Набеги на монастыри Нортумбрии, по-видимому, так и остались чередой отдельных событий на северном побережье (хотя кто знает, о чем еще предпочли умолчать составители «Англосаксонской хроники»). Для Южной Англии они стали предвестниками более масштабных нападений викингов, явно достаточно серьезных, чтобы для защиты от них потребовалось строить укрепления.

В Ирландии после нападений на Инишмуррей и Роскам в 807 году ситуация явно ухудшилась. Есть записи о военных успехах против викингов в 811 и 812 годах в Ольстере и Мюнстере, но также о поражении ирландцев при Коннахте в 812 году. Хоут на севере Дублинского залива и гавань Уэксфорд были атакованы в 821 году. Кроме этого, в источниках встречаются общие упоминания об участившихся набегах.

Трудно сказать, насколько все это затрагивало Франкию. Английский священник Алкуин, оставивший записи о набеге на Линдисфарн, упоминает о нападениях в Аквитании (юго-запад Франции) в 799 году, вероятно побудивших Карла Великого на следующий год усилить охрану побережья. В «Анналах королевства франков» есть всего одна запись о том, что в 810 году флот из 200 датских кораблей совершил набег на Фризию. Эта цифра настолько превышает все остальные цифры, встречающиеся в записях о более мелких набегах того периода, что с трудом поддается осмыслению и вызывает вполне обоснованные подозрения. Еще один всплеск активности зафиксирован во Франкии десять лет спустя – нападениям подверглись Фландрия, снова Аквитания и устье Сены.

Набеги первых трех десятилетий IX века, по-видимому, мало отличались по характеру и размаху от набегов предыдущего периода и, вероятно, были вызваны теми же самыми причинами. Удачную формулу повторяли снова и снова, уже с большей выгодой, но в сущности она все так же складывалась из личных мотивов и социально-политических устремлений местной знати и по-прежнему имела относительно скромный масштаб. Явная эскалация наблюдается в ирландских и франкских набегах, в которых порой участвовали дюжины кораблей, а то и больше. Об этом же, безусловно, говорит нападение на Фризию – буферную зону империи, где в течение какого-то времени уже существовали пограничные трения между франками и датчанами. Неизвестно, действительно ли флот викингов, опустошивший этот регион в 810 году, состоял из двух сотен кораблей, однако он в любом случае был достаточно крупным, чтобы потребовать уплаты ста фунтов серебра у трижды разбитых в открытом бою фризов. К тому времени, когда франки наконец отреагировали на происходящее и прислали войска, датчане уже ушли (и, как бы добавляя еще одну неприятность к списку прочих бедствий, в это же время внезапно умер любимый слон императора, – такие бесполезные обрывки исторической информации убеждают нас в том, что прошлое было реальным).

Организованность этих предприятий и тот факт, что как минимум в Ирландию разбойники прибывали, по словам летописцев, целыми «флотилиями» (со всеми оговорками относительно того, что это могло означать в действительности), также указывают на то, что в 820-х годах атаки викингов стали масштабнее. В то же время мы не должны забывать, что это происходило через 30 лет после первых зафиксированных набегов на западе и через 70 лет после Салме. То есть за это время успело смениться одно-два поколения, и в этом контексте вряд ли уместно говорить о «волне нападений», захлестнувшей Западную Европу. Однако нельзя не отметить, что за это время викинги разработали продуманную систему, которая позволяла им успешно решать поставленные задачи. Они преуспели в тактике быстрых ударов и оперативных отступлений и проявили неожиданную эффективность при нападениях на укрепленные цели. Они руководствовались совсем иными правилами – сравнимо с их жертвами.

Утверждение, будто до набегов скандинавы ничего не знали о том, что лежит к западу за морем, абсурдно. По-видимому, они имели вполне ясное представление о жизни как минимум на восточном побережье, в окрестностях рыночных центров и монастырей – однако они вряд ли досконально разбирались в людях и местности, политике и культуре всей Англии. Возможно, в тот ранний период скандинавы были заняты прежде всего изучением местности, отмечали уязвимые точки и присматривали относительно безопасные маршруты снабжения и отступления.

Но даже самые первые набеги уже имели для Скандинавии определенные последствия. Очевидно, немало мужчин смогли улучшить свое социальное положение, скопили состояние, открыли для себя благоприятные экономические и, возможно, брачные перспективы. Разумеется, все это прямо отражалось на жизни их родных общин, в которые они были полностью интегрированы. Набеги многое изменили в отношениях полов. Каждая женщина, так или иначе связанная с участниками набегов, играла свою роль в изменениях, спровоцированных притоком иностранной добычи. Кроме богатств в Скандинавию прибывали новые люди – рабы, чья жизнь изменилась навсегда, сильнее всего (и хуже всего) у женщин.

Последствия набегов касались не только их непосредственных участников, и захваченная добыча доставалась не только им одним. Знать, финансировавшая эти походы, получала выгоду иного рода, пополняя казну (возможно, даже больше, чем ожидалось, если они требовали себе часть общей добычи – хотя «свою справедливую долю» звучит лучше, не так ли?). Эти экономические вливания позволяли им усиливать и расширять свои позиции, а значит, финансировать новые набеги, запуская тем самым новый виток цикла. Число последователей росло пропорционально укреплению их власти и статуса. Но здесь скрывались свои подводные камни, поскольку богатство провоцировало зависть, а усиление власти – соперничество со стороны тех, кто стремился ее узурпировать. Возможно, приключения в Северном море не смягчали междоусобные трения в политике мелких королевств Скандинавии, а, наоборот, усугубляли их.

И конечно, некоторые участники разбойных набегов вообще не возвращались домой. В самых неудачных случаях человеческие потери могли оказаться достаточно обширными – вспомним фиаско в Монквермуте, где большинство кораблей затонуло, а тех викингов, кому удалось добраться до берега, убили местные жители. Жизнь викинга была рискованной, даже если человек жил этой жизнью всего две недели в году. Однако, учитывая воинственную идеологию и кодексы чести Севера, вполне вероятно, что таким опасностям не придавали особенного значения и, уж конечно, не считали их препятствием для набегов.

Набеги в начале IX века были активными, но спорадическими. В 834 году ситуация изменилась. Нет никаких оснований полагать, что события того года в том виде, как они описаны в «Англосаксонской хронике», стали результатом скоординированного и целенаправленного изменения стратегии. Только в ретроспективе они представляются водоразделом, переломным моментом между тем, что было раньше, – несколько кораблей, один или два воинских лида зараз – и тем, что за этим последовало.

