правление королей Йорка омрачалось, в числе прочего, неизменно натянутыми отношениями с коллегами из Дублина на другом берегу Ирландского моря. Иногда заключая союзы, иногда превращаясь во врагов и соперников, эти родственные фракции более века определяли судьбу всего региона.

В Ирландии, в отличие от Англии, не было масштабного притока скандинавских поселенцев. Однако с начала IX века в Ирландском море явно активно действовали флоты, вероятно имевшие опорные базы в материковой части Британии, в Бристольском заливе или регионе Сомерсет. «Англосаксонская хроника» за 835 год упоминает micel sciphere – «великую армию кораблей» в Корнуолле, и маловероятно, что эти разбойники пришли из Северного моря.

С 840-х годов присутствие викингов в Ирландии становится более ощутимым. В это время исторические источники отмечают создание в береговых и речных районах так называемых longphuirt. Несмотря на ряд отличий от зимних лагерей в Англии, они выполняли во многом те же функции. Некоторые из них, например в Дублине, Корке, Уэксфорде, Уотерфорде и Лимерике, впоследствии стали главными городами Ирландии.

По сведениям «Анналов Ульстера», лонгфорт в Дублине был основан в 841 году. Ранее в этом районе существовало несколько крупных ирландских поселений, поэтому, хотя викинги и не заложили город в прямом смысле слова, скандинавское присутствие определенно ознаменовало новый этап его развития. В IX веке поселение викингов выглядело как защищенный анклав вокруг «черного пруда», давшего название Дублину, возможно с выходом в гавань или к причалам. В X веке поселение продолжало существовать, но его центр переместился в городской район Вуд-Куэй, еще одно защищенное место, с трех сторон окруженное водой.

Захоронения в этом районе позволяют предположить, что действовавшие там во время основания лонгфорта группы состояли не только из скандинавов, но также из выходцев с Британских островов – это может означать, что некоторые из первых жертв викингов впоследствии присоединились к набегам. Самое большое местное кладбище в Килмейнеме напрямую связано с лонгфортом: в большинстве могил лежат мужчины, часто с полным набором вооружения; среди прочего встречается множество однолезвийных мечей. Совершенно очевидно, что это захоронения воинов, снаряженных для ведения серьезных боевых действий. Этот вывод поддерживают многочисленные явные следы ранений: более трети дублинских скелетов взрослых мужчин носят признаки травм, нанесенных холодным оружием и тупыми предметами. В слоях X и XI веков на Фишембл-стрит в остатках рассредоточенных по всему участку мусорных и выгребных ям найдено около 17 черепов. Некоторые черепа имеют явные признаки обезглавливания, у некоторых обнаружены следы кольев или шестов – по-видимому, шесты с насаженными на них головами ставили на берегах реки. Подобные демонстрации трофеев издавна были частью ирландских военных обычаев – возможно, скандинавы Дублина переняли их методы. Судя по всему, как минимум в первые сто лет своего существования Дублин был довольно мрачным местом – настоящим пиратским гнездом.

Эти находки вполне укладываются в общую картину. Почти из 400 захоронений со скандинавской материальной культурой в Британии и Ирландии не менее половины содержат оружие. Еще одним признаком того, что главным занятием городских викингов в Ирландии была далеко не торговля, становится тот простой факт, что расселение скандинавов не пошло дальше побережья. Возможно, они хотели бы продвинуться в глубь страны, но этому силой оружия воспрепятствовали ирландские кланы.

В первые годы своего существования Дублин, по-видимому, имел все признаки крестьянского сельского поселения, хотя и отличался упорядоченной планировкой улиц, протянувшихся по берегам реки Лиффи и близлежащим склонам. Позже поселение было поделено на кварталы с явно различающимся по качеству жильем – картина, знакомая нам по современным городам. В период расцвета Дублина в эпоху викингов в нем проживало, вероятно, несколько тысяч человек. В ходе раскопок обнаружен ряд домашних построек, начиная с небольших домов со скамьями и очагом в центре и заканчивая зданиями, которые, вероятно, служили складами. Сделанные в них находки (среди них шахматные фигурки и импровизированные шахматные доски, детские игрушки – миниатюрные деревянные кораблики и мечи, ремесленный мусор, свидетельствующий о торговых связях поселения с отдаленными регионами) позволили в деталях изучить повседневную жизнь города в эпоху викингов.

Также в Дублине обнаружены загоны для свиней и кости разных животных, указывающие на то, что говядину в город привозили из соседних поселений, – аналогичная картина наблюдается в рыночных центрах на родине скандинавов. В первые годы своего существования Дублин, по-видимому, имел хорошие отношения с окрестными хозяйствами (или просто достаточно успешно навязывал им свою волю), и в город привозили отборные куски мяса. Однако к началу X века положение ухудшилось, вероятно вслед за ухудшением отношений между викингами Дублина и коренным населением, и в городе продавалось только низкосортное мясо.

Трудно сказать, сколько викингов было в Ирландии, хотя число лонгфортов позволяет предположить, что их общее количество не превышало нескольких тысяч. В источниках упоминаются флотилии численностью от нескольких десятков кораблей до максимум трехсот, – в X веке, когда конфликты с ирландцами достигли апогея, число существенно выросло. К началу XI века скандинавский флот Дублина насчитывал около двухсот кораблей, и город мог выставить армию от шести до десяти тысяч человек. Этот период ознаменовался частыми сражениями не только с ирландцами, но и с другими викингами, а также набегами на другой берег моря в Англию. Чтобы поддерживать численность войска, требовался постоянный приток новобранцев.

Возникает вопрос, в какой мере уровень насилия (явно высокий) в жизни Ирландии в эпоху викингов связан с присутствием скандинавов. Не все лонгфорты превратились в полноценные города, но, возможно, они все же играли роль не только военных крепостей. Некоторые из них могли быть многофункциональными рыночными центрами и способствовали движению товаров. Не следует забывать, что те же викинги, которые занимались морским разбоем, вероятно, приезжали на рынки и в торговые города, чтобы продать или обменять все то, что они недавно захватили силой. Возможно, лонгфорты служили площадками централизованного перераспределения богатства, независимо от его происхождения или законности его приобретения. Если так, то это может в какой-то мере объяснить, почему викинги в Ирландии селились в основном на ближайших к лонгфортам участках.

Существует некоторая вероятность того, что скандинавы на самом деле расселились шире, чем нам кажется, переняв при этом местную материальную культуру и типы жилища до такой степени, что это сделало их археологически «невидимыми». Но также не исключено, что викинги посчитали более выгодным использовать экономический потенциал Ирландии, не претендуя в том или ином виде на прямое правление. Социальный авторитет в Ирландии никогда не был связан с территориальным контролем, за исключением ряда символических мест, овеянных доисторической славой, – в его основе лежала власть над людьми. Возможно, здесь викинги решили действовать иначе, чем в других странах, и предпочли создать контролируемые порты доступа товаров и богатств во внутренние районы Ирландии. Таким образом, скандинавская знать, обосновавшаяся в береговых поселениях, могла получать прибыль от перераспределения импорта (включая пленных), что, в свою очередь, позволяло ей доминировать на морских торговых маршрутах.

Нестабильность оставалась главной чертой ирландской политики и в X веке. Конфликт между условно ирландскими и условно скандинавскими общинами, этническая определенность которых постепенно таяла, стабильно нарастал. Впрочем, стоит заметить, что к общепринятым гибридным терминам, таким как «ирландско-скандинавский» (и, если уж на то пошло, «англо-скандинавский»), следует относиться с осторожностью, не в последнюю очередь потому, что они предполагают изначальное существование неких этнически чистых групп, позднее смешавшихся между собой. Это оставляет за кадром все индивидуальные личные особенности, происхождение, связи и прочие составляющие идентичности. Нам следует рассматривать эти политические единицы – по сути, маленькие города-государства, – как единые сообщества, складывающиеся из множества отдельных идентичностей.

В 980 году баланс сил окончательно нарушило неудавшееся вторжение викингов Дублина в Мит в восточной части Мидлендса, побудившее ирландцев в конце концов собрать силы и дать скандинавам решительный отпор. В 1002 году произошло необыкновенное событие: ирландцы объединились под властью верховного короля Бриана Бору, который за следующие десять лет создал мощную антидублинскую коалицию. На практике в обоих лагерях присутствовали и скандинавы, и люди с берегов Ирландского моря, а также из других областей. В 1014 году силы Дублина потерпели сокрушительное поражение в битве при Клонтарфе за пределами города, хотя в этом сражении Бриан Бору тоже был убит. Формально скандинавы сохранили контроль над городом, но реальная власть в регионе перешла к ирландцам.

Остров Мэн, расположенный между Йорком и Дублином в середине Ирландского моря, также попал под влияние викингов, которые начали селиться здесь в середине IX века. Один ученый предположил, что Мэн был, по сути, пиратским королевством, – с учетом его центрального положения это представляется вполне правдоподобным.

О самом процессе заселения известно немного, но ранние могилы позволяют предположить как минимум некоторую степень агрессии со стороны первых скандинавских колонистов. Один из самых любопытных примеров находится в Балладуле, где в начале X века поверх ряда уже существующих христианских могил было совершено (по-видимому, вполне осознанно) корабельное захоронение. Трудно сказать, что это было – акт целенаправленного осквернения или просто попытка устроить похороны в предназначенном для этого месте, обладающем ритуальной силой. Так или иначе, захоронение в Балладуле физически и символически обозначило присутствие поселенцев на этой земле и их претензии на обладание ею.

На острове сохранились следы уже знакомых нам скандинавских правовых систем и сопутствующих структур, в том числе уникальный холм собраний Тинвальд, на котором до сих пор происходят официальные встречи законодательного органа острова Мэн. Здесь, как и в Ирландии, осталось мало свидетельств существования длинных домов скандинавского типа, которые часто встречаются в североатлантических колониях. Есть только несколько построек, в которых сразу можно признать скандинавские, из них лучше всего сохранился длинный дом с выгнутыми стенами, обнаруженный в месте под названием Брэйд. Городища и укрепления на холмах позволяют сделать вывод о том, что жизнь скандинавов на острове была не вполне мирной. К сожалению, археологам неизвестно, по какой схеме происходило скандинавское заселение острова, но он относительно невелик, и можно предположить, что пришедшие скандинавы просто захватили сельскохозяйственные земли коренного населения.

Один из самых интересных аспектов присутствия викингов на острове Мэн – слияние их традиционных духовных воззрений с христианством. Ранние захоронения викингов на острове носят отчетливо «языческий» характер. Кроме захоронения в Балладуле есть еще известная могила в Баллатере, где была принесена в жертву женщина, и женское захоронение в замке Пил на острове Святого Патрика. Женщину из замка Пил сопровождает примечательно обильный погребальный инвентарь, включающий два ножа (один с рукоятью, украшенной серебряной проволокой), гребень, гусиное крыло, окаменелый аммонит, ожерелье из гагатовых и янтарных бусин и предмет, согласно разным версиям представляющий собой вертел для приготовления пищи либо волшебный посох наподобие тех, какими пользовались колдуньи-вёльвы. Способы захоронения всех этих людей укладываются в более широкую картину дохристианского погребального обряда, наблюдаемую в Скандинавии. Однако позже в X веке религиозная идентичность, по-видимому, начала принимать новые формы. На нескольких резных камнях острова Мэн христианская иконография соседствует с изображениями, очевидно отсылающими к древнескандинавской космологии. Возможно, лучшим примером может служить Крест Торвальда из Кирк-Андреаса, на котором, судя по всему, изображен Один, пожираемый волком Фенриром во время Рагнарёка. На обратной стороне креста другая фигура (возможно, Христос) попирает змея. Это позволяет предположить, что несколько поколений спустя поселенцы начали приспосабливаться к новым верованиям и культурным традициям, хотя, возможно, сохраняли при этом некоторые элементы своего традиционного мировоззрения.

В последние несколько десятилетий предпринимаются более активные попытки изучить деятельность викингов в Уэльсе. Об этой загадочной части мира викингов еще многое предстоит узнать. На данный момент свидетельства их присутствия ограничиваются скандинавскими следами в топонимах и отдельными упоминаниями о набегах в исторических и литературных источниках. До недавнего времени археологических доказательств присутствия викингов было крайне мало – всего несколько кладов и ряд предположительно языческих захоронений недалеко от береговой линии.

Однако сейчас нам известно, что в начале эпохи викингов скандинавы поселились на острове Англси у северо-западного берега (его название происходит от Onguls-ey – «остров Онгула» на древнескандинавском языке), а в конце IX века на востоке острова в Пенмоне обосновалась ирландско-скандинавская знать. По имеющимся данным, коренное население Англси не было изгнано или уничтожено викингами. Раскопки в Лланбедргохе обнаружили загадочные следы деятельности скандинавов, отчасти раскрывающие характер их взаимоотношений с местными жителями. Возможно, здесь когда-то располагался центр власти и королевская резиденция. Это было, по-видимому, мультикультурное (однако хорошо защищенное) поселение, где со скандинавами соседствовали не только валлийцы, но и люди, приехавшие со всех концов Британских островов. Анализ стабильных изотопов зубов в ряде захоронений X века показывает, что детские годы этих умерших прошли очень далеко – в Западной Норвегии, Бретани и Херефордшире. В других местах, в частности в заливе Ред-Уорф на северо-восточной стороне острова Англси, у скандинавских моряков, по-видимому, имелись перевалочные станции, где можно было отремонтировать судно и пополнить припасы – важный ресурс в бурных водах региона.

Ирландское море было далеко не единственной акваторией Западной Европы, где распоряжались скандинавы. Следующие примеры – Северное море и расположенное ближе к Скандинавии Балтийское море. Но это еще не всё. В диаспоре, возникшей во времена гидрархов, была четвертая приморская область, где, по иронии судьбы, присутствие викингов оставило самый устойчивый отпечаток из всех: побережье Ла-Манша со стороны современной Франции.

В IX веке Франкское государство пережило два продолжительных периода набегов – второй пришелся на 880-е годы, когда организованная армия викингов оставила след от Парижа до верховьев Рейна. В конце концов грабителей выгнали с французских рек, но передышка оказалась недолгой, хотя политический контекст последующих событий был совершенно другим.

Флотилии викингов начали возвращаться в первые годы X века. Они оказались многочисленнее, и вдобавок у них не осталось других целей в Европе: скандинавы не имели причин нападать на Англию, Ирландию или шотландские острова, разве только затем, чтобы поддержать обосновавшихся там соотечественников. Во Франкии новые, гораздо более сосредоточенные, чем раньше, набеги раз за разом обрушивались на устье Сены. Ситуация так быстро вышла из-под контроля, что после битвы при Шартре в 911 году франкский король Карл Простоватый был вынужден согласиться на переговоры с викингами и в процессе совершил роковую ошибку, определившую облик государства вплоть до наших дней. В некотором отчаянии (и проявив прискорбный недостаток прозорливости) Карл выделил скандинавам участок земли на обращенном к Англии северном побережье королевства в области, которая тогда называлась Нейстрией. Вскоре в честь своих новых хозяев эта земля получила новое название, сохранившееся до наших дней: Nordmannia, «земля северян» – сегодня мы называем эту провинцию Нормандией.