После 834 года скандинавы начали регулярно приходить целыми флотилиями из сотен кораблей, на борту которых находились тысячи человек. Их бесчинства поставили главные западноевропейские державы на грань уничтожения, а сами викинги вошли в хроники и анналы этих регионов под именем Великой языческой армии, или Великой разбойной армии, армий Сены, Соммы и Луары, Великой летней армии и т. п. За ними стояла сложная история, но эта история дает ключ к пониманию действий викингов во всей Евразии в следующие два столетия.

Характер и мотивы новых походов мало отличались от тех, которые начались десятилетиями ранее: они были по-прежнему тесно связаны с политической экономией Скандинавии. Но ключевое отличие между нынешними флотилиями и армиями и теми отрядами, которые совершали первые набеги, заключалось в том, что в начале IX века в Скандинавии не было единого государства, королевства или другого социального образования, способного организовать подобное наступление. Другими словами, эти силы нельзя рассматривать с этнической или политической точки зрения. Это были не датчане, не норвежцы и даже не дружины морских конунгов – по сути, они вообще не были кем-то определенным. Они были чем-то совершенно иным, и наша задача – узнать, чем именно.

Теперь благодаря археологии мы можем изучить эти группы викингов изнутри – раскопки в тех местах, где сохранились остатки их лагерей, изучение их захоронений и мусора их повседневной жизни позволяют сделать совершенно поразительные выводы. Археологические данные подтверждают не только то, что счет викингов действительно шел на тысячи, но и то, что в этих «армиях» были женщины и дети – семьи – и что все эти люди были вовлечены в полноценную экономику производства и обмена. Несмотря на то что их главной деятельностью всегда были набеги, их ни в коем случае нельзя рассматривать только как вооруженные силы. Заглянув дальше, в мысли этих людей, мы можем обнаружить новые горизонты смелых социальных экспериментов, политического противостояния и попыток начать новую жизнь.

Все это дает основания предполагать, что крупномасштабные мобильные конгломераты викингов в IX веке не были ни армиями, ни военными отрядами, – это были постоянно развивающиеся мигрирующие сообщества. Они не стремились достигнуть какого-то пункта назначения – подобный образ жизни и был их главной целью, оправдывающей все сопутствующие действия. По сути, эти объединения сами по себе были самостоятельными политическими единицами.

Численность флотилий увеличивалась, количество и разнообразие прибывающих сил также росло, они поражали все более сложные цели, а самое главное, начали проводить все больше времени за пределами Скандинавии. Именно тогда произошло нечто очень важное. Если раньше разбойные набеги были делом нескольких недель или одного лета, то теперь они стали, по крайней мере для некоторых, образом жизни. Быть викингом в этом контексте подразумевало определенное мировоззрение, систему убеждений, стратегию успеха, ритуальные действия и, конечно, специфический способ поиска средств к существованию, прямо сопряженный с риском и агрессией. Но прежде всего это подразумевало выбор.

Разумеется, дело было не в том, что раньше люди не понимали, какие выгоды можно найти на западе. Однако теперь в их умах что-то сдвинулось и сошлось – конечно, не коллективно и одновременно, а постепенно, под влиянием слухов и сплетен, разговоров в портах, и, не в последнюю очередь, явных и убедительных признаков чужого успеха. Через некоторое – достаточно короткое – время осознание того, насколько богатый потенциал лежит за морскими горизонтами почти во всех направлениях, изменило их мир.

Нам нужно начать с того, что произошло, и только тогда станет очевидным, почему и как это случилось.

В 834 году Дорестад, богатый эмпорий на развилке Рейна, примерно в ста километрах от голландского побережья, был разграблен и сожжен, по всей видимости войском из Дании. Это поразительное событие: Дорестад не был монастырем или одиноким поселением – он был одной из важных узловых точек торговой сети Северной Европы. Представьте, что в наши дни кто-то атаковал крупный финансовый центр. Викинги перебили множество народу и увезли с собой полные корабли рабов. Окружающая местность была опустошена. И это повторялось каждое лето еще четыре года – попытки франков воспрепятствовать нападениям не имели никакого успеха, мирные переговоры ни к чему не привели. Судя по всему, викинги продуманно разыгрывали свою карту и для отвода глаз соглашались на переговоры, хотя на самом деле вовсе не собирались прекращать набеги.

В 837 году «Бертинские анналы» с бессильной досадой упоминают «как обычно, внезапное» нападение на Фризию. Утрехт и Антверпен подвергались неоднократным атакам, и те же корабли викингов пересекли Ла-Манш, чтобы совершить набег на остров Шеппи в устье Темзы. Предположительно, скандинавы следовали к южному побережью тем же путем, что и в предыдущие десятилетия, и заходили в Ирландское море с юга. Как и прежде, по дороге они попытали удачу во Франкии и совершили в 835 году пробную атаку на Луару, в ходе которой был захвачен монастырь на острове Нуармутье. Это нападение стало предвестником гораздо больших бед.

Ирландия страдала от постоянных нападений в течение пятнадцати лет, начиная с середины 830-х годов. Совершая набеги вдоль побережья и продвигаясь вглубь по рекам, викинги разорили более пятидесяти мест, перечисленных поименно (некоторые по нескольку раз). В текстах также есть неоднократные упоминания о набегах в регионах. Главной целью оставались монастыри, но кроме них под удар попадали рынки и поселения. Викинги создали на реках временные базы, где организовали защиту для своих кораблей, и военные лагеря, откуда по желанию совершали набеги на сельскую местность.

Англию в 830-х годах, по-видимому, не слишком тревожили, хотя, возможно, так кажется лишь потому, что «Хроника» преднамеренно умалчивает о каких-то событиях. Например, в церковных хрониках за 839 год есть странная запись о том, что короля Уэссекса мучили страшные сны, в которых его земли опустошали язычники. Эти видения так обеспокоили короля, что он дал обет совершить паломничество в Рим, чтобы просить у Бога заступничества. Очевидно, набеги викингов занимали не последнее место в мыслях могущественного правителя Южной Англии и даже заставляли думать, будто его королевство висит на волоске. Учитывая, что со времени сожжения церкви на Линдисфарне прошло достаточно времени, это может свидетельствовать о значительной активности викингов в Англии в упомянутый период.

Так или иначе, ситуация круто изменилась в 840 и 841 годах – в этот период мы можем наблюдать еще один сдвиг. Западное побережье Ирландии подверглось неоднократным набегам, также викинги совершали походы во внутренние районы. Они основали лагеря в Дублине (вероятно, в районе Килмейнем), Аннагассане и других местах, закрепив таким образом здесь свое сезонное присутствие. Восточное и южное побережья Англии также страдали от набегов: за два года их было совершено не менее дюжины, и все они, вероятно, были достаточно масштабными. Викинги стали неотъемлемой частью английской жизни, экономические последствия их деятельности самым непосредственным образом влияли на политику. Число погибших и угнанных в рабство людей росло.

Основным катализатором активности викингов послужила гражданская война во Франкии – Каролингской империи, названной в честь ее основателя Карла Великого. В 840 году умер его преемник, император Людовик Благочестивый. Напряженные отношения между тремя оставшимися сыновьями Людовика, едва терпевшими друг друга в последние годы жизни императора, после его смерти окончательно испортились. Карл Лысый, Лотар и Людовик Немецкий начали борьбу за власть, и их конфликт охватил все земли империи, от иберийской границы до Альп, Южной Дании и Рейна. Разобщенность и борьба фракций расшатывали государственный аппарат. Мелкая знать, градоправители, местные вельможи и даже епископы созывали собственные ополчения и вставали на сторону одного из претендентов (или просто защищали сами себя).

Воспользовавшись дестабилизацией империи, викинги устремились во Франкию и задержались в ней на целых двадцать лет. Великие реки Франкии – Сена, Сомма и Луара – давали им прямой доступ в сердце империи. Речь шла уже не об отдельных атаках на побережье и периферийном экономическом ущербе: викинги пошли на франков войной и, продвигаясь по рекам, наносили удары на сотни километров вглубь от берега. Судя по всему, силы викингов состояли из множества разнородных групп. У каждой из них был свой командир и свои интересы, но иногда они объединялись в более крупные конгломераты. Впрочем, все они имели одно общее качество – умение ловко вписаться в обстановку политического хаоса.

Иногда мобильные отряды викингов сражались с силами трех претендентов на имперский трон, иногда они заключали союзы. Также они совершали набеги на городские поселения и вступали в стычки с местными ополченцами или любыми другими силами, которые удавалось собрать крестьянам в условиях безразличия центральной власти. Кроме того, все эти фракции нанимали викингов для борьбы со своими гражданскими врагами или даже с другими викингами; во многих случаях скандинавы затем объединяли силы, чтобы бросить вызов своим бывшим нанимателям. Все это происходило далеко не случайно: викинги хорошо понимали, что они делают, где они это делают и с кем они могут столкнуться в процессе. Умение вести глубокую разведку и понимание ценности предварительного сбора данных проявилось в их кампаниях во Франкии, а затем и в Англии. Предводители викингов были активными игроками на политическом поле, они подбрасывали хворост в костер гражданской войны, чтобы максимально дестабилизировать обстановку – что, в свою очередь, позволяло скандинавам достигнуть двойной цели: захватить движимое богатство и мобильную рабочую силу за счет грабежа и взятия пленных.

К участию в борьбе привлекли даже Бога: в антифоне (музыкальное произведение для церковной службы), написанном для богослужения в императорской часовне Карла Лысого, есть слова молитвы, которую пели для защиты от набегов: De gente fera Normannica nos libera, quae nostra vastat, Deus, regna («Избавь нас, Господи, от диких норманнов, опустошающих наши королевства»).

Могилы в Западной Норвегии и Дании того времени полны франкских металлических изделий и монет – добычи, захваченной в набегах. В захоронениях прослеживается своего рода иерархия вывезенных с островов предметов, получивших новую интерпретацию в скандинавском контексте. По материалам и качеству награбленных вещей можно догадаться о статусе участников разных набегов. По-видимому, особенной популярностью пользовались ювелирные украшения – их сохраняли в изначальном виде или переделывали в подвески и тому подобное. Часто попадаются каролингские дисковые фибулы. Серебро, наоборот, обычно переплавляли, чтобы отлить из него вещи, больше отвечающие скандинавским вкусам.

В 843 году трое каролингских наследников смогли договориться, заключили мир и разделили империю между собой: Карл правил Западно-Франкским королевством от Пиренеев до Па-де-Кале, Лотар получил Средне-Франкское королевство, протянувшееся с севера на юг и включавшее большую часть Нидерландов, Бургундию и Прованс, а также немного севера Италии, Людовику досталось Восточно-Франкское королевство, занимавшее территории нынешней Западной Германии. Крошечная кельтская провинция Бретань упорно сохраняла независимость.

Реакция викингов на это соглашение отличалась пугающей продуманностью. В этом году их флот впервые перезимовал во Франкии, устроив базу в устье Луары (снова на острове Нуармутье) с удобным выходом в открытое море. Это определило характер их действий на десятилетия вперед и повторилось в Англии после 851 года. Обычно такие лагеря располагались на естественно защищенных островах в устьях крупных рек или в береговых водах и могли прослужить год или два, после чего их покидали, но со временем некоторые из них превратились в более или менее постоянные базы. В таких анклавах на Луаре, Сене и Сомме собрались три главные группы викингов, которые впоследствии называли «войсками» этих регионов. К середине IX века викинги фактически контролировали подходы ко всем трем главным водным магистралям Франкии.

Набеги, долгое время носившие сезонный характер, теперь превратились в постоянное присутствие викингов. Их армии по-прежнему отличались уникальной мобильностью, всегда находились недалеко от своих кораблей и проявляли беспрецедентную для того времени эффективность в полевых сражениях. Начиная с 830-х годов флот викингов постепенно увеличивался в размерах. В 843 году в Нанте видели 67 судов – необыкновенно точное число. Два года спустя на Париж напал флот из 120 кораблей, с боем поднявшихся вверх по Сене. Набегом командовал один из самых известных викингов – Рагнар Лодброк. Это был эффективный, хотя и безжалостный полководец, и его людям выплатили ошеломляющую сумму – семь тысяч фунтов в серебряных и золотых слитках, – чтобы они наконец оставили город в покое. Этот выкуп стал первым из числа многих подобных.

После Парижа размеры флотилий викингов только увеличивались. Свою роль в этом, несомненно, играло и то, что набеги приносили очевидную прибыль. В 850-х годах встречаются записи о набеге 252 кораблей во Фризию, 105 кораблей на Иль-де-Бьес и 103 на Вилен (последние два – в Бретани).

После смерти Лотара в 855 году империя снова пережила период волнений: Людовик вторгся на запад и напал на своего брата Карла. Хотя Карл спасся и со временем стал единственным императором, слабость имперской обороны снова послужила для викингов открытым приглашением. Они не замедлили им воспользоваться. В 860 году ситуацию живо описал Эрментарий из Нуармутье, монах, изгнанный из монастыря, который викинги превратили в свою базу на Луаре:

Согласно «Бертинским анналам», в 861 году счет флоту викингов на Сене был потерян после 260 кораблей. Поскольку такой вещи, как «стандартный» длинный корабль, не существовало, невозможно узнать, сколько человек вмещал каждый из них, но в среднем, по подсчетам ученых, команда одного судна могла состоять примерно из 30 человек. Таким образом, речь шла уже о тысячах викингов, перемещавшихся по разным регионам в составе разных групп.