Хартия 918 года сообщает, что скандинавскими поселенцами командовал вождь по имени Хрольв (для франков он был Ролло, и под этим именем он больше известен сегодня), который, по-видимому, так успешно сочетал дипломатию с конструктивным применением силы и угроз, что к 924 году его владения приросли значительными новыми территориями. В обмен на эти уступки Ролло и его потомкам было поручено охранять от дальнейших покушений внутренние районы Франкии вдоль Сены – по сути, это была попытка превратить браконьеров в егерей. Поначалу план более или менее работал, но через некоторое время ситуация обернулась прямо противоположным образом: викинги Сены пригласили к себе многочисленных скандинавских товарищей из-за рубежа и позволили им расселиться в регионе, тем самым дополнительно укрепив там свою власть. Сена по-прежнему оставалась магистральной водной артерией, ведущей в Париж, доступ к которому, таким образом, был передан прямо в руки викингам.

Судя по всему, колонисты довольно быстро смешались с коренным населением, поэтому материальных следов раннего периода скандинавской оккупации Нормандии сохранилось крайне немного. В крупных реках провинции найдены подношения оружия – вероятно, подобные ритуалы прибыли сюда, как и в Англию, вместе со скандинавами. Единственное человеческое захоронение, предположительно скандинавской женщины, обнаружено в Питре, недалеко от места, где Карл Лысый построил мост через Сену в Пон-де-л’Арш.

Самый явный след скандинавского присутствия в Нормандии, как и в некоторых областях Британских островов, остался в топонимах. Кроме того, скандинавские элементы сохранились в норманнском праве – законодательная власть, как и следовало ожидать, была сосредоточена в руках викингов. Раскопки в центре Руана впервые пролили свет на развитие города, показав, что в X веке земля под застройку делилась на длинные узкие жилые участки, наподобие тех, которые встречаются в контексте эпохи викингов на Британских островах. Свидетельства разрушения местного собора, а также монастыря в Жюмьеже примерно в 20 километрах к западу также можно связать с агрессивными действиями викингов.

Ролло умер около 930 года, но колония продолжала существовать под властью его сына Вильгельма Длинного Меча, сменившего отца еще до его смерти. В 933 году франки даровали Вильгельму новые земли, расширив территорию Нормандии до полуострова Котантен и сделав ее герцогством. Границы сегодняшней Нормандии полностью совпадают с границами этого герцогства и служат неизменным напоминанием о наследии викингов, как и флаг региона с изображением длинного креста, отсылающий к флагам современных Скандинавских государств.

Через несколько десятков лет непосредственно скандинавское влияние в Нормандии начало слабеть, поскольку первое, второе и последующие поколения иммигрантов продолжали интегрироваться во франкское общество. Вильгельм был убит в 942 году, но через несколько лет, после непродолжительного конфликта с франками, ему наследовал его сын. Мощь герцогства продолжала расти, и в 1066 году, когда разгорелся спор за английский престол, потомок Ролло, Вильгельм Бастард (более известный в истории как Вильгельм Завоеватель, или Вильгельм I Английский), переплыл Ла-Манш и осуществил успешное вторжение в Англию, тем самым определив ход истории Британских островов. Это замечательное достижение не только сделало Нормандию единственной колонией викингов в Западной Европе, пережившей саму эпоху викингов, но и обеспечило ее дальнейшее процветание в XI и XII веках, когда она распространила свое влияние на Южную Европу и Средиземноморье.

Для Бретани эпоха викингов также стала периодом национального становления. Этот регион, расположенный к западу от Нормандии на северо-западной окраине современной Франции, всегда отстаивал свою независимость и сложную идентичность. Его население говорило на кельтском языке и состояло в близком родстве с коренным народом бриттов из Корнуолла и Девона по другую сторону Ла-Манша.

Отношения бретонцев с франками были достаточно холодными задолго до первых набегов викингов. Бретань как признанная империей объединенная территория, по-видимому, возникла в 830-х годах, когда ее объявили каролингским герцогством, однако этот вопрос во многом зависел от личных связей бретонских правителей и короны. Когда в 840 году умер император Людовик Благочестивый и его смерть положила начало гражданской войне, которую с таким успехом использовали в своих интересах викинги, бретонцы также решили воспользоваться моментом и попытались восстановить свою независимость. Они организовали сложную систему дипломатических союзов с предводителями каролингских фракций и с вождями викингов, имевших огромное влияние на политику региона во второй половине IX века. Результатом стало не только объединение сил бретонцев и викингов, сообща нападавших на Каролингов, но и столкновения между бретонцами и викингами – чаще всего скандинавской армией из лагеря в устье Луары.

Дальнейшие беспорядки в регионе, подпитываемые междоусобными распрями бретонской знати, в 874 году вылились в гражданскую войну. В конце 880-х годов на Бретань было совершено крупное нападение; разобщенность бретонцев позволила луарским викингам временно оккупировать Западную Бретань. В 890-х годах они были вытеснены Аленом Ваннским, что привело к периоду относительного затишья, длившемуся вплоть до его смерти в 907 году. Затем нападения викингов снова усилились, чему способствовала уступка Нормандии Ролло около 911 года, – это побудило державших нейтралитет скандинавов с Сены (те самые воинские братства-лиды) двинуться к Луаре. С 914 года Бретань четыре года терпела опустошительные нападения, а в 919 году в Нант прибыл еще один крупный флот викингов. Объединенные силы викингов имели численный перевес, и в 920 году провинция была полностью захвачена. В следующем году Роберт I сдал столичный город Нант предводителю викингов Рёгнвальду.

Скандинавская колония в Бретани просуществовала около 20 лет. Хотя это короткий срок по сравнению с Данелагом, ирландскими городами или Нормандией, два десятилетия в рамках одной человеческой жизни – это достаточно долго. Судя по всему, большую часть своего правления Рёгнвальд провел в боях и, видимо, умер вскоре после 925 года. Обстановка снова накалилась в 927 и 930 годах. В 931 году викинги в Бретани собрали большую армию, намереваясь выступить на восток, во Франкию, однако восстание бретонцев (впрочем, неудавшееся) свело на нет эти планы. Еще одно восстание произошло в 936 году, на этот раз его возглавлял Ален Кривобородый. Ален был бретонским вельможей и вырос в изгнании при английском дворе, бежав туда, когда Бретань пала. Он вернулся по настоянию других бретонских вождей, чтобы способствовать изгнанию викингов из региона. Нант удалось вернуть, но сопротивление скандинавов продолжалось до 939 года, когда в битве при Трансе крупные силы викингов были разбиты. Активность викингов в Бретани продолжалась до 940-х годов и позже, но скандинавы навсегда потеряли провинцию.

Учитывая уникально короткую, но бурную историю Бретани как колонии викингов, неудивительно, что большая часть сохранившихся археологических свидетельств носит военный характер. Доказательства набегов викингов обнаружены в слоях разрушений в аббатстве Ландевеннек, а на севере провинции в крепости Камп-де-Перан сохранились впечатляющие следы боевых действий. Раскопки кольца стен показали, что укрепление было либо занято, либо атаковано войском викингов. Под сгоревшими остатками разрушенного вала обнаружено большое количество оружия и монета со святым Петром, отчеканенная в Йорке около 905–925 годов. Найденные внутри укреплений постройки позволяют понять, каким образом армии викингов обустраивались во время военной кампании. Датировка монеты согласуется с результатами радиоуглеродного датирования окружающих площадку стен (915 год, плюс-минус 20 лет), поэтому можно предположить, что лагерь был атакован во время отвоевания Бретани в 930-х годах.

Также в этом регионе известны несколько захоронений викингов, самое впечатляющее из них на скалистом острове Иль-де-Груа у южного побережья Бретани. Два человека – пожилой мужчина и юноша – были кремированы на корабле вместе с собаками и птицами. Вместе с ними сожгли мечи, топор, снаряжение для стрельбы из лука, копья, а также около двух десятков щитов и других предметов; воинственный характер захоронения очевиден. Особенный интерес представляют умбоны щитов – они относятся к типу, до сих пор неизвестному за пределами Бретани; такие обнаружены только здесь и в недавно открытых могилах викингов в островном монастыре Иль-Лавре. Возможно, это было снаряжение «домашнего производства», изготовленное викингами Луары в начале X века, – другими словами, плоды такой же ремесленной деятельности, как в зимних лагерях Великой армии в Англии. Другие предметы погребального инвентаря позволяют предположить, что умершие имели широкие связи в Англии, Северной Германии и Центральной Швеции.

Хотя викинги пробыли в Бретани не так долго, события, происходившие на этой небольшой территории, оказали значительное влияние на траекторию развития эпохи викингов в долгосрочной перспективе. Частые восстания бретонцев и их войны против франкских соседей оттягивали жизненно важные ресурсы из других областей Франкского государства, что способствовало ослаблению огромной империи, созданной Карлом Великим всего несколько поколений назад. Объединения викингов, действовавшие в Северной Европе, приобретали ценный военный опыт в столкновениях с бретонцами и франками. Кроме того, этот регион служил плацдармом для дальнейших набегов на юг. Здесь зарабатывали репутацию самые энергичные вожди эпохи викингов, такие как Хастейн. Бретань сыграла в истории региона судьбоносную роль катализатора конфликтов и перемен.

Корабельное захоронение Иль-де-Груа – хороший пример реалий мира викингов, если рассматривать этот мир как общую сцену деятельности, а не как два искусственно отделенных друг от друга театра, западный и восточный. Всего один предмет из этой могилы помогает увидеть глобальные связи, которыми были пронизаны все составляющие диаспоры викингов, и уводит нас обратно на восток, где можно видеть, какие события разворачивались там одновременно с возникновением Данелага, королевств Ирландского моря и Нормандии на западе. Ножны одного из мечей в захоронении Иль-де-Груа украшены наконечником с изображением пикирующего сокола. Этот символ был известен в мире викингов как знак русов. Особенно часто он встречается на снаряжении воинов из гарнизона шведского рыночного города Бирки, – некоторые наконечники, по-видимому, были изготовлены там же. Знак сокола встречается в могилах по всей Скандинавии, но в первую очередь вдоль крупных рек России, Украины и Евразии. У кого-то из похороненных в Груа были связи на востоке, и в этом не было ровно ничего необычного.

Как мы видели, русы появляются во многих письменных источниках – во франкских хрониках, в греческих проповедях-гомилиях и официальных документах Византийской империи, в русской Повести временных лет XI века и даже в трудах исландского историка Снорри Стурлусона. Самые богатые и подробные описания их деятельности можно найти в арабских текстах, многие из которых написаны очевидцами. Важно понимать, что тексты обычно освещают две принципиально разные сферы деятельности русов: арабские источники связывают их с Волгой и Доном, а византийские и европейские источники иллюстрируют их путешествия по речным системам Днепра.

Историческая версия происхождения русов, представленная в Повести временных лет рассказом о приходе Рюрика и его братьев в Ладогу, издавна вызывала горячие споры, особенно в том, что касалось их этнической принадлежности. На долгие десятилетия мнения разделились: лагерь так называемых норманистов отстаивал их строго скандинавское происхождение, в то время как антинорманисты считали их скорее славянами. Спор осложнялся интенсивной политизацией этих вопросов в бывшем Советском Союзе, в настоящее время, к счастью, сошедшей на нет. Она повлияла и на восприятие тех народов, с которыми русы встречались в низовьях Волги, Днепра и на других путях к Черному и Каспийскому морям. В степи главную роль играла конфедерация хазар, мигрировавших в Нижнее Поволжье в VII веке. Их присутствие на триста лет остановило исламскую экспансию на север; время от времени они даже вторгались в халифат. Еще одним крупным игроком в этом регионе были волжские булгары, изначально одни из главных торговых партнеров скандинавских купцов. К югу и западу на берегах Черного моря лежали земли печенегов и мадьяр. Только после распада СССР эти полукочевые степные племена были признаны важным политическим и культурным элементом эпохи викингов.

Мобильные скандинавы, оседлые византийцы, славяне и булгары, кочевые хазары, печенеги и мадьяры – все эти народы приводили в движение огромный механизм восточной торговли, дипломатии и постоянно вспыхивающих войн.

Одним из следующих после Ладоги приречных поселений стало Городище, остров примерно в 175 километрах к югу от Старой Ладоги на реке Волхов, севернее озера Ильмень. Вероятно, это был ранний торговый пост русов, в источниках обозначенный как Holmgarðr. Современное название означает «маленькая крепость» – это место было защищено бревенчатыми укреплениями и рвами. Возможно, его появление отражает логистический сдвиг русов на юг, связанный с быстрым ростом их влияния в этой области.

О роли скандинавских купцов в перемещении товаров по Волхову может свидетельствовать обнаруженный в ходе раскопок целый моржовый клык. Скорее всего, его добыли в арктических водах севернее России, возможно, даже приобрели у саамов. Может быть, клык собирались продать в Европе, или он должен был стать престижным подарком. Все найденные в этом месте культовые предметы – более 30 – имеют скандинавское происхождение. Согласно устоявшему на данный момент мнению, скандинавский элемент в Городище был одновременно очень обширным и отличался необыкновенным социальным разнообразием. Судя по материальной культуре, эти люди были родом в основном из Центральной Швеции и долины озера Меларен – сердца Свеаланда эпохи викингов. Несмотря на свою значительную численность, скандинавские иммигранты, похоже, быстро слились со славянским населением. Возможно, этот сдвиг в материальном выражении идентичности отражает формирование классового сообщества, в котором этническая принадлежность была не главным признаком различия между группами.

Примерно в 900 километрах к югу от Старой Ладоги на территории современной Украины вырос еще один крупный центр речной торговли, расположенный на берегу Днепра, на месте нынешнего Киева. Согласно Повести временных лет, его основал некий Олег (Хельги), скандинавский родич Рюрика, который расширил территории русов вдоль реки и нуждался в расположенной южнее базе. Это имело далеко идущие последствия. Молодое государство продолжало расти и все теснее соприкасалось (и вступало в конфликты) со степными кочевниками, населявшими территорию к югу от реки Волги. Эти и другие народы в низовьях Днепра и Днестра претендовали на власть в регионе, одновременно пытаясь поддерживать дружеские отношения с Византийской империей, также озабоченной стратегическим расширением своих территорий в районе Черного моря. К концу X века Киевская Русь стала державой, с которой приходилось считаться.