Даже когда местным жителям удавалось блокировать их продвижение, они просто уходили в другое место. Только в 862 году Карл Лысый, добившись некоторой внутренней стабильности в своем королевстве, смог организовать последовательное сопротивление и внедрил нововведение, имевшее мгновенный практический эффект. Он приказал построить на главных водных магистралях укрепленные мосты. Это позволяло контролировать движение по рекам и оставляло судам только небольшие проходы, которые при необходимости также блокировали подвижными барьерами и цепями. Остатки одного такого сооружения археологи обнаружили в Пон-де-л’Арш на Сене недалеко от Питра: на обоих берегах реки стояли две крепости, соединенные внушительным, хорошо защищенным мостом, который дополнительно перекрывал приток. Судя по всему, такое строительство требовало огромных затрат, и понятно, почему необходимой предпосылкой для его осуществления было внутреннее спокойствие в государстве.

Принятые меры быстро возымели нужный эффект. Размеры отмеченных в летописях флотилий стремительно сокращаются. В 865 году на Луаре и Сене наблюдали всего 40–50 кораблей, а не сотни, как несколькими годами ранее. В Англии успеху имперской стратегии не придали должного значения. В том же году флот викингов коллективно покинул Франкию, пересек Ла-Манш и совершил массовое вторжение в Англию. Английские хроники этого времени и следующих десятилетий дают нам беспрецедентно яркую и подробную картину поведения викингов на войне.

Когда большой флот подошел к Танету в 865 году и быстро двинулся в Восточную Англию, викинги столкнулись с иной политической картиной, совершенно непохожей на то, к чему они привыкли во Франкии. Несмотря на раздробленность, в империи франков как минимум номинально сохранялась действующая имперская бюрократия. Англия, наоборот, состояла из отдельных более или менее могущественных королевств. Крупнейшими из них были Мерсия в регионе Мидлендс, Нортумбрия на севере страны, Восточная Англия на восточном побережье и Уэссекс на юге. Периодически они заключали друг с другом непрочные союзы, но чаще сталкивались в откровенном экспансионистском противостоянии. Англия была обращена в христианство за пару веков до этого, поэтому ее социально-политические структуры радикально отличались от таковых в Скандинавии. Тем не менее у взаимосвязанных соперничающих королевств были общие черты, и викинги немедленно воспользовались этим в своих интересах.

Следующие пятнадцать лет те силы, которые «Англосаксонская хроника» называет Великой языческой армией, а иногда Великой разбойной армией, с боем прокладывали себе путь через английские королевства. С самого начала в Восточной Англии мы можем наблюдать некоторые особенности поведения викингов на предположительно враждебной территории, которые проливают новый свет на природу их походов. Например, «Хроника», не вдаваясь в подробности, сообщает, что «там их войско снабдили лошадьми». Другие записи на протяжении многих лет свидетельствуют, что викингов обеспечивали разными видами припасов, в том числе продовольствием, и предоставляли надежные убежища для их семей (об этом говорится совершенно прямо, что позволяет сделать интересные выводы). Даже в период более ранних эпизодических набегов мы наблюдаем похожие признаки – например, в 838 году викинги заключили союз с жителями Корнуолла. Есть и другие свидетельства подобных отношений. Собору Крайст-Черч в Кентербери был пожертвован великолепный сборник Евангелий «Золотой кодекс» (Codex Aureus). Пояснительная надпись сообщает, что книга была выкуплена у войска викингов благочестивой английской супружеской парой – что, безусловно, было бы невозможно, если бы между сторонами не существовало более или менее развитых способов коммуникации и хотя бы некоторого доверия.

Совершенно ясно, что далеко не все англичане были категорически против викингов, хотя, возможно, воспринимали их лишь как меньшее из зол. Экспансионистские амбиции Уэссекса ни для кого не были секретом, и в некоторых регионах скандинавов могли рассматривать как щит против агрессии южного королевства. В любом случае их присутствие было свершившимся фактом. Всего через несколько лет в церковной дарственной грамоте упоминаются меры, принятые на случай перебоев в поставках продовольственной ренты из-за нападений язычников – другими словами, вред, который наносили викинги, уже фигурировал в юридических документах, точно так же, как обстоятельства непреодолимой силы в сегодняшних страховых договорах.

В армии викингов было несколько командующих, среди них, вероятно, сыновья Рагнара Лодброка Ивар Бескостный, Хальфдан и Убба. Как и флот во Франкии, эта армия представляла собой конгломерат мелких подразделений. Это были те же лиды, которые ходили в ранние набеги, только сейчас их было намного больше. Если попытаться представить себе иерархию групп викингов, то некоторые из них хранили верность капитану одного корабля, другие могли составить небольшую, не связанную ни с кем флотилию или войти в состав более крупного подразделения. При этом все они были опутаны сетью обязательств взаимной поддержки и номинально находились под командованием одного или нескольких ярлов (как их называют в английских источниках). У викингов не было общего короля – ни одного человека, с которым англичане могли бы вести переговоры. Еще во Франкии, когда послы искали предводителя армии викингов, им отвечали, что такого среди них нет – они принимают свои решения коллективно.

Перезимовав в Восточной Англии, армия двинулась на север и в 866 году после сражения у построенных еще римлянами городских стен взяла торговый город Эофорвик (Йорк). Почти столетие Йорвик, как он стал называться, был главным оплотом викингов на севере, где сначала правили марионеточные короли, а затем непосредственно скандинавы.

Благодаря «Англосаксонской хронике» мы можем подробно проследить путь викингов, иногда с точностью до месяца. В 867 году они предприняли попытку захватить Мерсию и зимовали в Ноттингеме, но затем на помощь мерсийцам пришел Уэссекс, и викинги, получив выкуп, вернулись в Йорк, где провели еще одну зиму. В конце 869 года викинги снова пришли в Восточную Англию, где пробыли год. Король Эдмунд оказал им сопротивление, был схвачен и убит, став первым официальным мучеником Англии, погибшим от рук язычников. После этого Восточная Англия, как и Нортумбрия, перешла под контроль викингов.

Викинги, как метко выразился один ученый, были большими мастерами «дипломатии длинных кораблей». За годы военных походов викинги не раз демонстрировали превосходное знакомство с английскими системами защиты. Они знали все о маршрутах стратегических коммуникаций – так называемых армейских дорогах – и использовали их в своих интересах. Они понимали знаки сигнальных маяков на возвышенностях, и иногда сами зажигали их, чтобы сбить с толку местных ополченцев.

В 871 году викинги с новыми силами вторглись непосредственно в Уэссекс. Там им на помощь пришел второй флот – Великая летняя армия, как ее называет «Хроника». Король Этельред Уэссекский и его младший брат Альфред возглавили английские войска и в следующие несколько месяцев дали викингам восемь или девять битв. Обе стороны то побеждали, то проигрывали, и ни одна не могла окончательно одержать верх. Через три месяца после триумфа Уэссекса при Ашдауне Этельред умер, а Альфред был коронован. В некотором отчаянии он откупился от викингов, и они перезимовали в Лондоне, а затем потратили следующие три года на усмирение Нортумбрии, захват небольшого королевства Линдси (в современном Линкольншире) и завоевание Мерсии.

Следует еще раз подчеркнуть: всего за девять лет вторгшиеся скандинавские войска фактически уничтожили все английские королевства, за исключением одного. К 874 году независимость сохранял только Уэссекс. При этом Великая языческая армия по-прежнему не выступала от имени какого-то одного государства и не придерживалась никакой политически обоснованной военной стратегии.

После этого войско викингов разделилось. Часть отправилась совершать набеги на север с Хальфданом, который довел своих людей вплоть до юга Шотландии. Вернувшись в Йорк в 876 году, они сделали нечто совершенно новое: поразительная одинокая строчка из «Хроники», отголоски которой слышатся во всей дальнейшей английской истории, сообщает, что «они разделили землю Нортумбрии, пахали и сеяли, добывая себе пропитание». Смысл совершенно ясен: викинги начали оседать, и характер их контактов с Британскими островами с тех пор навсегда изменился.

Южная часть армии под командованием Гутрума и двух других вождей возобновила боевые действия. Отчаянная четырехлетняя борьба королевства Уэссекс с викингами представляет собой краеугольный камень английской истории и окружена многочисленными мифами и легендами, однако фактическая сторона событий надежно подкреплена «Хроникой». Викинги колесили по Южной Англии, продвигаясь на север до Мерсии и проникая на запад до Корнуолла. Уэссекские войска Альфреда сражались или бежали и даже пытались противостоять скандинавам на море (без особого успеха), пока в 878 году не оказались доведены до предела. Собрав последние силы и созвав остатки войска, Альфред неожиданно одержал победу при Эдингтоне. Воюющие стороны зашли в тупик и были вынуждены заключить мирный договор, поделивший Англию на две части: Уэссекс оставлял за собой контроль над югом и западом, а восток и север страны официально отходили викингам, закрепляя тем самым фактически сложившееся политическое положение. Этот регион несколько позднее стал называться Денло, или Данелаг – буквально «земли датских законов». Армии викингов рассредоточились в этой области и в Мерсии и снова начали селиться.

В год, когда в Уэдморе был заключен договор, положивший начало существованию области Данелаг, во Франкии странным образом повторились события 865 года. Император Карл Лысый умер в 877 году, вскоре после этого умер его сын, и империя снова погрузилась в междоусобные распри престолонаследия. Тогда, как и несколько десятилетий назад, викинги снова обратили свои взоры на Франкию. Большая часть Великой армии осталась в Англии, но некоторые решили пересечь Ла-Манш, чтобы получить шанс снова заняться разбоем. Им на помощь пришло третье войско викингов, недавно прибывшее в лондонский район Фулхэм и быстро повернувшее к континенту. При этом, учитывая свойственную армиям викингов общую мобильность и отсутствие постоянной структуры, не исключено, что все эти люди между набегами во Франкию возвращались в свои дома в Данелаге.

В течение следующих шести лет на империю обрушилась вторая волна нападений викингов. Их флот поднялся далеко вверх по Рейну и даже захватил столицу франков Ахен. Викинги заняли императорский дворец, а в часовне святотатственным образом устроили конюшню.

Осада Парижа длилась с 885 по 886 год. Об этих событиях мы знаем из записей очевидца – монаха Аббона, наблюдавшего за сражениями на стенах из расположенного неподалеку монастыря Сен-Жермен-де-Пре. Он рассказывает, что Сена вокруг Иль-де-ла-Сите, где сегодня стоит собор Парижской Богоматери, была забита таким количеством кораблей викингов, что можно было перейти реку по их палубам, как по мосту. Флот растянулся вниз по течению на километры. Аббон живо описывает сражения за мосты, дуэли лучников вокруг башен и осадные орудия викингов (возможно, даже установленные на кораблях). По его словам, когда городские стены запылали, ночное небо над головой людей «стало медного цвета». В конце концов прибытие императорской армии положило конец осаде, но викингов так боялись, что даже император не вступил с ними в бой и вместо этого заплатил им, чтобы они ушли (к большому отвращению парижан, так долго державших оборону).

Здесь снова стоит остановиться и поразмыслить. Прошло меньше ста лет с того момента, когда несколько десятков викингов, высадившись на побережье, разорили и подожгли монастырь Линдисфарн – это заняло, вероятно, меньше одного дня. В Париже флот из сотен кораблей и тысяч викингов в течение года осаждал один из величайших городов Европы и ожесточенно сражался с лучшими солдатами империи. От скорости и масштабов эскалации событий захватывает дух.

В последующие годы Франкская империя начала обретать стабильность, что снова обернулось стремительным усилением защитных мер против викингов. К 890 году их флотилии рассеялись так же быстро, как и собрались, отправившись обратно в Скандинавию либо в Данелаг.

Развернувшийся во Франкии заключительный этап великих набегов дает нам возможность заново взвесить их реальную цену, взглянуть на события под другим углом и попытаться понять их истинный масштаб. Экономике империи был нанесен беспрецедентный ущерб. Если объединить данные всех континентальных письменных источников, то откупные деньги, выплаченные викингам в течение IX века, в совокупности составили около тридцати тысяч фунтов серебра, большая часть наличными: сумма, эквивалентная семи миллионам серебряных пенсов за период, когда предполагаемый общий объем выпуска франкских монетных дворов составлял около пятидесяти миллионов монет. Это значит, что примерно 14 % всей денежной продукции Франкской империи за целое столетие было съедено вымогательскими выплатами, которые не приносили никакой ощутимой выгоды и во многих случаях даже не могли гарантировать усмирения викингов. Вдобавок в попытках защитить себя люди нередко по первому требованию отдавали скандинавам зерно, домашний скот, сельскохозяйственную продукцию, вино, сидр, лошадей и тому подобное – все это викинги получали буквально за то, что ничего не делали. И разумеется, когда они все же нападали, люди в итоге точно так же теряли все перечисленное добро. Между 830 и 890 годами во Франкии было разграблено и разрушено около 120 названных поименно поселений, кроме того, встречается множество общих упоминаний о разорении целых областей. И конечно, набеги принесли неисчислимые человеческие потери. Эрментарий из Нуармутье не преувеличивал, уподобляя в своем произведении нашествия викингов ужасам Апокалипсиса.