Киев, по-видимому, обзавелся укрепленным центром где-то в конце IX века и после этого начал быстро расти и расширяться. Поначалу поселение состояло из небольших деревень, которые медленно разрастались и со временем слились в единое целое. Укрепленный центр был заложен на Старокиевской горе, а прибрежное торговое поселение располагалось на берегу Днепра в районе нынешнего Подола. Судя по всему, скандинавской знати в городе было очень немного, и здесь снова наблюдается относительно быстрая ассимиляция скандинавов с местной культурой.

Около 900 года городище в Старой Ладоге было разрушено, вместо него построили стену, полностью окружившую поселение. Восточный Дэдвуд стал вполне респектабельным местом – солидной укрепленной твердыней на входе в Волхов. Примерно в то же время открылся еще один речной путь через территорию современной Латвии по Даугаве, на берегах которой выросло несколько охранных городищ.

В течение полувека, примерно с 875 по 925 год, торговцы из Западной Европы постепенно перестали приезжать в такие места, как Бирка и долина Меларен, и завязали новые связи, ориентированные главным образом на восток. Однако в Дании основная торговля по-прежнему была нацелена на запад и юг. Эти сдвиги имеют множество косвенных подтверждений – например, распространенная в IX веке мода на франкскую одежду сменилась в X веке модой на мешковатые штаны восточного покроя.

В начале – середине X века поселение в Городище расширилось и заняло территорию современного Новгорода (буквально «новая крепость»), хотя для викингов это по-прежнему был Holmgarðr. Поселение, расположенное на двух южных холмах, по одному на каждом берегу Волхова, датируется 950-ми годами, а первые этапы заселения кремлевского холма – двадцатью годами позже. В ходе раскопок обнаружили глубоко стратифицированные отложения во влажных слоях, сохранившие мельчайшие подробности жизни города в эпоху викингов и в Средние века, в том числе настилавшиеся друг на друга дощатые уличные мостовые, нараставшие по мере того, как земля в поселении поднималась из-за скопления мусора и бытовых отходов. Степень сохранности обнесенных изгородями построек позволяет различить отдельные архитектурные элементы (крыльцо, дворы, деревянные водостоки, которые новгородцы устанавливали на крышах своих домов, и так далее) и даже получить представление о строительных приемах и способах соединения деревянных деталей. Также сохранились личные вещи, в том числе музыкальные инструменты, маски, игрушечное оружие и куклы, позволяющие живо представить себе картину повседневной жизни города.

В X веке возникло еще одно крупное поселение русов – Гнездово близ современного Смоленска у слияния рек Днепр и Свинец. В этом месте корабли переправляли волоком от рек Волхов и Ловать на небольшое расстояние к югу, чтобы достичь основного течения Днепра, по которому можно было двигаться дальше вплоть до Черного моря. В Гнездове проживало уже знакомое нам многонациональное население, большинство которого составляли скандинавы. В конечном итоге город почти сравнялся размерами с городским центром Хедебю в Дании. В нем было несколько центральных районов, окруженных кладбищами с разными видами захоронений, – должно быть, путешественники с Севера чувствовали себя здесь как дома. В Гнездове можно было пополнить запасы, произвести ремонт и отдохнуть перед тем, как отправиться дальше на север или на юг, но вместе с тем Гнездово было самостоятельным пунктом назначения – торговой площадкой, где можно было заработать на жизнь. Вероятно, оно, как и ранняя Ладога, было довольно опасным местом.

С середины X века многие отправлявшиеся на юг скандинавы приезжали в Константинополь, чтобы наняться в войско Византийской империи. Личная охрана императора почти целиком состояла из скандинавских воинов. Их название – варяги, или варяжская стража, – произошло от древнескандинавского слова vár, «клятва» (как в английском vow). Варяжская стража, которую легко узнавали по характерным боевым топорам (и знаменитой привычке к пьянству), была сформирована в конце X века и около ста лет состояла главным образом из скандинавов, пока после Норманнского завоевания к ним не начали присоединяться английские изгнанники.

Многие саги упоминают о людях, едущих в Константинополь, чтобы вступить в варяжскую стражу. На рунических камнях из Швеции встречаются имена тех, кто умер на чужбине «в Греции» – скорее всего, на службе Византийской империи. Один такой камень из Киркстигена в Уппланде поставлен в память о человеке по имени Рагнвальд, который, очевидно, был командиром одного из отрядов варяжской стражи. Самым известным из всех скандинавов, уехавших на юг, чтобы сражаться за императора, был Харальд Сигурдссон, позднее норвежский король Харальд Суровый. Он был наемником в войске Киева, затем в 1030–1040-х годах несколько лет прослужил капитаном варяжской стражи (и, по слухам, даже имел роман с императрицей), после чего вернулся в Норвегию, чтобы предъявить свои права на трон.

На сегодняшний день в Константинополе крайне мало вещественных доказательств присутствия скандинавов, но несколько изумительных примеров все же сохранилось в соборе Святой Софии, или Айя-София. Построенный в VI веке православный храм был превращен в мечеть после завоевания города турками-османами в 1453 году; сегодня в нем действует музей. В эпоху викингов это был главный храм императорской семьи. Исследователи обнаружили здесь ряд рунических надписей, нацарапанных на постаментах колонн и в других похожих местах, в частности на балюстрадах верхней галереи. Именно там обычно располагалась императорская семья во время посещения публичных служб и, судя по всему, там их сопровождали варяги. Легко представить, как эти стражники, изнывая от скуки во время очередного бесконечного богослужения на непонятном им языке, незаметно выцарапывают на камне зажатым в кулаке лезвием свои имена для потомков.

Русы несли военную службу не только в Византии, но и в Киеве, где способствовали осуществлению экспансионистской политики местных династий и быстро перешли к оседлой жизни. Их военные структуры до сих пор плохо изучены. В Хазарии, владениях степных кочевников на берегу Каспийского моря, захваченных в сражении русов использовали в хазарском войске как подневольных солдат – об этом упоминают Повесть временных лет и важное сообщение аль-Масуди. По-видимому, здесь тоже была своя «варяжская стража», и возможно, она даже возникла раньше, чем в Византии. Наемники-русы служили в Грузии, у волжских булгар, в Польше и Венгрии. Оружие викингов неоднократно встречается на Дунае. Во время раскопок на крайнем юге Турции на восточном побережье Средиземного моря найдены два меча викингов – один в Патаре, древней столице Ликии, второй в Юмуктепе в Мугле. Конечно, это крайне немногочисленные следы, но тем не менее они служат вещественным доказательством активности русов на границах империи и за ее пределами.

В начале IX века викинги совершили ряд крупномасштабных набегов в регионе Каспийского моря. Аль-Масуди в своем сочинении «Золотые луга и россыпи самоцветов» отмечает, что около 912 года русы пришли с Азовского моря, где у них был опорный пункт, и опустошили земли вокруг Каспия. Его рассказ содержит много интересных подробностей. Мы узнаем, что войско русов состояло из нескольких отдельных групп, что они жили на землях хазар и на побережье Каспийского моря, что у них было много купцов, но не было царя и что они сжигали своих мертвецов на огромных кострах. Важно отметить, что аль-Масуди, по-видимому, слышал о великих набегах на Иберийский полуостров, совершенных викингами с Луары. Кроме того, он один из авторов, прямо указывающих, что эти люди – то есть скандинавские викинги – суть то же самое, что русы.