В течение многих лет скандинавские бесчинства с 830-х по 880-е годы было принято изучать в узких географических или политических рамках – викинги в Англии, в Ирландии, Франкии и так далее. Но важнейшую роль здесь играет тот факт, что это были по большей части одни и те же военные отряды. Они передвигались, делились и реформировались. Если одной области удавалось организовать достаточно эффективное сопротивление и помешать продвижению викингов, те просто уходили в другое место. Даже Альфред из Уэссекса в большинстве случаев фактически не побеждал их – они просто двигались дальше и могли поступить точно так же независимо от исхода сражения.

Проявляя разумную осторожность, в отсутствие письменных источников археологи никогда не решились бы постулировать масштабы вторжения викингов в Англию и Франкию только на основании остатков материальной культуры – но есть одно исключение. Мы уже вкратце ознакомились с внутренним устройством армии викингов, поговорили о воинских братствах-лидах, из которых она состояла, о сложной структуре командования, коллективном принятии решений и склонности к делению. Однако в последние три или четыре десятилетия археологи, изучая места стоянок этих армий, начали обнаруживать неожиданные подробности.

По всей видимости, такие лагеря появились сначала в Ирландии в конце 830-х годов, а через несколько лет во Франкии. В ирландских источниках (с дополнениями на латыни) они называются longphuirt (в единственном числе longphort), что примерно означает «место высадки с корабля», а также dúnad и dún. Оба названия связаны с фортификациями. В текстах также говорится, что викинги приходят из определенных мест, более или менее постоянных опорных баз. Лагеря такого типа были сосредоточены на восточном побережье и найдены, в числе прочего, в Лох-Ней, Стренгфорд-Лох, Карлингфорд-Лох, Дублине, Уотерфорде, Уэксфорде и Корке – всего около 20 площадок. Большинство из них находятся в местах с удобным выходом к воде. Было высказано предположение, что все они находились на расстоянии не более одного дня плавания от соседних лагерей. Части одного такого лагеря были раскопаны в Вудстауне близ Уотерфорда, второй исследован в Аннагассане. Во Франкии, за исключением укрепления Камп-де-Перан в Бретани, все они известны в основном из письменных источников: Иль-де-Бьес на Луаре, Уазель на Сене, Нойс на Рейне и другие, в том числе монастыри, захваченные и превращенные в опорные пункты.

Наиболее продуктивное археологическое исследование лагерей викингов было произведено в Англии. Первый из них обнаружен в Рептоне в Дербишире. В «Англосаксонской хронике» указано, что здесь Великая армия зимовала в 873/874 году. Кроме того, в Рептоне бок о бок с впечатляющей церковью располагалась усыпальница королей Мерсии. В 1970-х и 1980-х годах в ходе раскопок вокруг этого строения неожиданно были обнаружены три ключевых элемента зимнего лагеря: D-образная ограда, обращенная прямой стороной к реке Трент (церковь играла в этом заграждении роль укрепленных ворот), ряд явно языческих захоронений викингов вокруг церкви и массовое захоронение разрозненных человеческих костей в разграбленной королевской усыпальнице.

В массовом захоронении представлено не менее 264 человек, из них почти 20 % женщин. У многих имеются следы боевых ранений. Это единовременное захоронение, хотя возможно, кости накапливались в течение года или двух, – может быть, сюда привозили мертвых с полей сражений для окончательного погребения в главном лагере. Так или иначе, эта площадка однозначно связывается с присутствием армии посредством радиоуглеродного датирования, находок монет 872 и 873 годов и характерного оружия викингов. Открытие Рептона позволило археологам впервые непосредственно изучить рядовой состав армии викингов. Работа еще продолжается, но изотопные данные показывают, что большинство из них прибывало со всей Скандинавии, некоторые также с Британских островов и с континента, возможно, даже с юга, вплоть до Средиземного моря. Все захоронения, сгруппированные вокруг церкви, имеют скандинавские изотопные сигнатуры. Те же данные свидетельствуют о значительных изменениях в рационе питания с течением времени, что позволяет предположить, что эти люди много путешествовали. Возраст мужчин колеблется от восемнадцати до сорока пяти лет.

Поверх массового захоронения был насыпан курган, окруженный двойным бордюром из разбитых на куски английских статуй и расколотых камней монастыря. Нет никаких сомнений в том, что здесь обитали викинги-нехристиане. Ряды ям от столбов и ямы, заполненные подношениями, говорят о проведении сложных ритуалов. На подходах к кургану было похоронено несколько детей, по всей видимости тоже принесенных в жертву.

В нескольких километрах в Хит-Вуд находится одно из немногих поздних кладбищ курганов в Англии. Раскопки показали, что это скандинавское кремационное кладбище, пока единственное обнаруженное в Британии. Найденные останки относительно немногочисленны и с трудом поддаются интерпретации, но среди них была по крайней мере одна женщина, по-видимому похороненная с оружием. Археологи, проводившие раскопки, предположили, что это место могло иметь отношение к армии из Рептона – возможно, отделившаяся фракция, хоронившая своих мертвецов другим способом.

С 2011 по 2015 год проходили раскопки второго крупного лагеря викингов в Торкси (Линкольншир), где армия зимовала за год до прихода в Рептон. Здесь археологические данные нарисовали совершенно иную картину, разительно отличающуюся от сравнительно небольшого огороженного лагеря в Рептоне, который до сих пор было принято считать показательным образцом лагеря викингов. Судя по всему, в Торкси не строили никаких укреплений – лагерь располагался на болотистом острове, обеспечивавшем естественную защиту. Викинги явно умели приспосабливаться к обстоятельствам. Самое главное, лагерь был огромным – площадью около 55 гектаров – и в нем могли разместиться тысячи людей. Здесь ученым наконец-то удалось соотнести заявления письменных источников с археологическими данными. Внутри лагеря ждали новые поразительные открытия: признаки ремесленной и производственной деятельности, следы торговли с окрестными поселениями и рыболовного промысла, а также явные доказательства присутствия женщин. Многочисленные монеты, оружие и другие артефакты позволили уверенно датировать это место и сделать вывод, что армия провела здесь не менее шести месяцев. Короче говоря, Торкси был не просто армейской стоянкой – тут обитало целое мобильное сообщество с развитой системой самообеспечения и собственной экономикой.

Примерно в то же время было проведено исследование третьего армейского лагеря на «прибрежном участке недалеко от Йорка» (сокращенно ARSNY – a riverine site near York, название места не раскрывается по просьбе землевладельца). Материальные находки на этой площадке повторяют находки из Торкси, аналогичную картину рисуют масштабы лагеря (на этот раз 33 гектара), производство и торговля, местные сети обмена и присутствие женщин. «Зимние» лагеря оставались действующими и такими же оживленными весной, летом и осенью. И в ARSNY, и в Торкси возникло нечто похожее на небольшие города, со всеми вытекающими из этого выводами о характере построившего их населения.

Кажущееся несоответствие масштабов этих площадок и Рептона может иметь относительно простое объяснение. Было высказано предположение, что участки Рептон и Хит-Вуд могут быть частью одного и того же объекта, но широко разбросанными по местности. Если это верно, огороженный лагерь в Рептоне мог служить защищенной цитаделью или укрытием для кораблей в составе более крупного лагеря. И если Торкси и ARSNY рассказали нам о местоположении и видах деятельности, то Рептон показал нам жителей этих лагерей.

Активность в Рептоне и в Торкси продолжалась даже после ухода армии, что позволяет предположить, что последствия ее присутствия еще долгие годы ощущались на охваченных войной землях. В Рептоне в большом кургане и вокруг него продолжали производить захоронения, и это было явно христианское кладбище – изотопы показывают, что по крайней мере половина погребенных были местными жителями. В Торкси на месте лагеря вырос город, известный своей гончарной промышленностью.

Ирландские longphuirt несколько отличались от английских зимних лагерей, однако их сопоставление и совместное изучение может принести явную пользу. В частности, в Вудстауне обнаружены признаки сходной с Торкси внутренней экономики, а также серебряные клады, отражающие тесную связь с ирландским королевством Осрайге, на территории которого находился лагерь.

Десятилетия раскопок в зимних лагерях позволили взглянуть на армии викингов в совершенно новом свете. Важные данные сообщают изотопные сигнатуры, указывающие на происхождение умерших, гендерно дифференцированные артефакты, сами по себе масштабы площадок и остатки материалов, связанных с разными видами происходившей в этих местах деятельности.

Прежде всего, можно говорить о том, что армии викингов были явно многонациональными и состояли не только из скандинавов, что вполне согласуется с их конгломератным и органическим характером. Даже условные скандинавы – а их было большинство – происходили не из какой-то одной области, а со всех концов региона. Часть этих групп составляли женщины. Армии действительно были настолько многочисленными, как об этом свидетельствуют письменные источники, и насчитывали как минимум несколько тысяч человек. Очевидно, эти люди не только участвовали в боевых действиях, но также занимались ремеслами, производством и торговлей. Не может быть никаких сомнений в том, что эти объединения и их деятельность выходят далеко за рамки того, что можно было бы назвать простым разбоем, – мобильные силы викингов давно превратились в нечто иное.

Присутствие женщин в этом контексте кажется особенно красноречивым, и его доказательства мы находим также за пределами скандинавских лагерей. Всесторонний анализ женских украшений скандинавского образца, обнаруженных с помощью металлоискателей на территории Восточной Англии, позволяет предположить, что в Данелаге было очень много женщин, носивших иностранные элементы костюма. Далеко не все фибулы и другие предметы были привозными – многие изготовили на месте по скандинавскому образцу с частичным использованием местных материалов. Конечно, иконография украшений не равняется этнической принадлежности, и фибулу может носить кто угодно, но возможно, это свидетельствует о том, что в регионе, находящемся под контролем скандинавов, носить датские украшения было модно (или даже считалось разумным)? Анализ ДНК обнаружил в этом регионе множество явно скандинавских сигнатур – другими словами, здесь действительно было много иностранок. Числа поражают сами по себе: по самым скромным подсчетам, за 30 лет после официального создания Данелага в этот регион прибыло от 30 до 50 тысяч скандинавских иммигрантов обоего пола. Этот вывод переворачивает взгляд на существовавшую доселе картину.

Скорее всего, большая часть женщин приехала сюда уже после того, как война с Уэссексом утихла, но массовое захоронение в Рептоне и данные других лагерей подтверждают, что некоторые женщины действительно передвигались по стране вместе с войском викингов. Возможно, они даже участвовали в сражениях намного активнее, чем было принято считать раньше. У нас есть более или менее верные данные о существовании женщин-воительниц. Монах Аббон упоминает, что во время осады Парижа в 880-х годах датские женщины присутствовали на поле боя – сами они не сражались, но находились достаточно близко, чтобы своими руками заталкивать мужчин обратно в битву, если те проявляли признаки колебания.

Выводы пока еще не вполне четкие, но тем не менее в общих чертах ясно следующее: после первых нападений в 830-х и 840-х годах, когда на востоке и юге Англии сформировался своего рода плацдарм, в составе прибывающих скандинавских армий было достаточно много женщин (и, вероятно, детей). Однако они не просто сопровождали мужчин-викингов или следовали за войском в обозе. Напротив, их присутствие было неотъемлемой чертой и характерной особенностью этих сил: это были не огромные толпы разбойников, путешествующих со свитой из жен и временных подруг, а, по сути, вооруженные семейные миграции. Масштабы этого движения быстро нарастали.

Невозможно закрыть глаза на тот факт, что центральное место в этих кампаниях занимали боевые действия, целью которых было, в числе прочего, сохранение скандинавского контроля над завоеванной областью Данелаг. Эти группы были опасными и агрессивными, и, очевидно, все, кто в них входил, соглашались с этим, но война и грабежи были не единственным их занятием. Ситуация изменилась, и на длинных кораблях приплывали уже не те грабители, что сорок лет назад. Викинги IX века были другими: мужчины и женщины, разрушившие политические структуры Западной Европы, не представляли ни одно из отдельных скандинавских государств или блоков власти.

Нам нужно найти для них новое определение, другую, более подходящую терминологию – и, по иронии судьбы, здесь будет полезно вернуться к одному из старейших стереотипов: сравнению викингов с пиратами.

Это сравнение не только заложено в изначальном значении самого слова vikingr – оно было одним из ключевых компонентов образа викингов как минимум с начала XVII века. Великий британский историк Кэмден в своем монументальном труде «Британия» (1610) пишет:

Но пиратов, как и викингов, всегда окружали заблуждения и стереотипы. Пираты не были обаятельными негодяями, наподобие Долговязого Джона Сильвера или Джека Воробья, которых намного позднее придумали популярные писатели и режиссеры. На самом деле они представляли собой нечто более интересное и сложное – и, вероятно, Кэмдену это было хорошо известно. Пожалуй, для изучения характера крупномасштабных мигрирующих сил викингов, которые мы наблюдаем в IX веке на западе, полезнее всего будет сопоставить их с хорошо изученными знаменитыми пиратскими флотами Атлантики и Карибского моря (и их аналогами, например в Китайском море).