Очередной восточный набег в 943 году, по-видимому, был предпринят с целью утверждения господства на Каспийском море. Во время этого набега русы захватили город Барда на территории современного Азербайджана и несколько месяцев грабили его окрестности. Только благодаря вспышке дизентерии на флоте викингов исламским силам удалось изгнать русов из региона. Ведущий исследователь военного дела викингов проницательно предположил, что разница между этими крупными мобильными военными силами русов и пиратскими политиями запада, такими как Великая армия, на самом деле невелика. Ученые привыкли употреблять по отношению к ним разные термины, но по сути они очень похожи. Русы продолжали развиваться политически, и их власть могла принимать разнообразные формы, – возможно, на востоке тоже были гидрархии.

Эти набеги почти наверняка привели к росту напряженности между русами и хазарами, чьи земли русы неизбежно пересекали по дороге к Каспию. В 960-х Святослав Киевский – человек явно скандинавского происхождения – пошел войной на хазар и разрушил их столицу Атиль, тем самым заложив основы господства русов на всем протяжении Волги. Набеги между Черным и Каспийским морем продолжались до XI века. В это же время в правление Ярослава I Киев обнесли мощным кольцом оборонительных земляных валов. В нескольких местах в стенах города были сооружены монументальные укрепленные ворота, в том числе сохранившиеся до сих пор в сильно реконструированном виде Золотые ворота, увенчанные православной церковью.

По мере того как могущество русов росло, значение восточных путей, ведущих к хазарам, уменьшалось, а речная торговля между севером и югом была реорганизована и поставлена на поток, причем Киев стал одним из главных звеньев этой цепи (другим стал Новгород). По-видимому, примерно в это же время у русов возникла подлинная государственная идентичность. В конце X века государство Русь стало главным действующим лицом в сложном и изменчивом политическом спектакле дипломатических переговоров, предательств и войн. Важно отметить, что Русь была неразрывно связана с Европой, и начиная с X века правители Восточной Скандинавии отдавали своих дочерей в жены новгородским и киевским князьям. В Скандинавии даже было особое название для этого речного пути – Garðariki, «страна городов».

Хитросплетения политических событий этого периода оставили после себя и другие памятники. В Центральной Швеции находится уникальная группа более чем из тридцати рунических камней, посвященных людям, погибшим «на востоке с Ингваром». Предводитель с таким именем стал героем особенно причудливой легендарной саги, в которой ему дали прозвище «Путешественник», однако кроме нее у нас есть другие источники, позволяющие собрать из фрагментов общую картину. Очевидно, Ингвар был молодым вождем из Центральной Швеции, и в 1036 году повел на восток необыкновенно большой флот. Камни явно поставлены в память о действительно состоявшемся походе. Ясно также, что это было исключительное предприятие, несравнимое с обычными путешествиями русов к Черному морю. Судя по всему, Ингвар направился в Каспийское море, а затем каким-то образом вышел за границы известного русам мира – то есть, в сознании викингов, попал в некое полумифическое пространство. Возможно, это объясняет драматизм посвященной ему саги и то, какое впечатление она произвела на родине (что мы можем видеть по руническим камням); свою роль, безусловно, сыграл и тот факт, что в 1041 году Ингвар погиб в этих местах почти со всей своей дружиной. Более прозаическая версия истолковывает его экспедицию как продуманный политический акт, направленный на расширение сферы влияния русов на территорию современной Грузии.

Экспедиция Ингвара явно очень долго жила в памяти Севера, и слухи о ней распространились везде и всюду – о ней упоминает даже Адам Бременский через 30 лет после смерти Ингвара. У самого Ингвара нет рунического камня, но есть камень, поставленный в честь его брата Харальда – он сохранился в Грипсхольме на южном берегу озера Меларен в Центральной Швеции. Это редкий образец рунической надписи со стихом, и ее лаконичная элегантность делает ее одной из лучших эпитафий эпохи викингов:

Со временем русы стали более активно и агрессивно утверждать свои права на речную торговлю. Хотя их существование во многом зависело от рынков Византийской империи, противоречия между русами и имперскими силами нередко выливались в открытые столкновения. Византийские источники отмечают, что русы даже совершили несколько крупных нападений на Константинополь. Рассказывают, что после одного такого штурма, не сумев прорваться за массивные стены города, предводитель русов в знак презрения прибил свой щит к воротам.

Великолепный, хотя и совершенно неожиданный памятник русам представляет собой монументальный Пирейский лев – мраморная статуя IV века до н. э., сейчас расположенная у входа в венецианский Арсенал (украденная во время одной из войн раннего Нового времени), но когда-то украшавшая причал в Афинах. Плечи и бока льва покрыты прихотливыми руническими надписями, создание которых, вероятно, потребовало времени, усилий и мастерства. Согласно новой интерпретации, они гласят:

Мы почти видим эту картину: блеск солнца на волнах Эгейского моря, огромный лев на набережной и местные жители, встревоженно наблюдающие за тем, как группа молодых варягов, окружив льва со всех сторон, выбивает на нем надписи в память о своем погибшем товарище. Памятник сразу бросался в глаза каждому заходившему в афинский порт. Это стоит отметить отдельно, поскольку пирейские надписи привлекают внимание к некоторым важным для скандинавов качествам и приоритетам. Значение имело, во-первых, то, что память человека достойно почтили – надпись сообщает, что он выполнил свою клятву и получил бы деньги, если бы не погиб, – и, во-вторых, то, что памятник стоял в таком заметном месте (порт даже называли «гавань со львом»), которое можно было посетить в будущем. Судя по всему, в этой группе варягов был и поэт, что снова напоминает, какое значение викинги придавали надлежащей фиксации событий. Те, кто служил на чужбине, знали: даже если они никогда не вернутся на родину, их все равно кто-то будет помнить.

Как минимум в начале X века некоторые русы были, по сути, речной полицией – охраной, гарантировавшей безопасность торговых путей. Если вспомнить людей из погребальных камер в Бирке – конных стрелков с изогнутыми луками и специальными кольцами на больших пальцах, – русы выглядят как военная элита, перенимавшая лучшие элементы снаряжения и тактики тех народов, с которыми им доводилось сталкиваться. Узорные шелка и кафтаны встречаются в захоронениях по всей Скандинавии. Изображенные на картинных камнях Готланда воины в широких мешковатых штанах, характерных для персидского и арабского костюма, также позволяют заключить, что в одежде викингов было много чужеземных заимствований. У людей из упомянутых погребальных камер были доспехи византийского типа и ламеллярные панцири, как у конных степных кочевников Евразии – при этом анализ изотопов и геномный анализ показывают, что они сами были родом из Скандинавии. Можно сказать, это была почти униформа – не в смысле идентичности всех предметов одежды и снаряжения, а в узнаваемом репертуаре символов и стилей (один ученый назвал это «военной формой тюркского образца»). Как и прежде, во всех находках выделяется одна деталь: наконечники ножен с изображением атакующего сокола – знак русов.

О тех, кто погиб на востоке, напоминают многочисленные рунические камни. Камень из Тюринге в шведском Содерманланде гласит:

И еще одна надпись, тоже из Содерманланда:

Другие рунические камни дают представление об опасностях жизни в приречных городах – так, памятник некоему Сигвиту сообщает, что он «пал в Хольмгарде [Новгород], а был капитаном корабля и команды».

Те, кому удавалось вернуться домой, возвращались изменившимися, принося с собой опыт увиденного и совершенного в «стране городов». Некоторые саги, хотя это и поздний источник, описывают, какие трудности испытывают люди, вернувшиеся в Исландию после долгих лет варяжской службы на востоке. Очевидно, те качества, которые они приобрели в чужих землях, сильно отличали их от бывших соседей. Возможно, у них изменились моральные ориентиры, или они страдали от того, что мы могли бы назвать посттравматическим стрессовым расстройством. Этим восточным ветеранам было нелегко найти себе место: они изменились, но земля, куда они вернулись, осталась прежней.