Во всех этих случаях прежде всего бросается в глаза то, что пираты жили в отдельном, самостоятельно созданном социуме. Они сознательно выбирали альтернативный образ жизни, проникнутый неформальным, но явно ощутимым духом равенства, не имеющим ничего общего с государственными уложениями и нормами тех мест, откуда они пришли. Здесь не было иерархии, и власть в конечном счете принадлежала команде. Капитанов избирали, а добычу распределяли сообразно мастерству и обязанностям каждого. Все это стало возможным благодаря осознанным активным усилиям, целенаправленной реорганизации общественных отношений на море и созданию условий для вольной жизни. У пиратов даже было для этого свое название – «новое корабельное правительство».

Пиратская жизнь отличалась хронической нестабильностью, но вместе с тем в ней присутствовало чувство общности. Эта система была не способна выдерживать длительные или серьезные внутренние конфликты. Пиратов так называемого золотого века (если не вдаваться в подробности, это примерно период с 1650-х по 1720-е годы) иногда нанимали высшие лица государства, нередко для достижения таких целей, ассоциацию с которыми государство не могло себе позволить, – однако они никогда не действовали на общенациональном уровне. И, несмотря на очевидную связь с морем, пираты могли вмешиваться и вмешивались в дела на суше.

Пиратская жизнь держалась на историях и слухах о собственных успехах. Свою особую идентичность пираты обозначали вполне наглядными средствами и методами – вспомнить хотя бы их знаменитые флаги. Один крупный ученый даже утверждал, что эти изображения (скрещенные кости, капли крови, песочные часы и тому подобное) образуют «триаду взаимосвязанных символов: смерть, насилие, конечность отведенного времени». У пиратов была своя специфическая материальная культура и духовная культура, выраженная в особых танцах, морских песнях-шанти, суевериях и обрядах. Все это подразумевало верность прежде всего самому пиратскому сообществу, жизни, не скованной условностями, и выбору, опирающемуся на социальные инсайты, полученные благодаря путешествиям и новым встречам. Кроме того, пираты обычно иначе относились к представителям маргинализированных групп и меньшинств, чем это было принято у них на родине.

Те, кто сражался с пиратами, имели на их счет свое мнение. Пожалуй, самым полезным для нас может оказаться один старинный термин, исчерпывающим образом отражающий трудности борьбы с пиратской угрозой. Судя по всему, впервые его использовал в 1631 году Ричард Брейтвейт, описавший типичного вольного моряка витиеватым языком своего времени:

Ключевое слово в этом отрывке – гидрархия. В XVIII веке его смысл расширился и распространился в целом на революционное средоточие опасно радикальных общественных идей, бытовавших в морском сообществе Атлантики. Ситуация, о которой говорит этот термин, подразумевает отсутствие общих предводителей, с которыми можно вести переговоры (у пиратов никогда не было своего «пиратского короля», что вполне отвечало их мировоззрению), отсутствие государственных структур, которым можно противостоять, или хотя бы формальной организации, с которой можно бороться. Многоголовую гидру из греческого мифа невозможно было победить, потому что каждый раз, когда ей отрубали одну голову, на этом месте вырастали две новые. Точно так же, даже потопив сколько-то пиратских кораблей или казнив знаменитых капитанов, невозможно было нанести врагу серьезный ущерб – несмотря на все это, пираты как коллективный источник серьезной политической опасности полностью сохраняли силу и способность к действию, словно та неистребимая гидра.

На мой взгляд, приложив эту концепцию к эпохе викингов, мы можем совершить настоящий прорыв в понимании того, как действовали их армии в IX веке. Рассматривая эти силы как гидрархию, мы убеждаемся, что это сравнение во многих смыслах убедительно и точно. В текстах названы имена отдельных предводителей викингов, но ничего не говорится о королях или признанной знати – более того, неоднократно упоминается существовавший у викингов обычай сообща принимать решения. Их армии представляли собой конфедерации лидов – воинских братств, о которых упоминают «Бертинские анналы». В более поздней записи под 861 годом те же анналы сообщают, что весной «датчане вышли в открытое море и разделились на несколько флотилий, которые поплыли в разных направлениях, сообразно своему выбору». Отношения этих отрядов опирались на клятвы верности и краткосрочные договоренности с целью получения обоюдной выгоды. Так же как пираты, армии викингов не имели жесткой структуры, и их размеры могли быстро меняться. Об этом же говорит характер лагерей викингов – это были удобные перевалочные пункты, идеально подходящие для создания новых идентичностей и перемены образа жизни.

Силы викингов, путешествующие в поисках мест для поселения и легкой добычи, никогда не были единым сплоченным целым, и их исход из Скандинавии никем и никак не координировался. У них даже не было единого общего мотива. Некоторые ученые считают, что определяющую роль сыграло резкое расширение балтийской торговли на побережье Европы – появились более крупные цели для набегов, и одновременно снизилась целесообразность нападений на обособленные монастыри. Объединение викингов в большие группы и возникновение настоящих флотов и полноценных армий в свете этого кажется достаточно разумным. Впрочем, это предположение нелегко проверить на практике, хотя оно позволило бы подтвердить и мотивы, и направление этого массового движения. Внутренняя политика Севера наверняка давала людям немало поводов задуматься об уходе из родных мест: кто-то мог выбрать неудачную сторону во внутреннем конфликте, кто-то просто искал другой жизни – так или иначе, многие решали, что хотят поучаствовать в новом социальном эксперименте. При этом есть все основания считать, что такие решения не принимались раз и навсегда и ничто не мешало людям после вернуться домой или отправиться куда-нибудь еще.

Итак, вот ответ на вопрос, чем стали викинги запада. Действуя за пределами Скандинавии и ее политических структур, в IX веке они образовали гидрархию, распространившуюся на Британских островах и в империи франков.

Через сто лет после Линдисфарна эпоха викингов уверенно вступила в свои права, и на политической карте Европы появился неизгладимый скандинавский след. По сути, приход великих армий во Франкию и Англию ознаменовал первое в истории выступление викингов – настоящих викингов – в качестве независимой силы. Здесь мы наблюдаем такую же картину, как и в случае с искусственным делением эпохи викингов на «западную» и «восточную»: пока одни скандинавы разворачивали экспансию на Британских островах и на континенте, другие (а иногда те же самые) скандинавы двигались во всех остальных направлениях.

Это постепенное и незапланированное расширение в евразийском мире никогда не было односторонним процессом (и процессом вообще) – скорее это был вопрос взаимной обратной связи. Люди снова и снова отправлялись в путь, возвращались домой и опять уезжали. Другие люди прибывали на Север, и иногда их было даже больше, чем тех, кто ушел. Все эти путешественники приносили с собой и оставляли после себя множество вещей: не только предметы – материальную культуру, которую так любят археологи, – но также идеи, взгляды и новые знания. На самых интимных уровнях взаимодействия они оставляли свои гены, а их семьи приобретали новые.

Так было положено начало диаспоре викингов, и теперь пришло время рассмотреть ее подробнее.