Рис. 21. Знак русов. Бронзовый наконечник ножен, найденный в городском районе в Бирке (Швеция). Рисунок сочетает характерный для русов мотив пикирующего сокола и изображение человека, превращающегося в птицу, – возможно, бога Одина, похищающего мед поэзии. Шведский исторический музей. Фотография: Габриэль Хильдебранд (Gabriel Hildebrand) (© Creative Commons)

О присутствии русов также говорят захоронения в окрестностях крупных восточных рек. При раскопках в поселениях и на кладбищах, в том числе в Старой Ладоге и Гнездове, во множестве обнаружены элементы скандинавской материальной культуры. Как минимум на 24 археологических площадках в верховьях Волги встречаются оружие, украшения и амулеты, соотносящиеся со скандинавскими верованиями. В захоронениях видны следы знакомых погребальных обрядов, характерных для родины викингов. Новые археологические исследования показали, что русы распространились далеко за пределы протогородских центров – это указывает на постепенное расширение их власти в речных бассейнах. Небольшие укрепления на берегах рек, вероятно, служили таможенными пунктами.

В ряде захоронений X века с явно скандинавскими материальными компонентами обнаружены положенные парами мужчины и женщины. Позы умерших трудно интерпретировать, но они предполагают интимные отношения при жизни и, более того, явное стремление запечатлеть эти отношения в посмертии. Например, в Шестовицком могильнике близ Чернигова (Украина) в погребальной камере найден мужчина, левой рукой обнимающий лежащую рядом с ним женщину; оба одеты в восточную одежду. В Подгорцах близ Львова похоронен мужчина со скандинавским оружием, держащий женщину под руку. В другой могиле из того же комплекса пара держится за руки. В некоторых случаях женщины значительно меньше мужчин – возможно, это девочки-подростки. Что это – проявления привязанности, собственнические жесты, свидетельство близости, или принуждения, или каких-то иных отношений?

Жизнь на востоке приносила скандинавам Киевской Руси (так же, как обитателям других колоний викингов) новые вызовы и новые возможности. Культурные особенности и общественные нормы в условиях пограничного образа жизни получали уникальное развитие – например, было высказано предположение, что женщины в группах странствующих торговцев на востоке могли усваивать новые роли. Женщины русов несколько раз упоминаются в сочинении ибн Фадлана, который описывает лично виденные им костюмы и украшения. Из его слов мы заключаем, что группы скандинавских торговцев, направляющиеся на юг в Византийскую империю, путешествовали с семьями – точно так же, как крупные разбойные флотилии в Европе в IX веке. Это любопытное наблюдение пока еще не было должным образом изучено. Разумеется, интимные и семейные связи в таких условиях могли принимать самые разные формы. Живший в конце IX века знаменитый викинг по имени Гейрмунд Хьёрсон был сыном норвежского торговца и женщины из народа самоедов из Северной Сибири. Он был таким смуглым и имел настолько необычную внешность, что получил прозвище heljarskinn, «Чернокожий». При этом он не только не страдал от общественного презрения, но и стал одним из выдающихся людей Исландии.

Со временем речной мир русов кардинально изменился – от арены деятельности странствующих торговцев voyageurs до могущественной державы, в конечном итоге сыгравшей роль в эволюции России. Решающий сдвиг произошел в конце X века, когда архонт (военачальник) Руси Владимир взял в жены византийскую принцессу, принял крещение и объявил христианство государственной религией. Тяготение русов к византийскому миру прослеживается и далее. Тот факт, что они стали называть новоприбывших из Скандинавии словом «варяги», указывает на явное стремление дистанцироваться от своих балтийских корней: Киевское государство создавало свое будущее и вместе с тем, по-видимому, аккуратно переписывало прошлое. К концу эпохи викингов земли Киевской Руси простирались от Черного моря до Ладожского озера.

Достигнув Византийской империи и юго-восточного побережья Каспийского моря, скандинавы оказались на пороге великого халифата Аббасидов. На пике своего могущества в IX веке правители Багдада владели огромной территорией, протянувшейся от современного Туниса до современного Узбекистана.

Неизвестно, сколько в точности скандинавов побывало во внутренних землях халифата, но некоторым из них это определенно удалось. Ряд рунических надписей увековечивает память людей, совершивших путешествие в Серкланд – «Сарацинскую землю»; это же место упомянуто на Ингваровых камнях. Туманный термин обозначал, по-видимому, настолько же туманное и бесконечно далекое место – во всяком случае, таким оно должно было представляться с порога шведской усадьбы. Суть этого названия так же неясна, как названия русов, но, судя по всему, Серкландом называли некую страну «далеко на востоке», при этом подразумевался скорее Арабский Восток.

Уже в 840-х годах в своей «Книге путей и стран» арабский географ ибн Хордадбех отмечал, что купцы-русы привозили в Багдад свои товары по суше на верблюдах с побережья Каспийского моря. С ними были славяне, выступавшие переводчиками, когда русы хотели поговорить с арабами, но, судя по ряду признаков, некоторые скандинавы сами говорили по-арабски. Письменность была частью их визуальной культуры – они делали пометки (обычно неверные) на торговых гирьках, показывая, каким якобы должен быть «правильный» вес. В Багдаде, продолжает ибн Хордадбех, русы притворялись христианами, поскольку с тех, кто поклонялся одному богу, брали меньше налога. Из этого можно сделать вывод, что даже в сердце Ближнего Востока им удалось достаточно быстро сориентироваться в местных порядках, чтобы суметь обойти систему. Судя по всему, к началу IX века русы были уже хорошо известны в регионе Каспийского моря и к северу от Кавказа.

Вероятно, Багдад производил на скандинавов не менее ошеломляющее впечатление, чем Константинополь. Город был основан Аббасидами в начале 760-х годов и поэтому оставался еще относительно молодым. По дороге к нему путешественники сначала проезжали через обширные предместья с искусственными каналами, несущими драгоценную воду из реки Тигр. В сам город, опоясанный двойными стенами, вели четверо монументальных ворот. Внутри под защитой городских укреплений располагались двумя концентрическими кольцами главные торговые и жилые районы. В центре, окруженные необыкновенными садами, стояли дворец халифа, административные здания и главная мечеть. В IX веке на пике расцвета в Багдаде и его пригородах проживало до девятисот тысяч человек, что делало его на тот момент одним из крупнейших городов мира – даже больше, чем Константинополь.

Скандинавские контакты с халифатом оставили мало материальных следов, но те, что есть, наводят на драматические мысли. Надпись на довольно невзрачном руническом камне из Стора-Риттерне в шведском Вестманланде упоминает место с весьма необычным названием:

По мнению ученых, последнее слово – древнескандинавский вариант названия Хорезма, оазиса к югу от Аральского моря на территории современного Узбекистана. Судя по всему, молодой человек из усадьбы на озере Меларен проделал очень долгий путь. Скромность камня говорит о том, что такое путешествие не считали чем-то из ряда вон выходящим – оно было вполне обычным. Более того, сам факт существования камня свидетельствует не только о том, что приключение юноши окончилось трагически, но и о том, что кто-то все же вернулся и рассказал об этом его родным. Как многие подобные памятники, камень был установлен в отсутствие тела; в Швецию вернулась история человека, но не сам человек.

Находки множества импортных арабских предметов, часто с надписями религиозного содержания, натолкнули некоторых ученых на мысль о побывавшей в Скандинавии безуспешной мусульманской миссии. Археологи обнаружили в Швеции и на Аландских островах кадило и несколько бронзовых фляг, все с исламскими религиозными надписями. Возможно, изначально фляги имели какую-то связанную с богослужением функцию – например, в них очищали воду для омовения перед молитвой. Стоит упомянуть и о том, что на каждой арабской монете имелось обращение к Богу. Хотя эта гипотеза труднодоказуема, в целом она вписывается в общую картину – известно, что аналогичные усилия были приложены ради обращения в ислам степных народов.

Путешественники с Ближнего Востока, несомненно, тоже иногда попадали в Скандинавию. Одна из женщин в Осебергском ладейном захоронении, по-видимому, была родом из Персии, и следует помнить, что она также удостоилась самых пышных похорон из всех, известных на территории Скандинавии. Благосклонный прием встречали и другие арабские гости – так, в Дании был осыпан королевскими милостями красивый андалусский посланник аль-Газаль. Конечно, бывали исключения, но, судя по всему, викингам в целом было свойственно такое положительное качество, как толерантность.

Рис. 22. Путешествие к Аральскому морю. Рунический камень XI века Vs1 из Стора-Риттерне в Вестманланде (Швеция), установленный отцом в память о своем сыне Слагви, умершем в Хорезмском оазисе на территории современного Узбекистана. Фотография: Berig (© Creative Commons)

Основу торгового обмена с халифатом составляло серебро. Согласно оценкам ученых, в X веке в Северную и Восточную Европу переместилось до 125 миллионов дирхемов, то есть около 340 тонн драгоценного металла. Неудивительно, что многие посредники на пути между Аравией и Балтикой стремились присоединиться к этому обмену и заполучить в нем свою долю. Русы торговали со всеми одновременно на рыночных площадках, куда стекались с той же целью торговцы из самых разных земель. В одном из таких мест в 922 году ибн Фадлан записал прагматичную молитву путешествующего руса, который делал подношения деревянным столбам на рынке в Булгаре на берегу Волги:

Дирхемы привозили в Скандинавию прямо с монетных дворов, не разделяя, о чем свидетельствуют штемпельные связки монет. Главным узловым пунктом маршрутов, ведущих от Балтийского моря на восток, был остров Готланд. В X веке еще одним важным европейским центром обмена дирхемов стал Хедебю на юге Дании. Здесь не только уплачивали пошлины и пограничные сборы – город соединял Скандинавию, континент и Балтику, то есть все регионы, в которые перераспределялось восточное серебро. Арабское серебро в слитках найдено даже в Данелаге – возможно, его привезли в Англию южноскандинавские переселенцы. В последние 30–40 лет IX века поток серебра сократился, но затем возобновился в форме дирхемов Саманидского государства. Примерно с 890 по 930 год приток серебра в Скандинавию оставался обильным и непрерывным. На территории Готланда и Эстонии находят по большей части цельные монеты, однако по мере дальнейшего продвижения через континентальную Швецию в Данию, Польшу и на территорию современной Чешской Республики они постепенно становятся все более фрагментированными. Торговый путь шел против часовой стрелки вдоль побережья Балтийского моря, и Швеция (и, вероятно, Бирка) была ключевой точкой входа после транзитного Готланда.

Эти локации также могли служить перевалочными пунктами в сетях сбыта рабов, о чем косвенным образом свидетельствует параллельно идущий поток серебра. Работорговля оставила и другие следы – например, масштабное строительство городищ в польском государстве Пястов началось почти одновременно с притоком туда первых дирхемов в 940 году. Похоже, поляки строили оборону от хищнических набегов русов, о которых говорится в арабских источниках.

Пленников, особенно на восточных торговых путях, могли обменивать на самые разные товары – скот, ткани и одежду, даже соль и специи. Однако работорговля всегда была сопряжена с некоторым риском: в пути невольники могли заболеть и даже умереть. По этой причине рабы обычно составляли лишь одну часть намного более разнообразного торгового потока. Этот аспект экономики викингов и стоящее за ним мировоззрение прослеживается во всей диаспоре, но больше всего на востоке.

Разумеется, продавали и другие товары, особенно шелк. Было даже высказано предположение, что само слово «Серкланд» связано с тканями и обозначает то место, откуда привозили (шелковые) рубашки, serkr. В Скандинавии археологам известно около 23 мест, где обнаружены образцы шелка; все они датируются IX–X веками. Количество отдельных находок ошеломляет само по себе, но отдельно впечатляет, о каком изначальном количестве шелковых тканей говорят эти остатки. Только в Бирке обнаружено 61 захоронение с шелковыми тканями, в основном с Ближнего Востока и из Византии, но некоторые образцы прибыли даже из танского Китая. Шелк присутствует примерно в 30 % всех могил Бирки с сохранившимися тканями. В великолепном Осебергском ладейном захоронении обнаружено более 100 фрагментов шелка, относящихся к 15 различным отрезам ткани неодинакового качества. Некоторые из них использовали повторно, что свидетельствует о высокой ценности даже самых маленьких кусочков шелковой ткани. Погребальная камера на палубе тоже была обита изнутри шелком. В большинстве ладейных захоронений в Вальсгарде в шведском Уппланде встречаются шелковые детали одежды в виде отделки манжет и воротников или облицовки кафтанов. Смешение стилей позволяет предположить, что значение узоров на ткани оставалось для скандинавов неясным.

По-видимому, китайские шелка попадали на север через Персидский залив. Подтверждений этой версии очень мало, однако было высказано предположение, что скальные петроглифы на берегу Персидского залива в Джабаль-Джусасия на севере Катара изображают, по всей вероятности, весельные корабли викингов. Никакой уверенности в этом нет, но теоретически, учитывая все, что мы знаем о выходе русов к торговым путям, простирающимся на восток до Индийского океана и далее, викинги могли здесь появиться.

Два очень похожих предмета наглядно демонстрируют, как широко раскинулась диаспора викингов, и одновременно самым человечным образом соединяют восток и запад.

Несколько десятилетий назад, изучая хорошо сохранившиеся влажные слои в английских колониях эпохи викингов, археологи сделали две замечательные находки. В городском центре Йорка и в Линкольне (один из Союза пяти городов Данелага) в культурных слоях X века были обнаружены фрагменты шелковой ткани, из которой когда-то сшили изящные женские шапочки. Вероятно, это были по-настоящему ценные вещи – за ними бережно ухаживали и их неоднократно чинили. По-видимому, ткань была изготовлена в Персии или, с той же долей вероятности, в Китае. В дальнейшее трудно поверить, но анализ необычного дефекта переплетения ткани показал, что оба образца шелка взяты из одного рулона. Два независимых открытия, связанные между собой таким образом, поражают до глубины души, но вместе с тем дают основания предположить, что торговля могла на самом деле быть довольно скромной: один предприимчивый торговец, достаточно удачливый и рассудительный, мог привезти с собой сверток ткани, которого хватало надолго, если продавать его небольшими отрезами.

Товары, прибывающие с Великого шелкового пути в Северную Англию, – трудно найти более подходящий символ свершений скандинавов в эти два столетия и места отдельных людей в этой картине. Однако последние акты эпохи викингов разыгрывались уже не в большом мире, а у них на родине. Новая вера и новые формы правления сошлись воедино, чтобы навсегда изменить облик Севера и подвести эпоху викингов к завершению.